Алый флаг Аквилонии. Спасите наши души

– Ну хорошо, товарищ Голованов, – произнес комиссар, сняв фуражку и проведя рукой по наголо обритой голове, – присоединиться на равных к народной республике, созданной нашими соотечественниками – это совсем не то, что пойти в услужение к средневековому британскому феодалу. Поэтому ваше решение вступить в переговоры с руководством Аквилонии по поводу нашего присоединения к этому государству я решил одобрить и всемерно поддержать.

После этих слов комиссара находящиеся поблизости члены команды облегченно выдохнули, а лейтенант Чечкин спросил:

– Товарищ командир, а где находится эта Аквилония, и хватит ли у нас до нее топлива?

– Аквилония расположена в окрестностях современного нам города Бордо, у места слияния рек Гаронна и Дордонь, – сказал капитан-лейтенант Голованов, – и топлива туда нам точно не хватит. Своим ходом мы сможем дойти максимум до южной оконечности острова Тинос, но и это, товарищ лейтенант, еще далеко не все сложности. В настоящее время из-за наличия массированного континентального оледенения уровень мирового океана на восемьдесят метров ниже, чем в наше время. Если верить батиметрическим картам, то точка перелива пролива Босфор находится на глубине тридцать метров, а Дарданелл – пятьдесят метров. Именно поэтому Черноморские проливы превратились в полноводные реки, а вода в Черном море, после начала оледенения превратившемся в проточное озеро, за несколько десятков тысяч лет полностью опреснела. Пройдет ли по этим рекам наша «малютка», товарищам из Аквилонии достоверно не известно, потому что они там никогда еще не были. Этот вопрос нам предстоит разрешить самостоятельно. А теперь – хорошая новость. Идти на своих двоих на другой конец Европы нам не придется. Товарищи из Аквилонии вышлют за нами имеющийся у них парусный фрегат, который сможет отправиться в путь только через полтора месяца, когда на реках Аквилонии закончится ледоход. Если наша лодка сумеет пройти через Босфор и Дарданеллы, то нас подберут в той точке маршрута, куда она самостоятельно сможет дойти под дизелем. В противном случае местом рандеву будет назначено устье Дарданелл, до которого нашей команде нужно будет идти вдоль берега пешком. Простой стоящая перед нами задача не будет, скорее, наоборот, но мы же советские люди, а значит, должны справиться с любыми трудностями. Товарищ Попонин, прекратите улыбаться будто именинник, и сообщите аквилонским товарищам, что мы согласны на их предложение, а также попросите перейти на волну, на которой мы прежде связывались со штабом бригады. И нам так привычней, и не стоит болтать на тех волнах, на которых кто-то еще может передать сигнал бедствия. Выполняйте.

1 апреля 3-го года Миссии. Понедельник. Вечер. Первый этаж, правая столовая Большого Дома. Совет вождей.

– Ну вот, товарищи, мы и договорились, – сказал Сергей Петрович. – Следующие три дня подводная лодка простоит на якоре в устье лимана Мангалия, а потом возьмет курс на Босфор. Мы будем поддерживать связь и принимать дальнейшие решения в зависимости от складывающейся обстановки.

– Мне кажется, Петрович, что ты несколько недооцениваешь важность случившегося события, – хмыкнул Антон Игоревич. – Прежде пропаданцев подкидывали нам прямо под дверь, или мы натыкались на них случайно, а теперь у нас намечается самая настоящая спасательная экспедиция.

– Еще полгода назад мы были не в состоянии организовать хоть какую-нибудь спасательную экспедицию подобного рода, – ответил Верховный вождь и шаман. – «Отважный» для дальних походов не подходит категорически. Да и сейчас команде капитана Дамиано по большей части придется учиться морскому делу прямо на ходу. Опыт прошлогоднего короткого перехода от устья Адур прямо к нам, сюда, в условиях дальнего похода, не в счет.

– Мы готовился, – с легкой обидой в голосе сказал капитано ди фрегато Раймондо Дамиано, – сейчас ходить еще нельзя, но мы уже тренировался. Синьорита маринайо^[7] слушал команда и скакал на мачту вверх-вниз, вверх-вниз. Надо, чтобы все был как автомат. Когда мы идти сюда, я больше всего бояться, что кто-то падал с рея. Но Господь миловал. Обошлось. Но сейчас страх нет. Все будет, как говорил молодой синьор Сергий, тип-топ. Меня волновать другое. Синьор Петрович, как мы с вами будем держать связь и узнавать о перемене обстановка?

– Мы дадим вам портативную коротковолновую рацию из аварийного комплекта Ту-154 и солнечную панель для подзарядки батарей, – сказал Сергей Петрович. – Мощность рации – всего половина ватта, но в телеграфном режиме при пустом эфире мы будем слышать вас достаточно хорошо.

– Половина ватта – это очень мало, синьор Петрович, – авторитетно заявил Раймондо Дамиано. – Такой станция даст нам только ближний связь. Станция двести ватт с «Лоренцо Марчелло» гораздо лучше. Я знал, что синьор Белло аккуратно снять ее и ставить на склад вместе с батарея.

– Хорошо, – согласился Сергей Петрович, – пусть это будет ваша итальянская радиостанция. Вопрос только в квалифицированном радисте, потому что Джонни нужен нам здесь.

– О! – по-итальянски эмоционально всплеснул руками капитан «Медузы». – У нас есть итальянский радист – старшина второго класса Максимилиано Ферретти. Он жив и здоров, потому что мы попасть в плен вместе. Он знает этот рация, и его не надо учить. Теперь, синьор Петрович, я хотел знать, что такой солнечный панель и зачем он нужен?

– Солнечная панель, – ответил тот, – это устройство из нашего родного времени для прямого немеханического преобразования солнечного света в электричество. Размер метр на метр шестьдесят, вес двадцать килограмм, выходная мощность в яркий солнечный день триста ватт, выходное напряжение двадцать четыре вольта.

– Фаволосо! – воскликнул Раймондо Дамиано. – То есть прекрасный новость, синьор Петрович. Это как раз то, что нужен. Я хотеть брать такой генератор, где маринайо надо крутить ручка, но теперь этот не надо.

– Ручной генератор с собой тоже брать надо, – ответил Сергей Петрович. – Мало ли чего может случиться в пути. И вообще, я считаю, что рацию на фрегат нужно смонтировать уже сейчас, подключить к ней питание и антенну и попробовать установить с советской подводной лодкой отдельный канал связи. Только так, не выходя в поход, можно проверить работоспособность оборудования на полную дальность.

– О да, синьор Петрович, – кивнул капитан Дамиано. – Я заняться этим немедленно.

– А я, – сказал Андрей Викторович, – в этот момент говорил бы совсем не о рации. Судя по всему, на этот раз мы будем вынуждены столкнуться с таким явлением, как всесоюзная коммунистическая партия большевиков. Наверняка на лодке имеется комиссар, и еще как минимум два члена команды являются действительными членами партии. Как бы у товарищей большевиков не случился идеологический конфликт с отцом Бонифацием.

– Я не знал, кто такой большевики, и зачем между нами будет конфликт, – сказал отец Бонифаций.

– Прежде чем говорить о большевиках, – неторопливо произнес Верховный вождь и учитель, – следует сказать о том, во что превратилась христианская церковь на протяжении двух тысяч лет своего существования. Вскоре после завершения христианизации Европы и у церкви отпала нужда нести Истину в массу язычников, и она постепенно стала превращаться в замкнутую корпорацию людей, имеющих монопольное право говорить от имени Всемогущего Бога. А корпорация, какой бы она ни была, всегда преследует только материальный интерес – этические, моральные и духовные вопросы для нее являются вторичными. Отцам церкви хотелось иметь больше роскошно украшенных храмов, больше монастырей, больше сокровищ, припрятанных на черный день, и, самое главное, больше власти над людьми – не только духовной, но и мирской. Постепенно они не только забыли идею братства всех народов во Христе, но и сам Бог для них из любящего Отца превратился в сурового беспощадного господина, своего рода Небесного Императора, которому требуется приносить дары и восхваления, а иначе он накажет ослушников страшными карами.

– Но это же извращений! – воскликнул честный священник. – Бог совсем не такой.

– Конечно, это извращение, – согласился Сергей Петрович, – и предотвратить его повторение в нашем мире – ваша важнейшая задача. Если хоть кто-то из ваших последователей, Божьих служителей, в будущем станет запугивать своих прихожан божьими карами не за то, что они совершили смертный грех, а всего лишь за неисполнение обрядов и ритуалов, то тогда, отче Бонифаций, грош вам будет цена как апостолу. И особенно плохо будет, если священники станут заниматься этим запугиванием с целью получения дополнительных материальных благ для себя лично и для всей церковной корпорации. Впрочем, там, в нашем прошлом, христианская церковь пошла еще дальше, и за материальные взносы в денежной форме или в виде доходных земельных угодий стала от имени Бога отпускать власть имущим даже смертные грехи. Так идея искупления во исполнение Божьей справедливости была заменена идеей откупа: мол, нагрешил – заплати деньги церкви, и ада для тебя уже не будет. Еще раз нагрешил – заплати еще. Так церковь обрела материальные богатства, но выхолостила свое внутреннее содержание, а идеи всеобщей любви, братства и неотвратимой справедливости поселились в умах светских философов. И первое, что они сказали, это что Бога нет, потому что если бы Он был, то описанные выше мерзости оказались бы невозможными.

– Эти люди тоже считал Бог как главный начальник над земной жизнь? – сказал отец Бонифаций.

– Верно, – согласился главный вождь и учитель Аквилонии, – даже взбунтовавшись против системы, они все равно оставались в ее рамках, ибо так были воспитаны. Для своего учения они взяли главные этические постулаты христианства, к тому времени уже отброшенные церковью, но полностью исключили из его догматов идею Бога. Так зародился марксизм и его высшая форма – большевизм, который во главу угла ставил вопрос преодоления всеобщей несправедливости мира путем вооруженной борьбы неимущих людей против имущих.

– У нас тут, в Аквилония, нет имущий или неимущий, – сказал священник, – все, как и должно быть в хорошей общине, одинаковый, все трудиться и нести свой крест. И это вы делал правильно! Я одобрять, и Бог с небес смотрел на вас и радовался!

– Умный человек увидит это сразу, и все поймет правильно, – сказал Сергей Петрович, – но дурак поднимет несусветный крик, едва только услышит о Боге.

– О, я понял! – воскликнул падре Бонифаций. – У этот ваш большевик тоже был свой фарисей-книжник, слепой к истине? Его бьют по голове, а он спрашивает, где звенит?

– Да, фарисеи среди большевиков никогда не переводились, и особенно много их было в руководстве, и именно они конце концов это учение и убили, – подтвердил главный вождь и учитель Аквилонии. – Но в те времена, из которых к нам попал этот подводный корабль, большевизм был на пике своей силы, потому что его тогдашний вождь фарисеем отнюдь не был. Но зато среди комиссаров, жрецов этой религии, фарисеи были явлением весьма распространенным. Поэтому, стоило тому вождю умереть, и былые соратники-фарисеи тут же втоптали его имя в грязь, а все его дела объявили преступлениями.

– А я думаю, – сказала Марина Витальевна, – что все будет зависеть от того, кем окажется комиссар этой подводной лодки: борцом за идею справедливости или типичным троцкистом-начетником. В первом случае он станет нам верным товарищем, а во втором у нас с ним возникнут проблемы, которые Андрей назвал «идеологическим конфликтом». Крику по поводу всех наших порядков, а не только из-за веры в Бога, тогда будет столько, что хоть уши затыкай.

– Вот только не надо, товарищи, считать наших предков за идиотов, – проворчал Антон Игоревич, – начетчик никогда не будет иметь настоящего авторитета в коллективе, а его власть над людьми опирается исключительно на репрессивную машину государства. Без нее он никто, ничто и звать его «эй ты». Наглядный пример тому – господин Мергенов, сейчас отбывающий епитимью у отца Бонифация. Впрочем, я не стал бы делать по этому поводу скоропалительных выводов и готовиться к чему-то страшному. Наш гипотетический комиссар все же ходил на подводной лодке в боевые походы, а не проявлял свою власть из какого-нибудь безопасного места. Должен же он понимать, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

– Я опасаюсь, что конфликт может случиться еще до того, как «Медуза» вернется обратно к Большому Дому, – сказал Андрей Викторович. – Капитан Дамиано будет для советских подводников не непререкаемым авторитетом, как это должно для командира, а лишь причиной для дополнительного раздражения. А то как же: ведь он итальянец, а значит, враг. Я бы и сам пошел в этот поход, но опасаюсь, что, пока мы будем плавать туда-сюда, Посредник может подкинуть нам очередную каверзу.

– И не думай об этом, Андрей, – возразил Сергей Петрович. – В качестве нашего комиссара, по совместительству корабельного врача, в рейс пойдет доктор Блохин, а в подкрепление ему мы выделим Серегу с его подразделением. На хозяйственных работах от него все равно мало толку, а в походе он будет вполне на своем месте. И вообще, как-никак он у нас специалист по подлодкам. Когда девки расскажут, как он обошелся с итальянцами, для советских подводников он станет кем-то вроде поп-звезды.

– Согласен, – сказал главный охотник. – Серега в таких случаях – это как раз то, что требуется. А отцу Бонифацию следует подготовиться к синтезу христианских и коммунистических идей, ведь социальные вопросы в христианском учении были отражены достаточно поверхностно, что и позволило церкви в нашем прошлом дать такой резкий крен вправо.

– Я готовиться, – коротко ответил священник. – Наш теолог и на самом деле слишком много думать над сущность Христа, но почти ничего над его идея. Это надо решать.

– В таком случае, – сказал Сергей Петрович, – предлагаю завершить обсуждение подготовки спасательной экспедиции и перейти к текущим вопросам. В первую очередь, еще до полевых работ, нам необходимо организовать уборку прошлогоднего урожая крапивы…

5 апреля 3-го года Миссии. Пятница. Пять часов пополудни. Исток реки Босфор, азиатский берег, залив за мысом Анадолу, советская подводная лодка М-34.

Соблюдая осторожность (ибо бывают ситуации, что туда пойдешь и обратно уже не вернешься), капитан-лейтенант Голованов приказал бросить якорь в небольшом заливе на азиатском берегу истока исполинской реки. Местность тут выглядела совершенно иначе, чем в месте предыдущей стоянки. Если там пейзаж был равнинным, покрытым типичным для средней полосы смешанным лесом, то тут каменистые склоны холмов, поросшие жестким кустарником и кое-где прорезанные диагональными звериными тропами, уступами круто вздымались в небо. И лишь у самого уреза воды имел место узкий, два-три метра шириной, галечный пляж.

Но командира подводной лодки в этот момент интересовал совсем не берег, который для него был всего лишь деталью пейзажа, а гладь истекающей из Черного моря исполинской реки. Поэтому, стоя на рубке, капитан-лейтенант Голованов наблюдал за тем, как мимо бесшумно скользят исполинские массы воды. Здесь, где ширина Босфора чуть превышала морскую милю, движение воды еще было плавным и размеренным, и на глаз имело скорость около двух узлов, что для равнинной реки очень много. Хоть Волга, хоть Дон, хоть Днепр такую скорость течения воды имеют в сужениях и на перекатах, а тут пока только самое широкое и глубокое место бывшего пролива. Дальше русло будет и уже, и мельче, а течение, соответственно, быстрее. С этого места было видно, что примерно в миле от этого места в сторону Мраморного моря русло реки сужается почти вдвое, а течение резко ускоряется. Если бы лодка зашла за эту горловину, то вернуться обратно можно было бы только при полном напряжении дизеля. При этом акустик Тимченко докладывал, что слышит отдаленный тяжелый гул. Возможно, это шум воды на порогах или даже грохот водопада. Не зря товарищ Грубин призывал в этом неизведанном месте к осторожности, осторожности и еще раз осторожности. Лучше идти к точке рандеву пешком, чем сдуру упокоиться где-нибудь на дне.

Впрочем, в существование на Босфоре водопадов командир М-34 не верил, ибо имеющиеся у него детальные батиметрические^[8] карты пролива нигде не указывали на резкие перепады глубин. А вот где-то ближе к Стамбулу (точнее, к тому месту, где в цивилизованные времена стоял этот город) пороги вполне могут иметь место. Чтобы выяснить это достоверно, необходимо сойти на берег и пройти весь Босфор ножками от истока до устья, по пути визуально привязываясь к известным ориентирам и сопоставляя карту двадцатого века с фактурой нынешнего времени. Дней за десять туда-обратно обернуться можно, и только потом, если разведывательная партия не обнаружит непроходимых для «Малютки» мест, можно будет попытаться пройти эту реку, разумеется, по возможности облегчив лодку от всего ненужного и отправив большую часть команды пешком.

– Значит, так, товарищи, – сказал командир, оторвавшись от созерцания речных вод, – надуваем лодку и разбиваем на берегу лагерь. Ответственный за порядок – товарищ Карелин.

– Что, товарищ командир, мы уже приплыли? – с некоторым разочарованием в голосе спросил лейтенант Чечкин.

– Да нет, товарищ Чечкин, город мы здесь основывать не будем, – под тихие смешки команды ответил капитан-лейтенант Голованов. – Но вы же видите, какая силища эта река Босфор. А вдруг там, впереди, пороги или перекат, на котором наша «Малютка» сядет с гарантией? Я же все-таки по первому образованию речник, и хорошо понимаю, какая сложная задача стоит перед нашей командой. Из начальных данных уже достоверно известно, что перепад высот между истоком и устьем у этой реки, которая возникла на месте пролива, в пять раз больше, чем у Невы, а объем протекающей воды, что видно уже на глаз, превышает невский во много раз. Поэтому, прежде чем соваться в пасть зверю, необходимо пересчитать его зубы. Завтра утром я, вы, комиссар Якимчук, старшина второй статьи Кругляков, старший краснофлотец Алифанов, краснофлотец Волохин, старшина второй статьи Дубов, старшина первой статьи Давыдов, а также старшина второй статьи Тимченко выступаем в разведывательный поход вдоль берега от истока до устья. А потом обратно. И срок нам на все дела – неделя, максимум десять дней… Старшим среди остающихся назначается воентехник Наумов, его заместителем – боцман Карелин. Товарищ Попонин, сообщите товарищу Грубину, что мы бросили якорь у истока Босфора и завтра с утра начинаем разведку местности.

При этом акустик Тимченко понимающе кивнул (мол, командир дело говорит), а комиссар Якимчук посмотрел на капитан-лейтенанта с таким недоумением, будто хотел спросить: «А меня-то за что, товарищ Голованов?». Тот ответил комиссару встречным взглядом – что, мол, как раз с тебя в первую очередь глаз спускать нельзя: кто его знает, что ты тут накомандуешь как старший по званию, оставшись без моего строгого присмотра. Нет уж, теперь до самого конца вместе – и в пеший поход, и, если понадобится, на морское дно. Капитан-лейтенант уже твердо решил, что в случае положительного результата разведки он лично поведет М-34 на прорыв, имея на борту самую минимальную команду и… комиссара, а остальные пойдут пешком вдоль берега под командованием лейтенанта Чечкина. По-другому нельзя. Если лодка все же разобьется, то выживет хоть кто-нибудь.

Через некоторое время неугомонный лейтенант Чечкин, старшина Давыдов и краснофлотец Магелат на надувной лодке пересекли не особо широкую полосу воды и достигли галечного пляжа. Пока они там осматривались, краснофлотец Тулаев выбрал привязанный к лодке линь, подтянув ее обратно к борту, чтобы к переправе смогла приступить следующая троица: боцман Карелин, старшина Тимченко и старшина Бондарь. Пока Давыдов и Магелат собирали сушняк для будущего костра, Чечкин прошел чуть дальше и по почти высохшему каменистому руслу небольшого ручейка, протекающего в ложбине между холмами, принялся карабкаться вверх. Ведь мальчишка же совсем в свои двадцать два года, хоть и лейтенант… Впрочем, ничего страшного с ним не случилось. Добравшись до первого и второго уступа, а потом и до гребня холмов, Чечкин постоял там немного, осматривая местность, потом, не обнаружив, видимо, того, что искал, стал тем же путем спускаться вниз.

– Признаков присутствия местного населения не обнаружено, – доложил он командиру, успевшему за это время переправиться на берег. – Ни дымка костра, ни чего-нибудь похожего. Абсолютно дикая и безлюдная местность…

– Вы, товарищ Чечкин, проявили преступное легкомыслие и неосторожность, – не меняясь в лице, ответил капитан-лейтенант Голованов. – Не ожидал такого от красного командира и кандидата в члены ВКП(б), без пяти минут коммуниста. Отдаляться от основной группы для проведения разведки или каких еще надобностей разрешаю только в составе команды из трех человек. Даже если вы просто присядете погадить под куст, кто-то с винтовкой наизготовку должен стоять рядом. Товарищ Грубин радировал, что тут еще не вымерли пещерные львы, да и другие хищники еще весьма невоспитанные, и в человеке видят не угрозу, а возможную еду. Посадить бы вас за такое на гауптвахту суток на десять, да где ж ее здесь возьмешь… А посему объявляю вам устный выговор. Идите, товарищ Чечкин, и больше не грешите.

– Есть идти и больше не грешить! – ответил Чечкин, отходя в сторону, чтобы подумать над своим поведением.

После слов командира молодой человек устыдился своего поступка. Да, умеет товарищ Голованов выразить свое негативное мнение, не использовав ни единого матерного слова. Ведь он прав: не было никакой необходимости в одиночку лезть на тот холм, но понесла нелегкая. Ну ничего, в дальнейшем он уже не будет таким дураком, ведь завтра с утра тяжелый и опасный поход, в котором капитан-лейтенант будет рассчитывать на него как на своего главного помощника.

6 апреля 3-го года Миссии. Суббота. Вечер. Азиатский берег реки Босфор, мыс Бейкоз.

Командир подводной лодки М-34 капитан-лейтенант Николай Иванович Голованов

Пройти вдоль реки по бережку, как предполагалось первоначально, у нас не получилось. Галечные пляжи, вроде того, где наша команда разбила временный лагерь, оказались на этой реке явлением сугубо эпизодическим и имели место только на побережье бухт. На мысах же берег круто обрывался в воду скалистыми уступами, под которыми бурлил стремительный поток. Лезть через этот хаос напрямую – занятие для самоубийц, так что я запретил лейтенанту Чечкину даже пытаться делать что-то подобное. Мы тут не немецкие или румынские позиции штурмуем, а лишь ведем разведку местности, и наша главная задача – пройти весь путь до конца, не понеся при этом потерь ни убитыми, ни даже ранеными. Если хоть один человек в нашей разведывательной команде хотя бы просто подвернет ногу, то выполнение нашей задачи существенно осложнится.

Так что нам пришлось звериными тропами подняться наверх и идти по гребням холмов, время от времени спускаясь в пересекающие путь лесистые ложбины. Мы, моряки, не очень-то сильны в ходьбе, и в большей мере это касается подводников. Если на крейсере или линкоре можно наматывать километры по палубе и бесконечным коридорам, то на подводной лодке, особенно на «Малютке», бегать некуда. На нашей М-34 все помещения внутри прочного корпуса – от торпедного до электромоторного отсеков – в длину метров двадцать, не больше. Но я сказал (в первую очередь себе, а уже потом и команде), что подводниками мы сможем оставаться весьма недолго. Вот кончится топливо (что неизбежно случится в самом ближайшем будущем) – и Каменный век возьмет свое. Даже после прибытия в Аквилонию передвигаться нам придется исключительно на своих двоих, так что к такому образу жизни следует привыкать заранее.

Дорога была не просто трудной, а очень трудной. Каменистую тропу по гребню холма можно было воспринимать как столбовой тракт, а ведь нам приходилось еще спускаться в лощины и продираться через заросли кустов. Труднее всего приходилось комиссару Якимчуку – человеку рыхлому, привыкшему исключительно к кабинетному образу жизни. Уже к полудню он совершенно выбился из сил и едва переставлял ноги.

– Вы, товарищ Голованов, наверное, хотите просто меня убить? – сказал он мне, роняя высокое звание коммуниста, умеющего стойко переносить трудности. – Невозможно же так идти целый день, даже не останавливаясь при этом на привал…

– А вы, товарищ Якимчук, как наш комиссар, должны показывать команде пример стойкости и оптимизма, – парировал я. – Всем нам нелегко, все мы устали, но никто, кроме вас, не жалуется. Я тоже едва переставляю ноги, но сетовать на усталость или преждевременно объявить привал мне не позволяет достоинство коммуниста и командира.

В ответ он осмотрелся по сторонам, глянул на ощутимо припекающее с небес солнце, снял фуражку, вытер платком потную наголо обритую голову и сказал:

– Пожалуй, вы правы, товарищ Голованов… Тяжело сейчас всем, поэтому я постараюсь больше не роптать. Быть может, мне так трудно идти только с непривычки, а потом это постепенно пройдет.

Двигаясь вдоль реки, мне следовало выбирать такой путь, чтобы иметь возможность все время держать Босфор в поле зрения и оценивать скорость течения, а также наличие в нем бурунов и водоворотов, сопоставляя увиденное с данными имеющейся у меня карты. С высоты гребней холмов заниматься этим было даже удобнее. Впрочем, где-то после полудня азиатский берег стал более пологим, исчезли подступающие прямо к воде скалы. Появилась возможность спуститься вниз и пойти прямо вдоль берега. Течение в этом месте было быстрым, но не запредельным, а глубина – более чем значительной. В двадцатом веке глубины на фарватере превышали пятьдесят метров, и сейчас должно было остаться не меньше тридцати.

Солнце стояло еще высоко, когда я распорядился остановиться на ночевку на мысу Бейкоз. Мы могли бы пройти за первый день и в два раза больше, но тогда на следующий день не смогли бы сделать и шага. Кроме того, следовало позаботиться об ужине. Здесь, где дичь так и мельтешит вокруг, это не представляет большой проблемы. Но охотиться по пути я запретил. Стрелять в каких-нибудь зайцев и куропаток – это только зря переводить патроны, а крупную добычу волочь с собой по маршруту просто немыслимо. На промысел отправился наш ворошиловский стрелок лейтенант Чечкин, которого подстраховывали старшина Давыдов и старшина Тимченко.

Пока комиссар Якимчук сидел на нагретом солнцем валуне, блаженно вытянув уставшие ноги, а остальные собирали сушняк для костра и ломали можжевеловый лапник на постели, наши охотники зашли за отрог холма, и минут через двадцать раздались три выстрела – сначала один, а потом два почти дуплетом. Я было встревожился, ибо такому хорошему стрелку, как лейтенант Чечкин, для того, чтобы убить какого-нибудь горного барана или теленка дикого быка, хватило бы и одной пули. Дичь тут совершенно непуганая и подпускает людей к себе на расстояние каких-нибудь двадцати метров (что было совершенно невозможно в наше время).

Но вскоре прибежал старшина Тимченко и закричал, что они убили не только барана, но и охотившегося на это стадо какого-то хищника из породы кошачьих – поменьше льва и покрупнее рыси. Когда подстреленный баран рухнул, суча ногами, и стадо бросилось наутек, этот зверь попытался оспорить добычу у наших товарищей. Пока Чечкин передергивал затвор, Давыдов и Тимченко выстрелили по одному разу, и оба попали, на чем карьера охотника у этой дикой кошки закончилась. Теперь лейтенант Чечкин просил у меня дать еще пару человек в помощь, чтобы притащить этого зверя в лагерь и уже тут снять с него шкуру.

На это я ответил, что в нашей команде правильно снимать шкуру со зверя умеют только боцман Карелин и старшина Пепенцов, выросшие в лесных деревнях Архангельской области, а остальные, уроженцы более обжитых краев или вообще горожане, и сами измучаются при такой работе, и шкуру наверняка попортят. Так что это как раз тот случай, когда овчинка не стоит выделки. Мол, бросайте вы этого недольва и волоките в лагерь только барана. Потом, немного подумав и вспомнив некоторые моменты из беллетристических книг, я сказал старшине Тимченко, чтобы они с Давыдовым вырезали у зверя клыки и разделили их между собой пополам. Два одному, и два другому. Мол, если просверлят в этих зубах дырки и будут носить их на шнурках, то для местных это будет что-то вроде медали «За отвагу», и потом любая самая красивая девка пойдет за них замуж не глядя.

Краснофлотец Магелат, узнав, что Чечкин завалил барана, прошелся по окрестностям, где уже буйно поднялось весеннее разнотравье, и надергал из земли солидный пук одному ему известных травок. Мелко искрошив этот гербарий ножом и добавив немного соли, он натер этой смесью куски парной баранины. «Мясо по-кавказски, – сказал Магелат с важным видом, насаживая наш будущий ужин на шампуры, выстроганные из прошлогодних кизиловых побегов, – пальчики оближешь!».

Потом мы жарили этот импровизированный шашлык на углях и ели горячее ароматное мясо, запивая его чаем из эмалированных кружек. Действительно, пальчики оближешь. Каких только талантов нет в нашей команде! В этот момент, кажется, даже комиссар Якимчук поверил в то, что жизнь может быть хороша и в Каменном веке, особенно когда рядом есть плотно сбитый коллектив, в котором каждый человек талантлив по-особенному.

7 апреля 3-го года Миссии. Воскресенье. Вечер. Азиатский берег реки Босфор, место на котором в двадцать первом веке был расположен мост Фатих Султан Мехмед.

Командир подводной лодки М-34 капитан-лейтенант Николай Иванович Голованов

После наступления темноты, как и на предыдущей стоянке, на холмах завыли шакалы, не давая спать своими песнями. Ну чисто Оперный театр… Но горящий огонь и бдящие часовые, сменяющиеся каждые два часа, уберегли нас от ночных опасностей, так что утром мы, как ни в чем не бывало, позавтракали холодным мясом, еще с вечера нажаренным впрок, и выступили в поход в девять часов.

Сначала идти по галечному пляжу было относительно легко, потом, там, где Босфор круто поворачивал на девяносто градусов, мы вновь уперлись в склон холма, почти отвесно уходящий в глубину. Пришлось искать тропу наверх и идти в обход этой кручи, осматривая местность сверху. К этому моменту у меня уже сложилось мнение, что с учетом тех масс воды, которые рвутся на свободу через Босфор, риск посадить лодку на пороги отсутствует напрочь. Главное – на резком повороте русла не вылететь на береговые скалы.

Дальше мы опять шли по гребню холмов, то спускаясь в ложбины, то поднимаясь обратно наверх. И вот, не доходя примерно километр до конечной точки намеченного на этот день маршрута, в том месте, где в Босфор впадали два полноводных ручья, мы наткнулись на стоянку местных жителей.