Buch lesen: «Современный отечественный уголовный процесс: целеполагание, система целей, задач и функций, средства»
Предуведомление научного редактора (и двенадцать его реплик)
Цементирующая сила – традиция и цель.
В. О. Ключевский
Смелее идите к цели, чем подходите к ней. Судя по буквальному смыслу, неужели вся реформа предпринята только потому, что однажды Петр принужден был сказать себе: денег нет!
В. О. Ключевский, один из крупнейших отечественных историков.
А. П. Попов захвачен проблемой и насыщен фактами и мыслями. Выходит в свет вторая объемистая монография, посвященная целеполаганию в отечественном уголовном судопроизводстве за два года. Научный редактор едва поспевает за автором.
В предлагаемом читателю сочинении автор широко использует материалы предыдущего. Для такой книги, как эта, подобное неизбежно. А. П. Попов не только продолжает исследование, он углубляет и расширяет его. Кроме того, как мне кажется, ему жалко расставаться с выстраданным материалом, к которому он прирос не только интеллектом, но и эмоциями. Или правильнее будет сказать не только умом, но и сердцем?
Вслед за автором сохранил структуру и дух своего предуведомления и научный редактор. Только число его реплик увеличилось вдвое.
Реплика первая. Игра
Надо ж такому случиться. Я закончил чтение монографии, которую читатель держит в руках сейчас, а я штудировал в качестве научного редактора существенно раньше.
Книга меня увлекла. Наверное, поэтому, читая, я не обращал внимания на то, что в комнате включен телевизор. Когда же, перевернув последний лист, я поднял голову от рукописи и прикрыл ладонью уставшие глаза старого человека, то совершенно отчетливо услышал с экрана: «В игре – главное не цель, главное – игра». Это был телесериал «Сыщики», одна из его многочисленных серий, оказавшаяся в эфире 22 июля 2005 г. Речь на экране, естественно, шла о компьютерных, виртуальных играх.
Краткий и достаточно яркий афоризм тут же наложился на проблемы из только что законченного чтением текста. Образы переплелись. И у меня в голове вдруг отчетливо сформировалась мысль, которую, насколько я сейчас ориентируюсь в своих мыслях и словах, нигде ранее не высказывал, во всяком случае ни своих, ни чужих публикаций такого рода не помню.
Сейчас, когда я ее сформулировал, мысль эта представляется такой очевидной, такой прозрачной, что мне становится совершенно непонятным, почему раньше она не пришла в голову мне самому, моим единомышленникам или моим ученикам?
Может быть, в силу ее кощунственности? Нет! Не думаю, что истина от того, что ее идентифицировали и высказали, может стать кощунственной. Разве что непонятая истина не понявшими ее может быть так расценена и воспринята (встречена).
Истина эта заключается в следующем. Тенденции, явственно проявляющиеся в пропагандистских, теоретических и учебных материалах, в трансформации государственного (конституционного), судоустройственного и судопроизводственного права (в криминальной их части) в направлениях изменения современного отечественного уголовного судопроизводства все больше обращают такую отрасль государственной деятельности как уголовный процесс в – terribiliter dictum1 – ИГРУ.
Ситуация действительно пугающая. Ведь она представляет собой не просто игру, а игру человеческими судьбами. Подчеркнем: не только судьбами обвиняемых, осужденных и оправданных, не только судьбами индивидов, пострадавших от преступлений, ставших и не ставших потерпевшими, но и судьбами оперативных уполномоченных, следователей, прокуроров, судей и многих других людей, действующих в уголовном процессе ex officio2, выполняющих функции-задачи своих должностей и органов.
Настоящий профессионал, действующий сегодня в сфере УСП, раздираем противоречиями. Наиболее болезненные среди них – 1) между профессиональными требованиями, проистекающими из традиционного целеполагания в отечественном уголовном процессе, с одной стороны; и привносимыми в него чужими традициями и обычаями, к тому же подчас толкуемыми умозрительно, без учета условий места и времени, в которых они рекомендуются к применению, с другой; 2) между тем, что записано в действующем уголовно-процессуальном законе, что звучит в его толкованиях и пропагандистских лозунгах, с одной стороны; и действительным положением дел в реальном уголовном судопроизводстве, состоянием преступности в стране; 3) между насаждаемой в обществе и государстве этикой рыночных отношений, с одной стороны, и классической профессиональной этикой русского следователя, основывающейся, в частности, на русской общине и коллективизме народа (etc.), теорий «Государства Правды», и государства обязанностей, с другой.
А. П. Попов цитирует сторонника «Государства Правды» Ивана Пересветова. И. Пересветов строит свое государство на основе евангельских заповедей. На этих же заповедях, естественно с учетом специфики следственной работы, зиждется, по моему мнению, этика русского следователя.
Вернемся, однако, к обоснованию адекватности образа игры тенденциям современных изменений отечественного уголовного процесса.
1. Аргумент первый. Законодатель провозгласил состязательность принципом уголовного процесса. Названные выше пропагандистские (эти наиболее настырны), теоретические и учебные материалы подталкивают законодателя к аннексии состязательностью, кроме судебного разбирательства, еще и предварительного расследования. А что такое состязание как не игра? Не случайно там, где состязательность в чести, в ходу и термины «выиграть процесс», «проиграть оный».
2. Аргумент второй. При этом уголовное судопроизводство – это не естественное состязание между равноправными игроками или командами. Я действительно увидел в уголовном процессе игру именно компьютерную. Ищущий истину следователь (оперативный работник, прокурор) продвигается к ней через нагромождения препятствий, которые для него придумали авторы игры.
Похоже, что некоторые содержавшиеся в УПК РСФСР, а особенно в УПК РФ процессуальные формы никаких других задач, кроме создания препятствий на
Хотя законодатель и провозгласил в ч. 4 ст. 15 пути познания истины по делу не решают. УПК РФ 2001 г, что стороны обвинения и защиты равноправны перед судом, между сторонами равноправия нет.
3. Аргумент третий. Лозунги, как и положения высокой степени (высокого уровня) общности в уголовном судопроизводстве, сами по себе редко проводятся в жизнь. Для того чтобы они реализовывались в уголовно-процессуальной деятельности, они должны быть проведены в технологических (или, может быть, правильнее будет сказать, технологичных) нормах права, нормах менее высокой степени общности, регламентирующих порядок проведения процессуальных действий, права и обязанности (процессуальный статус) соответствующих участников уголовного процесса.
4. Аргумент четвертый. В реальном, а не выдуманном, современном отечественном уголовном судопроизводстве из числа лиц, совершивших преступления, привлекается к уголовной ответственности едва один из десяти. При этом далеко не самый опасный преступник и не тот, кто совершил наиболее опасное преступление. Привлекается к ответственности, как правило, тот, до кого достали укороченные различными ограничениями руки правоохранительной системы. Разве это не игра? – Детская игра в «пятнашки»!
Мне, ей-богу, хотелось бы увести уголовный процесс от аналогии с игрой, хотя бы и не компьютерной. Однако, оставаясь честным перед самим собой, сделать этого сегодня, в современных условиях его функционирования я не могу.
Причины, в связи с существованием которых цель уголовного процесса не достигается по девяти совершенным преступлением из десяти, рассыпаны по всей технологической, к сожалению, не всегда технологичной, цепочке общественной, индивидуальной и государственной реакции на преступление. Употребленный в предыдущей фразе оборот цель уголовного процесса по совершенным преступлениям звучит не очень строго. Однако научный редактор не знает, как его поправить. Дело в том, что сказать цель уголовного процесса не достигается по девяти из десяти возбужденных уголовных дел тоже совсем не строго. Далеко не по всем преступлениям уголовные дела возбуждаются.
Этих проблемных ситуаций автор книги, касается, более того, он их скрупулезно исследует. Правда, образ игры как портрет современного отечественного уголовного судопроизводства он не использует. И, может быть, правильно делает. Этот образ уже результат восприятия осуществленного автором исследования реалий современного отечественного уголовного судопроизводства научным редактором. Однако я не случайно начал с утверждения, что ассоциация с компьютерной игрой родилась на основе прочитанной книги.
Реплика вторая, касающаяся объекта и предмета исследования
Такое восприятие становится возможным вследствие нашедшего отражение в книге характера исследования, осуществляемого А. П. Поповым.
Характер любого исследования специфичен, прежде всего, его объектом и предметом. Помнится, проф. В. Н. Григорьев (на него нередко ссылается автор настоящей книги) во времена свой научной молодости, представляя задержание как предмет освещения предпринятого им учебного пособия, писал: «…предпринята попытка комплексного рассмотрения процедуры задержания подозреваемого. В отличие от традиционного подхода в основу исследования положен анализ самой деятельности органов внутренних дел, а не ее законодательной модели или отраслевой принадлежности регулирующих норм. Задержание рассматривается как целостная динамическая система, которая охватывает все действия, начиная с захвата лица, доставления в служебное помещение, водворение его в ИВС и кончая разрешением вопроса о применении меры пресечения».3
А. П. Попов также исследует именно деятельность. Он, естественно исследует и правовую норму. Однако ее – как детерминанту деятельности, могущую быть как эу-, так и дисфункциональным фактором эффективного уголовного процесса.
В связи с появлением в предыдущем абзаце термина эффективный уголовный процесс поделюсь с читателем не бесполезной для него информацией. Две большие монографии, о которых ведет речь научный редактор, родились не на пустом месте. Пробуя после защиты кандидатской диссертации перо, А. П. Попов принимал участие в качестве соавтора в написании нескольких книг, посвященных анализу эффективности уголовного судопроизводства. Среди них: Очерки теории эффективного уголовного процесса. – Пятигорск, 2000. – 164 с.; Эффективное уголовное судопроизводство: управленческие, социальные и правовые аспекты. – Пятигорск, 2003. – 114 с.
Реплика третья, касающаяся, достоверности использованных в исследовании источников информации и полученных исследователем результатов
В аспекте достоверности научному редактору надлежало оценить полученные в ходе исследования сведения о фактах, изложенные в книге суждения о фактах и выводы из них, одним словом, полученные исследователем результаты. Задача эта, прямо скажем, нелегкая. Слишком много в реальной жизни, в конкретных жизненных ситуациях искажающих обстоятельств.
Надежность использованных в исследовании источников информации зависит, думается, от многих обстоятельств. Вначале назовем некоторые из них, а потом попытаемся разобраться с тем, как они повлияли на достоверность исследования А. П. Попова.
Надежность и достоверность зависят.
1) От репрезентативности используемого исследователем эмпирического материала.
2) От качества его описания и анализа.
3) От репрезентативности осуществленного исследователем отбора источников.
4) От их (источников) качества, в первую очередь, их собственной достоверности.
5) От методологической и методической вооруженности исследователя, эти источники и эмпирический материал использующего.
В свою очередь, достоверность сведений, содержащихся в источниках, определяется, по мнению Л. Н. Гумилева, использованными их авторами материалами, а также той обстановкой, в которой эти авторы работали, и от тех читателей, к которым эти авторы адресовались.4
По нашему мнению, все три названные историком детерминанты достоверности в такой же, а, может быть, и в еще большей степени относятся и к самому исследователю, к исследователю-юристу, во всяком случае, не меньше, чем к историку.
Репрезентативность. Практически полная. Автор по характеру своей служебной деятельности не только имеет возможность пользоваться общегосударственной статистикой преступности, правоохранительной и судебной деятельности, но и регулярно делает это в связи с исполнением своих служебных обязанностей. Будучи опытным работником он прекрасно понимает, что названные отрасли статистики сильно задевают человеческие и ведомственные интересы и вследствие этого в реальной жизни нередко искажаются. А. П. Попов не цитирует Дизраэли5. Однако он учитывает возможности искажений при анализе статистических данных.
Осуществленный исследователем отбор источников информации представляется достаточно репрезентативным. Большинство литературных источников достаточно солидны, а те, которые вызывают сомнение со знанием дела, интерпретированы.
Реплика четвертая, касающаяся терроризма и авианосцев
В начале своей книги ее автор пишет: «кто не борется с организованной преступностью, со всякой преступностью, тому придется воевать с террористами и терроризмом».
Это совершенно правильное суждение. Возникновение и, тем более, успешное функционирование терроризма невозможно без соответствующей базы. В. П. Сальников выделяет три группы разновидностей терроризма: «-индивидуальный, организованный террор и террор как политику государства; – террор как политический метод борьбы в мирное и военное время; – террор как метод внутриполитической борьбы и террористические акции международного террора».6 Мне представляется, что А. П. Попов прав, когда утверждает, что у индивидуального террора и террора как политики государства – базы разные.
С середины 80-х годов формулировка «борьба с преступностью» в качестве характеристики задачи уголовного судопроизводства стала исчезать из специальной литературы. Кто заменял ее на стыдливый контроль преступности, кто на ее сдерживание, кто, повторяя давно сказанное, начинал говорить о разрешении споров между государством и правонарушителем, тезис, сам по себе вполне заслуживающий внимания и глубокого анализа. Однако, на наш взгляд только в ситуациях, когда он не абсолютизируется и применяется для исследования именно того среза проблемы, для исследования которого он предназначен.
Научный редактор полностью поддерживает смелую позицию автора: с преступностью надо именно бороться. Это обязаны делать, выполняя возложенные на них функции-задачи, все государственные органы. Суд в том числе.
Нельзя и в теории, и практике смешивать борьбу с преступностью и методы воздействия на лиц, подозреваемых или обвиняемых в совершении преступления. Это явления не только разные, но и лежащие в разных срезах обеспечения условий су-существования и развития общества. Первое – борьба с преступностью – это общегосударственная задача, осуществляемая различными методами. Второе – методы, урегулированные уголовно-процессуальным правом. Их тоже не следует ставить на службу злоумышленникам и законоослушникам.
Именно такую позицию автор достаточно убедительно отстаивает, читатель найдет аргументы в тексте книги. Научный редактор же хочет обратить внимание на другой аспект затронутой проблемы. Тот, кто не борется с преступностью, обязательно столкнется с такой ее разновидностью как терроризм.
Терроризм… Модное сегодня слово. Вследствие этого им обозначаются разные понятия, порой очень разные. Иногда диаметрально противоположные. Их различение осуществляется по субъектам. Объективная сторона посягательств бывает очень похожей.
11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке имел место с позиций американцев и многих других человеческих совокупностей (в том числе подавляющего большинства россиян, включая автора и его научного редактора) безусловно террористический акт. Однако не следует закрывать на это глаза, у ряда индивидов и их групп оценка происшедшего была иной.
В тот же самый день 11 сентября почти за 30 лет до этого в Чилийской столице Сантъяго самолеты бомбили резиденцию законного президента этой страны Альенде. Самоотверженный и мужественный человек был убит. «Бомбардировка резиденции Альенде – дворца Ла Монеда, – говорит другой мужественный и очень информированный человек, глава разведки убиенной Германской Демократической Республики Маркус Вольф, – вызвала в мире потрясение, вполне сопоставимое с воздушной атакой на символ американского капитализма – Международный торговый центр в Нью-Йорке. Путч – путчем, но покушение на легитимного главу государства – это уже террористический акт».7 Подчеркну от своего имени: ни что, наверное, большинство населения земного шара. Однако, вслед за Маркусом Вольфом хотелось бы другое, как террористический акт.
Палестинцы – террористы. Так думает, подчеркнуть: террор-то взаимный. Израильская армия борется с палестинцами в том числе и террористическими актами. И с нравственных позиций сопоставляя эти акты взаимного терроризма, нельзя не обратить внимание на нравственную оценку этих актов: палестинцы, причиняя смерть и страдания другим, как правило, гибнут сами. Израильтяне, совсем как американцы в Сербии, – оставаясь в безопасности.
Всего сказанного о многосубъектности и многослойности террористов А. П. Попов не писал. И правильно сделал. Его тема другая. А вот научный редактор его книги хочет обратить внимание ее читателей на то обстоятельство, что терроризм не так уж редко оказывается связанным с государствами, с их политикой. Ведь еще в давние времена каперы, мало чем отличавшиеся от обычных пиратов, прикрывались в своих действиях королевскими патентами.
Реплика пятая, касающаяся соотношения теории и практики уголовного процесса
А. П. Попов, по своему генезису, практик. Он и высшее юридическое образование получил в специализированном вузе МВД СССР – Горьковской Высшей школе МВД (ныне Нижегородская Академия МВД РФ), специализированной на подготовке специалистов по борьбе с экономическими преступлениями, и уже три десятилетия служит в органах внутренних дел на оперативных и руководящих должностях. Он и кандидатскую диссертацию семь лет назад защитил по теме сугубо практической – «Непосредственное обнаружение признаков преступления как повод к возбуждению уголовного дела»8.
Пройденный исследователем путь не мог не сказаться на характере редактируемого нами в научном отношении сочинения. Свои мысли, умозаключения, выводы исследователь не держит взаперти. Он выводит их на улицу, на свидание с реальными проблемными ситуациями, реальными жизненными ситуациями, сверяет практичность теории с судебно-следственной, розыскной и оперативной практикой.
В монографии А. П. Попов несколько раз ссылается на еще более маститого, чем он сам, практика, из россиян без всякого движения со своей стороны ставшего украинцем, который не забывает о здравом смысле и, пребывая на заснеженных теоретических вершинах, Б. Г. Розовского9. Мне кажется, есть сходство у них в подходах. Высказанную и логически (теоретически, методологически) обоснованную идею, они проверяют на конфликтах противоречивой жизни в очередной переходный период. При этом А. П. Попов даже не всегда пересказывает читателю соответствующую жизненную ситуацию. Однако наличествует таковая в анализе и выводах автора всегда. Это чувствуется.
Реплика шестая, посвященная среде функционирования такой открытой системы как автор этой книги – кандидат юридических наук, полковник милиции А. П. Попов
Напомню – открытой системой применительно к человеческим сообществам и социальным наукам является такая система, которая обменивается со средой функционирования информацией, энергией и людьми. Чтобы А. П. Попов полностью соответствовал этому определению, его нужно рассматривать вместе с должностью – как орган дознания. Его должность – начальник УВД города Пятигорска. У руководителя органа внутренних дел – 999 (девятьсот девяносто девять) функций-задач. Кроме того, Пятигорск – это же КМВ, – Кавказские Минеральные Воды. Курорт. Самые разные делегации и собственное начальство ездит сюда охотнее и чаще, чем, скажем, в Кудымкар Пермского края. А и с теми, и другими у местного начальника милиции связаны немалые дополнительные заботы.
Как в этой должности и в таких условиях он умудряется находить время для того еще, чтобы писать хорошие книги, одной жене и детям, известно. Наверное, как обычно: по ночам и занимая время от следующих суток. Во всяком случае, ранними утрами суббот и воскресений он на работе.
Реплика седьмая, касающаяся адатов и маслагатов Северного Кавказа
А. П. Попов служит на Северном Кавказе не одно десятилетие. Естественно поэтому появление среди исследуемых им объектов, наряду с другими феноменами мусульманского права, таких источников обычного права как адаты и маслагаты.10
Ислам – одна из основных мировых религий. Ее возраст – четырнадцать веков, число приверженцев – шестая часть населения Земли. «Попытка представить себе это явление, пусть даже в самом общем виде, – пишет Л. Р. Сюкияйнен, – осложняется тем, что до последнего времени ислам удостаивался серьезного внимания и объективного анализа разве что в академических изданиях. В средствах же массовой информации и обыденном сознании большинства… эта религия представлялась достаточно примитивным, обращенным в прошлое учением, оправдывающим слепой фанатизм, нетерпимость и ограниченность.
Считалось, что ислам не имеет будущего, да и к нынешним условиям мало подходит, поскольку сохраняет свои позиции лишь там, где налицо отсталость, средневековые пережитки, архаичные традиции. К пережиточным институтам причислялся сам ислам…»11
А. П. Попов, естественно, не богослов, и даже не преподаватель теории государства и права. Он практик правоохранительной, милицейской деятельности, уже давно и углубленно занимающийся теоретико-прикладными проблемами отечественного уголовного процесса. Ему ни к чему изучение ислама «в самом общем виде». Но зато частный вопрос истолкования соединенной системы целей уголовного наказания – уголовного судопроизводства в обычном праве горцев Кавказа и исламских хадисах12, влияние этого истолкования на практику судебных учреждений он, на мой взгляд, исследовал глубоко.
Научному редактору хотелось бы решительно поддержать автора в суждении, которое, опасаюсь, способно вызвать обвальную критику. Автор утверждает, что цель уголовного наказания и цель всего уголовного судопроизводства по адатам и маслагатам Северного Кавказа, две органично связанные между собой цели, включающие в себя в качестве средства их достижения и кровную месть, и, особенно, угрозу кровной мести, в тех условиях были целесообразны и эффективны.
Здесь нам не обойтись без обширных из текста автора. Приводимые ниже выписки не выписок заключены в кавычки, ибо не всегда текстуальны.
В истоках ислама, в обычаях исповедующих его народов лежит совершенно своеобразное и, порой, поражающее своей ясностью, политической целесообразностью и житейским здравым смыслом понимание цели наказания. Анализ этой цели позволяет глубже, по иному, чем это делается европейцами и следующими в их кильватере россиянами-западниками, взглянуть на роль кровной мести в социальных механизмах. В частности, избавиться хотя бы частично от индивидуалистических («механистских») искажений евразийского, в тех частях, в которых он относится к России, правового порядка.
Северный Кавказ сегодня для России как панариций: чуть тронешь больной палец – боль адова. Ситуация здесь проблемная. Более того, опасная по многим параметрам. Для большинства читателей эта ситуация все же отдаленная.
Представления же автора о проблемах, делающих ситуацию проблемной, отнюдь не только литературные и совсем не беллетристические. В зоне его ответственности рвутся бомбы под электричками и на вокзалах. Через дорогу – Карачаево-Черкесия, совсем недалеко и Чеченская республика, и Дагестан, да и Майкоп недалеко.
По совершенно правильному, на наш взгляд, мнению автора, одной из причин, порождающих правоохранительные, судебные, социальные сложности на Кавказе, усугубление оперативной обстановки в его регионах является то обстоятельство, что современное, подчас только называемое российским, отечественное уголовно-процессуальное и уголовное законодательство нередко игнорирует обычаи российских народов (а на Кавказе проживают российские народы) и условия их проживания за пределами московского Садового кольца.13
Подчас складываются впечатления, что некоторые нынешние реформаторы уголовного процесса знают проблемы борьбы с преступностью на Северном Кавказе значительно хуже, чем их знал пленивший имама Шамиля князь А. И. Барятинский. В этом мы вполне солидарны с автором.
Обычное право кавказских народов, как и всякое другое реальное жизненное явление, право в частности, естественно меняется с течением времени. Только в отличие от российских УПК, обычное право не суетливо.
Видный судебный деятель современного Дагестана Х. У. Рустамов пишет об обычном мусульманском праве того времени: «…Наказание, будучи реакцией на преступление со стороны общества, имеет здесь целью не воздаяние преступнику за его деяния, не исправление или устрашение преступника, не подавление порочных инстинктов населения, ни даже освобождение общества от опасных элементов, а только восстановление внутри общества мира, нарушенного преступлением14. По моему, присоединяющемуся к автору мнению, это мудро.
Обычное исламское право и адаты, как один из способов его выражения, на Кавказе весьма последовательно проводили эту цель в жизнь. Обычай – через его влияние на население – вынуждал убийцу и его родных делать все, чтобы способствовать восстановлению мира. «Он, его семья, а первые сорок дней и все его ближайшие родственники не могут не только жить, но и показываться в своем селении: это могло бы затруднить отношения между двумя общинами, имеющими кровные счеты».15 Подчеркнем, субъекты кровных счетов, иными словами, субъекты нравственно-правовых отношений в институте кровной мести – общины, личности же – в соответствии с их положением в роду, ситуативно – в зависимости от отношений родства и свойства с пострадавшим и нарушителем мира.
«Напрасно убийца стал бы искать выхода… бегством к чужеземцам или иноплеменникам. Не только побег, но и сама смерть его не прекращает межродовой вражды». Естественно не прекращает вражды и свершившийся акт кровной мести.
В случае бегства или гибели нарушителя мира в общине на его место в положение убийцы, т.е. лица, которое становится объектом кровной мести, ставится тотчас самый близкий его родственник. Только примирение родов (семейств) могло возвратить убийце спокойствие и безопасность.
Наказание по адатам в анализируемый период рассматривалось как реакция на преступления не государства, а общины. В процедуре назначения наказания отношения между государством и общиной носили своеобразный характер. Подобно тому, как община вмешивалось в отношения между своими сочленами, причинившими вред друг другу, только в случае, если без этого нельзя было сохранить мир и стабильность, то же – до поры до времени – делало и государство. Пока община сама справляется с поддержанием мира в своей среде, халиф пьет чай.
Несмотря на то, что «в кавказских ханствах и в государствах Грузии существовали постоянные суды правительственного характера, а прочие племена, за небольшими исключениями не имели иного суда, кроме посредников»16 процедуры производства по делам о преступлениях, делает вывод Х. У. Рустамов, повсеместно на Кавказе имели один и тот же характер. Приходится, видимо, констатировать, что одинаковые условия проживания оказывали на обычаи не меньшее влияние, чем религиозные детерминанты. Впрочем, противопоставление религиозных догматов и условий существования, видимо, некорректно. Религиозные установления и сами учитывали условия существования.
Право возбуждения уголовного преследования принадлежало исключительно потерпевшему и в некоторых случаях его ближайшим родственникам. Никаких других исключений адаты не знали. Главная причина отсутствия исключений в народных обычаях – последовательное следование цели, пронизавшей народное правосознание. Предоставление возможности усугублять конфликтные отношения между двумя родами третьим лицам не способствует сохранению мира в общине.
Научный редактор выделил в предыдущем абзаце слова, объясняющие последовательность обычного права в проведении им в жизнь принятой цели уголовного наказания и цели уголовного судопроизводства тем, что осознание этих целей пронизало народное правосознание, вот для чего. Именно поэтому представляется некорректным высокомерное игнорирование законодателем и выученными на народные деньги юристами народного правосознания, к примеру, отношения населения к смертной казни. Вначале это сделали французы: парламент принял решение об отмене смертной казни, несмотря на то, что при проведении консультативного опроса большинство населения высказалось за ее сохранение. В нашем отечестве народ об отношении к смертной казни при законодательных манипуляциях с нею не спрашивали раньше, не спросили и сейчас.
Последовательное следование поставленной цели приводило подчас в обычном праве народов и народностей Северного Кавказа к весьма неожиданным для нашего мировоззрения и правосознания последствиям. Адаты не только не предписывали правоверным доносить властям или старейшинам о ставших им известными преступлениях, не только не устанавливали религиозной или светской ответственности за недонесение о преступлении, но и объявляли такой поступок греховным. Казалось бы, участие доносителя, возможно являющегося очевидцем, это дополнительный козырь для правосудия. Однако целью деятельности, которую предписывали адаты, закрепляющие обычное право, является, по нашему мнению, не отправление правосудия, а сохранение мира в общине. Отсюда – запрет возбуждать производство по заявлению третьих лиц. Скажем больше, запрет возбуждать дело по заявлениям третьих лиц в ряде ситуаций противоречил и интересам рода, пострадавшего от преступления: этому роду, особенно, если он был менее силен, чем род того, кто совершил посягательство.
Народный разум учитывал это, адаты пытались компенсировать возможное неравенство родов различными процедурными правилами. Об этом свидетельствует, в частности, правило о том, что количество посредников со стороны потерпевшего рода должно было быть на одного больше, чем число посредников со стороны рода преступника. А вот допускать инициатора возбуждения производства о преступлении со стороны не следует, ибо это умножало количество вражды в обществе и, следовательно, отрицательно сказывалось на жизни составляющих это общество людей.
