Buch lesen: «Королевство Крови и Огня», Seite 4

Глава 6

Я очнулась от звука отодвигаемого засова. Дверь камеры с лязгом распахнулась, впуская внутрь слепящий свет факелов. На пороге стоял Деймон, хмурый и молчаливый. За его спиной маячили двое иссаров в черных доспехах.

– Вставай, – бросил он. – Лорд-командующий желает тебя видеть.

Я с трудом поднялась на ноги, чувствуя, как затекшие мышцы пронзает боль. Сколько часов я провела в этой душной тесной камере? Сознание путалось, мысли разбегались, не давая сосредоточиться.

Деймон окинул меня цепким взглядом, будто оценивая, насколько я готова следовать приказам. Видимо, то, что он увидел, его удовлетворило. Он кивнул своим спутникам:

– Выведите ее. И смотрите в оба, чтобы не выкинула какой фокус. Эта акайра хитра как лиса.

Стражи грубо схватили меня за локти и поволокли прочь из камеры, через анфиладу мрачных коридоров.

Мы вышли во внутренний двор, залитый тусклым утренним светом. Небо затянули серые облака, моросил мелкий дождь. В центре двора на помосте стоял массивный каменный алтарь, испещренный странными письменами. Вокруг толпились иссары в черных мантиях, их лица скрывали глубокие капюшоны.

Меня подвели к помосту и грубо швырнули на колени. Холодный мрамор больно впился в ноги, но я даже не поморщилась. Все мое внимание было приковано к фигуре в центре – Эйрику Норрену собственной персоной.

Лорд-командующий возвышался надо мной словно исполинская статуя, черный плащ струился по плечам подобно крыльям ворона. В руках он сжимал длинный обоюдоострый меч с рунной гравировкой на клинке.

– Адель Рилеек, – разнесся под сводами его зычный голос. – Ты предстала перед судом Ордена. Мы призываем тебя отринуть свою прежнюю жизнь и принять истинное предназначение. Предназначение акайры, поглощающей скверну этого мира.

Он сделал знак, и двое иссаров рывком поставили меня на ноги. Эйрик шагнул вперед, занося меч над моей головой.

– Отвечай, Адель из рода Рилеек. Отрекаешься ли ты от своей человеческой сути? Признаешь ли свою истинную демоническую природу? Клянешься ли служить Ордену, очищая этот мир от зла?

Голова шла кругом. Слова древней клятвы, произносимые зычным голосом, казалось, проникали под кожу, сковывали разум и волю. Я чувствовала, как моя тьма внутри трепещет от предвкушения, жаждет вырваться на волю, поглотить, испить досуха…

Но я не могла. Не могла предать себя, Ника, ту любовь и надежду, что всегда жила в моем сердце. Я зажмурилась, до боли стиснула зубы. И четко, раздельно произнесла:

– Нет. Я не отрекаюсь от того, кто я есть. Не стану слепым орудием в ваших руках. Моя сила – не проклятие, но дар. И я буду использовать его так, как велит мне сердце.

Повисла звенящая тишина. А потом по рядам иссаров пронесся гул – злой, разочарованный. Лицо Эйрика окаменело, в глазах вспыхнул нехороший огонек.

– Что ж, – процедил он. – Ты сделала свой выбор, акайра. Но это не значит, что мы отпустим тебя. О нет, ты будешь нам служить – хочешь ты того или нет.

Он взмахнул рукой, отдавая безмолвный приказ. И прежде чем я успела сообразить, что происходит, двое дюжих иссаров скрутили меня и поволокли к алтарю. Они без церемоний швырнули меня на холодный камень, придавили за плечи, не давая шевельнуться.

– Не надо! – сдавленно вскрикнула я, понимая, что сейчас произойдет что-то непоправимое. – Прошу, не делайте этого!

Но Эйрик уже склонился надо мной, занося меч. В его глазах плясало безумное пламя, губы кривились в жестокой усмешке.

– Ты отказалась принять дар добровольно. Что ж, мы вольем его в тебя силой. Направим твою тьму в нужное русло, сделаем послушной нашей воле.

Острие меча, сверкнув, легло мне на лоб. Эйрик забормотал слова на неизвестном гортанном наречии, и мне показалось, будто сами стены вокруг содрогнулись. Алтарь подо мной завибрировал, по телу побежали ледяные мурашки.

А потом боль. Дикая, невыносимая, раздирающая на части. Казалось, в мою плоть вонзились тысячи раскаленных игл, прожигая до самых костей. Я закричала, забилась в железной хватке иссаров, но не могла освободиться, не могла даже пошевелиться…

В этот миг сознание померкло, ускользая в спасительную темноту. А когда я вновь открыла глаза, мир вокруг изменился.

Он стал четче, ярче, будто с глаз сдернули пелену. Я видела мельчайшие трещинки на стенах, жилки на руках держащих меня иссаров, зловещий блеск в глазах Эйрика. Слышала стук множества сердец, шорох мантий, шелест падающих капель.

Моя тьма ликовала. Я ощущала ее почти физически – голодную, жаждущую, стремящуюся насытиться. Она тянулась к силе иссаров, вибрировала подобно натянутой тетиве, готовая сорваться в любой миг.

Кровь стучала в висках, тело будто пронзали разряды тока. Каждая клеточка звенела от переполняющей энергии, грозящей вот-вот выплеснуться наружу разрушительной волной.

Эйрик склонился ко мне, заглядывая в глаза. В черных провалах зрачков плясали алые всполохи. Голос его прозвучал вкрадчиво и властно:

– Ну что, акайра? Теперь ты готова внять нашей воле? Готова принять свое истинное "я"?

В этот миг что-то во мне сломалось. Последние крохи самоконтроля разлетелись вдребезги под напором всепоглощающего голода. Моя сила, получив свободу, ринулась вперед, жадно тянясь к источнику могущества.

Я впилась взглядом в Эйрика, чувствуя, как губы расползаются в жуткой улыбке. Моя тьма коснулась его ауры, пробуя, изучая, предвкушая… А затем вцепилась, начала высасывать, опустошать с неумолимостью разверзшейся бездны.

Эйрик вскрикнул. Его лицо исказилось, будто в муке, по лбу побежали капли пота. Он пытался сопротивляться, призывал свою магию раз за разом, но все было тщетно.

Я упивалась его силой, его агонией. Чувствовала, как вместе с даром утекает и сама его жизнь, как истончается и меркнет искра в груди. Еще чуть-чуть – и от могучего лорда-командующего останется лишь бездыханная оболочка…

Но внезапно мощный удар обрушился мне на затылок. Сознание померкло, хватка пустоты ослабла. Краем угасающего взора я увидела побелевшего Деймона. В его глазах плескались ужас и решимость.

– Прости, Адель, – выдохнул он. – Но я не могу позволить тебе убить его. Даже ради тебя самой.

Холодное осознание обрушилось, подобно камнепаду. Похоже, я проиграла. Орден все-таки получит свое чудовищное оружие, сломает меня, превратит в послушную марионетку.

И мир погрузился во тьму. Я падала, падала в беспросветную бездну, утратив последнюю надежду на спасение.

***

Не знаю, сколько времени прошло в душной, липкой темноте каменного мешка. Часы, дни – здесь, в недрах Исхаррата, время утратило всякий смысл. Мерно капала вода, по стенам плясали зловещие тени факелов, и только боль, тупая, ноющая боль в закоченевшем теле напоминала, что я еще жива.

Меня скудно кормили, и поили. Словно я была не человеком даже, а животным, жалкой тварью, не стоящей внимания. Впрочем, для иссаров я, верно, такой и была. Акайра, демоново отродье, подлежащее либо уничтожению, либо подчинению.

Порой в затуманенное сознание прорывались обрывки реальности. Злобный оскал Эйрика, боль от стальной хватки стражей, едкий, удушливый запах лириума, которым пропитались стены темницы. Приглушенный лязг засовов, шорох чьих-то шагов за дверью. Гадкий, булькающий смех и обрывки фраз: "Ну что, дрянь, покаялась? Готова служить Ордену, как велено?". Или: "Смотри-ка, никак сдохла, упрямая сука! Туда ей и дорога".

Я тряслась на ледяном полу, обхватив себя руками, и тихо подвывала. Мутило от голода и вони, тело сводило судорогами, в висках стучала кровь. Перед глазами все плыло, реальность путалась с беспамятством, явь – с бредом. Хотелось куда-то бежать, кричать, молить о пощаде. Вот только кого? Тех, кто желал мне лишь зла?

Порой, в особенно мрачные мгновения, меня охватывало малодушное желание – просто забыться, провалиться в спасительную тьму небытия. И не чувствовать больше ничего – ни боли, ни страха, ни всепоглощающего голода моей темной сути. Сдаться, принять неизбежное, умолять тюремщиков о пощаде… Но каждый раз я отгоняла эти мысли, запрещала себе даже думать о капитуляции.

Ради Ника, ради нашей любви я обязана держаться. Обязана выстоять и верить, что это испытание – не навсегда. Что рано или поздно боги смилостивятся надо мной. А значит – вперед, через боль, через кровь, через страх. К свету, к надежде. К нему.

Сколько я так провалялась, цепляясь за остатки себя, за хрупкую надежду – не знаю. Но однажды дверь камеры с лязгом распахнулась, впуская ослепительный дневной свет и ворох знакомых запахов – стали, крови и пота. На пороге стоял Эйрик собственной персоной, а за ним маячили два головореза-стража.

– Ну здравствуй, Адель, – почти ласково произнес лорд-командующий, склонив голову набок. – Надеюсь, ты славно провела время и подумала над нашим разговором?

Я молчала, лишь исподлобья глядела на своего мучителя. Губы потрескались от жажды, язык распух и еле ворочался. Какие уж тут ответы…

Но Эйрика, похоже, они и не интересовали.

– Вижу, в одиночестве ты стала сговорчивей, – оскалился он, и от этой улыбки мороз продрал по коже. – Что ж, настало время проверить твою покорность. Помнишь наш уговор? Стать оружием Ордена, верно служить нашему делу. Отринуть свое я, покаяться в грехе существования.

Он шагнул ко мне, нависая всей своей пугающей мощью. Глянул так, что захотелось вжаться в стену, испариться, провалиться сквозь землю.

– Ты готова, акайра? Готова принести клятву верности и начать свой путь искупления? Или, может… продолжим твое перевоспитание?

Сердце колотилось так, что готово было выскочить из груди. Я сглотнула вязкую слюну, попыталась приподняться на дрожащих руках.

Служить Ордену? Быть покорным клинком в руках тех, кто ненавидит и презирает всю мою суть? Кто видит во мне лишь источник силы, орудие разрушения? О, как все во мне противится этому! Кричит, возмущается, желает плюнуть в лицо мучителям: "Подавитесь, ублюдки! Не дождетесь!"

Но разум, холодный расчетливый разум, нашептывает: "Притворись. Смири гордость, изобрази послушание. Пусть считают тебя сломленной – тем слаще будет расплата. Лишь так ты сможешь обрести подобие свободы. И, быть может, отыскать путь к спасению…"

Я медленно, через силу подняла голову. Взглянула в ледяные глаза Эйрика – и едва слышно прошептала:

– Я… я сделаю, как вы велите, милорд. Принесу любые клятвы, склонюсь перед волей Ордена. Только прошу… не запирайте меня вновь. Я больше не вынесу…

Лорд-командующий хмыкнул, сверля меня пронзительным взором. Долго, мучительно долго вглядывался, будто выискивая малейшие проблески лжи. Но я и не думала лукавить – в тот миг и впрямь готова была на все, лишь бы не возвращаться в беспросветный мрак подземелья.

Наконец Эйрик дернул щекой и процедил:

– Хорошо. Верю, что одиночество и голод прочистили твой разум. Но учти, дрянь – моего расположения еще нужно заслужить. Оступишься, дашь повод усомниться в верности – пощады не жди.

Он обернулся к своим головорезам и бросил:

– Поднимите ее. Дайте воды и хлеба, чтоб не издохла, пока будет приносить священные обеты. А после – прямиком в тренировочный зал. Посмотрим, на что годится наше новое оружие.

С этими словами лорд-командующий круто развернулся и вышел вон, взмахнув черным плащом. А меня вздернули на ноги грубые руки стражей и поволокли следом – навстречу неизвестности, где не было места ни надежде, ни мечтам.

Была лишь покорность. И тлеющий в глубине души огонек, имя которому – любовь.

Глава 7

Когда мы вышли во внутренний двор, солнечный свет резанул по глазам, точно лезвие. Я зажмурилась, судорожно хватая ртом воздух. После спертой вони подземелья даже тяжелые, пропитанные потом и металлом запахи казались благословением. Над головой с криками носились стрижи, трепал спутанные волосы свежий ветерок. И небо, о, небо – далекое, прозрачно-голубое, в рваных облаках! Никогда прежде я не знала, что даже мимолетный взгляд на него может дарить такое острое, щемящее счастье.

Но вскоре стражи затолкали меня в какое-то длинное, гулкое помещение и швырнули на скамью. Откуда-то им на смену явился молоденький послушник с кувшином и краюхой черствого хлеба. Дрожащими руками я вцепилась в еду, рвала зубами жесткую корку, давясь и обливаясь слезами. Хлеб царапал гортань, вода отдавала ржавчиной, но мне было все равно – я глотала, не чуя вкуса, остервенело, точно бездомный пес.

А служка смотрел на меня с брезгливой жалостью и приговаривал:

– Ишь, оголодала, бедолага. Ничего, скоро тебя откормят, как следует. Иссарам нужна сильная и злая акайра, а не ободранная кошка. Главное – не серди лорда Эйрика, слушайся, и все будет…

Я не дослушала – доела огрызок, допила воду и обессиленно привалилась к стене. Желудок скрутило, по телу разливалась противная слабость. Хотелось упасть, уснуть и не просыпаться вечность. Но покой мне только снился.

Двери в другом конце залы распахнулись – и на пороге возник высокий мужчина в черном. Резкие хищные черты, жесткий прищур, пепельные виски и пронзительные синие глаза, от которых по спине побежал озноб. Страж-капитан собственной персоной. Рейгар Дэйр.

– Поднимайся, – бросил он, не тратя времени на приветствия. – Пойдешь за мной. Будем тренировать твою силу.

Я сглотнула вязкую слюну. Тренировать силу? О, Пресветлая, лучше бы снова в темницу. Лучше бы голод и холод, чем это. Только не…

Но Рейгар уже развернулся и широким шагом направился прочь. А мне ничего не оставалось, кроме как плестись следом на подгибающихся ногах. Страх смешивался с покорностью, и я сама себе казалась агнцем, которого ведут на заклание.

Мы вошли в обширный круглый зал с высокими стрельчатыми окнами и сводчатым потолком. На стенах чадили факелы, под ногами поскрипывал песок. А в центре, закованные в цепи, стояли трое. Двое мужчин и женщина – грязные, изможденные, в драных лохмотьях арестантских роб. Лица мужчин заросли щетиной, в глазах застыли ужас и обреченность.

Желудок вновь скрутило, к горлу подступила тошнота. Я лихорадочно заозиралась, ища путь к бегству. Прочь, прочь отсюда! Я не могу, не хочу, не буду…

Но Рейгар стиснул мое плечо и процедил:

– Вот твоя первая тренировка, акайра. Эти трое – преступники, приговоренные к смерти. Дезертир, вор и ведьма. Такие же выродки, как ты.

Страж-капитан подтолкнул меня вперед и рявкнул:

– Прикончи их. Высоси досуха, выпей их души. Таков приказ Ордена. Таков твой путь искупления.

"Нет!" – хотелось закричать мне. Нет, я не стану, не буду убивать безоружных, беззащитных! Даже если они и впрямь злодеи, я не палач, не…

Но тут женщина подняла на меня глаза – и в зеленых, как весенняя листва радужках, за пеленой ужаса, мелькнуло вдруг узнавание. И надежда.

– Ты… – просипела она. – Ты ведь акайра, да? Говорят, вы можете… забирать тьму. Облегчать чужие страдания.

Несчастная дернулась в своих оковах и взмолилась:

– Прошу, помоги нам! Я не хочу умирать вот так, во тьме и страхе. Мы… мы все грешны, но… можешь ли ты даровать нам покой? Принять нашу боль, забрать проклятую искру? Молю, смилуйся!

Я застыла, оглушенная этими словами. Облегчить страдания, усмирить тьму, подарить надежду проклятым душам.

Но разве не этого хотят и иссары? Разве не этому учат – поглощать чужие жизни, обращая их на пользу Ордену? Какая разница, что движет мной – милосердие или жажда власти? Итог един – я стану убийцей. Палачом.

Зажмурившись, я стиснула кулаки. Из последних сил пыталась сдержать рвущуюся наружу силу. По щекам вновь потекли слезы. Я разрывалась между стремлением помочь и ужасом перед тем, что придется совершить.

– Ну же, акайра! – рявкнул Рейгар. – Действуй! Прояви хваленое милосердие к падшим. Смой с них грехи и боль. Или тебе нужно особое приглашение?

О, как хотелось огрызнуться, послать его к демонам! Но вместо этого я глубоко вздохнула и шагнула к женщине. К той, что молила о пощаде и избавлении.

"Прости", – беззвучно шепнула я, глядя в ее огромные, полные мольбы глаза. И призвала силу.

Не знаю, что двигало мной в тот миг. Отчаяние? Жалость? Или извращенное чувство долга? Знаю лишь, что когда моя тьма отозвалась на зов, хлынула вовне черным потоком – все вдруг стало кристально ясно. Так просто и правильно.

Я ощутила, как сила проникает в несчастную, сливается с ее аурой. Касается самой сердцевины – крохотного огонька, вместилища магии и жизни. И начинает гасить его, впитывать по капле.

Женщина вздрогнула, судорожно выдохнула. Но в помертвевших глазах не было боли – лишь облегчение и покой.

С каждым глотком ее искры, я чувствовала, как она угасает. Все медленней бьется сердце, все реже становится дыхание. Женщина умирала – но не мучительно и страшно. А словно погружаясь в глубокий, целительный сон. Уходила тихо и мирно, и тьма смывала с души скверну грехов и страданий.

А когда последняя капля ее жизни влилась в мою пустоту, тело пленницы обмякло в цепях. На бледном лице застыла слабая, почти умиротворенная улыбка. Будто смерть и впрямь стала для нее избавлением.

Содрогнувшись всем телом, я отшатнулась. По щекам текли слезы, горло сдавил спазм. О, Пресветлая, что я наделала?! Убила, истребила, поглотила чужую жизнь! Даже если несчастная сама молила об этом – разве я вправе? Разве это не чудовищно?!

Но времени на терзания не было. Мужчины таращились на меня с животным ужасом, сыпали проклятьями и молили о пощаде. В их душах не чувствовалось раскаяния – лишь животный страх и неприкрытая ненависть.

Однако стоило моей силе коснуться их – как я ощутила, насколько порочны и изъедены тьмой эти люди. Убийцы, насильники, разбойники – упивавшиеся злодеяниями, купавшиеся в чужой боли. И теперь, пред ликом неминуемой кары, в их сердцах бушевала лишь бессильная, отчаянная ярость.

Но моя пустота, распробовав вкус легкой добычи, уже неудержимо рвалась к новой. Словно голодный зверь, учуявший кровь, она обрушилась на пленников черной волной, выпивая жадно, остервенело. Мужчины корчились в своих оковах, хрипели и извивались в мученической агонии, пока я, упиваясь, высасывала из них силу и саму жизнь.

Это было страшно. Мерзко. Я ненавидела себя за каждый миг их страданий, за каждую каплю похищенного света. Боль пронзала тело раскаленными иглами, крики резали барабанные перепонки. Но я не могла остановиться – голод был сильнее. Жажда власти и могущества затмевала все.

Когда все кончилось, я стояла на дрожащих ногах, хватая ртом воздух. А передо мной безжизненно висели три тела – иссушенные, обескровленные. С остекленевшими глазами и искаженными мукой лицами.

Меня затрясло. Из груди рвались хрипы вперемешку со всхлипами. Чужие искры, каждая из которых была чьей-то жизнью, пульсировали внутри мутным, ядовитым сгустком. Я глотала эту силу и ужасалась самой себе.

И в то же время… Впервые за долгие дни мне стало легче дышать. Раны затягивались, силы возвращались в измученное тело. Клокочущий внутри голод утихал, насытившись живительной энергией.

Проклятая, порочная, я все же ощущала покой. Облегчение. Будто свершила нечто правильное и неизбежное.

"Монстр, – билось в висках. – Исчадие тьмы. Как ты могла, как посмела?.."

Рейгар подошел ко мне вплотную, заглянул в глаза. На его губах змеилась холодная ухмылка.

– Что, акайра? Каково это вершить чужие судьбы? Нести в мир погибель и избавление?

Он сжал мое плечо стальными пальцами и процедил:

– Привыкай. Отныне это твоя суть, твое предназначение. С каждым днем ты будешь становиться сильнее, безжалостней. Идеальное оружие в руках Ордена.

"Нет! – хотелось закричать мне. – Я не чудовище, не бездушная машина для убийств! Я всего лишь запутавшаяся девчонка, которая хочет спасти любимого!"

Но я молчала. Лишь сверлила Рейгара немигающим взглядом, полным жгучей, первобытной ненависти.

Он усмехнулся и подтолкнул меня к выходу. Ноги двигались словно сами собой, разум заволокло мутной пеленой. Все, о чем я могла думать – это новая сила, струящаяся по венам. И лицо Ника, маячившее на краю сознания.

Ника, ради которого я готова забыть себя. Отринуть все человеческое, предать душу вечному проклятию. Лишь бы вырвать его из лап тьмы. Лишь бы знать, что он жив.

Пусть даже если после придется исторгнуть собственное сердце. Пусть даже если спасать будет уже некого и нечего.

Я стану чудовищем. Я обращу свою боль в оружие.

И да поможет мне Бездна.

Глава 8

Меня привели в небольшую келью в одной из башен цитадели. Неширокая кровать, стол, сундук для вещей – вот и вся обстановка. После темницы это почти роскошь, но мне сейчас не до того. Я все еще не могла отделаться от образов казненных мной людей. От чувства вины, раздирающего душу.

Служка принесла простое серое платье и помогла умыться и переодеться. Я механически следовала ее указаниям, ощущая себя совершенно разбитой и опустошенной. Когда служка ушла, я без сил опустилась на кровать, уставившись в стену. Мысли путались, на сердце камнем лежало горе и стыд.

Не знаю, сколько я так просидела, когда скрипнула дверь. На пороге стояла худощавая девушка лет семнадцати, в черном платье послушницы, с церемониальным кинжалом на поясе. Короткие темные волосы топорщились неровными прядями, обрамляя узкое бледное лицо. Колкий, цепкий взгляд карих глаз изучал меня.

– Так вот ты какая, – процедила она. – Новенькая. Еще одна "сестрица". Меня зовут Бренна. И я здесь единственная акайра, кроме тебя.

Я молчала, не зная, что сказать. Бренна кривила губы в усмешке, явно наслаждаясь произведенным эффектом:

– Язык проглотила? Ничего, со временем распустишь хвост. Когда поживешь здесь с мое, не то еще вытворять начнешь.

Она склонила голову набок, разглядывая меня так, словно редкую зверушку в клетке. От ее взгляда мороз продирал по коже.

– Ты ведь уже убивала, да? – почти промурлыкала Бренна. – Вижу по глазам. Иначе не была бы здесь. Мы все тут убийцы, сестренка. Такова наша доля.

Меня передернуло. Ее слова били под дых, озвучивая мои самые жуткие мысли.

– Я не хотела, – прошептала я еле слышно. – Те люди… они просили о помощи. Молили избавить их от мук. Я думала, что смогу облегчить им уход…

– Ах, как благородно! – фыркнула Бренна. В ее голосе сквозили яд и едкая насмешка. – Только Ордену плевать на наши порывы. Им нужны послушные палачи, а не святые заступницы. Чем раньше уяснишь это, тем лучше для тебя.

Она мерила шагами келью, равнодушно скользя взглядом по стенам. Потом вновь впилась в меня глазами, будто змея перед броском.

– Знаешь, почему я здесь? Я ведь такая же, как ты. Акайра. Только я не по своей воле, а с рождения. Меня забрали в Орден младенцем. И всю жизнь я лишь тем и занимаюсь, что служу их прихотям. Убиваю по приказу. Забираю чужие искры, глушу свою пустоту. Потому что иначе сдохну или сойду с ума от голода.

Бренна невесело рассмеялась. В ее голосе звучала лишь горечь и застарелая боль.

– Я тоже когда-то бунтовала, – продолжила она, прожигая меня недобрым взглядом. – Хотела сбежать. Искала способ избавиться от этого проклятого дара, стать обычной. Только все без толку. От себя не сбежишь. И знаешь, что самое мерзкое?

Она наклонилась ко мне, обдавая холодом. Глаза ее лихорадочно блестели, губы кривились в жутковатой усмешке.

– В глубине души тебе это даже понравится, – почти нежно прошептала она. – Когда чужая сила вливается в тебя. На миг ощущаешь себя целой, всемогущей. Словно богиня, держащая чью-то жизнь. Поначалу противно, но потом… потом втягиваешься. И сама ищешь, кого бы осушить.

Я зажмурилась, мотая головой. Нет, неправда! Я не стану такой. Не превращусь в жаждущее чужих мук чудовище. Я здесь лишь ради спасения Ника. И даже если придется совершать непоправимое – что ж, видно, такова расплата. Но я не изменюсь. Не потеряю себя.

– Ты ошибаешься, – твердо сказала я, глядя Бренне в глаза. – Я знаю, ради чего терплю все это. У меня есть цель. И я не уподоблюсь тебе. Меня не сломить.

Бренна молчала, будто взвешивая мои слова. Потом растянула губы в снисходительной улыбке. В ее взгляде мелькнуло что-то жуткое. Предвкушение и мрачное торжество.

– Ох, девочка, – почти ласково протянула она. – Мы все так говорили когда-то. Думали, мы особенные. А потом… Впрочем, не буду портить сюрприз. Может, ты и впрямь другая. Тогда молись, чтоб долго не прожила. Здесь выбор невелик – либо станешь безжалостной тварью, либо сдохнешь. Ничего иного не светит.

Она уже разворачивалась к двери, но вдруг остановилась и бросила напоследок:

– И вот еще что. Если будешь покорной, если приглянешься кому из старших иссаров… считай, твое будущее устроено. Взять хоть Деймона – я видела, каким взглядом он тебя провожал. Не упусти свой шанс, если представится.

– Зачем я им? – прошептала я в смятении.

Бренна одарила меня последней змеиной улыбкой.

– А ты подумай. Усмиренная тьма дорогого стоит. Говорят, даже у императора при дворе есть своя ручная акайра. Но это секрет, понимаешь? Мало кто знает, на что мы способны. И что с нами можно вытворять.

Я почувствовала, как у меня внутри все похолодело от этих слов.

Я всегда считала себя неприкасаемой, думала, что ни один маг-мужчина никогда не опустится до того, чтобы прикоснуться ко мне. Но оказывается, несмотря на все их презрение, они не гнушаются использовать акайру для усмирения тьмы, когда им это выгодно.

Но тогда почему же мне не позволили помочь Николасу? Почему эти двойные стандарты? Когда дело касается их собственных интересов, все их принципы отходят на второй план?

Меня охватили противоречивые чувства – отвращение, негодование и горькое разочарование. Я ощущала себя преданной. Мое представление о неприкосновенности акайры оказалось иллюзией. Нами просто цинично пользуются, когда мы им нужны. И это открытие повергло меня в шок и смятение.

– Ладно, мне пора, – бросила Бренна. – Завтра на рассвете приходи во двор, послушаешь волю лорда-протектора. А после продолжим твою науку. Добро пожаловать в семью, сестрица.

С этим она ушла, оставляя меня наедине с подступающим ужасом. Я упала на жесткую постель, комкая в кулаках одеяло, давясь горькими слезами.

***

Весь бесконечный день я провалялась на жесткой узкой кровати, то проваливаясь в липкую муторную дремоту, то вновь выныривая в безрадостную явь. Солома в тюфяке колола спину даже сквозь тонкое одеяло, а от серого шерстяного платье чесалась кожа. Слова Бренны стучали в висках, не желая уходить, раздирая истерзанную душу своими острыми когтями.

Лишь ближе к вечеру, когда в крохотное окошко под потолком заглянули багряные лучи заката, дверь отворилась с тихим скрипом, впуская Деймона. Он остановился на пороге, окидывая меня внимательным взглядом, будто оценивая состояние. Его иссиня-черные волосы были стянуты в тугой хвост на затылке, открывая породистое бледное лицо с резкими чертами.

– Как ты, Адель? Освоилась на новом месте? – негромко спросил он, и от звука его голоса меня будто прорвало.

Вскочив с постели, путаясь в длинных складках платья, я в бессильной ярости замолотила кулаками по его широкой груди, даже не думая о последствиях.

– Лицемеры! Лживые ханжи! – выкрикивала я срывающимся голосом, не помня себя от гнева. – Значит, мы, акайры, для простого люда хуже демонов, грязные, неприкасаемые. А сами тайком используете нас, когда вам надо усмирить свою тьму? Когда не можете держать в узде свою распроклятую силу?

Слезы душили меня, но я не могла остановиться. Горечь предательства жгла нутро.

– Почему тогда не дали мне помочь Николасу? Ведь он твой брат! Неужели вы пожертвовали им лишь ради того, чтобы ваш грязный секрет не раскрылся? Представляю, что было бы, узнай кто, что акайра прикоснулась к благородному! Слухи бы расползлись по Академии со скоростью лесного пожара!

Деймон стоически сносил мой яростный напор, лишь перехватил мои запястья цепкими пальцами, не давая себя избить. Его красивое лицо оставалось бесстрастным, но в черных глазах плескалось странное выражение. Печаль? Сожаление?

– Выходит, правду сказала Бренна, что даже у императора есть своя ручная акайра, – процедила я, сверля его полным отвращения взглядом. Змеи рыжих волос липли к моим мокрым от слез щекам. – Которая под большим секретом помогает ему совладать с разрушительной магией. Но для прочих мы по-прежнему грязные твари, да? Двуличные ублюдки!

– Адель, – тихо проговорил Деймон, осторожно отпуская мои руки. – Ты не понимаешь…

– Чего не понимаю? – огрызнулась я, часто дыша. – Всей вашей извращенной лжи? О, поверь, теперь я понимаю гораздо больше, чем вы думаете!

Деймон смотрел на меня долгим нечитаемым взглядом, но возражать не стал. Лишь покачал головой, прядь волос выбилась из хвоста, змеясь вдоль точеной скулы.

– Поверь, Адель, в Ордене все не так просто, как кажется. У нас есть свои… сложности, – негромко произнес он. – Но я пришел не спорить. Завтра тебе предстоит непростое решение. Просто знай – я на твоей стороне.

С этим он вышел, аккуратно притворив за собой тяжелую дверь. А я без сил рухнула на жалобно скрипнувшую койку, пряча пылающее лицо в холодных ладонях. Все во мне бунтовало против чудовищного лицемерия и несправедливости, царивших в этом мире. Николас умирал в муках, а я ничем не могла ему помочь – лишь потому, что кучка лживых святош боялась огласки!

Но выхода я не видела, лишь еще сильнее запуталась. Оставалось уповать, что грядущий день хоть что-то прояснит. А пока я могла лишь молиться, чтобы моя вера в свет не угасла, не захлебнулась в этой душной, липкой тьме, что наползала со всех сторон, грозя поглотить с головой.

***

Утром следующего дня меня вновь привели во внутренний двор цитадели. Солнце едва показалось из-за горизонта, окрасив небо в зловещий багровый цвет. Как и вчера, здесь собрались иссары, послушницы и стражи. Все в черном, безмолвные и мрачные, будто вороны.

Я встала рядом с Бренной, опустив глаза и стараясь унять дрожь. Краем глаза заметила Деймона – он стоял чуть поодаль, сложив руки на груди и хмуро наблюдая за происходящим. Интересно, о чем он думает?

Скрипнули ворота, и во двор вышел лорд-протектор в сопровождении стражей. Они тащили кого-то – девушку в богатом, но изодранном платье, со связанными за спиной руками. Она отчаянно сопротивлялась, мотала головой, но была бессильна.

Когда пленницу швырнули на колени посреди двора, и ее лицо оказалось на свету, я вздрогнула. Не веря своим глазам, не желая верить. Это была Амелия. Та самая Амелия, подруга Николаса. Нет, правильнее сказать – невеста. Та, что возненавидела меня с первого взгляда и пыталась не раз унизить и избить. Та, что оболгала меня, и по чьей вине моя жизнь рухнула. Из-за нее мы потеряли все – свободу, доброе имя, самих себя.

Амелия визжала и вырывалась, не желая признавать реальность происходящего. Её некогда идеальные черные волосы были растрепаны, а дорогое платье превратилось в лохмотья.