Buch lesen: «Сердце волка»

Глава 1. Спутанные карты

Вера

В дверь постучали.

Я с трудом открыла глаза.

Четверть шестого. Мой сон длился от силы пару часов.

Утренний свет пробивался сквозь щель между плотными шторами и ложился на стену желтой полосой. Воздух в комнате был густым и теплым.

В ванной скрипнул кран, полилась вода. Папа по привычке поднялся в то время, когда я обычно засыпаю.

Стук повторился – чуть громче, чуть настойчивее. Значит, не приснилось? Я натянула джинсы и майку, на ходу машинально стянула волосы шпильками. И, уже подходя к двери, подумала: «А зачем стучать, если есть звонок, громкий, дребезжащий, любого поднимет?»

За дверью стоял сосед – парень, с которым я познакомилась только вчера. Да что там познакомилась – перекинулась парой фраз. Он смотрел в глазок, словно мне в лицо, и я невольно помедлила, прежде чем открыть.

– Пойдем, – невозмутимо произнес парень.

Вот так вот просто? Я от души улыбнулась. Но сосед оставался серьезным. Ладно, это не приглашение в гости. Тогда что? Улыбка постепенно сползала с моего лица.

– И куда… мы пойдем?

– Я расскажу тебе. Позже, – все так же холодно – до мурашек по коже – ответил он.

Я закусила губу. Незнакомец стоял передо мной, спокойный, уверенный, как игрок, знающий мои карты. А я даже не могла понять, в какую игру мы играем. Что не так? В чем подвох? И еще этот тон… Ровный, бесстрастный – и в то же время задевающий за живое.

Очень медленно, тягуче, иголочками по позвоночнику стали появляться воспоминания о вчерашнем разговоре с отцом, его внезапной просьбе провести пару месяцев у Кругловых.

Я сглотнула ком в горле.

– Пожалуй, я откажусь.

– Не откажешься, – незнакомец улыбнулся, сверкнув ослепительно белым зубами. – Надевай кроссовки. Вещи не бери.

«Так, спокойно… – я попыталась взять себя в руки. – Давай думай, зачем ты ему нужна». И сразу возникла мысль, от которой похолодело в солнечном сплетении: «А с чего ты взяла, что он твой сосед?»

Мы встретились вчера во время грозы, я возвращалась с прогулки. Он стоял под козырьком подъезда, такой же промокший, как и я, растерянно хлопал по карманам ветровки – искал ключи. Темно-русые волосы, зачесанные назад, слегка вились, хотя и потяжелели от воды. Одна прядь была белой, будто выгоревшей на солнце.

Я открыла дверь. Незнакомец вошел следом и в ожидании лифта встал за моей спиной. Что-то цепляло в этом парне, лица которого я толком не рассмотрела. Но что именно? Осанка. Или особая плавность движений. Или весь образ – до выгоревшей пряди. Мне очень хотелось оглянуться. Только что делать потом, встретившись взглядами?

Мы поднялись на пятый этаж. Я подошла к своей квартире, он – к тринадцатой. Родственник Марии Ивановны? Или снимает комнату? Парень достал ключи из кармана джинсов, поднес к замочной скважине и посмотрел на меня.

На мгновение я забыла, в какую сторону открывается моя дверь – настолько необычные были у него глаза: яркие, желто-карие, чуть раскосые.

– Хорошего дня, – сухо, с нажимом произнес он.

– И вам, – я спохватилась, зашла в квартиру.

В тот вечер сосед не выходил у меня из головы, я даже набросала его портрет: четкий застывший профиль, казалось, двигались только ресницы, такие густые, что в них таял солнечный свет.

Едва я поставила подпись внизу альбомного листа – латинскую букву «V» с закорючкой, – как раздался настойчивый стук в дверь. Отец собирался сообщить, что утром отошлет меня к Кругловым – под надзор его лучшего друга.

Но вот наступило утро, а вместо кого-нибудь из Кругловых на пороге стоял мой сосед. Или тот, кто хотел за него сойти. Да, я видела, как он подносил ключ к замочной скважине, но ведь дверь не открыл. Его голос за стеной не звучал. А если парень лишь сделал вид, что живет в соседней квартире? Чтобы однажды утром я вот так просто его впустила…

Впервые в жизни я ощутила настолько острый приступ паники. Кровь ударила в виски, в глазах потемнело, стало трудно дышать. Мысли вспыхивали и гасли быстрее, чем я успевала их формулировать.

…Папа.

…Нельзя уходить.

…Нельзя сопротивляться.

…Боль.

…Похищение.

…Закричать.

Я со всей силы рванула на себя дверь, но она уперлась в кроссовку незнакомца. И прежде чем получилось выдохнуть крик, парень запечатал мне рот ладонью.

– Если закричишь, я запру за собой дверь изнутри, – тщательно произнося каждое слово, прошептал мне на ухо похититель. – Тогда обратного пути уже не будет. Но есть второй вариант. Ты пойдешь со мной. И все останутся живы: твой отец, ты. И я.

Он говорил убедительно и спокойно, словно врач, обещающий пациенту, что тот обязательно поправится.

Я перестала мычать. Выждав пару секунд, похититель медленно отнял ладонь от моего рта. Я опустилась на корточки, чтобы завязать шнурки. Сердце по-прежнему колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот разорвет грудную клетку.

Ну что я могла сделать? Оттолкнуть его и захлопнуть дверь? Это вряд ли. Даже с места его бы не сдвинула. Все-таки закричать? Допустим, отец услышит, выбежит из ванной. Что тогда похититель сделает с ним, абсолютно беззащитным? Глядя, как в полутьме коридора холодным светом блестят глаза незнакомца, я понимала – он не блефует.

– Просто пойдем, – с нажимом попросил похититель. – Тогда все закончится хорошо.

И мне захотелось ему поверить. Потому что из всех вариантов, которые приходили в голову, хорошо мог закончиться только этот.

Еще несколько секунд – и сердце застучало в привычном ритме. Кровь отхлынула от висков. Стало легче дышать.

В ванной снова скрипнул кран, шум воды прекратился. С минуты на минуту отец будет здесь. Но похититель по-прежнему смотрел на меня так, словно времени нам хватало. Или он знал, что произойдет дальше, и был к этому готов?

– Если я пойду с тобой… – вполголоса произнесла я.

– …тогда все закончится хорошо, – мягко повторил он.

Если бы я не видела, как темнели его глаза, пока я медлила, если бы каждой клеточкой не чувствовала скрытую угрозу, то, наверное, решила бы, что похищение – игра моего воображения.

В ванной позвякивали бритвенные принадлежности. Такой привычный, спокойный звук… Отец сложит их в плетеную корзинку, захлопнет шкафчик над раковиной и откроет дверь. Что произойдет потом, зависит только от меня.

Я перешагнула порог.

Дверной замок тихо щелкнул за спиной.

Без спешки мы спустились по лестнице на первый этаж. За это время не скрипнула ни одна дверь, никто не вызвал лифт. Перед выходом похититель преградил мне путь рукой и прижал палец к губам – ни звука. Я вслушивалась в тишину улицы, но улавливала лишь громкие удары собственного сердца. Затем издалека донеслись ленивые голоса мужчин – и снова тишина.

Похититель открыл передо мной дверь подъезда. Я вышла на крыльцо – и на мгновение остановилась: солнечный свет обрушился на меня как лавина. И тогда промелькнула нелепая мысль, что все обойдется – скоро я вернусь домой, к отцу, и жизнь потечет как прежде.

Парень, не останавливаясь, обернулся, но ничего не сказал. Он уже надел солнцезащитные очки, ветровку закинул за плечо – отпускник, никак не преступник.

Его темно-синий «Гольф» стоял у подъезда. Я опустилась на переднее сиденье. Мы не спеша выехали со двора, спокойно покатили по улице – даже, казалось, медленнее, чем разрешалось.

– Я и в самом деле не собираюсь тебя обижать… – глядя на дорогу, сказал похититель.

– Я ничего не говорила, – голос прозвучал тихо, с хрипотцой, совсем не так, как я ожидала.

– …но предупреждаю, не пытайся сбежать. Ты нужна нам, желательно живой.

«Сосед» посмотрел на меня. И хотя за темными стеклами очков я не могла увидеть его глаз, но представляла, что они выражают.

– Не стоит проверять, насколько я серьезен. Это кончится плохо для нас обоих. Но, в отличие от тебя, я к этому готов.

Я кивнула.

– Пристегнись.

Пристегнулась.

– Тебе завязать глаза, или просто их закроешь?

– Закрою, – поспешно ответила я и тут же выполнила обещание.

Похититель склонился надо мной, щелкнул рычаг – и спинка кресла, дрогнув, опустилась.

Долгое время я пыталась считать повороты, прислушиваться к звукам на улице, запоминать «спящих полицейских». А потом бессонная ночь, недавние переживания вкупе со странным, необоснованным, но все же ощущением безопасности взяли свое. И я провалилась в сон, внезапно, как под воздействием наркоза.

Алекс

Вместо того чтобы сосредоточиться на зачете и погонять студентов, списывающих из-под парты, я сижу за учительским столом, обхватив голову руками, и думаю о предстоящем дне.

Как же я жду ее приезда!..

Этой юной городской бродячей киски.

Предки считали ее папенькиной дочкой, но, уверен, именно благодаря своему отцу она стала такой дикой.

В детстве, когда мы жили на одном этаже в старой панельной пятиэтажке, Дикарка еще не избегала людей, хотя и предпочитала мою компанию прочим. Она носила короткие юбочки и гольфы, но ее колени были вечно разбиты, в синяках и ссадинах. Уже тогда чудилось в ней что-то надломленное, недетское, и никакие косички не могли отвлечь от этого моего внимания. Мне было пятнадцать, ей – десять. По субботам после завтрака я задерживался у окна с чашкой чая, чтобы посмотреть, как это нервное, длинноногое, худющее до прозрачности существо – не девочка, а стрекоза – тащит увесистый портфель в художественную школу.

Думаю, мое влечение к ней зародилось еще тогда. Неясное, глубинное, совсем не похожее на плотское притяжение, которое в те годы я испытывал к старшеклассницам. То, что эти ощущения – одного поля ягоды, я осознал значительно позже, спустя шесть лет.

Мы не виделись целое лето, я и перестал о ней думать. И вдруг – она. Уже не ребенок, а созревшая девушка, пусть еще угловатая, резкая в движениях. В той же серой, словно запыленной, ветровке, в которой она ходила весной. В тех же кедах на толстой подошве. Но теперь каштановые волосы, обычно распущенные, она скрутила в узел. И лицо ее словно вытянулось и побледнело, несмотря на то, что лето только закончилось. Я стоял у окна, с кружкой чая в руке – вроде ритуал тот же, – но ощущение было такое… странное… Наверное, это вполне можно назвать потрясением. Я тогда еще не знал, что приключилось в ее семье, так что со спокойной совестью наблюдал, какое чувство у меня к ней просыпается.

Стоило вспомнить об этом – и вот я снова переживаю те ощущения. Но сейчас, в универе, это так некстати… Пытаюсь отвлечься, подумать о чем-то другом. После вчерашнего мальчишника голова раскалывается. А тут еще в гробовой тишине раздается адский скрип двери. Под такой звук только внутренности из дыры в собственном животе и вытаскивать.

– Простите… Можно войти? – женский голос звучит тихо, но без особого сожаления об опоздании.

– Входите, – не открывая глаз, отвечаю я и, стиснув зубы, жду, когда дверной скрежет повторится.

Кх-х-х-х. Створка закрывается.

Каблуки цокают по деревянному полу. Меня обдает легким запахом духов с цитрусовой нотой – слишком резкой для моего нынешнего состояния. С этого момента официально ненавижу цитрусовые. И все духи в целом.

Моя Дикарка не пользовалась духами. Не носила цепочек, колец, браслетов. И юбок – если уж на то пошло. Невероятно, как при этом она умудрялась оставаться настолько женственной. И желанной.

Мои мысли спотыкаются о чей-то взгляд. Я поднимаю голову и тотчас нахожу наглеца. Студентка, опоздавшая – я бросаю взгляд на зачетку – Виолетта, смотрит на меня так, словно я описывал свои образы вслух. Черт побери, да она похожа на мою Дикарку! Каштановые волосы собраны в узел. Белая кожа. Тонкая шея. Тонкие запястья. Только плечи пошире, и грудь побольше.

На Виолетте классическое серое платье. Оно могло бы казаться строгим, но при таком размере груди это плохо получалось. Верхняя пуговица расстегнута. В глубину, в темнеющую ямку, увлекая взгляд, соскальзывает цепочка. Я отвлекаюсь на свои руки. Верчу пальцами карандаш – это же куда занимательней, но мысли те же. Правда, угол уже иной.

Я часто ловлю на себе обещающие улыбки студенток, особую искру во взгляде, которую ни с чем не перепутаешь. Коротенькая юбка и «случайно» оброненная возле моего стола тетрадь. Почти невинная просьба об индивидуальном занятии. «Посмотрите, пожалуйста, не осталось ли шоколада у меня на губах». Вероятно, я самый привлекательный преподаватель юрфака. Короткие светлые волосы, выгорающие за те недели, что я посвящаю серфингу на Бали. Загар, не успевающий исчезать.

Женщинам нравятся мои руки. Нравятся мои глаза. На самом деле вовсе не бирюза их привлекает, а то, как я смотрю. Я держу собеседниц на коротком поводке, но не приближаюсь. Женщин от этого просто ломает. Наверняка им нравятся мои деньги – я наследник солидного состояния и преподаю исключительно ради удовольствия. Но если все это не действует, последней каплей становится демонстрация моей коллекции охотничьих ружей. Женщины совершенно не разбираются в оружии, но все как одна хотят подержать в руках ружье, прицелиться. А мне, соответственно, требуется показать, как правильно пользоваться. Тут важно все. Прикосновения… Запахи…

На флирт студенток я не ведусь. И дело не в моем преподавательском статусе (совесть – материал податливый). Просто после полусотни раз прямолинейность в интимных отношениях становится скучной и пресной. Но сейчас флирт не выглядит явным. И это сходство с Дикаркой… Я снова поглядываю на опоздавшую. Виолетта читает записи на листке, рассеянно поигрывая карандашом с мочкой уха. Словно это и не она так пытливо и нагло глазела на меня пару минут назад. Мое сердце начинает биться чаще. Всего чуть-чуть.

Ответы остальных студентов я слушаю вполуха. Дополнительных вопросов не задаю.

…А узел у Виолетты на голове свернут иначе. Он создает образ примерной студентки. Моя же Дикарка скорее напоминает воришку, которая спрятала в волосах золотой перстень.

Наконец мы с Виолеттой остаемся одни.

– Итак. Почему вы позволяете себе опаздывать? – последнее слово я произношу громче и одновременно поворачиваю замок в двери. Щелчка почти не слышно.

Боковым зрением улавливаю – она поднимается, одергивает платье.

– Простите… – ответ звучит хрипловато и слегка напряженно.

Не глядя на студентку, иду к окну, забирая с собой стул, на который садились отвечающие, – отрабатывать наказание Виолетте придется стоя. Останавливаюсь у подоконника, ладони сцепляю за спиной – спешить мне некуда.

– Слушаю вас, – перевожу взгляд с грязной зелени парка на отражение студентки в стекле.

Глядя на листок с ответами, она направляется к моему столу. Я вижу ее замешательство, когда стук каблучков обрывается – стула нет. Виолетта мнется, поглядывает на меня. В итоге кладет билет на стол и начинает отвечать.

– Первый вопрос, – ее голос звучит неуверенно. – Тактика предъявления для опознания…

– Продолжайте, – я несколько раздраженно прерываю паузу.

Она склоняет голову, демонстрируя длинную шею, и мнет уголок листка. Это распаляет меня. Я делаю глубокий вдох.

– Опознание чаще всего проводится при расследовании убийств, разбойных нападений, половых преступлений, краж…

Я слушаю, постепенно приближаясь.

– …Сущность опознания заключается в установлении тождества предъявляемого объекта…

Останавливаюсь за ее спиной – так близко, что Виолетта невольно прерывает ответ.

– Продолжайте, – сухо повторяю я.

Но едва она произносит следующую фразу, кладу руки ей на плечи. Теплая нежная кожа. Студентка замирает под моими ладонями.

– Какие виды опознания вы знаете? – спрашиваю я, поглаживая ее шею.

Виолетта все еще молчит. И меня посещает не очень-то приятная мысль – что я, возможно, ошибся. Едва сдерживаюсь, чтобы не воспользоваться своей способностью, но останавливаю себя. Не настолько боюсь ошибиться.

– Вы не знаете ответа, Виолетта Алексеевна?

Она прочищает горло.

– Выделяется четыре вида опознания, – начинает студентка, и я, уже не сомневаясь, расстегиваю пуговицу на ее платье. Ощущаю пальцами прохладу цепочки. Еще одна пуговица. И еще. – Опознание людей… Опознание вещей… орудий преступления, документов… – лопочет она, все больше сбиваясь с каждой расстегнутой пуговицей.

Стягиваю платье с плеч. Ее кожа стала еще теплее, цитрусовый запах усилился, но теперь он мне даже нравится.

– Какие обстоятельства выясняются в процессе допроса? – спрашиваю как можно строже.

Виолетта начинает отвечать – и я так резко наклоняю ее вперед, что она, вскрикнув, едва успевает упереться в парту ладонями.

– Продолжайте… – я обнаруживаю, что под платьем вовсе не колготки, как мне казалось, а чулки.

Плутовка!

И вдруг в самый разгар действа стук в дверь.

– Алексей Вениаминович! – раздается писклявый голос заведующей кафедрой. Я и не думаю останавливаться. Виолетта хороша. Как же она хороша!.. – Круглов! Мне сказали, что зачет еще идет! – теперь к писку добавляются истеричные нотки.

Больше меня не донимают – стерва пошла за ключами.

Я увеличиваю напор – и зажимаю студентке рот. Да она любительница постонать!

Ключ копошится в замке.

Одним движением одергиваю на Виолетте платье, заскакиваю на свой стул, так и не натянув джинсов. К счастью, мой зад не виден со стороны двери.

Едва провожу пятерней по волосам, как в кабинет врывается стерва. В сером страшненьком костюме с потертыми локтями. В колготках, собранных у туфель в гармошку. С растрепанной прической, словно лахудру тоже кто-то мял у стола. Она бросает испепеляющий взгляд на Виолетту. Втягивает носом воздух. Запах. Да, тут уж ничего не поделаешь. Я улыбаюсь про себя.

– Почему вы не отвечали мне?! – ее голос едва не срывается на вопль.

– Потому что был занят, – скучающим тоном отвечаю я. – Виды опознания. Продолжайте, – обращаюсь к студентке, стоящей с опущенным взглядом.

Когда стерва уходит, я протягиваю Виолетте платок – помада размазана. Затем расписываюсь в зачетке.

– В следующий раз не опаздывайте.

Я жду тебя, моя Дикарка.

Я жду тебя, Вера.

Глава 2. За семью печатями

Вера

Мой отец не был безалаберным или наивным – потайной ящик он запирал на ключ. Просто папа не знал, сколько всего его дочь умеет открывать с помощью простой шпильки. Я отрастила волосы ниже лопаток и сворачивала их узлом на затылке только затем, чтобы, не вызывая подозрений у папы, всегда носить при себе шпильки. Я вскрывала почтовые ящики, гаражи, голубятни – все двери, на которые люди поскупились повесить замок подороже. И только мысль о том, что отец узнает, встряхивала меня, выводила из глухого опостылевшего равновесия. Отец же нарушал его, часто и надолго уезжая на охоту.

Однажды я искала калькулятор в папином столе… Ладно, я не искала калькулятор. Просто очень хотела узнать, что хранится в потайном ящике. Там лежали мамины фото. Все, что я помнила, и даже то, что исчезло с моей прикроватной тумбочки после аварии. Десятки снимков, цветных и черно-белых. Отснятых папой стареньким «Зенитом» и проявленных в собственной ванной. Мама на фоне цветущих яблонь, в белом воздушном сарафане. Темно-каштановые волосы волнами спадают на плечи, глаза зеленые, смеются, легкий румянец – молодая и счастливая. Или мама на лекции в универе, тоненькая, хрупкая, в белой праздничной блузке, волосы аккуратно собраны на затылке, руки на парте – образцовая студентка. Внимательно слушает преподавателя и даже не подозревает, как красиво ложится свет на ее лицо. Внешне мы были с ней очень похожи – настолько, что возникало странное ощущение, словно я прожила еще одну жизнь, которую просто не помню.

Но большинство снимков я видела впервые. Множество дублей с неудачным ракурсом, смазанным изображением, слишком темных, слишком светлых. Казалось, отец напечатал все – абсолютно все – снимки, где хотя бы угадывалось присутствие мамы.

А затем под фотографиями я нашла пистолет. Пистолет в моем доме! Я все стояла и смотрела на него, боясь пошевелиться, словно могла спровоцировать выстрел. Вдруг щелкнул замок входной двери. Я вздрогнула – и бросилась собирать фотографии, веером разложенные на ковре.

Зайди отец в квартиру сразу, мое неуемное любопытство пропало бы раз и навсегда – несмотря на замкнутость, папа умел в нужный момент подбирать слова, отлично промывающие мозги. Только, видимо, силы более могущественные, чем воля отца, были на моей стороне, и они вытолкнули из соседней квартиры занудного и нагловатого старичка, в прошлом заядлого охотника, который не упускал случая переброситься с папой парой фраз.

Я успела вернуть фотографии на место. И мой отец, который все видел, а если не видел, то чувствовал, у которого «нюх» на вранье был, как у заправской ищейки, не заподозрил неладного. Может, просто не представлял, что нечто подобное может произойти с его дочкой.

И вот теперь я ехала в машине неизвестно куда, неизвестно с кем. Когда-то папа был лучшим сыщиком в городе – а может, и во всей стране. Сумеет ли он отыскать меня? Или единственный человек, способный меня спасти, – я сама?

Когда я проснулась, уже смеркалось. По обеим сторонам дороги тянулся густой чернеющий лес. На меня тотчас навалилась паника. Где я?! Куда еду?! Что с моим отцом?!

«Сосед» глянул на меня с легким беспокойством.

– Скоро остановимся, – он протянул мне ветровку. – Надень.

Я подчинилась. Затем отвернулась к окну и уставилась на бесконечную череду елей, которые вблизи сливались в однородное полотно.

Мне было страшно до внутренних судорог, до тошноты – потому что я понятия не имела, что произойдет в следующую минуту.

…Чего они от меня хотят?!

…Это из-за отца?

…Я пешка, разменная монета?!

Возможно, именно в тот момент речь о моей смерти не шла. Но что будет, если «политическая» ситуация изменится? Вполне может случиться так: «сосед» ответит на звонок по телефону, затем резко нажмет на тормоза, заставит меня выйти из машины и повернуться спиной…

Машина резко затормозила и свернула на едва заметную лесную дорогу. Через пару десятков метров мы остановились.

– Выходи, – приказал похититель.

Я повиновалась. Ноги не слушались. Я куталась в ветровку, но зубы выбивали дробь.

– До придорожного кафе метров двести, прогуляемся.

Тыльной стороной ладони я вытерла со лба капельки пота.

Широкая стоянка, густо заставленная фурами и легковушками, хорошо освещалась. Сразу за ней мерцала разноцветными лампочками крыша кафе. Над крыльцом, прикованная цепями, болталась вывеска с надписью: «Заяц и гончие». Из приоткрытых окон доносился гул голосов посетителей. Пахло жареным мясом.

Мы сели за столик у служебного выхода. Я стянула с себя ветровку, но похититель велел снова ее надеть, а затем попросил распустить волосы.

Секундное недоумение – и я поняла, в чем дело. Учитывая мою страсть к «гулечке», распущенные пряди изменят внешность лучше парика.

Я вытянула шпильки из прически, волосы рассыпались по плечам. Несколько прядей стекли на стол – весьма неаппетитно. Похититель как-то странно на меня посмотрел, затем перевел взгляд на официантку – миловидную, слегка располневшую блондинку.

– Две отбивные с кровью, одну хорошо прожаренную. И бутылку воды.

– Гарнир?

– Нет.

– А девушке?

– Ничего не надо, – ответила я, вкладывая в голос все презрение, что испытывала к похитителю, и оттого наверняка выглядела дико на фоне парня, который вроде как просто зашел перекусить.

– Вы слышали, – похититель вернул официантке нераскрытые меню.

И потянулось ожидание. Сначала я просто сидела, сложив руки на столе, словно ужинать в кафе с преступником – обычное дело. Потом стали сдавать нервы. Я поймала себя на том, что скручиваю из бумажной салфетки жгут, а когда прервала это занятие, нога принялась тихонько отбивать чечетку.

Похититель тоже ждал, но по-другому. Похоже, ему было незнакомо выражение «некуда деть руки». Он ничего не делал, даже не двигался, но внутри у него будто все кипело.

Наконец официантка принесла заказ. Наклон с таким глубоким декольте привлек даже мое внимание, но не похитителя. Он видел лишь отбивные и наблюдал за блюдом, планирующим на стол, с таким выражением, словно уже положил на язык кусочек мяса и почувствовал его сок.

У меня заурчало в животе, я откашлялась в кулак. Могла и не стараться – отбивные для похитителя оказались важнее. Он буквально набросился на мясо и первый кусок положил себе в рот с нечеловеческой быстротой. Второй уже ел спокойнее. Затем его аппетит вернулся в разумные, вполне человеческие рамки.

– Эй… – позвала я, но он словно не слышал. – Эй! – никакой реакции.

Тогда я коснулась его руки – просто чтобы привлечь внимание. Он мгновенно отдернул ладонь. Глаза зло вспыхнули.

Я натянула улыбку, чтобы разрядить обстановку.

– Мне нужно в туалет.

– Давай, – продолжая уплетать мясо, ответил похититель.

Вот так просто? В кино большинство побегов совершается именно в такие моменты.

Подходя к двери, я обернулась. Он заканчивал с отбивной, не обращая на меня внимания.

Окна в туалете не оказалось. Я кисло усмехнулась. Постояла немного, нажала на спуск воды, сполоснула руки и постояла еще. Хотела потрепать нервы «соседу» – когда злишься, когда игра идет не по твоим правилам, проще совершить ошибку. А потом мне пришла в голову мысль – я же могу оставить послание тем, кто идет за мной!

…Когда я вернулась, похититель допивал воду.

– Надо было сразу тебя предупредить, что в туалете нет окна, – сказал он.

Я промолчала. Ну что я могла ответить?

Закинув рюкзак на плечо, похититель направился к выходу. Я поплелась следом.