Buch lesen: «Стихийная сила»

Стихийная сила

Барды и скальды,

Рапсоды и акыны

Всегда скитаться рады;

Они путём старинным

Идут в века иные,

И слушают баллады,

Поэмы, и былины.

Века дают награды

Богатые поэтам,-

Гладкой рифмы злато,

Бриллиант сюжета.

Когда идут обратно

Из времён глубоких

Скальды и баяны,-

У них готовы строки;

Излагать стихами

Сразу они могут,-

В во́лнах вдохновенья

Рукописи тонут.

Вмиг стихотворенья

Являются на свет,

Долгих промедлений

У поэтов нет;

Многим поколеньям

Оставляют след…

Жаль, что я не гений,

Строки мои – бред.

– Да, посланники богов

Так писать бы постыдились;

Это же комок из слов!

Слушай, как стихи творились:

Барды, рапсоды, и скальды,

Баяны, ваганты, акыны

В далёких столетьях искали

Следы от сказаний старинных.

Ты думаешь, им помогали

В исканиях мудрые книги?

Нет. Они к духам летали

Быстро на мысленных крыльях.

Когда к небосклону взмывали

Баяны, ваганты, рапсоды,

То духи им там диктовали

Обрывки стихов превосходных.

Сила была в дивных строках,

В словах красота неземная;

Пророческий смысл высокий

Поэты в стихах излагали.

От стройных могучих созвучий

Вселенная вся трепетала,

И в диком восторге кипучем

Звёзды на землю роняла.

Четыре всесильных стихии

Стихами творцов восхищались,-

Бури, пожары и ливни

В подлунном миру начинались

От радости буйной, стихийной.

Слова стихотворцев – лавина.

Тёмная бездна времён

Душу певца наполняет;

Великими силами он

Пером на листах управляет.

Демон и Бог дремлют в нём,

Он рифмою их пробуждает;

Мрачным и светлым стихом

Просторы веков украшает.

Аника воин и чёрное чудо

На скамьях широких,

За столом дубовым,

Восседают воины.

Лица их суровы.

О походах долгих

Вспоминают, с грустью.

Прославляют громко

Силу рати русской.

Наливают в чаши

Мёд сорокалетний,

Нарезают брашна;

Пьют, едят степенно.

Говорит их старший:

«Грянем песню, братья!

Грустно в круге нашем.

Я призвал баяна.

Заходи же, старче,

Погреми струна́ми;

А не то заплачем,

Нас тоска объяла.

И заходит старый

В красные палаты;

На скамью устало

Он садится к знатным

Воинам храбрейшим.

Гусли яровчаты

Он кладёт неспешно

Пред собой; и чару

Мёда выпивает.

А потом в молчаньи

Камнем замирает. —

Мутными глазами

Тьму столетий зрит,

Были вспоминает;

Мёртвым ворошит

Память, чтоб они

Песню подсказали…

Минул тихий миг,

Старец оживает,-

Ловкими перстами

Струны бередит,

Песню начинает:

Десять соколов пустил

Я на стаю лебедей.

Ловчий сокол кровь пролил,-

Лебедь, умирая, спел

Песнь прощальную свою.

Десять песен знаю я;

Но сегодня пропою

Лишь одну. Зовут меня

Духи предков в дальний путь;

Через горы на поля,

Из полей в морскую глубь.

Рыбой щукой буду я

В волны бурные нырять.

Сизым коршуном в ветрах

Стану высоко летать.

Серым волком по лесам

Пробегу, и взвою громко

О событиях далёких,

Быль поведаю потомкам.

Мчится по полю на быстром коне

Храбрый Аника воин.

Злато везёт он в огромной суме,-

Храм обокрал на Афоне.

Ни в Бога, ни в чёрта Аника не верит,

Меч для него, как святыня;

А стрелы калёные, как песнопенье,-

Звонко летят во вражину.

Любит Аника в набеги ходить

С малой умелой дружиной,-

Легче потом медяки поделить,

Хватит на братьев наживы.

И в этот раз им досталось немало

Красного злата и яхонта.

Едет Аника до хаты; устал он,

Словно крестьянин от пахоты.

Позднею ночью решил отдохнуть

Витязь лихой у кургана.

Лёг на траву, но не может уснуть,

Болят его старые раны.

Первая рана тоскливо поёт

Ему о богатстве кровавом:

«То, что награблено, скоро сгниёт,

Неправидна хищная слава!»

А рана вторая рыдает навзрыд

О старых, забытых родных:

«Тятю и мати скорей навести,

Стань же опорой для них!»

А третья рана красиво поёт

О том, что хорош был поход:

«Удача повсюду отважных найдёт,

Она вслед за ними идёт!»

Под добрую песню Аника уснул;

И чудо явилось ему

Чёрное, страшное, с тысячью рук,

Оно утащило во тьму

Храброго воина. (Кто-то пырнул

Спящего острым клинком,

И злато его умыкнул).

Аника обрёл вечный дом

В поле раздольном; ему

Теперь только ветер поёт,

Свободен от дум его ум.

Курган

В диком поле, под толщей веков,

Вечным сном почивают бойцы;

Много с ними мечей и щитов,

Стрел и копий, – тревожны их сны.

Но спокоен высокий их дом,-

Старый холм. Одиноко стоит он

В чистом поле; травою, как мхом

Он укрыт. Этот дом – место битвы.

Над курганом ветра проплывают,

Пыль веков развевают они

Над забытой могилою; знают

Ветры вольные древнюю быль.

О великих походах кровавых

Завывают стаи ветров,

О народах лихих и коварных

Напевают в сто голосов:

"В этом логове половцы спят,-

Дети долгой жестокой войны.

Словно волки они; их отряд

Много добрых людей погубил.

Десять лет рыскали по степи,

Ни своих, ни чужих не боясь;

Лучше рысей умели они

Тихо красться, и быстро напасть.

Сотни смелых набегов лихих

Совершили бойцы, и удача

Всюду верною спутницей им

Была, охраняла захватчиков.

Знали половцы древний обряд:

Перед тем, как идти на врага,

Выл по-волчьи их храбрый вожак,

И ответ от волков ожидал.

Если волки ему пропоют,

Значит, ждёт в поле боя успех.

Ну а если в ответ тишину

Слышит он, то снимает доспех.

Десять лет побеждали бойцы

Всех ворогов пеших и конных.

Но однажды попрали они

Обряд: перед долгим походом,

Вождь снова надрывно провыл,

А в ответ лишь дыханье ветров;

Шелестела зловеще ковыль,

Тишина предвещала разгром.

Но они не смутились, и в бой

Поскакали на резвых конях;

И никто не вернулся домой,

Прахом стал их везучий отряд.

Под просторным небесным шатром

Приютился забытый курган.

В этом логове спят вечным сном

Тридцать половцев; им никогда

Не увидеть, как солнце встаёт,

Как по небу плывут облака.

Вольный ветер им песню поёт,

Убаюкал он их на века.

Витая в облаках

Певцы былых времён

Ушли в миры иные,

Но песни их поныне

Звучат в краю земном.

Стихи сильнее смерти,

Они живут в веках;

Слова попрали прах.

Песнь на бренной тверди

Главенствует; в умах

Глаголят рифмой барды:

Пушкин, Гёте, Байрон,

И даже Пастернак.

Гомер поёт верлибром,

И плачется Петрарка

Сонетиком тоскливым.

От рифм бывает жарко,

Бывает хладно, сыро;

Стихийные порывы

Звучат цветасто, ярко.

Нам души услаждает

Стройный слог напевный,-

Одна строка взмывает,

Другая очень медленно

Пёрышком спадает

Плавно. Словно крылья

Бывают у стиха;

Читатели летать

Могут в небе синем.

Когда речитативом

Поэты начинают

Рассказывать о дивных

Краях, – мы улетаем:

Ясно видим горы,

Просторные равнины,

И океан суровый.

Воочию узрим мы

Красивые строенья

В чудесных городах;

Увидим населенье,

Одетое в шелка.

Потом пойдём в садах

Гулять, среди цветов,

И там, прекрасных дам

Затащим в тень кустов.

А после, в райский сад

Взлетим в одно мгновенье,

И там, в семи ветрах,

Обрящем просветленье.

Витая в облаках,

Познаем упоенье.

Жизни суть – в стихах;

Этот мир – виденье.

Дальнее плавание

Небосклон над морем хмур,

Скоро будет сильный шторм;

Мощная лавина волн

Вдарит в рёбра тощих шхун.

Поздней ночью в порте Дувр

Бродит много моряков,

Грузчиков и босяков,

И продажных хитрых шкур.

Хорошо гулять пешком,

Надоел мне тесный кэб;

Пешую прогулку мне

Надо совершить пред сном.

Вон какой-то балагур

Байки травит. Подойду

И послушаю, о чём

Громко повествует он. —

Когда я был в рассвете сил,

Душа не ведала печали;

Трудился днями и ночами,

На плечах весь мир носил.

Грузчик – это не призванье,

Но я стезю свою любил

Настолько, что порой парил,

Как ангел, ящики таская.

Не угасал мой рьяный пыл,

Пылал с рассвета до заката;

Носил я с кораблей богатых

Ценный груз. (Тогда в порты

Шли к нам шхуны из Китая).

И как-то раз украли мы

Полный ящик, толь смолы,

Толи дёгтя, – мы не знали,

Что это свежий опий был.

А когда нам рассказали

Про дурман необычайный,-

Дружно начали курить

Всей артелью, вечерами.

Синеватый горький дым

Наши души уносил

В неизведанные дали.

А наутро мертвецами

Становились мы, но шли

Сонно в порт, гремя костями.

Месяца через четыре

Наш запас растаял.

Измождённые, худые,

Вяло мы таскали

Ящики, лишь для того,

Чтобы опиума вновь

Раздобыть; мешками

Мы у портовы́х дельцов

Это зелье закупали.

Нас с работы прогоняли

Постоянно; не нужны

Никому опиоманы.

Быстро опустились мы,-

Кто-то угодил в тюрьму,

Кто-то разум потерял.

Наши души вверглись в тьму,

Белый свет для нас пропал.

Грёзы райские, как дым,

Испарились; ад настал.

В тяжких узах сатаны

Оказались мы. Но нам

Силы света помогли. —

Как-то раз на наш причал

Прибыл боевой корабль,

В Индию он путь держал.

(Много ружей, пушек, сабель

Моряки должны доставить

В жаркий край, чтоб подавить

Вспыхнувшее там восстанье).

И на корабле у них

Рук рабочих не хватало.

Капитан всем объявил,

Что в команду набирает

Тех, кто страх свой победил.

«Путь нелёгкий.» – Он сказал.

«Но ещё сложнее будет

Там, когда среди лиан,

В самой гуще джунглей

Станете нести войскам

Ядра, пушки, пули

На хребтах своих. Но вам

Всем Заплатят за безумье

Так, что даже и раджам

Не приснится! По рукам?»

Мы, конечно, согласились,

Надо счастье попытать;

Может, божеская милость

Нам поможет куш сорвать.

Здесь от опия сгниём;

Ну а там, мы поневоле

Трезвый образ обретём.

Сговорились мы, и вскоре

На военном корабле

Вышли в море. На просторе

Стало нам повеселей,

(В первый день). Потом же горе

Наступило ненадолго,

Кончился проклятый опий.-

Дня четыре или пять

Плохо, муторно нам было,

Нас знобило и мутило,

Не могли ночами спать.

Но потом мы понемногу

Стали приходить в себя;

Вновь свободу обретя,

Воскресали, слава Богу.

Постоянная работа

Не давала нам скучать,-

Наши яды вышли с потом,

Вновь людьми смогли мы стать.

Когда корабль к берегам

Наконец причалил,

Капитан команду дал:

«Пару дней гуляем!

Первые деньжата вам

Выдаст канцелярия.

Но не напивайтесь в хлам!

Вас ждут испытания.»

Двое суток отдыхали;

А потом трюм корабля

Всей артелью разгружали.

И ещё четыре дня

Полк пехотный ожидали.

И когда пришли войска,

Капитан простился с нами:

«Помните, что тут искать

Потерявшихся не станут;

Строго надо выполнять

Приказания. По плану

Две недели путь туда

Занимает; а обратно

Налегке вы, господа,

Прилетите за зарплатой.»

И отправились мы в путь

Трудный и опасный.

В самую глухую глубь

Непролазных зарослей

Камнем канули, и там

В глубине лесных массивов

Довелось нам увидать

Очень много дивного.

Джунгли, это целый мир,

Он красив, но и жесток:

Где-то затаился тигр,

Где-то рядом воет волк.

Средь диковинных цветов

Сотни ядовитых змей

Ползают; тьма пауков

Бегает в густой траве.

На высоких пышных кронах

Спят коварные пантеры,

И они всегда готовы

Пробудиться; прыгнут с веток

И добудут свежей крови.

Хитрые шакалы бродят,

Ищут лёгкую наживу.

Здесь везде царит тревога…

Эти джунгли, словно живы,

И они гостям не рады.

На чеку всё время надо

Быть. Повсюду сырость;

Комары терзают жадно

Жалами своими живность.

Малярия вас внезапно

Может вывести из строя;

Лихорадка в гроб вас вгонит.

К этому всему прибавьте

Необузданных повстанцев,

И тогда себе приставите,

Как пришлось нам добираться.

На четвёртый день пути,

Среди зарослей густых

Мы увидели руины,-

Храм чудесной красоты

Был в веках иных воздвигнут.

И сейчас ещё хранил

Он величие своё.

Томас Брик, наш командир,

Приостановил поход,

Для того чтоб изучить

Памятник архитектуры;

(Очень он начитан был,

С ног до головы культурен).

Ну а нам не по нутру

Было это приказанье.

Что мы будем делать тут?

Только время потеряем.

С ротою солдат пошёл

Брик исследовать тот храм;

И носильщиков повёл

За собою, – девять там

Человек нас оказалось.

Работёнка нам досталась

Не из лёгких, – вход завален.

Час, наверно, разгребали

Мы его. Ну а потом

В тьму кромешную попали.

Тускло освещал огонь

Стены храма, свод громадный,

И алтарь, с каким-то странным

Шестируким изваяньем.

Брик от счастья просиял,

Увидав тот памятник.-

«Это Шива, господа!

Бог всех одурманенных!

Вместо ладана он травы

От индусов принимает

В виде подношения.

Есть у них одно куренье

Специальное; оно

Очень схоже с гашишом.

Все, кто верят в бога Шиву,

Дышат этим чудным дымом.

Дикари, конечно; но

Статуя божка красива!

Мы её с собой возьмём.

Поднимайте её, живо!»

Вынесли мы истукана

Из разваленного храма,

И отправились к отрядам,

К месту нашего привала.

Не прошли мы и ста ярдов,

А уже совсем устали…

Вдруг, неведомо откуда

Выбегает полоумный

Старец, и кричит невнятно,

Посылает нам проклятья.

Без труда, во взгляде мутном

Ненависть мы прочитали.

А язык понять нам трудно,-

Говорит полусловами

На индийском и английском,

(Он не говорил, а взвизгивал).

В направлении обратном

Палкою махал он, к храму.

А потом своей клюкою

Вдарил со всего размаха

Брику в бок. А тот спокойно

Старика отправил к праху

Предков, – быстро, метко

Выстрелил бедняге в лоб…

(Так случалось там не редко,

В тех краях тогда потоп

Был кровавый; многих в гроб

Отправляли в перестрелках).

В общем, тронулись мы в путь

С этим чудищем рукастым.

Снова стали спины гнуть,

Неся войскам боеприпасы.

Через две недели мы

Наконец-то добрались

До своих. А дальше было…

Тяжело мне говорить…

Морем крови затопило

Нас. Домой приплыть

Мы смогли спустя три года.

Видно, проклял нас старик;

Мало выжило народа.

А Шиву командир наш Брик

Всё же в Лондон приволок,-

В Тауэре он стоит,

Сей проклятый бог!

Сам же Брик теперь без ног

Здесь на пристани сидит.

Покарал нас страшный рок.

Впрочем, мне другой судьбы

И не надо; грузчик я!

Груз дурмана на меня

Давит; опий и вино

Тянут вглубь, на дно.-

Там сокровища лежат;

Я найду свой клад.

Виртуоз

В старинном замке граф устроил пир;

Он пригласил соседей именитых.

К нему пришли судья и местный клир,

И с ними три купца маститых.

И все они с собою привели

Жён, сынов и дочерей своих.

Радушно граф за стол их усадил,

И удивил обильем дивных вин

Французских, итальянских и испанских.

Изысканными яствами по-царски,

От всей души соседей угостил.

Потом любезный граф устроил танцы,-

Плясали под весёлую кадриль,

И таяли под ритмы вальса.

Седые старцы фору молодым

Давали, бойко танцевали;

Не угасал молодцеватый пыл,

Топтать паркет не уставали.

Чудесный интерьер их поразил,-

Блистал роскошный зал венецианский,

Украшенный убранством дорогим;

На стенах, потолке узор прекрасный

Был изваян металлом золотым.

В углах стояли статуи и вазы.

У входа арка на колоннах,

И с двух её сторон картины маслом,

Изображающие псовую охоту.

Потанцевав, уселись все за стол,

И граф сказал гостям: «Мой дом

Всегда открыт для вас, соседи.

Вином чудесным, вкусной снедью

Вас угощать – хозяйский долг.

От вас же жду рассказов интересных;

Пускай судья начнёт.» – Про что

Рассказывать я буду? Мне известны

Затянутые тяжбы меж семействами

Из-за наследства; это очень скучно.

А уголовные дела не к месту.

Пусть лучше клир духовному поучит

Нас грешных; он мастак глаголить.

А я косноязычен, – только молот

В руках моих умеет приговоры

Красноречивым стуком подтверждать.

Не знаю я чего вам рассказать.

«Сударь, мы вас очень просим.

Рассказы графу мы приносим,

Как дань. Тут нету Цицеронов;

Мы ценим смысл, а не слово.»

– Что ж, тогда начну повествовать,

Надо графу должное воздать.

У нас в Париже было неспокойно;

Разбойничьи отъявленные своры

Грабили людей средь бела дня.

А по ночам в дома влезали воры

И забирали много серебра

И золота. Столовые приборы,

Подсвечники, и многое другое

Воровали тати у дворян;

И действовали так проворно,

Что не могли найти их по следам.

И был средь них известный вор,

Пронырливый и хитрый уж;

Когда он проникал во двор,

То говорил всем: «Я Картуш.»

Или записку после оставлял,

Мол, вас обчистил имя рек.

И весь Париж о нём слыхал.

Десятки, сотни человек

Обворовал нахальный тать.

Виртуозно, остроумно,

С юмором, умел играть

Роли этот вор бравурный:

Мог представиться лакеем,

И придворным казначеем.

В кабаке он – оборванец,

А в салоне власть имеет,

Как надменный корсиканец.

Например, такую сцену

Разыграл он как-то раз. —

Взяли они тарантас

Напрокат. Он – дворянин,

И два «лакея» едут с ним,

Его подельники лихие.

С ними ящики большие,

Ложки в них лежат и вилки

Алюминиевые – хлам.

Всю посуду на носилки

Уложили «господа».

Привезли сей груз к усадьбе,

В дом начальника охраны!

Поднесли к дверям парадным

Груду этих вилок-гра́блей.

Дворянин-Картуш кричит

Слугам: «Где хозяин дома?!

Мы подарок привезли!

Госпожа Люзи столовое

Серебро передаёт

В дар мисье Лувуазье.

Пусть, не медля, подойдёт;

Тороплюсь я. Надо мне

Пару слов сказать ему.

(Знал их имена Картуш;

Всё проворному ужу

Доносили. Сотни душ

Было в банде у него.

Добираться до кругов

Высших научились тати;

Крали золото у знати).

И выходит сам начальник

Городской охраны; тянет

Руку «дворянину» : – Вы,

Говорят мне, привезли

Что-то от мадам Люзи?

«Да, столовые приборы;

И такие, что цены

Не найти им. Гренадёры!

Ну-ка быстро отнесли

Эти ящики на кухню!

Побыстрее! Что стоим?!

Извините, я не в духе.»

– Я признателен; мерси.

Может быть, зайдёте выпить?

«Я бы рад, но мне спешить

Надо. Вы же навестите

Госпожу Люзи на днях;

А я всегда бываю там.

Правда, чаще по делам.

Я в заботах, как в шелках.

– Сударь, если б знали вы

О моих заботах, то

Плакать стали бы! Таких

Надо мне ловить воров,

Что не знаю с кем сравнить…

(Слово за слово, – пошёл

Светский разговор у них).

А в это время два «лакея»

Ящики свои набили

Златом, серебром отменным;

И положили алюминий

В дар начальнику охраны.

А потом такой скандал был!

Сам начальник караула

Картуша́ прокараулил!

Этот хитрый вор вначале

Делал так, чтоб не узнали

Кто он есть таков; он всем

Босякам давал заданье,

Чтобы каждый божий день

Те на улицах кричали:

«Я Картуш! Я тот злодей!»

Долго сыщики не знали,

Как же выглядит пройдоха.

На смех стражу поднимали

Эти тати-скоморохи.

Выкрутас за выкрутасом

Вытворял Картуш весёлый;

Детективам-лоботрясам

Досадил нахал по полной.

По ночам в Париже стали

Тати пропуск выдавать

Тем, кого уже ограбили;

Мол, теперь вы погулять

Можете и поздней ночью!

И ведь исполняли точно

Предписанье, – пропуск есть,

Значит, от воров вам честь,

Трогать вас пока не станем.

Сыщики пришли в отчаянье,

Говорили: «Нет Карту́ша,

Это только лишь названье;

Нам не человека нужно

Здесь искать, а банду татей.»

После этих слов, Картуш

Стал ещё в сто крат нахальней,-

Заползал проворный уж

В залы и в опочивальни

Знатных родовых усадьб.

На балах он поплясать

Мог среди дворцовой знати.

Выходил, как на параде,

Со словами: «Вас опять

Удалой Картуш ограбил!»

Мне в словах не передать,

Как сей тать умел буянить.

– Ничего, его найдут.

Слышали мы про Картуша.

Люди многое наврут,

Не такой он вездесущий.

(Граф сказал своим гостям).

И тут слуга вбегает в зал:

«Ваша светлость, всё пропало!

Все сервизы вор украл!»

– Что?! Такого вот финала

Я никак не ожидал…

Сударь, вы судья; скорей

Дайте знать властям про кражу!

– Хорошо. Всё для друзей

Сделаю. Мы их накажем!

В отбивную превращу!

Думаю, что тут Картуш

Побывал… Я извещу

Вас письмом о ходе дела.

Я заранее вам смело

Говорю, найдём злодея!

Граф потом нашёл письмо

На столе, в опочивальне,

И прочёл в нём пару строк:

«Не судья, а славный малый

Луи-Доминик Бургиньон

По кличке Картуш, до отвала

Кушал салат и бульон.

Он графу на память оставил

Отрыжку и низкий поклон.»

Мираж

Жизнь – мираж в пустыне бытия.

Годами по пескам скитаюсь я;

Тает в мареве оазис счастья,

Иду к нему, а там опять бархан,-

Гора сухая жизненных ненастий.

Устал в пути мой старый караван.

Погонщик-разум выбросил поклажу,

Расправил свой согбенный стан

И жадно стал глотками жажду

Утолять, (два бурдюка вина

Осталось: Мудрость и Смиренье),

Но караванщик был буян,

И превратил он их в Веселье.

Он пил чудесное вино,

И жар пустыни мировой

Стал для разума отрадой.

День прошёл; и он, хмельной,

Ждал вечернюю прохладу.

Тьма пришла в пустыню бытия.

Звёзды яркой россыпью горят;

Чёрный шёлк, украшенный узором

Дева-ночь надела на себя.

Жнёт она вселенские просторы

Золотым серпом; в ногах

У неё пшеницы тёмной – горы.

Вечность – переполненный амбар,

Но зерно времён бездонно…

Караванщик-разум пьян,

Сидит он на бархане в необъятной

Пустоте; повсюду мгла.

Ветер хладный шёпотом невнятным

Приговаривает: «Я шайтан;

Веками по пескам скитаюсь я,

Мир – песчинка на груди пустыни.

В бесконечности судьба моя;

В прошлом был, явился ныне,

Буду в будущем опять.

Тьму миров пройду, но вечность

Не убавлю ни на пядь.

Разум, обрети беспечность,

Чтобы истину понять. —

Ты бессмертен. Здесь, на тверди,

Жизнь – мираж. А там

Есть оазис милосердный.

Когда уходишь из песка,

То попадаешь в райский сад.

А потом тебя Всевышний

Возвращает вновь назад.

В лучшем мире возродишься,

Но сначала надо ад

Пережить в земном жилище.»

Камень в пустыне

День тому назад, в Ираке

Закупили мы товары.

Ткани яркие, как маки,

Ковры, платки, и шаровары

Едут в нашем караване.

Ну а мы пешком идём.

Наш хозяин своенравный;

Он печётся лишь о том,

Чтобы пыльными не стали

Дорогие одеянья;

На верблюде только он

Восседает. Ох, устали…

Когда луна на небосклон

Взойдёт, свободен стану,-

Схвачу мешок, и убегу;

Словно камень, в омут кану,

За ночь далеко уйду.

Два паршивые динара

Заплатил хозяин мне.

Я погонщик каравана,

А не раб! Продам теперь

Ткани дорогие, и

Месяц буду сытно жить.-

Так решил хитрец Али.

И, когда все спать легли,

Выполнил свою затею,-

Утащил мешок парчи,

И в пустыне поскорее

Скрыться поспешил.

Шёл он, с дорогим товаром,

По пустыне необъятной.

Звёзды говорили внятно

Бедуину, – где направо,

Где налево повернуть;

Правильно держал он путь.

По пескам, в кромешной тьме,

Он шагал назад к Багдаду.

Знал Али, что пару дней

Караванщики не станут

Даже вспоминать о нём:

"Им бы побыстрей доставить

Все товары, и расчёт

Получить. А сам хозяин

И подавно не узнает

О пропаже, до тех пор,

Пока мешки не сосчитает

На базаре. Хитрый вор

Никогда не прогадает!

Главное, других воров

На пути не повстречать;

Много здесь сорви-голов,

Мигом могут отобрать

Жизнь и злато у прохожих.

Надо быть поосторожней…"

И вдруг Али увидел тень,

Тёмный силуэт во тьме;

Человек, а может, зверь

Шёл к нему. Не по себе

Стало вору; он кинжал

Из-за пояса достал.

А мешок с парчою спрятал,

Отодвинул за бархан.

"Мир тебе, посланник ада!

Ты меня перепугал." -

Пошутил Али нескладно.

"Кто ты, путник?" – Я шайтан.

"Подскажи, шайтан, к Багдаду

Долго надо мне идти?"

– Сутки проведёшь в пути.

Но никто тебе награду

Там не даст. Из-за парчи

Лёгкой, мягкой и нарядной

Казнит тебя халиф; учти.

"Ты, наверно, суфий мудрый;

Как ты тайну разгадал?.."

– Я шайтан, и мне нетрудно

Предсказать любой финал.

Али, с тобою говорит

Мрак пустыни необъятной;

В этом мире – я халиф.

Не ходи путём обратным

В град Багдад. Ступай за мной.

Скоро ветры будут злиться,

И песками, как волной,

Захлестнут тебя; укрыться

Негде, ты один во тьме.

Кончен путь твой на Земле.

Буря поднялась в пустыне,

Злые ветры схоронили

Хитрого Али; во тьму,

Вместе с тканями драгими,

Погрузили. Он уснул,

Навсегда ушёл из мира.

А на месте том возник

Чёрный камень, как в Каабе.

Все разбойники Багдада

Ходят к камню, помолить

Об удаче; и шайтаны

Дружно помогают им.