Buch lesen: «Не конец…»

Предисловие

 
Яд – мои мысли, мои чувства,
Они реальность не хранят.
Хранить фантазии – искусство,
И это – маленький мой ад…
 

Для чего нужны герои? И кто – они? А герои ли они? И действительно ли, положительное – всегда исключительно положительное… И где источник истинности утверждений… морали… правды?

Если предположить, что истинное – это ложное, то ложное будет истинным? Или можно поменять позиции утверждений местами в произвольном порядке? Всегда ли есть антипод, или все имеет право на существование в независимости друг от друга… в какой-то своей плоскости… в своем вакууме и непоколебимой невесомости?

Каждый ребенок приходит в этот мир с широко распахнутым сердцем. Он все хочет и может. Он незашоренный – совершенный. Он не знает боли, страха, разочарования, агрессии, враждебности… Он еще не дал свой ответ… не отработал модели поведения. Он естественен и непосредственен. Он прекрасен. Практически никто не помнит себя в таком нежном возрасте. А жаль… Поучиться бы мировосприятию. Он – мудр… и мудрость его: на все смотреть непредвзято… без каких-либо навязанных установок и догм. Для него нет «хорошо» и нет «плохо». Он – чист.

 
Боль… Какая тяжесть в груди…
Душа готова выпрыгнуть…
Крикнуть бы…: Помоги!!!
Да некому…
Сущность шальная
Подтрунивает, смеется…:
– Тебе это отзовется
Когда-нибудь…
Обязательно отзовется…
 

Лирика? Может быть… Боль – вообще удел «Байронов». Я бы сейчас с тобой, мозг, тоже улыбнулась… если бы ребра не сдавливала дикая боль и кровь к губам не присохла. Посему, извини… В силах лишь рассуждать… про себя, «загорая» под раскаленным австралийским солнцем на теплом карьерном песочке.

Как там? Ах, да… «Я на солнышке лежу, Я на солнышко гляжу… Все лежу и лежу…»¹

Времени у нас много, почти целая вечность. Место глухое – ни души. Вряд ли быстро найдут… Главное – не выключайся! Слышишь! Не выключайся!!! Я жить хочу! Давай, ну же, думай. Думай о чем угодно… Например, как мы с тобой здесь оказались… думай… прошу…

Детство. Глава № 1

Что первое я помню в своей жизни? Ребенок пришел в этот мир. Я пришла… Мама… я маму помню… помню руки… помню тепло…

Мама рассказывала, что начала я говорить очень рано… месяцев в шесть-семь. Она мне читала «Тараканище» Чуковского на манер интерактивной игры, показывала на картинки и поясняла: «Это – слон, это – таракан и т. д.» Однажды, как-то в задумчивости спросила, остановившись на слоне: «Это – кто?»… В ответ получила: «СНОН». Мама быстро пришла в себя, посмотрела на меня ошарашенно и повторила вопрос, тыкая пальцем в изображение таракана: «А это – кто?» Я гордо выдала: «КАКАН». Мама, не веря своим ушам, прошлась по всем персонажам, а я, в свою очередь, всех перечислила.

Итак, я начала говорить очень рано.

Иногда снится сон, будто я – двухмесячный карапуз, плаваю в белой эмалированной ванне. В теплой воде мамины руки направляют мое тщедушное тело, по-детски пухлое с милыми перетяжками. Мне – хорошо. Вода приятно щекочет кожу. Утонуть не боюсь. Плаваю от борта до борта и даже почти ныряю. Чувство защищенности и восторга захлестывает детское сердце. Это – моя среда…

* * *

Вся ирония в том, что сейчас словно рыба, выброшенная на берег… лежу и умираю на раскаленном песке заброшенного карьера, на краю мира, а нещадное солнце поджаривает раны… Так! Хватит! Я хочу жить! А значит, буду! Слышишь, мозг! БУДУ!

* * *

Дня не помню, когда бы не умела плавать. И очень хорошо врезалось в память, как научилась ходить. Было дело на Красной Пахре летом в Подмосковье. Мне – восемь месяцев. С бабушкой и дедушкой мы снимаем дачу у «цыгана». Увидела гусят. Побежала за ними. Бабушка всплеснула руками, бросилась за мной. Дедушка ловит с другой стороны. Но попробуй, поймай такую кроху…

Бабушкин смех, ее ласковые кудри, улыбающиеся озорные глаза. Широкая улыбка деда, его большие сильные руки и гордый нос. Маленькие босые ножки касаются нежной травы – щекотно и приятно. Солнце гладит голенькие плечики. Яркое небо – благосклонно, спокойно. Как же здорово – просто чувствовать, ощущать, обонять, осязать. Здорово – просто видеть и слышать, хотеть и мочь все, улыбаться всему, когда все улыбается тебе.

К двум годам своей крохотной жизни уже не картавила. Говорила четко, внятно. Меня отдали в ясли… Не могу выразить одобрения по этому вопросу, но выбора не было. Мама работала в НИИ под грифом «совершенно секретно» и часто летала в командировки. А папа… папу очень редко видела, два раза в год при благоприятном стечении везения и обстоятельств. Говорят, был дальнобойщиком на крайнем севере… Только мне всегда казалось, что для севера, тем более крайнего, он приезжал слишком загорелый, особенно зимой.

В яслях моя жизнь не состоялась. Дети недолюбливали за агрессивный характер и развитость не по возрасту, а еще за тяжелую руку. Воспитательница… не любила детей в принципе. Не удивлюсь, если потом в новостях когда-нибудь скажут, что она ела маленьких детишек на завтрак, обед и ужин. К счастью, ее нелюбовь ограничивалась только измывательствами, хотя, кто знает…

Самое яркое, что запомнилось из того периода – это… Тарелка перлового супа перед носом, всматриваюсь в нее в надежде найти оправдание, почему не могу есть, так как понимаю, что последует за внеочередное непослушание. Но моим чаяниям не суждено было сбыться. Резко голове становится противно, мокро и склизко, шею сжимают холодные узловатые пальцы воспитательницы. Ее бы воля, она с удовольствием меня удавила за двухчасовые переговоры с тарелкой. Этой «Бастинде» вообще все равно на предупреждения мамы, а также заведующей о моих тяжелых отношениях с едой. Я с младенчества ем далеко не все… и… не всегда… Что совершенно не мешает росту, набору тех драгоценных граммов, за которые вечно боролись повара в советских детских садах.

Наконец, пальцы разжались. Поднимаю голову. По волосам и челке стекает холодная перловка на голубое новое, но уже горячо любимое платье.

Данный инцидент обозначил первую внушительную каплю в море боли и злости маленького существа. Мозг опалил горячий выплеск раскаленного потока гормонов…

Адреналин поднимает пульс в уши. Слышу бешеный стук своего сердца. Смотрю в глаза воспитательнице, пробираясь до задней стенки ее черепной коробки…

«Бастинда» лишь вскрикнула: «Этот звук! У…» – и упала, потеряв сознание.

Я не до конца поняла, что произошло. Ясно запечатлелись глаза, полные ужаса, и блаженство(?): какая-то дикая эйфория, как будто меня наполняет мириадами маленьких колокольчиков, звенящих в унисон… Мне… сладко(?)… Я свободна! Нет чувства голода, нет потребности сна, нет ничего желанней этого ощущения.

Потом – переполох. Приехала скорая. Воспитательницу откачали. В «страшный звук» никто не поверил. Все списали на внутричерепное давление и переутомленность. После того случая мучительница старалась ко мне не приближаться.

В итоге, узнав обо всех зверствах, которые вытворяла эта женщина, мама перевела меня в другую группу, где педагоги были просто замечательные, дети – старше, и поэтому не раздражали своей глупостью. Но за время заключения в детском саду у меня так и не появилось ни одного друга, только участники придуманных мною игр, побегов да мелких хулиганств. Девочки не понимали мое равнодушие к куклам, а мальчишки побаивались, слушались, смотря на то, как я красноречиво размахиваю оранжевым автоматом Калашникова с красной лампочкой на конце.

Мои настоящие друзья – много взрослее, мудрее, интереснее: мама, тетя Ира, Вовчик и Томик… Кандинский, Бродский, Тарковский (Арсений Александрович), Пастернак, Блок (с последними пятью настольными друзьями познакомила мама еще в младенчестве). Верными спутниками фантазий служили конструктор по собиранию ракет, желто-синий самосвал, ранее упомянутый Калашников, с которым спала в обнимку. Я считаю: замечательная компания!

Когда мама уезжала в командировки на полигоны и военные аэродромы (она строила траектории для самолетов-невидимок) со мной оставалась тетя Ира, ее подруга-коллега. Мама была наиценнейшим инженером-программистом математиком, в связи с чем, начальство командировало на спецзадание тетю Иру ко мне. Заместителем папы работал пишущий диссертацию Вовчик – муж Томика, маминой сестры и по совместительству моей крестной.

Никогда не задумывалась, как у меня получалось, но понемножку манипулировала своими друзьями. Совсем непроизвольно нашептывала желания и мысли другим людям. Историй на «тему» – полно. Самая любимая моей семьи – именно про тетю Иру, до жути боявшуюся высоты, на аттракционе «Зонтики» в Измайловском парке.

Мне всегда нравилась высота, скорость, острое ощущение опасности, потому что именно эти моменты напоминали о некогда испытанном чувстве. Мама практически каждые выходные водила меня в Измайловский парк. Туда же я затащила и несчастную тетю. Каким чудесным образом она попала на «Зонтики», вспомнить так и не может, зато хорошо помнит, как в ужасе очнулась на них с криком «снимите меня отсюда!!!» Действительно, смешно.

Можно подумать: не детство, а праздник… Аттракционы, сахарная вата, все пляшут под мою дудку, а я валяю дурака, наслаждаясь жизнью… нет, все – совсем не так. У меня было очень мало времени на развлечения… иначе бы я все вокруг себя разнесла. После инцидента в детском саду как раз и спустился курок стартового пистолета моего развития, четко обозначив маршрут марафона и темп… Я плохо спала, стала есть еще меньше, при этом не чувствовала усталости, мой рост не замедлялся, а мозг жадно хватал любую пищу для размышления. Умозаключения я вырисовывала из всего, что видела и чувствовала.

Мне – три. Мы с мамой едем в метро. Поезд остановился. Все качнулись вперед. Я – громко и четко:

– Поезд остановился, и люди качнулись вперед. Мамочка, как это называется?

Мама – наблюдая за ходом моих рассуждений:

– Инерция.

Вдумчиво дублирую:

– Инерция, – и утвердительно делаю вывод: Поезд поехал вперед, а люди качнулись назад – инерция!

В том возрасте я не понимала, почему весь вагон смотрит на меня с немым удивлением. А сейчас думаю, наверное, и, вправду, удивительно: трехлетний карапуз, рассуждает о физическом явлении, строит логические выводы, а как бегло лопочет без тени картавости…

Помнится, какой-то человек спросил у мамы:

– Сколько вашему ребенку лет?

Мама ответила:

– Три года.

Мужчина ушел в себя… А когда мы выходили из вагона, он так и остался с окаменелым лицом. Впечатлительный.

Уже тогда, изучив буквы, мой мозг столкнулся с откровением: буквы буквами, но существуют еще и звуки! У каждой буквы есть свой звук. (Ремарка: к тому моменту я ни разу в жизни не видела Букваря или Азбуки). Об открытии тут же доложилась своему главному другу – маме. Меня всегда распирало от собственной гениальности. Необходимо было делиться. Нужно было говорить обо всем, что осознавалось, иначе голова болела, виски сводило – неимоверно мучительно.

Мама, что-то для себя поняв, начала полностью занимать мое время: акробатика, прыжки в воду, плавание, английский и остального по мелочи. Главное, не останавливаться, чтобы не думать, не искать ответ на свой, наверное, главный вопрос… Все время расписано. Выматываться, чтобы падать замертво.

* * *

Ну, что ж… мне практически это удалось… Миссия выполнена… Вся жизнь в темпе prestissimo² под 208 по Мальтеру,³ и вот, я «упала замертво»… Снова ирония… как все символично получилось, не жизнь, а «кольцевая композиция». С чего начали, к тому и пришли… Может, это – судьба? Истлеть под палящим солнцем на закате собственных мыслей… Бессмысленно как-то… А в чем вообще есть смысл?

«Бонд. Джеймс Бонд». Глава № 2

Может смысл – это вовсе не смысл… а просто фрагмент времени, мыслей и чувств относительно разумности понимания в данной плоскости под углом восприятия мозга, сердца и души определенного на этот момент существа… Как смысл может быть объективен? Ведь его субъективность очевидна. Где константа фактов существования этого смысла? Инертен ли смысл? О, да! Может он быть «постоянной»?⁴ В срезе выше указанных условий – да, и никак иначе. В запуске продолжения временного пространства – думаю, нет…

Боль отступает… Я ухожу… проваливаюсь в мягкую теплую трясину забвения… нет-нет-нет… плохая идея… мозг, мы так с тобой не договоримся… Надо снова почувствовать боль… Если я чувствую, значит, живу. Давай, детка… давай… напряги вегетативную нервную систему… давай… еще один поворот «ключа»… пожалуйста… ЕСТЬ… Ребра сжало… песок вновь «защекотал» раны… дааа… спасибо…

Боль может приносить радость.

Так и на чем мы с тобой остановились, мозг?

* * *

Моя жизнь насыщена событиями до такой степени, что несется с катастрофической скоростью. Мне только удается разглядеть блеск ее розовых пяток. В эти секунды коротких наблюдений я научилась думать и мечтать на ходу, читая, во время занятий, делая тот или иной прыжок, разговаривая с людьми. Я думала все время, ждала того момента, когда можно будет помечтать в тишине, чтобы ни одна живая душа не могла отвлечь от возведения моего внутреннего мира.

Детям часто задают вопрос «кем ты хочешь стать?», меня тоже стороной не обошло. Пытливые взрослые заставили задуматься на «тему». Сначала я хотела стать аквалангистом. И непременно, чтобы акваланг был красного цвета. Но быстро передумала, решив стать космонавтом. Участь космонавта также быстро перестала меня привлекать. Потом хотела быть политиком – странное желание для пятилетнего ребенка…

В любом случае… ни один из видов деятельности особо не занимал в отдельности… Мне хотелось жить здесь и сейчас, проживать каждую минуту, наслаждаться, переваривая увиденное, услышанное, изученное без малейшей остановки на маршруте, ткать свои полотна из выводов, мыслей. Мне было интересно все вместе, в совокупности деталей и мелочей.

Как я могу ответить на вопрос «Кем я хочу стать?», если я не знаю, кто – я.

С детства казалось, что невозможно ответить на этот вопрос… Вот так, просто, взять и ответить. Для того, чтобы дать более менее четкий ответ, мне кажется, нужно промыслить как минимум десятка два лет, если не больше. А я всего лишь относительно недавно рожденный кто-то.

Что самое интересное: для каждого человека другой в определенную минуту времени в определенной ситуации абсолютно понятен. Люди складывают мнения друг о друге. А затем расстраиваются или радуются, когда появляется возможность сменить свое мнение. Так зачем его создавать, это мнение? Если оно так же инертно, как и смысл. Зачем разочаровываться, ведь не всегда перемена мнения приносит радость, чаще это бывает боль. К чему этот самообман по ложным дедуктивным методам?

Я никого не обвиняю, просто странно и непонятно. Возможно, потому что мне достаточно беглого взгляда на человека, чтобы увидеть его суть. Нет, я не читаю мысли. Только вижу суть. Но даже если бы я ее не видела… Абстрагируясь от собственных ощущений человека, я могу заметить, что глупо составлять мнение о существе, которое может выдавать желаемое за действительное, окружая свою фигуру «мифическими» фактами вопросов и головоломок. Ничего нет надежней реально существующего, такого, как например, дождь и снег, солнце и земля, вода и огонь, та же самая инерция поезда. На человека надо смотреть широко открытыми глазами, отстраненно и без каких-либо мыслей, составляющих его в своей голове. Надо быть непредвзятым наблюдателем. Смотреть, запоминая не уже нарисованную собой целую картину, а бешеное количество деталей и мелочей, и каждую в своей плоскости, не соединяя их в какой-то общий тандем.

Мне – четыре. Лето. Первый полет на самолете, причем очень длительный (Москва-Ленск, да еще и на перекладных). Радости – полный вагон. Ведь мы с мамой не полетать ради собственного удовольствия собрались. МЫ ЛЕТИМ К ПАПЕ!!!

В моей жизни целых два огромных события.

Все ново и интересно. Первый полет… Божественно! Самолет набирает скорость. Отрыв от земли. Шасси убраны. Москва становится все меньше. Облака – большие белые медведи, опаленные солнцем. Яркое чистое небо. Кабина пилота. Ну разве мне откажешь? Сколько разных кнопочек! Я в восторге! Тут же решила, что, наверное, всю жизнь этому посвятить не собираюсь, но летать определенно научусь. Первая самолетная еда. Давали куриные грудки и рис. Я только подумала о том, как же хочется именно ножку… ммм… и пилот предложил поделиться со мной своей порцией, в которой была она – вожделенная куриная ножка. Я – не специально…

Братск. Аэродром. Пересадка затянулась. Как существу, интересующемуся всем, что можно увидеть, потрогать и попробовать, мне стало любопытно. Созрела мысль прошвырнуться по взлетному полю. Удивил запах колосьев, растущих между взлетной полосой и забором. Ну и, сначала пришло в голову лизнуть, а потом разжевать. Кто же знал, что волосок, который идет от колоска, окажется такой приставучий, не захочет проглатываться, да еще и токсичный. В общем, меня долго искали (а найти не могли, поскольку никто не мог понять, каким образом и в каком направлении я исчезла), затем откачивали. У меня есть еще одна замечательная особенность: лезть, куда не нужно, и нарываться по собственной инициативе.

* * *

Мда… если бы не эта замечательная особенность… я бы здесь сейчас не лежала, без какой-либо возможности пошевелиться, хватая пересохшим ртом раскаленный воздух, прожаренный полуденным солнцем… Но если я это делаю, значит я все еще живу… И, Боже, какое счастье ощущать, что ты просто еще живешь… Хотя бы в таком качестве…

* * *

Снова – аэропорт. Уже где-то на севере. Остался последний перелет. И мы будем у своей цели. У папы.

Неожиданно охватывает страх. Очень страшно. Что-то сжимается в желудке. Папа все время являлся недосягаемой мечтой. Лишь несколько дней воспоминаний о нем, о тех мелочах, из которых он состоял, и устойчивые мнения моих друзей, говорили о том, какой – он. Мне просто по-человечески страшно разочароваться, увидеть то, что не хочу.

Сижу, провожая самолеты в окно. Сверлит желание оказаться далеко-далеко. В моем достаточно взрослом сознании по-детски все смешалось. Куда-то ушла смелость. Разум поглотила паника. До этого дня я не знала подобного чувства. И мой организм сделал все за меня… Мне приспичило в место общественного пользования, аккурат перед вылетом. Мы пропустили самолет… и так восемь штук подряд. Просидели в аэропорту почти сутки. Когда объявили посадку на девятый кукурузник, я, было, попыталась рвануть к туалету. Но мама жестко взяла за руку, отрезав попытки оттягивания неизбежности:

– В самолете.

Меня затащили на борт.

Шум пропеллера. Кукурузник, подпрыгивая и кряхтя, тяжело берет старт, набирает высоту. С каждой секундой полета все острее ощущаю, что моя жизнь сейчас изменится и уже никогда не будет прежней. В нее войдет он. Мое привычное станет другим. Ни хорошим, ни плохим… просто другим. Не знаю, что с этим делать. Лихорадит весь полет. Кукурузник отвечает солидарностью: треском обшивки и воздушными ямами. Минуты бегут неукоснительно быстро.

Самолет сел в Ленске.

Тошнота от волнения подступает к горлу. Через толпы людей, через стены, через расстояние аэродромного поля я вдруг слышу знакомый стук сердца. Большого, могучего, доброго, родного сердца. Паника отходит. Становится легко и уютно. Вырисовывается понимание – это он, мой большой, сильный, близкий… мой!

Рвусь вперед, мама еле удерживает. Время ожидания: пока подадут трап, пока приедет автобус, пока… невозможно долго!

И вот, наконец-то, мы в зале прилета. Если можно его так назвать… Здесь, по-моему, все одно, что вылет, что прилет – никакой разницы. Но это не важно. Вон – он! Я его вижу! Пустите! Пропустите же! ПАПААААА!!!!! Я к тебе хочу! Разбег… прыжок… полет… НА ШЕЕ!!!

Большущие загорелые руки сжимают мое маленькое тело. Сверху – мама. Наш семейный «бутерброд», где я – масло. Три сердца бьются в одном волшебном ритме.

Осознание не заставило себя ждать. Да мне без разницы, кто – ты. Ты просто мой! Мой папа! Я тебя люблю! Вчера, сегодня, завтра и всегда!

Мне все в тебе нравится: ясно-голубые глубокие непростые глаза, не по возрасту седые волосы, загорелое мужественное улыбающееся лицо, сильные руки, пахнущие табаком, огромные разбитые кулаки, широкая железная спина, каменные плечи, на которых так удобно кататься, гордая осанка настоящего Льва и твое благородное, справедливое львиное сердце.

Нас поселили в самой шикарной гостинице Ленска, стоящей на берегу реки Лены. Все официанты вылизывали мои капризы. Даже способности не приходилось транжирить (ага, «дальнобойщик»…) – поддержание легенды было на уровне. На какой-то объект возили, где папа катал меня на автопогрузчике, в жизни увеселительнее аттракциона не видела. Начнем с того, что там – всего одно сиденье для водителя. Моим сиденьем являлось ведро, обыкновенное жестяное ведро, ни к чему не прикрученное. Учитывая, что у данной модели автопогрузчика напрочь отсутствуют шины, а колеса представляют собой огромные металлические штуки, и то, что асфальт заменяют горы практически зыбучего песка, – нереально весело!

Автопогрузчик разгоняется, чтобы не утонуть в песке (не могу передать, с какой скоростью мчалось это чудовище). Меня мотает по всей кабине. Постоянно теряю свое ведро. Каждая неровность поверхности отражается на траектории моего полета. Папа выписывает пируэты, ставит железного коня на дыбы, тем самым заставляя меня болтаться всевозможными восьмерками в режиме «невесомости», будто космонавта на учениях. Столько по-детски радостного и беззаботного смеха, визга, восторга отрицания земного притяжения! Это был, наверное, один из самых свободных эпизодов моей жизни.

Река Лена – широкая лента, изумрудным кушаком подвязавшая голубые таежные горы – мечтательные великаны, и много-много счастья, в одном маленьком сердце. Все это живет до сих пор в моей голове как кусочек искреннего мира на окраине измотанной души.

Расставание…

Глазам мокро… Внутри дыра… Больно и слезливо… Маме тоже, я вижу… И от этого еще больнее. Хотя она улыбается, шутит. От меня не скроешь. Обнимаю ее за коленку, засыпаю, как сурок, подняв подлокотники и распластавшись на соседних креслах, холодного хищного самолета, который вновь украл у меня папу.

За всю недолгую жизнь… что я знала о папе: ну, во-первых, он – мой папа, во-вторых, это – человек-оркестр, который был и метрдотелем в гостинице Измайловская, стоял на страже сервиса (или чего-то там еще…) в Интуристе, работал монтажником-высотником на ВВЦ, альпинистом-спасателем на Кавказе, парашютистом, горнолыжником-эктремалом (акробатика на горных лыжах), даже снялся каскадером в одном из советских фильмов, боксером, и потом еще очень много всего… Он знал всех и везде. Куда бы мы ни поехали, для него не было ничего невозможного: будь то прием у министра обороны или ночные прогулки на машине по Красной Площади с красноречивым поливанием шампанским Лобного места, или просто каждодневные ужины в ресторанах с варьете, где я всегда дожидалась медведей.

Так, кто – ты? Ты – Мой папа! И я не собираюсь складывать о тебе какого-то определенного мнения. Я просто буду любить все, что в тебе есть. Хочу стать, как ты! Уметь все и все мочь. Без определенного названия, без ярлыка, без клейма на лбу: «я – летчик», «космонавт» или «пожарный». Пусть люди складывают обо мне мнение. Пусть для каждого оно будет свое и разное, инертное, неважно. Я – это «Я», недавно рожденный в самой замечательной семье на свете кто-то, вечно ищущий свой путь.