Алый флаг Аквилонии. Спасите наши души

Предельная глубина погружения для «Малюток» – шестьдесят метров, здесь же глубина – примерно пятьдесят пять. Команда лечь на грунт и соблюдать тишину – тогда, может, пронесет. Лодка продолжала погружаться…

И вот на глубине сорок пять метров с хвостиком случается экстраординарное.

Там, наверху, на румынском эсминце, успели увидеть вспышку открывшегося межмирового перехода – как будто там, на глубине пятидесяти метров, разом полыхнул центнер магния. Зрелище было более чем впечатляющим. Можно было бы подумать, что русская субмарина подорвалась на собственных торпедах, но акустики эсминца не докладывали командиру о грохоте взрыва и звуках разрушающегося на глубине корпуса, а на поверхность не всплывали пузыри воздуха вперемешку с разным мусором, валяющимся обычно под ногами даже у самых чистоплотных подводников. Тишина… просто вспышка – и все. К тому же после этой вспышки акустики сообщили, что больше ничего не слышат. Совсем ничего.

31 марта 3-го года Миссии. Воскресенье. Четыре часа пополудни. Западная часть Черного моря, советская подводная лодка М-34.

Все произошло очень быстро. Межмировой переход открылся прямо перед носом субмарины, и избыточное давление воды в две атмосферы (разница уровней воды в двадцатом веке и мире Прогрессоров – около двадцати пяти метров) буквально втолкнула ее на ту сторону. Потом переход закрылся, и на глубине в мире Великой Отечественной Войны не осталось больше никого и ничего.

Команда М-34 ощутила сильный толчок, стрелка глубинометра скакнула с сорока пяти метров на двадцать; лодка продолжила погружение, и спустя небольшое время, пока никто еще не успел прийти в себя, мягко легла на илистое дно.

– Глубина тридцать метров, товарищ командир, – обескураженно заявил старший помощник лейтенант Чечкин. – Мы на грунте… Наверное, врет глубиномер.

Капитан-лейтенант Голованов повернулся к акустику и спросил:

– Что там у тебя, Афанасий?

– Тишина, тащ командир, – ответил тот, стягивая с головы наушники. – Только шумы моря, и больше ничего. Румынский эсминец будто черти побрали… Вот, послушайте сами.

Приложив к уху один наушник, командир убедился, что так и есть: охотившийся на них румынский эсминец или и в самом деле делся неизвестно куда, или… затаился, ожидая момента, когда доверчивая субмарина пойдет на всплытие. А потому следовало сохранять тишину в отсеках и ждать, когда враг сам обнаружит свое присутствие.

1 апреля 3-го года Миссии. Понедельник. Утро. Западная часть Черного моря, советская подводная лодка М-34.

Вот так, напряженно вслушиваясь в окружающее море, М-34 пролежала на дне еще несколько часов, но ничего не дождалась, за исключением того, что в отсеках стало тяжеловато дышать. Заканчивался запас кислорода, а вместе с ним должна была закончиться и жизнь команды.

– Всплываем, – наконец решил капитан-лейтенант Голованов, – задохнуться здесь, на глубине, будет просто глупо.

Лодка всплывала медленно, будто кралась; стрелка глубиномера крутилась в обратную сторону, старшина второй статьи Тимченко молча слушал звуки глубин, но ничего не мог доложить командиру. И вот субмарина на перископной глубине. Последняя проверка: капитан-лейтенант Голованов лично осматривает горизонт, в восточной части которого занимается багровый, будто зарево пожара, рассвет, но не видит никаких признаков опасности. Молчит и акустик Тимченко.

И вот наконец субмарина на поверхности, командир отдраивает люк, и в центральный пост врывается струя свежего воздуха. И первое, что понимают подводники: это не морской воздух. В нем нет специфических запахов соли и йода. Пахнет, как на крупном озере: пресной водой, и едва ощутимо – гниющими водорослями. Поднявшись наверх, матросы-краснофлотцы бросают за борт брезентовое ведро на веревке, вытаскивают, осторожно пробуют – вода пресная, без всякого привкуса соли. Вслед за героями, ради блага товарищей добровольно взявшими на себя роль подопытных кроликов, забортную воду пробуют командир, комиссар, старший помощник и прочие члены команды. Пресная, и все тут.

Тем временем стремительно светает, и невооруженным глазом становится видно, что вокруг урчащей дизелем субмарины не только море пустынно, но и поросший хвойным лесом берег совершенно безлюден. И никаких признаков не то что города, но и даже мелких поселений. Ни огонька, ни дыма от костра – ничего, что может указывать на присутствие человека. Вид как на каком-нибудь Селигере. В цивилизованные времена лесные массивы на побережье Румынии – это такое же естественное явление, как и кукарекающий на колхозной ярмарке козел. В сочетании с пресной забортной водой и резко уменьшившейся глубиной такое явление способно заставить закипеть неокрепшие мозги.

– Да что же это делается, товарищи командиры, и куда мы попали? – вопрошает краснофлотец Александр Тулаев, двадцать первого года рождения, член ВЛКСМ, русский, уроженец города Астрахань. Он недоуменно моргает, и видно, что он обескуражен, хоть и пытается не особо это показывать.

Полковой комиссар Алексей Якимчук хотел было сказать что-нибудь про непознанные явления природы, но промолчал и только махнул рукой. И так ведь все понятно, и вообще риторические вопросы не требуют, чтобы на них отвечали – хоть дежурно, хоть по существу.

Попытка связаться со штабом второй бригады подводных лодок Черноморского флота (к коей и принадлежала злосчастная М-34) принесла еще один неожиданный результат. Девственно чистым оказалось не только внезапно опресневшее море, но и радиоэфир. Радист, старшина второй статьи Александр Попонин доложил, что, за исключением отдаленных грозовых разрядов, не слышит в эфире ничего. Ни писка морзянки, ни передач голосом, ни советских германских, британских и прочих радиостанций, рассказывающих населению о положении на фронтах. Еще одна странность, впрочем, ничего не прояснившая в положении М-34.

Радиограмма, отправленная в штаб, ожидаемо осталась без ответа, напрасно старшина второй статьи Попонин вслушивался в пустой эфир. Устав ждать советов от старших товарищей, капитан-лейтенант Голованов собрал в Центральном Посту совещание командного состава, на котором, помимо него самого, присутствовали комиссар Якимчук, помощник командира лейтенант Александр Чечкин, командир БЧ-5 (главный механик) воентехник первого ранга (старший лейтенант) Андрей Наумов, а также боцман – главный старшина Федор Карелин, представлявший прочих членов команды.

Началось совещание, как водится, с исторической фразы.

– Итак, товарищи, мы попали в переплет, – сказал командир М-34. – Вода вокруг пресная, местность неизвестная, противник не обнаружен, связаться со штабом не удалось, а эфир пустой, как будто радио вообще еще не придумали. У кого по этому поводу будут соображения?

Он обвел собравшихся взглядом, слабо надеясь на вразумительное объяснение. Ответом ему некоторое время была тишина, ибо дельных соображений ни у кого не имелось. Все были в замешательстве и молчали, ошеломленные случившимся. Все загадочное и необъяснимое всегда угнетает – и в их душах невольно зарождался мистический трепет. В то же время разум их лихорадочно метался, пытаясь отыскать хоть какой-то ответ.

Потом, слегка прокашлявшись, заговорил комиссар.

– Я не знаю, что произошло и где мы так внезапно оказались, черт побери… Но мы можем попытаться вернуться в Севастополь, – рассудительно сказал он, стараясь, чтобы голос его звучал твердо: нужно было показать, что он сохраняет полное присутствие духа. – Однако что-то мне подсказывает, что и там мы увидим то же, что и здесь – то есть голый берег, и никакой базы…

Несколько мгновений стояла давящая тишина, во время которой люди лишь встревоженно переглядывались между собой.

– Что ж, запаса топлива у нас хватит на тысячу миль хода плюс-минус локоть, – сказал наконец воентехник Андрей Наумов нарочито бодрым голосом. – А потом все… сушите тапки и гребите веслами. Ходить по Черному морю туда-сюда только для удовлетворения любопытства я считаю ненужной расточительностью.

– Это было бы верно, товарищ Наумов, в том случае, если бы мы знали, куда нам идти стоит, – хмыкнул комиссар. – Вот в чем наш главный вопрос, а вовсе не в экономии топлива. Экономнее всего было бы причалить к берегу в какой-нибудь укромной бухточке и ждать… Вот только не знаю чего.

– Продовольствия на борту от силы на неделю, – проворчал боцман, покачав головой, – а потом придется глодать ремни, так что ждать тоже не годится. Эх, ну надо же! Вот так занесла нелегкая…

– Судя по дикому виду местности на берегу, продовольствия в тамошних лесах и окружающих нас водах более чем достаточно, необходимо только его поймать, – горячо сказал лейтенант Чечкин. – И вообще, товарищи, то, что с нами произошло, смахивает на чистейшую марктвеновщину! Ну, помните, «Янки при дворе короля Артура»^[5]?

– Да, помним, – с серьезным видом кивнул капитан-лейтенант Голованов, – и ситуация у нас в значительной мере схожая. Уходя от атаки румынского эсминца, мы попали куда-то туда, где не только нет войны, но даже еще не изобретено радио. И местность нас вокруг какая-то первобытная… И этот пресный водоем вместо Черного моря тоже наводит на интересные мысли…

– Погодите, товарищ Голованов… – возразил комиссар. – Нам надо помнить, что мы – советские люди, и не имеем права идти в услужение ни к какому королю Артуру!

– Экий вы прямолинейный, товарищ Якимчук… – вздохнул командир, глядя на того с какой-то снисходительно-насмешливой жалостью. – Я говорил только об общем сходстве ситуаций, которое подметил товарищ Чечкин, а вовсе не о том, чтобы идти к кому-нибудь в услужение. Нам бы в ситуации сперва разобраться, и только потом можно будет хоть как-то планировать политику. Я имею в виду, что, если сюда таким образом попали мы, то значит, у нас могут быть и товарищи по несчастью, так же не имеющие возможности вернуться обратно. Нашу волну связи со штабом бригады этот кто-то не слушает, ибо ему незачем, а вот за волнами, на которых подаются международные сигналы бедствия, он следит наверняка.

– А если этот кто-то вдруг окажется немецко-фашистскими захватчиками? – спросил комиссар Якимчук. – И что мы будем делать тогда?

– А мы не будем раскрывать этому кому-то своего положения, по крайней мере, пока не убедимся, что это дружественная нам сторона, – ответил капитан-лейтенант Голованов. – Черное море – это чертовски большая акватория. Впрочем, мы можем не получить никакого ответа и после подачи сигнала на частотах бедствия – и вот тогда нам придется принимать решение о дальнейших действиях самостоятельно, без всяких советов со стороны…

– Тогда я даю на это свое согласие, – немного помявшись, сказал комиссар, – а то и в самом деле ситуация такая, что становится как-то не по себе…

Капитан-лейтенант Голованов немного помедлил, а потом сказал:

– На попытку связаться хоть с кем-нибудь на международных частотах бедствия даю трое суток. На это время нужно найти на берегу какую-нибудь бухточку или устье реки, где можно бросить якорь, сойти на берег и осмотреться на местности. Кроме того, стоило бы попробовать добыть немного свежего продовольствия, чтобы товарищ Карелин не так сильно переживал о наших запасах. На этом все, товарищи. По местам!

1 апреля 3-го года Миссии. Понедельник. Около девяти часов утра. Окрестности Большого Дома, площадка для праздников у заводи реки Ближней.

За год, прошедший с предыдущего праздника весны, бывшее цивилизованное племя Огня, теперь превратившееся в Аквилонию, увеличилось в численности почти втрое и достигло полутора тысяч человек. Это уже не толпа, как было летом, а целое столпотворение. Повзрослевшие французские школьники, русские школьники, Лани, полуафриканки, Волчицы, неандерталки, кельты-думнонии, васаты-аквитаны, итальянские подводники, бывшие римские легионеры, русские солдаты экспедиционного корпуса во Франции и, конечно, прогрессоры-основатели – все они составляли собой постепенно уплотняющуюся общность людей-аквилонцев, будущим поколениям которой предстояло унаследовать этот мир. Собрать их всех на площадке перед Большим Домом было бы немыслимо, поэтому празднование проводилось на площадке у заводи реки Ближней, как и все прочие – летние, осенние и зимние – праздники.

Проблему обширных луж, покрывающих это место с началом весны, решили заблаговременной очисткой территории от снега и продалбливанием в мерзлом грунте дренажных канав. Заранее подновили и очаги, вставив в них взятые в трофеи бронзовые римские котлы. Изначально три когорты под командованием военного трибуна Секста Лукреция Карра имели штатную численность в полторы тысячи бойцов, и, даже неся потери, продолжали возить с собой все положенное для такого количества солдат имущество, ибо выражение «материальная ответственность» тоже придумали в Древнем Риме. После кровопролитной битве при Сабисе в строю осталась только тысяча легионеров, а бой у ручья Дальний в считанные минуты еще уменьшил их численность вдвое. Захватив римский лагерь, вожди племени Огня приватизировали оттуда все, за исключением вырубленных в соседнем лесу кольев. Имущество, необходимое для обеспечения быта и несения службы пятисот человек, потом выдали легионерам обратно, остальное же убрали на склад. И теперь оно пригодилось.

При подготовке площадки для праздника, где главную движущую силу представляли как раз легионеры, старший центурион Гай Юний сказал, что для форума эта площадка у заводи Ближней очень неудобно: далеко как от административного центра, так и от будущих жилых кварталов. На это шаман Петрович ответил, что новый Форум запланирован как раз по другую сторону Дальнего, там, где сейчас стоит нынешняя римская казарма, которую после постройки постоянного жилья предстоит разобрать, ибо строение, возведенное с применением сырого дерева, изначально планировалось как временное, на одну зиму. С другой стороны, в летнее время эта заводь с пляжем незаменима для совместного купания. Устье Дальнего слишком узкое и с топкими берегами. К тому же план развития поселения предусматривал, что в ближайшее время этот ручей, взятый под кирпичные своды, превратится в сточную канаву-клоаку. И вообще, не исключалось, что через пару лет на другой конец поселения придется переносить промзону, а тут в будущем будет парк для общего отдыха – уж больно место для этого удобное.

Впрочем, несмотря на похрустывающий кое-где под ногами ледок от подмерзших за ночь лужиц, праздник удался, что называется, на все сто. Кухонный наряд, назначенный готовить праздничное угощение, выступил еще затемно, при свете звезд. И вот запылали заранее сложенные под очагами сухие дрова, и женщины и девушки приступили к кулинарному священнодействию. Жаровни с засыпанным в них древесным углем ждали своего часа, ибо раздувать их следовало уже во время самого праздника.

И вот перед самым восходом солнца, когда все уже были в сборе, а набухшая на востоке багровая заря уже готова была прорваться первым солнечным лучом, Верховный шаман воздел к небу руки и воззвал:

– Солнце, народ Аквилонии зовет тебя! Лучезарное светило, по воле Великого Духа приди и озари нашу землю! Даруй нам свет и тепло, благослови наши труды! Одари нас обильными плодами земли, здоровым приплодом животных, и потомством – наших женщин!

Люди, захваченные этим действом, повторяли за Главным учителем его слова и жесты. И когда краешек солнечного диска показался над гребнем холмов по ту сторону Гаронны, народ дружно разразился радостными криками. Женщины поднимали навстречу солнцу новорожденных младенцев и детей постарше. Солнце пришло – а значит, все будет хорошо.

Когда всеобщее возбуждение немного утихло, место шамана занял примас Аквилонии падре Бонифаций. Он сказал, что Солнце нужно чтить и уважать, ибо Великий Дух создал его прежде других сущих вещей, чтобы оно служило всем прочим его созданиям в качестве источника тепла и света. Так уж заведено Творцом, что есть время для холода и время для тепла, время для сева и время для жатвы, время познавать истины и время претворять в жизнь задуманное. Сейчас время веселья – радуйтесь, люди!

Сергей-младший запустил свой музыкальный центр, и началась дискотека. Люди танцевали, причем каждый свое, ели и снова танцевали. Они радовались тому, что солнце с небес каждый день свети все жарче, что тают снега, пробуждается земля. Русские школьники с самолета, впервые попавшие на подобное мероприятие, сначала немного дичились, но потом общее веселье захватило и их. Жизнь продолжается, и все будет хорошо, как пел из динамиков певец Митя Фомин^[6].

И вот в самый разгар веселья в кармане у верховного шамана неожиданно запищала портативная рация. Это был Алексей Михайлович Гернгросс – сам вызвался подежурить у рации, пока молодежь веселится.

– Я извиняюсь, что отвлекаю вас от праздничных забот, но, кажется, у нас есть улов, – сказал бывший командир Ту-154. – Передача в телеграфном режиме на волне две тысячи сто восемьдесят два килогерца. Сигнал слабый, но, по причине отсутствия в эфире других станций, вполне разборчивый. Советская подводная лодка типа «Малютка» из акватории Черного моря вызывает на контакт возможных товарищей по несчастью.

– Спасибо, Алексей Михайлович, – ответил Сергей Петрович, мысленно потирая руки, – обрадовали так обрадовали. Пока ничего не отвечайте, скоро мы у вас будем.

– А я и не смогу ответить, даже если захочу, – коротко засмеялся старый пилот, – навык работы на ключе, знаете ли, начисто утерян. Последний раз я занимался этим еще лет тридцать назад, в училище, на занятиях по радиоделу.

– Думаю, что у нас в команде есть человек, для которого еще совсем недавно работа на ключе была главным занятием в жизни, – хмыкнул шаман Петрович. – А сейчас – конец связи. Скоро увидимся.

Убрав рацию в карман, председатель совета вождей Аквилонии первым делом оповестил о поступившей новости своих товарищей-прогрессоров: Андрея Викторовича, Антона Игоревича, Марину Витальевну, и заодно доктора Блохина и сержанта Седова, а также отца Бонифация. Расширять круг посвященных свыше этого Сергей Петрович счел преждевременным.

– Ну вот, – сказал он, когда вокруг него собрался тесный кружок, – нашего полку прибыло, что определенно радует. Теперь надо думать, как правильно ответить товарищам подводникам, чтобы они с перепугу не разорвали связь, забившись в какой-нибудь глухой угол. Разыскивать их у нас не будет никакой возможности.

– Наши предки были не из пугливых, – проворчал Антон Игоревич. – Те, что выходили на подводных лодках в боевой поход, в любой момент были готовы и к смерти, и к бессмертной славе. Да и мы не такие страшные. Думаю, если мы не будем врать и выкручиваться, то на контакт они пойдут. Да и выбора у них никакого нет, если не считать таковым переход к жизни первобытнообщинным строем. Но Черное море, во-первых, для нас чертовски далеко, а во-вторых, из него есть только один выход – через Босфор и Дарднеллы. Проходимость этих проливов, сейчас превратившихся в реки, насколько я понимаю, под вопросом. Фрегат вверх по течению уж точно подняться не сможет.

– То, как мы будем подбирать наших будущих сограждан, вопрос чисто технический, – хмыкнул председатель совета вождей Аквилонии. – В любом случае, фрегат не сможет выйти в рейс еще в течение полутора месяцев, да и плавание до устья Дарданелл займет не менее трех-четырех недель. Сейчас мы должны думать о том, что сообщить потерявшимся товарищам в ответной радиограмме, чтобы не создать у них о себе превратного впечатления.

– Сообщай все как есть, – сказал главный охотник, – мол, мы – Народная Республика Аквилония, составленная из равноправных представителей разных времен и народов, объединившихся для совместного устремления к лучшей жизни, приглашаем команду советской подводной лодки присоединиться к нашему интернациональному коллективу. Ну и объясни им дату, в которой они оказались: сорок тысяч лет до нашей эры плюс-минус лапоть, и дороги назад нет. Точка. Пусть делают выводы. Все остальное, как ты правильно сказал, это технические детали.

– Андрей прав, – кивнула Марина Витальевна, – со своими мы должны разговаривать честно. И еще. Если их подлодка не сможет пройти Босфор и Дарданеллы, то пусть бросают ее к чертовой матери и идут к назначенному нами месту встречи пешком. Люди для нас гораздо важнее железа.

– Надо понимать, что это ваш товарищ – тоже часть Замысла, – произнес отец Бонифаций. – Никто не попал сюда просто так, а только по Воле Божьей, неважно, верил в нее этот человек или нет. Я думал, что Творец это без разница – главное, чтобы его дети делал так, как Он сказал.

– Сказать честно, товарищи, иного я от вас и не ждал, – подвел итог сержант Седов. – Товарищам надо помочь, и это однозначно. Но тут товарищ Бонифаций сказал одну очень важную вещь. Если все мы здесь оказались неслучайно, то сейчас следует ждать еще нескольких забросов на усиление русским и советским контингентом, а потом тяжелого удара, который испытает нас на прочность.

– Да, Иван Федорович, я тоже так думаю, – кивнул верховный шаман. – А посему сейчас необходимо найти Джонни, нашего единственного квалифицированного радиста, и составить первую ответную радиограмму. Своих не бросаем.

1 апреля 3-го года Миссии. Понедельник. Час пополудни. Западное побережье Черного моря, устье реки Мангалия, советская подводная лодка М-34.

Когда лодка приблизилась к берегу и немного продвинулась к югу от своей первоначальной позиции, ее команде удалось обнаружить устье небольшой реки, заканчивающейся длинным и узким лиманом. В лиман входили осторожно, промеряя глубины лотом, и бросили якорь там, где глубина под килем уменьшилась до одного метра. Из сухих прошлогодних камышей, которые густо покрывали оба берега, при приближении подводной лодки в небо взвились стаи диких уток, куликов и прочих водяных птиц, которые уже прилетели из теплых краев и теперь обустраивались, чтобы начать решать извечный вопрос продолжения рода.

– Ничего себе! – произнес краснофлотец Тулаев, окидывая взглядом тучу птиц, затмевающую солнце. – Зря беспокоился товарищ Карелин. Тут провианту хватит на тысячу лет или поболее!

– Ту, Сашко, туды побачь! – сказал промеряющий глубину лотом старшина второй статьи Бондарь, указывая на неторопливо проплывающего мимо лодки осетра размером почти в треть ее длины. – Вот это обед уплывает!

Командир с комиссаром при этом стояли на рубке и тоже обозревали окрестности.

– Действительно, – сказал капитан-лейтенант Голованов, – при достаточной ловкости рук с голоду мы тут не умрем. Да только если наши попытки выйти на связь хоть с кем-нибудь потерпят неудачу, то это будет совсем другая сказка, уже не про янки при дворе короля Артура, а про Робинзона Крузо. Никогда не думал, что закончу свою жизнь так, на пустом чужом берегу, без всякой цели и смысла… – Он подавил тягостный вздох.

– Так вы, товарищ Голованов, думаете, что мы никогда не сможем вернуться назад на нашу войну? – спросил комиссар Якимчук, искоса посмотрев на собеседника.

– Для наших, там, дома, мы погибли на боевой позиции как герои, – ответил командир, – и задача по возращению нашей лодки назад вряд ли имеет решение. Даже если проглотившая нас дыра устроена не по типу верши и способна пропустить нас обратно, найти ее на глубине едва ли возможно… Это будет, как сказал воентехник Наумов, напрасная трата ресурса.

– Не знаю, не знаю, товарищ Голованов… – вздохнул комиссар, – возможно, вы и правы. Только вот как-то неуютно чувствовать себя дезертиром, пусть даже это и произошло с нами против воли. Там вся страна бьется с врагом из последних сил, а мы тут прохлаждаемся как на курорте…

– Я не меньше вашего хочу вернуться назад, – ответил Голованов, – но, увы и ах, понимаю, что это невозможно. Таковы объективные обстоятельства. И еще хочу сказать, что мы с вами тут не одни. Кроме нас, тут еще имеется команда, за которую мы несем ответственность – если не перед товарищем Сталиным, то перед своей совестью. Понимаете?

– Понимаю, – кивнул комиссар, – но при этом остаюсь при своем мнении. Впрочем, мешать вам не буду, ибо однозначных рецептов тут нет. Ни с чем подобным еще никто не сталкивался.

– А если кто и сталкивался, – хмыкнул командир, – то не смог вернуться и рассказать, как было дело, а это опять же свидетельствует о том, что такие дырки между различными временами или, может быть, мирами, пропускают только в одну сторону.

На последнее замечание комиссар ничего не ответил. Тем временем старшина Давыдов и краснофлотец Магелат под руководством лейтенанта Чечкина надули от воздушной магистрали резиновую лодку и спустили ее на воду. До берега тут метров тридцать, до пролома в камышах, куда местное зверье ходит на водопой – чуть дальше. Впрочем, разведывательная партия по первому разу и не должна была углубляться на территорию суши – только глянуть, что там да как, да еще срезать с кустов прутовидной ивы несколько побегов на удилища, ибо боцман Карелин затеял рыбалку ради пополнения рациона команды. Он и в Севастополе так делал, пока лодка стояла в базе, в воду за борт – отходы с камбуза, а обратно из воды на камбуз – рыбу, которая собирается на этот прикорм. А тут и прикармливать не надо: рыба в этом лимане сама по себе ходит табунами. Уроженец деревни Ваеньга, что затерялась где-то в непролазных северных лесах между Архангельском и Котласом, в душе он так и остался хозяйственным русским крестьянином, у которого ничего не пропадет втуне, все пойдет в дело.

Первопроходцы, гребя короткими веслами, преодолели неширокую полосу чистой воды и по извилистому проходу углубились в камыши. Некоторое время было тихо, потом грохнул одиночный выстрел из винтовки. Все было встревожились, но минут через десять разведывательная партия выгребла на своей лодке из камышей, имея при себе упитанную тушу лесной косули.

– Простите, товарищ командир, не смог удержаться, – сказал лейтенант Чечкин и уже намного тише добавил: – там, на берегу, человеческая стоянка: кострище и несколько шалашей, крытых камышом. У нас такие ставят рыбаки, когда выходят на Волгу на несколько дней. И вот что я там нашел…

И лейтенант показал командиру и комиссару расколотый на две части треугольный камень, тонкая кромка которого была мелкими отщепами дополнительно доведена до бритвенной остроты, а толстая, напротив, притуплена.

– Что это? – с недоумением спросил комиссар Якимчук.

– Каменный нож, – ответил Чечкин, – я почти такой же видел в московском музее. Только тот был целый, а этот сломался, и хозяин бросил его на землю, быть может, сказав в сердцах несколько бранных слов.

– Ну и фантазия у вас, товарищ Чечкин… – покачал головой комиссар. – Это надо же было такое придумать – каменный нож!

– Да нет, товарищ Якимчук, – вздохнул капитан-лейтенант Голованов, – фантазия товарища Чечкина тут ни при чем. Вот же он, каменный нож – и не из музея, а с помойки, выброшенный как самая обычная сломанная вещь, уже ставшая ненужной. И в свете нашего с вами предыдущего разговора это не сулит ничего хорошего. Боюсь, что служба какому-нибудь прогрессивному королю Артуру нам еще покажется за счастье.

И как раз в этот момент из люка, как явление Христа народу, появился радист, старшина второй статьи Попонин.

– Товарищи командиры, радиограмма! – возгласил он благую весть, улыбаясь во весь рот.

– От кого? – дружно, будто заранее репетировали, спросили командир и комиссар.

– Подписано: «Председатель Верховного Совета Народной республики Аквилония тов. С.П. Грубин и Председатель высшего военного совета тов. А.В. Орлов», – сказал радист, передавая капитан-лейтенанту Голованову сложенную вчетверо бумагу с текстом радиограммы.

В наступившей тишине командир развернул радиограмму и принялся долго и внимательно изучать ее пространный текст.

– Ну вот, товарищи командиры и краснофлотцы… – наконец произнес он, опуская руку с бумагой, – хотели ясности – получите. Мы с вами находимся на глубине сорок тысяч лет до нашей эры, что прекрасно согласуется с найденным товарищем Чечкиным каменным ножом… И возращение обратно невозможно. Штука, которая глотает как отдельных людей, так и корабли с самолетами, сделав свое дело, тут же исчезает, и искать ее для совершения обратного перехода бессмысленно, даже если это случилось на суше, на местности с хорошо заметными ориентирами. Наш случай – далеко не первый в длинной череде, и никогда еще не было иначе. Народная Республика Аквилония – это равноправное объединение представителей разных времен и народов, собравшихся в одно государство для совместного устремления к лучшей жизни в таких, надо сказать, неблагоприятных условиях. Ее основатели и нынешние руководители – наши соотечественники, выходцы из начала двадцать первого века – постарались устроить у себя все по лучшим советским стандартам с поправкой на местную обстановку. Других государств, или даже более-менее цивилизованных поселений тут нет, зато возможно появление недружественных пришельцев, насильников и убийц. Любой организованный вооруженный отряд, оторвавшийся от породившего его буржуазного или феодального классового государства, неизбежно превратится в банду, с которой придется воевать насмерть. Но нам, как советским людям, товарищи аквилонцы верят, и приглашают присоединиться к их государству на равноправных условиях. Если мы откажемся от этого предложения, то нас ждет растворение в местном населении, с переходом к первобытному способу существования, или… даже безвестная гибель, потому что такие случаи уже были. И еще нам сообщают, что Великая Отечественная Война, начавшаяся с нападения гитлеровской Германии на СССР, закончилась девятого мая сорок пятого года сокрушительной победой Красной Армии. Разбитый вдребезги Берлин был взят нашими войсками штурмом, Гитлер сожрал яд в своем бункере, чтобы не попасть в плен, а над развалинами Рейхстага взвилось Алое Знамя Победы. Вот так, товарищи…

По мере того как командир говорил, на лице комиссара Якимчука последовательно сменяли друг друга гримасы скептического неприятия, глубокой задумчивости и сдержанного оптимизма. По жизни это был один из тех партийных кадров, которые, не имея каких-либо глубоких убеждений, предпочитали колебаться вместе с генеральной линией, непременно поддерживая и одобряя решение текущего вождя. Ведь если командир зачитает эту радиограмму перед командой и поставит вопрос на голосование, то решение будет, конечно же, единогласным. При отсутствии другой достойной возможности присоединиться к родственному для Советского Союза народному государству, как бы оно ни называлось, захотят все. И если он, как комиссар, не поддержит это стремление, это не изменит ровным счетом ничего. У капитан-лейтенанта Голованова имеется настоящий командирский авторитет. Люди будут слушаться его в любых условиях: хоть в бою под глубинными бомбами, хоть здесь, в Каменном веке. А у него, комиссара Якимчука, имеется только авторитет партии и правительства, от которых команда подводной лодки М-34 в настоящий момент уже полностью оторвалась. В таких условиях идти против желаний коллектива, уже имеющего признанного лидера, смерти подобно. Да и не хочется ему идти против, ибо окружающая объективная реальность говорит, что любая альтернатива присоединению к этой самой Аквилонии для всей команды и его самого выглядит более чем печально. А посему…