Дорога к счастью. записки старого башмачника

художник Григорий Аркадьевич Решенсков

Редактор Галина Николаевна Яковлева

© Алексей Решенсков, 2024

ISBN 978-5-0062-2376-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Записки старого башмачника на дороге к счастью

«Душа человека потёмки. Понять и объяснить ради чего я пишу эту историю для меня самого загадка», – с такого искреннего признания начинается эта книга рассказов, повествующих о стремлении человеческой души к счастью. У каждого персонажа Алексея Решенскова к нему свой путь, своя дорога. «Мы всё идём, идём. Долго. Это ж пока из наших закоулков – переулков на большую дорогу выйдешь…", – сетует старый башмачник уже на дороге перехода из земной жизни в вечную. Тема дороги – вечная тема большой литературы, по которой проходят герои каждый „своего времени“: от одинокого поэта золотого века, ведущего диалог с мирозданием, через гоголевские черевички и птицу-тройку, босяков Максима Горького периода пролетарской культуры, к постсоветским современным образам „маленького человека“. И заметьте, в самом прямом смысле человечеству невозможно пройти свой земной путь без башмачника – (это изделия его рук: черевички, туфельки, ботинки, сапоги, валенки, весь спектр обуви, идущий по жизни вместе с человеком). Уже поэтому записки башмачника интригуют и вызывают изначальный интерес, создавая и сам образ автора, в основу которого положен тип графомана, которого точит и точит червячок, понуждающий к писательству. Однако „утомительная это штука писать“, – делает вывод герой рассказа „Графоман“, открывающий сборник. А старый башмачник поясняет:" Как летописец заношу всю правду жизни в старую, потёртую местами общую тетрадь. Потому как память, она настолько изменчивая штука, что сегодня добро – это добро, а на завтра уже подвох какой видится и замысел. Нет, пускай прожитый день останется в памяти очередной ступенькой жизни, таким как он был, без всяких прикрас и нюнь».

Но в каком бы амплуа не предстал перед читателем автор в очередной истории, его взгляд вольно или невольно акцентируется на ногах и обуви. «Отвлёк меня старик в потёртом пиджачке, с пышной, местами седеющей шевелюрой. Заметил его я ещё на улице. Он шел, сильно ссутулившись под тяжестью большой кожаной сумки, совсем не обращая внимания на прохожих, что попадались ему на пути. Он шёл, опустив взгляд под ноги, будто с интересом рассматривал мысы своих стареньких башмаков. (рассказ «Так и будет»).

А герой рассказа «Алешка» на прошлой неделе заимел хорошие яловые сапоги. «Новёхоньки были, словно и не ношены вовсе. Только вот дома дядя Михаил их у меня отобрал. Эх, не успел я спрятать. Даже и пофасонить не дал». Для героини мини-повести «Дорога к счастью» раздобыл кирзовые ботинки Василич, а Григорич подарил Ивану шикарные, на небольшом каблучке, ботинки с загнутыми мысами.

«Ты куда смотришь, Люси? Глянь сюда. … – Смотри, рыжая, такую обувку носят далеко не лохи. Я видел подобное только однажды, когда мы с группой моих сослуживцев ездили на симпозиум в Англию.»

«Пальто и ботинки пришлись кстати. На улице действительно похолодало и, судя по всему, собирался дождь».

.«Он ушёл, ушёл и ничего не сказал. Ушёл утром, а сейчас уже дело шло к вечеру, а он так и не появился, – тоскует Люси, – присев на скамейку напротив центрального входа кладбища и наблюдая за прохожими, – спешившие куда -то дети мешались под ногами».

Тема детства проходит в книге на резком контрасте двух историй «Алешка» и «Записки старого башмачника». В основе первой положены биографические детали судьбы великого пролетарского писателя Максима Горького, основоположника метода соцреализма; мини повесть «Дорога к счастью» по сути перекличка с горьковской пьесой «На дне». «Записки же старого башмачника» напоминают романтизированный народный мир Николая Гоголя с его Рудым Панько.

«Нет на земле человека веселее и свободнее, чем старый башмачник. Потому как, всегда вспоминаю внучку Наташеньку, думы о которой согревают сердце. — Узнаете эти незабываемые гоголевские интонации, о этот прекрасный, яркий, русский язык! – Э, да вы не знаете мою внучку? Кто веселее и радужнее всех на деревне, кто поёт словно соловей? Кто нежнее, чем самый красивый цветок? Это она, моя крошка, потчующая деда сказками и вдохновением.» Именно с вдохновением и свершается таинство творчества: «Достаю из стола тетрадь и всегда восклицаю: «Ну, здравствуй, родная, любимая книга жизни. Книга, потёртые страницы которой хранят запах жигулёвского пива и свежей тараньки, запах не бог весть какого табака, но главное, – свежие мысли, которые переполняют меня и как неистовый, бурлящий водопад выливаются на эти странички, которым душа всегда доверяет самое сокровенное».

Большой русский писатель Константин Паустовский олицетворял природу, перенося на нее творческий процесс человеческой мысли: «Если молния – замысел, то ливень – это воплощение замысла. Это стройные потоки образов и слов. Это книга».

«Опять к-к-книги, – возмутился Серёга. – Не понимаю, зачем вы их таскаете, всё равно никто не покупает. Ты бы, Васильич, л-у-у-чше б-б-атончик колбаски п-п-ринёс. – Так начинается диалог в «Дороге к счастью» об отношении к книге и о понимании счастья разными героями произведения, волею судьбы проживающими на кладбище.

– Я, дорогие мои, ученый – классификатор, – отвечает Василич, – и потому отношение мое к книге однозначно, как к фундаменту всех моих знаний. Сочетать в себе книжного червяка и классификатора для меня истинное удовольствие. Извлекая знания и систематизируя их, порой добиваюсь успеха. Эх, если бы вы знали, какое это счастье для меня – отыскать в этом хаосе мыслей некую логическую связь.

– То-то ты счастливый т-т-акой после водочки сидишь и смотришь в одну точку. Счастье ищешь?»

Да, каждый персонаж этой книги стремиться к счастью, пытаясь отыскать дорогу к ему кто в заброшенных книгах, кто просто в самой жизни. Потеря интереса к книге, как явлению культуры, глубоко волнует Алексея Решенского, писателя, отражающего современные реалии жизни. Утрачивая книгу человечество теряет и себя. Ведь по определению Константина Паустовского «сердце, воображение и разум – вот та среда, где зарождается то, что мы называем культурой».

«Сегодня никому книги не нужны, – с горечью заявляет профессор, герой рассказа „Так и будет“, – Вот смотрите, … Академика Колмогорова уже на помойку несут, а на днях Карамзина и Киреевских спас. Вы, молодой человек, надеюсь, понимаете насколько это ценные труды. Да, всё перевернулось с ног на голову. Э-э-э, м- да, вот третий том Брэма, да вот, увы, только третий. Издательство Академия, надо сказать, наиценнейшее издание. Да разве ему место на помойке?»

«Эх, книги, книги выбрасывают, – вторит профессору пономарь Тихон из «Дороги к счастью». – Да какие! И Пушкин, и Чехов, и Куприн, да всё собраниями целыми. Иди, мил человек, там еще есть. Не унести мне всё. Ой-ой, жалко как. Ну люди, ну люди!… – Безумные, безумные люди, прости меня господи, – всё возмущался Тихон. – Разве так можно?

– Ну, почему же безумные, Тихон? Может, люди прочитали их, и они ненужными стали?

– Что ты, что ты, Ваня, а доброта, сердешный ты мой, на что? Поделись ты крошкой последней с ближним своим, и господь непременно тебя отметит и отблагодарит. Потому как, брат, без любви, да без веры жить нельзя. Люди, как сухие деревья становятся, радости от них нет, да и без надобности они. Так свой век и коротают. Суетятся, суетятся всё, а толку нет. Идём мы с Тихоном по улице, тащим тюки с книгами, тяжело. А я вот чувствую, что сегодня нет у меня никого ближе и роднее этого Тихона. Сразу дом вспомнил, деревню, яблони наши. Душа рвётся на части, хоть глазком глянуть, как там?»

Да, человеческая душа постоянно ищет дорогу к дому, наполненному теплом, уютом и заботой. Только вот о герое «Дороги к счастью» со дня смерти супруги Натальи никто не заботился.

«Да и кому я был нужен?», – размышляет он.

«Так уж устроен человек, – замечает наш современник, писатель Олег Рой, – ему нужно многое пережить и выстрадать, чтобы понять: счастье – это не счет в банке, не мировая слава и не грандиозный успех. Это близкие люди, которые искренне, от всей души могут сказать: „Мы очень ждём тебя“!»

«С нетерпением жду его книгу, – написала в отзыве на рукопись А. Решенскова прозаик Нина Кромина, ведущая лаборатории „Красная строка“, уточняя: Не исключаю, что больше автора.»

Ну, что ж, воскликнем вместе со старым башмачником, полным веселья и созидательной энергии: «Здравствуй, дорогая книга жизни…»! Кстати, обложка издания оформлена картиной Григория Аркадьевича Решенскова, отца писателя, по мотивам произведения „Кола Брюньон“ Ромена Роллана».

Галина Дубинина, главный редактор издательского проекта БАРС (Библиотека Академии «Русский Слог»).

Графоман

Душа человека потёмки. Понять и объяснить ради чего я пишу эту историю для меня самого загадка. Только сидит внутри червяк и точит, точит меня. Говорит со мной мерзким, злорадным голоском.

– Пока не напишешь про меня рассказ, так я тебя точить и буду.

Тьфу, на тебя, подумал я про себя. Не буду ничего писать. Но, не тут, то было. Сядешь, бывало возле окошка, прикуришь, только дым из ноздри пустишь. А он тут как тут, червяк то.

– До чего ж ленив ты, говорит он мне. А я вот, смотри, как на твоих харчах разъелся.

Вылез он. Смотрю, жирный скотина стал. Я его, было, хотел поймать, прижал рукой, а он юркий. Нырьк и опять исчез куда-то. Слышу только, как он смеётся, а потом хвать меня больно.

Нет, думаю, хватит моё терпение испытывать. Взял у сына старую, еще не до конца исписанную, тетрадку, нашёл ручку. Положил перед собой. Ну, думаю, вот сейчас-то тебе конец и придёт, червяк проклятый. Не одну сигарету искурил, уже смеркается, а с чего начать не знаю. А червяк сидит во мне, и слышу только: «Хихи, хихи», -посмеивается. До чего ж, злорадные живности встречаются. Ему то что, этому слизняку, до моих историй, ан нет, слышу чавкает и продолжает своё: «Хихи, хихи…»

Нечего делать, придётся писать. Однако муторное это дело из букв слова, а из слов смысл, еще какой-нибудь, вытянуть. А это чудовище не останавливается:" Хихи, хихи…»

Словно икота внутри сидит, и ни какого мне покоя от него нет.

Открыл тетрадку и начал писать.

Утомительная это штука писать, осилив страниц пять, меня сморило и я заснул…

Рассказ в рассказе

КОНФУЗ
романтическая история

Третьего дня со старосветской помещицей маленького уездного городка Хвалынь Дарьей Степановной Чемушкиной случился конфуз. Прогуливаясь по центральной улице города, она увидела мужчину средних лет, который вдруг внезапно понравился ей. Даже «внезапно» будет сказано не совсем верно. Дело в том, что Дарье Степановне во сне периодически были видения, в которых присутствовал этот элегантный мужчина. Нет – нет, пожалуй, и «элегантный» – не совсем точное определение, скорее – «желанный». Это нескромно звучит, но это было именно так. Во сне он целовал Дарье Степановне руки, рассказывал веселые небылицы и как бы невзначай обнимал Дарью Степановну за талию, что совершенно кружило ей голову.

Мужчина зашел в лавочку колониальных товаров, потом заглянул к букинисту, выпил чашечку чая и направился к храму Бориса и Глеба, как раз к обеденной службе. Всё это время Дарья Степановна неотрывно следовала за ним, наслаждаясь созерцанием милого образа. И совсем неважно, что мужчина немного прихрамывал, и на голове уже обозначилась лысина. Зато его глаза были для Дарьи Степановны столь притягательны, что только созерцание их приводило душу нашей героини в трепетное состояние. Безусловно, она понимала, что так безропотно отдаваться своим чувствам вовсе и не следовало, но уж ничего поделать с собой не могла и от того страдала безмерно. В храме она поставила свечку возле иконы Божьей матери. И молилась, молилась только об одном: чтобы он обратил на неё внимание, чтобы она, Дарья Степановна, стала для него единственной и всегда желанной.

После окончания службы избранник Дарьи Степановны отправился в Староконюшенный переулок, где в доме купца Прибылова он скрылся за дверью.

Дарья Степановна притаилась за старым вязом, напротив дома и еще долго наблюдала за окнами и за дверью в надежде еще хоть на мгновение увидеть милого ее сердцу человека. Но все было тщетно.

У знакомого городового она выяснила, что в этом доме остановился коллежский регистратор Иван Петрович Зыбков, чиновник от министерства финансов. Холост. Ни в чем порочащем себя и царя батюшку не замечен.

Сердце Дарьи Степановны ликовало – холост, холост -вот что волновало ее больше всего, вот что вселяло в нее надежду.

Утром, когда Иван Петрович, причина воздыханий нашей героини, прогуливался по центральной улице города, сделал вид, что не заметил, как некая обворожительная дама долго провожала его взглядом. Своей холостяцкой жизни Иван Петрович был и не рад вовсе, но господи, как трудно и непозволительно было ему даже и думать о даме столь высокого звания, какой по его мнению была особа, преследовавшая его с самого начала прогулки. Потому как чиновник он был хоть и от большого министерства, но средств имел мало, так что по вопросу содержания дамы столь высокого звания был в полном неведении. И потому собственно сделал вид, что вовсе и не заметил её, хотя вся мужская суть волнительно трепетала только от одного вида столь изящной дамы.

Вернувшись домой, вся слабость и беспомощность Ивана Петровича выплеснулась на Верке, дворовой девке, которую он нанял, чтобы следить по хозяйству.

– Верка, иди сюда! Да что ты такая нерасторопная! Шевелись, клуша, шевелись, я тебе говорю. Почему дома не прибрано? Смотри у меня, выгоню. И как бы в назидание с размаху шлёпнул девицу по мягкому месту.…

Знал бы Иван Петрович, что Дарью Степановну не смутило, что он не посмотрел в её сторону. Она достойно оценила поступок Ивана Петровича.

– Вот это мужчина, – думала она. Разве можно желать лучшего. Не ловелас, и не дурён собой, да конечно и ума верно достойного, раз служит в министерстве. Но что мне делать, если сердце разрывается на части? Как только я увидела его, потеряла покой и вот уже какой день не сплю. А в мыслях только он, и по-прежнему предстает передо мной так, что сердцу становится больно.

– Прочь приличия и осторожности, – кричало что-то внутри Дарьи Степановны, но холодный рассудок, который раз повторял:

– Позвольте-ж, разве можно-с так? Нужно соблюдать приличия, что подумает о тебе твой избранник?

– К черту приличия, – кричало второе я, и так хотелось уступить ему. Броситься к дому купца Прибылова, обнять возлюбленного и рассказать всё, что накипело в душе, всё, что так мучило её и рвалось из груди на волю.

Однажды Дарья Степановна, не выдержав ночной бессонницы, под утро, как только запели петухи, и церковный звонарь известил жителей Хвалыни о начале нового дня, отправилась к дому Прибылова, в надежде увидеть любимого. Но вот беда, он не выходил, и даже в окнах не было никакого движения. Дарья Степановна, оглядываясь, подошла к двери и прислушалась.

– Боже, что я делаю? Разве так можно-с? – спрашивала она себя. Она не знала и даже не могла предположить, что в это самое время Иван Петрович Зыбков находился по другую сторону двери и в нерешительности, ухватившись за дверную ручку, закатив глаза, просил Господа дать ему силы и смелости переступить порог дома и направиться на поиски таинственной незнакомки, чтобы при встрече непременно высказать ей свои симпатии.

Но увы, Ивану Петровичу так и не суждено было исполнить свои мечты, а всему виной Верка. Она неожиданно появилась из кухни с распущенными волосами в белой ночной рубахе. Сладко позёвывая и шаркая ногами, она подошла к Ивану Петровичу и молвила:

– Ну и чудной вы, барин, ей Богу, а я уж подумала плохо вам, а вы всё страдаете. Я вам вот что скажу: бабы сегодня бесстыжие пошли. Остерегайтесь их. Вот за вами на днях наблюдала одна, с виду так просто барышня, а по сути всё одно профурсетка. Не пойму, и когда уж бабы перебесятся? Мужики, то дело понятное, кобель он и в Африке кобель, а баба – то, так это ж срам один. Слава богу уехала она вчерась, знакомые говорят, видели, как приказчик отдавал указания по поводу её отъезда. Правда сказывают, сегодня уж и вернуться обещалась.

– О ком ты, Верка, говоришь-то? Я- то, хоть знаю её?

– Откуда вам знать, барин? Вы днём на небе всё звезды считаете, нечто вам дело до нас есть? Хоть барыня она видная, чего и говорить, не заметить её так это вовсе слепым надо быть.

День, видимо, сегодня для Ивана Петровича прямо скажем, не задался. Неловко было ему оказаться в своём нерешительном состоянии перед женщиной. Да еще перед кем? Перед Веркой. Эко вы скажете ситуация, да только Иван Петрович поймал себя на мысли, что невольно прячет глаза от неё и чувствует себя скверно, подавлено и только от того, что девица узнала его тайные помыслы.

В два часа по полудни прибыл почтальон и принес депешу Ивану Петровичу из министерства, согласно которой ему надлежит прибыть на станцию Узловая к купцу Барыкину для решения служебных вопросов. Дело, надо сказать, обычное, служба есть служба, но сегодня мысли Ивана Петровича были заняты другими обстоятельствами, и потому данное поручение было воспринято им без особого рвения.

Сборы были недолгими. Надев свою униформу и прихватив папку с документами, Иван Петрович в пролётке отправился на вокзал. По дороге он всматривался в проходящих мимо дам, но всё было тщетно: таинственной незнакомки среди них не было, и оттого настроение у него было совсем никудышное.

Но на этом неприятности Ивана Петровича не закончились. Уже выезжая на привокзальную площадь, он услышал звон станционного колокола, потом длинный гудок паровоза, и сразу же от волнения легкая испарина покрыла лоб Ивана Петровича. Втайне надеясь успеть, он вбежал на платформу вокзала, но только и увидел, как последний вагон поезда быстро удаляется от него.

«Видимо, не судьба», – подумал Иван Петрович, и готов был уже смириться со своим положением, как вдруг услышал женский голос: «Простите, сударь. Мне крайне неудобно обращаться к вам, и всё же, вы не будете столь любезны оказать мне услугу».

У Ивана Петровича бешено забилось сердце. Перед ним стояла она, такая нежная, прекрасная, словно только что распустившийся цветок. Он стал нервно разглаживать свои волосы. Попытался что-то сказать ей, но из его уст доносилось только невнятное бормотание. И только спустя какое-то время ему удалось успокоиться:

– Извольте-с.

– Видите ли, я приехала домой раньше, чем ожидалось, и конечно за мной не успели выслать экипаж. И вот сейчас я в некотором недоумении и право не знаю, что делать. Не будете ли вы столь любезны подвезти меня?

Дарья Степановна, сказав всё это, засмущалась и опустила глаза, дабы не выдать своего расположения к Ивану Петровичу.

Чувствую, чувствую, как беспокойные читатели сейчас нервно елозят на стуле и пробуют докричаться до меня, обзывая моего героя валенком, недотепой, тюфяком, растяпой. И – каждый норовит дать ему советы в столь щепетильном вопросе. Но могу вас уверить, что Иван Петрович – человек не робкого десятка. И то что на вокзале он несколько растерялся, так это скорее от неожиданности. Так что как только он пришел в себя, у него верно завязалась беседа с Дарьей Степановной. И приехавшие на поезде пассажиры могли бы вас заверить в том, что далее Дарья Степановна и Иван Петрович уже вместе отбыли на пролетке в неизвестном направлении.

Что было дальше, мне неведомо, потому как по делам службы я был отозван в столицу, и вот сейчас, направляясь на новую квартиру, думаю, что иногда холодными зимними вечерами, сидя у камина, я еще не раз вспомню эту романтическую историю.

***

Когда проснулся, прямо перед собой, на моей руке я опять увидел этого злорадного, склизкого червяка. Он вальяжно развалился, подперев голову своим хвостом. И мечтательно так, растягивая слова начал читать нотации, глядя, куда-то поверх меня.

– Ну, что ж, я скажу тебе. Для первого раза не плохо, но сыровато, сыровато. Над этим текстом еще поработать надо. Линию сюжета освежить, так сказать. Сегодня проработаешь текст, я проверю. А завтра принимайся за новый рассказ. Да, смотри у меня, без шуток.

С этими словами, червяк уполз, и я его больше не видел.

Утром следующего дня, решил расслабиться, и побольше повалятся. Но не тут то было. Кто-то сильно укусил меня, да так, что я подпрыгнул с постели. И тут я услышал опять это мерзкое: «хихи, хихи».

– До чего ж вы ленивые людишки, раздался знакомый голосок. Ему русским языком сказали проработать текст и начинать новый рассказ, а он развалился, понимаешь.

С этими словами, червяк опять больно укусил меня.

– Я тебе жизни не дам, так и знай. Будешь у меня по ниточке ходить, лодырь царя небесного.

Слёзы хлынули из моих глаз, не от боли, а от обиды, что какой-то червяк командует мной и жизни совсем не даёт.

– Ничего, думал я про себя, вот напишу рассказ, а потом я ему покажу, где раки зимуют.

Прикурив сигарету, я взял у сына чистую тетрадь, и с болью, гневом в душе начал писать новый рассказ…….