Замах ещё больше. Трибуны орут от возбуждения. Вот-вот наступит миг, который ещё долго будут мусолить за кружкой самогона. И завидовать богатенькому выскочке в щегольских доспехах, который так легко завоевал место в нижних мирах.

Клинок вонзился в пол арены и застрял. А Ярни уже полз к шишаку, сообразив, что нужно сделать.

*****

Хочется захлебнуться. Выпить порцию пойла, запить водой, подавиться и захлебнуться. Чтобы разодрало лёгкие. Чтобы через кашель вылетела вся грязь, которая облепила после победы.

Жжёт на спине, на которой поставили клеймо. Печать гражданина, которому открыты все лепестки. Везде приютят и обеспечат необходимым. Горькая компенсация за то, как доползаешь до шишака, вытаскиваешь из навершия шило, встаёшь и, шатаясь, идёшь к кукле. Руки широко расставлены, кривая улыбка. «Обнимемся, Стило, напоследок», – шепчут разбитые губы. Кукла не слышит, но понимает. Меч застрял, но это не спасёт. Кукла просто сделает то, что нужно, попозже. Пусть трибуны насладятся предвкушением. Такого они ещё не видели. Шаг навстречу, объятия… и шило входит в шею. «Прости, Стило, прости».

Хочется рычать. Где этот нищий хмырь? Обещал самогонки и всё не несёт.

Ярни повернулся на живот и зарылся в подушку. Но видение, прокрученное сотню раз, не отпускало.

Стадион затихает. А потом взрывается рукоплесканием: шлем создан для обороны, но Железный закон не запрещает использовать его навершие для нападения. Свист, приветствия – новый герой! Стило оседает, хлещет кровь. Глаза ничего не видят. Кто-то берёт за руки, и бьётся тупая догадка, что это хранители Железного закона оттаскивают его и ведут на подиум. Ноги едва волочатся, во рту наждачка. Кровь Стило разъедает руки. Фанфары…

– А вот и родненькая, – юродивый выползает из лаза на кухню, прижимая к груди стеклянную бутыль. – Заначка. С тобой отравы этой не напасёшься.

Ярни жадно припадает к горлышку, пытаясь залить память и отключиться. После седьмого глотка откидывается на кровати.

Блаженство. Жидкость струится по телу, расслабляя каждую жилу. Только голова неподвластна.

– Ну всё, не вредничай. Давай рассказывай, зачем титан нужен был. Смотрю я, в твоей рубашке штуки поинтереснее, – лицо юродивого разгладилось, обрело правильные черты. Он откладывает латную рубаху. – Не сказала тебе Медянка, не сказала. На ристалище только с односельчанином выйти можно, иначе никак.

Тишина…

Теперь в руках у нищего пластинка. Ноготь на указательном пальце засветился, выжигая на бронзе портрет.

– А я тебе вот какую безделушку подарю. Всё лучше, чем ничего.

Ярни не слушает и не смотрит. Старик пусть бормочет, что ему вздумается. Это просто шум. Шум от журчания воды, в котором, если поднапрячься, можно уловить только что-то про пойло. А остальные слова растворяются, разъедаются ржавчиной. Ни одно слово старика больше не остановит того водоворота, что тот закрутил тогда. Вихря метаний, прозрений и отчаяния. Тогда, когда он вышел на арену во главе старейшин, покачал головой, похлопал по плечу белолицего отца Стило и подошёл к Ярни, чтобы надеть венок из семи металлов. Сказал всего лишь, прицениваясь и с почтением: «Ты постиг Железный закон».