Buch lesen: «Резюме по факсу»

Schriftart:

Глава 1

С чего всё началось? Так сразу и не скажешь…

Может, со странного ощущения, которое не покидало ни днём, ни ночью? Словно в моё отсутствие кто-то посещал мою квартиру. Как сейчас помню, поднимаюсь к себе домой, стараясь сдерживать дыхание: никаких царапин на замке… Волосок, специально приклеенный накануне в дверной створ, на месте. Весь в раздумьях открываю дверь, сбрасываю куртку… Тапки – посреди прихожей, там, где я их оставил утром, перчатка чуть свешивается с полки для головных уборов… Всё, как всегда.

Вхожу в комнату и замираю: слой пыли на телевизоре, кто-то провёл по нему пальцем. Я такое сделать не мог, однозначно! Вот оно, доказательство! Хотя… когда ночью выходил на балкон покурить, на обратном пути, в темноте… Да, да, именно в таком направлении и провёл… указательным пальцем. С ума можно сойти!

Иду на кухню, чтобы готовить ужин… Ложки на месте, кастрюля, нож… но чувство такое, словно за тобой наблюдают, тебя слушают. И всегда со спины, как бы ниоткуда…

После ужина пью чай перед телевизором или звоню Алинке, своей подруге. И всякий раз – смутный дискомфорт, будто ты на виду, тебя снимают… Потом сажусь за компьютер, ухожу в социальные сети с головой, увлечённо стучу по клавишам, общаюсь по скайпу.

И – всё равно, что-то не то…

Какой оставить знак, чтобы, вернувшись вечером, точно знать, был ли кто-то в моё отсутствие или все предчувствия – результат расшалившегося воображения, не более. Кто подскажет???

* * *

Мысль показаться нашему психиатру-наркологу Лёве Юферову я поначалу гнал от себя, как мог. Но однажды, покачиваясь в своём Рено-Сандеро по пути на работу, понял, что во мне говорит банальная житейская боязнь общественного мнения, типичный обывательский комплекс: «Если этот доктор не в состоянии привести в порядок собственные расшалившиеся нервы, как он будет меня лечить, а то и оперировать?! Пойду-ка я к другому доктору».

Кстати, я тогда работал хирургом: оперировал, брал ночные дежурства, кропал истории болезни… Последнее, надо признать, ненавидел больше всего.

Коллега Юферов меня внимательно выслушал, почесал свой мясистый нос и, недолго подумав, промычал:

– Выдам без обиняков, Саныч: серьёзные транквилизаторы здесь требуются лишь в тридцати процентах случаев. Ещё в трети случаев надо либо съездить на охоту, либо жениться, либо смотаться в отпуск на острова куда-нибудь… У тебя уже возраст Христа, если мой склерометр ничего не путает… пора менять обстановку, личную жизнь, то, сё…

– Ну, а в третьих тридцати процентах, – вспылил я, заёрзав в глубоком кресле. – Не томи, колись, видишь, весь пылаю…

– А в третьих, – он повторно почесал переносицу и серьёзно взглянул мне в глаза. – То, что тебе и кажется. Конкретно!

Надо отметить, что Лёва у нас – весельчак, каких ещё поискать. Как это уживалось в нём с жутко серьёзной специальностью, будет пытаться понять ещё не одно поколение докторов нашего города. Именно поэтому его взгляд так отчётливо впечатался в мои нейроны.

– То есть что? – с замиранием сердца произнёс я, боясь поверить в смысл сказанного. – Она, Шизофрения Маньяковна Психозова?

– Не шути, с ней ты ещё успеешь познакомиться, – он прыснул в кулак. От былой серьёзности не осталось и следа. – В трети случаев у тебя в квартире… действительно кто-то бывает. И это уже компетенция, сам понимаешь, совершенно иных органов. Доверять надо своей интуиции. А не прятать её в карман потёртых джинсов.

– И это мне говорит психиатр! – я кое-как поднялся из кресла и направился к выходу. – Нет, пора на охоту… Хотя, в этом году пострелять всласть не получится. Едем с Алинкой в Болгарию.

– Вот и прекрасно, – он поднялся, провожая меня. – Уверен, после возвращения из бывшей дружественной соцстраны никакие смутные ощущения тебя тревожить не будут. Кстати, напоследок я тебя всё же обнадёжу, – он задержался в дверях, преграждая мне выход. – Ты обладаешь гипнотической способностью, и при желании можешь загипнотизировать кого-нибудь. Кто особо гипнабелен.

Оказавшись в коридоре, я подумал, что поступил правильно, обратившись к коллеге. Во всяком случае, настроение значительно улучшилось. Всегда приятно открывать в себе новые способности. Только кого мне гипнотизировать? Разве что Алинку? Тогда я ещё не предполагал, насколько пророческой окажется эта мысль.

Впереди был отпуск, золотые пески, любимая женщина… Я был весел, наивен и глуп, если честно.

* * *

А может, всё началось с того самого разговора в конце лета? Вернее, с того неприятного осадка, который остался после него… Могу припомнить всё дословно, разложить по полочкам…

Утро с любимой женщиной. Какой мужчина не мечтает об этом! Когда неосознанным движением натыкаешься на знакомое до боли плечо, едва проснувшимся слухом улавливаешь её ровное посапывание… Она рядом, и ты спокоен.

«У нас настоящий медовый месяц! – мелькает в сонной голове. – Хотя мы даже не расписаны. Утром вместе, вечером и ночью – вместе, расстаёмся только на время работы. Чем не муж и жена!»

Высвободив затёкшую руку из-под шеи Алины, я натянул одеяло до подбородка, попытался снова уснуть, но тут услышал:

– Мне страшно, Федь!

– Тьфу, ты… Зачем пугать бедных российских хирургов! Они и так запуганы донельзя!

– Чем это они запуганы? Что ты несёшь?

– Сплошные реформы, реструктуризации, которые на местах означают одно: сокращения и ещё раз сокращения. То одно, то другое. – Приподнявшись на локте, я заглянул ей в лицо, разглядел катившуюся по щеке слезинку. – А чего страшно-то, если серьёзно?

– Ну, свадьба, знакомство с родителями… Этот страх не осознан, понимаешь? – Алина вдруг вся сжалась в комок. – Давай повременим, а? Я ничего не могу с собой поделать.

Страшно и всё, это в крови. Давай не будем спешить, а?

– Давно у тебя… этот страх?

– Вообще-то недавно… Как ты начал… свадебные разговоры, так он и появился. Но сейчас мне кажется, что он у меня был всегда… На подсознательном уровне. Какая-то неуверенность… Нестабильность, я бы сказала. То есть, то нет.

– Неуверенность в чём? – спросил я так, автоматически, поскольку, если честно, её мнительность меня начала потихоньку «доставать». Ответ обескуражил:

– В том, правильно ли мы поступаем, знакомясь с родителями, – разъяснила она, будто отличница двоечнику пройденный материал. – Я имею в виду моё знакомство с твоими родителями. Что-то подсказывает, что надо повременить.

Слишком всё банально… Ты ещё сватов придумай заслать…

Вот посмеёмся-то!

Я ничего не понимал. После такой ночи! Задремали мы под утро, практически до пяти часов «оттягивались по полной», дважды в душ ходили, даже простынь сменили… Мы были единым целым. Несколько часов назад! И вдруг сейчас…

Страх, видите ли!

«Обыкновенная бабская блажь, не более. Повременить, в принципе, можно. Знакомство с родителями, оно никуда не денется» – подумал я в тот момент, а вслух произнёс успокаивающее:

– Подожди, вот слетаем в Болгарию, и ты всё по-другому…

– Слетать-то слетаем, – перебила Алина, поднимаясь с кровати во всей своей обезоруживающей наготе. – Но будет ли по-другому… Не уверена. Всё, мне пора на работу.

С этими словами она выскочила из спальни.

Мы встречались к тому времени уже полгода, о поездке в Болгарию я начал разговор ещё весной. И сегодня наконец последний рабочий день и у меня, и у неё. Отпускные на карту перечислены, путёвки в кармане…

– Федюнчик, кофе остынет, не разлёживайся! – донеслось с кухни.

Я вскочил, натянул трусы и, пошатываясь, прошлёпал в ванную. Контрастный душ – то, что приводит меня в чувство по утрам второй десяток лет. Растеревшись полотенцем, я вышел в прихожую в надежде чмокнуть любимую на дорожку, но вместо этого различил стук её каблучков по ступенькам.

* * *

На работе в тот день всё протекало до жути банально: парочка плановых операций, одна экстренная, посмотрел старушку с варикозом, прооперированную накануне… Возвращаясь с утренней линейки¹, встретил в поликлинике своего бывшего руководителя секции по пулевой стрельбе Льва Митрофановича Паскаря. Он был старше меня лет на десять, выглядел молодцом – сухой, поджарый.

Взяв меня под руку, Лев Митрофанович тихо поинтересовался:

– Объясни мне, Фёдор, как на духу: что такое болезнь… Паркинсона? С чем её едят? Слышал, какой-то американский актёр ею заболел.

– Точно, заболел, – кивнул я, тщетно пытаясь припомнить, когда в последний раз видел своего тренера по стрельбе. – Майклом Д. Фоксом его кличут. А суть болезни в том заключается, что прекращается выработка одного гормона… противосудорожного, и у больного начинают трястись руки… А потом и ноги, и голова.

– И что, никакого чудодейственного средства нет? – не отставал Паскарь, фактически проводив меня до ординаторской.

– Средств много, только эффект от них временный. Иногда случается, что недостаточный, – я положил руку ему на плечо и, зажмурившись, промурлыкал: – А может, засядем как-нибудь в «Камских огнях», оторвёмся на один вечерок, а? Вспомним, как мы под вашим чутким руководством на соревнованиях первые места брали. А вы что же, Лев Митрофаныч, никак заболели?

– Да вот, понимаешь, обнаружили… И откуда что берётся?! – Паскарь стал перетаптываться с ноги на ногу. Честно признаться, услышанный диагноз никак не вязался с его спортивной фигурой.

– Не верится как-то, – развёл я руками.

– А может, Фёдор, лучше на охоту? Знаю, ты большой любитель… Оно мне как-то ближе ресторана. Ты, наверное, и сейчас из пятидесяти сорок пять без натуги выбьешь?

– По мишеням не лупил с прошлого года, – смутился я. – Но конкуренцию вам непременно составлю.

Что верно, то верно: каждый сентябрь мы с ребятами охотимся. То на пернатую дичь, то на боровую. Карабин «Тигр-9» – моя эксклюзивная гордость с оптическим прицелом. Бьёт без промаха хоть с двухсот, хоть с трёхсот метров. Но в этом сентябре мне, похоже, придётся отступить от традиций.

Вспомнив о Болгарии, я сладко зажмурился. Да, пора вносить коррективы в личную жизнь. За тридцать, как-никак, ждать дальше некуда. Хватит, нашорохался в одиночку, время якорь бросать.

Вернувшись на грешную землю, пожал Митрофанычу руку и направился по коридору в стационар, почти тут же забыв о своём бывшем тренере по стрельбе.

Глава 2

И вот стою я на крыльце поликлиники и боюсь поверить, что впереди – несколько недель безоблачного ничегонеделанья, скрашенных присутствием моей Алинки. На душе – лёгкость, хоть отталкивайся от земли и лети, куда глаза глядят.

Если бы не «лежачий полицейский»! Так у нас называют асфальтированные валы на дорогах, которые специально «накатываются» у пешеходных переходов, чтобы водители скорость снижали.

Еду на своём «сандеро», слушаю последние новости, насвистываю что-то себе под нос. Теперь-то я понимаю, что злоумышленники не зря выбрали место перед «лежачим полицейским»: все машины там притормаживают. Когда впереди отпуск – вообще ни о чём плохом не думается.

В момент торможения к заднему бамперу кто-то прицепил железяку, она загрохотала. Словно бампер отвалился, кое-как держится. Я же вместо того, чтобы подумать, что всё это неспроста, тотчас остановился, выскочил, обежал машину, но рассмотреть ничего не успел, – получил удар по затылку и плашмя повалился на асфальт. Кинжальная боль в локтях на какое-то время прояснила мозги.

– Что ж ты, тварь, делаешь, – угрожающе зарычал я, становясь на четвереньки. – Да я тебя сейчас!.. Да я!..

Кажется, меня пинали подростки. На фоне серого неба я различал несколько маячивших голов. Помню, старался укрыть руками голову, но получалось не очень. Удары сыпались со всех сторон. Мне ещё хватило сил подняться, размахнуться, но ударить было не суждено: противник профессионально мне «встряпал в разрез». Нокаутировал, короче.

Потом была череда из вспышек света и провалов в темноту.

Потом – одна сплошная темнота, без вспышек.

* * *

«Кто ж так стрижёт, цирюльник хренов! – захотелось мне крикнуть, но я не смог. Просто не сумел привести в действие голосовой аппарат, пошевелить рукой или ногой. – У меня и так всё болит, словно в серной кислоте искупался!»

«Чикали» ножницы, кто-то больно дёргал мои волосы, собирая в пряди и отстригая. Парикмахерская, короче. Только темнота вокруг, хоть глаз выколи, и тело – как после недельного шастанья по болоту в поисках клюквы или морошки. И что это за парикмахерская, где стригут лёжа?! И курить чертовски хотелось, прямо невыносимо!

Запредельными усилиями я открыл глаза и увидел… запотевшие очки бывшего однокурсника, а теперь коллеги, Ильи Кабачного. На его переносице виднелись капельки пота, всё остальное было закрыто маской и колпаком. Он занимался несвойственным ему делом: стриг мои волосы. Скажи мне об этом кто-то в институте, я бы поднял его на смех.

– Очнулся, космонавт? – улыбнулся он, увидев мои нечеловеческие попытки удержать веки в открытом состоянии. – Ну и напугал ты нас! Черепно-мозговая в развёрнутом виде, хоть студентов по тебе учи. Всё, как в лекциях профессора Денисова. Не забыл ещё?

– А машина? – прохрипел я высохшими связками. – А бумажник? Мобильник, наконец?

– Про это ничего, Саныч, не знаю, – был ответ. – Ты бы помолчал пока, в твоём положении разговаривать не рекомендуется. Видишь ведь, каким ответственным делом занимаюсь!

Хорош диалог, ничего не скажешь, и главное – информативен. Я закрыл глаза и попытался осмыслить своё положение. «Космонавтами» у нас в клинике называют очень тяжёлых больных, тех, кто «бога видел» и чуть ли не с того света вернулся на грешную землю. Значит, моё состояние – не ахти. Вспомнив все подробности «поездки», я ужаснулся: неужто спёрли машину и деньги?! Неужто с поездкой в Болгарию придётся повременить? Ужаснувшись своему незавидному положению, я вновь провалился в небытие.

Жуткие догадки подтвердились в течение следующих суток пребывания в реанимации: машину у меня угнали, бумажник с банковскими картами и мобильник свистнули.

Алина не появлялась, звонки домой и ей на сотовый, куда по моей просьбе звонили коллеги, не приносили никакого результата: девушка, с которой я собирался в будущем связать свою судьбу, словно испарилась. Если отсутствие её на работе объяснялось отпуском (мы договаривались взять отпуск одновременно), то отсутствие в других местах объяснению не поддавалось и рождало в моей душе всевозможные опасения. А вдруг и с ней что-то случилось?! Обзванивать больницы и морги я чисто физически не мог. Неизвестность угнетала, выводила из себя.

Прибавьте ко всему этому отсутствие нескольких зубов, страстное, изматывающее желание курить, – и вы поймёте, каково мне было.

Едва я смог внятно излагать свои мысли, ко мне пожаловал полицейский. Как я понял, он бы явился и раньше, просто его не пускали.

– Старший лейтенант Земляков! – отрапортовал коренастый, слегка седеющий брюнет со сбитой, как у Бельмондо, переносицей. Пересказав ему вкратце всё, что со мной произошло пару дней назад, я настолько утомился, что вынужден был после рассказа взять пятиминутный «таймаут».

Тщательно записав мои сумбурные показания, а также модель, цвет и госномер моей машины, Земляков «успокоил», что я не единственная жертва «бомбистов», что очень скоро их задержат, и тогда все мои данные пригодятся. Поинтересовавшись также – застрахована ли моя машина от угона, он пообещал найти её в ближайшие сроки.

После чего, попрощавшись, покинул палату реанимации.

* * *

Что ж, подведём неутешительные итоги.

Меня «отдубасили» так, что из стационара смогу выписаться не скоро. Кроме физических увечий, мне причинили также имущественные: лишили денег, личного транспорта и средств связи в виде сотового телефона. На эту и без того гнусную картинку наслаивается дискомфорт личного плана: моя девушка исчезла, вот уже более трёх суток не давала о себе знать! Если учесть, что до этого мы с ней не расставались больше, чем на полдня, можно представить, каково мне было коротать дни и ночи, не зная, жива ли Алинка!

Следовало, конечно, сообщить родителям, которые с апреля по октябрь обычно жили на даче, но я не спешил их «радовать». Думал, вылечусь, выпишусь, вставлю выбитые зубы, потом и сообщу подробности. А то они у меня оба гипертоники, лишний раз нервировать их мне не хотелось.

Едва меня перевели из реанимации в обычную палату, коллега Кабачный решил меня обрадовать:

– Не так всё паршиво, Саныч! Крови в спинномозговой жидкости у тебя нет, на глазном дне – без изменений. Моча, опять же, в норме. Думаю, через недельку будешь, как огурчик, а пока есть время поразмышлять о прожитом. В другие-то дни всё недосуг… Глядишь, философом станешь.

– Что ты имеешь в виду, изверг?

– Неизвестность с твоей Алинкой, – осторожно уточнил коллега. – Друзья, как говорится, познаются в беде. Сейчас снова позвонил ей на сотовый, безрезультатно.

Я грустно улыбнулся, забыв на время, что зубная формула у меня отнюдь не та, что была неделю назад.

– Зубки вставишь, опять же, – не преминул заметить Илья.

– Григорич, не мути воду, а, – взмолился я. – И так паршиво, а ты лишний раз подчёркиваешь мою ущербность.

Я обхватил голову руками, закрыл глаза и постарался собрать воедино всё положительное, что у меня оставалось на тот момент. Выходило не густо. Ощущение было такое: шагни я ещё чуть-чуть в том же направлении, и крыша съедет окончательно. Возврата назад не будет, я останусь в зазеркалье пожизненно.

– И ничего я не подчёркиваю, – вернул меня к действительности бывший однокурсник. – Тут к тебе товарищ сватается, вроде как из другого отделения, в пижаме… Вот я и думаю, пускать или нет?

– Это мой тренер по стрельбе, Лев Митрофаныч, – догадался я. Настроение тотчас поднялось: хоть один человек мной интересуется! – Пусти, конечно, не жлобствуй.

На этот раз Паскарь был в пижаме, из чего я сделал вывод, что его всё же госпитализировали к нам в неврологию.

Правда, вести себя он стал иначе – совсем не так, как неделю назад в поликлинике.

– Видишь, Федюнь, как всё обернулось-то, – развёл руками бывший тренер, усевшись в кресло у окна. – Плакала твоя Болгария, да и деваха… неизвестно где и с кем.

– Что вы имеете в виду? – насторожился я. – Алинка ни с кем, кроме меня, не будет, за это отвечаю головой. И отбросьте свои грязные намёки.

– Голова твоя, видать, недорого стоит, раз ты отвечаешь ею за то, чего не знаешь. Гляжу я на вас, – философски заметил он, закинув ногу на ногу. – Тех, кого тренировал, вырастил, можно сказать. Кто-то быстро перестроился, мобилизовался, свой бизнес раскрутил, владеет чёрт-те чем на заморских побережьях… А кто-то, вроде тебя, как был мудаком-идеалистом, так им и остался. Хотя я в своё время говорил: жизнь – не мишень, деньги – не пули, нельзя всё класть в одну корзину!

– Лев Митрофаныч, вы что, морализаторствовать ко мне пришли? – я резко присел на кровати, отчего голова слегка закружилась. – Так зря стараетесь, и без того на душе кошки скребут… Полная неизвестность, она хуже…

– Все твои проблемы выеденного яйца не стоят, – перебил вдруг жёстко Паскарь. – И неизвестность тоже. Можешь мне поверить в первом чтении. У девахи твоей очередной заплыв, не более… Разумеется, налево. Накувыркается, очухается и приползёт, не сомневайся. Если нужны доказательства, я раздобуду их в два счёта, но лучше обойтись без них. Просто сделай вид, что ничего не случилось. Ты спросишь, откуда мне известны эти подробности? Не всё ли равно?!

Я сидел, пригвождённый к кровати услышанным, подыскивая слова, чтобы достойно ответить. Бывший тренер тем временем вскочил с кресла и начал расхаживать по палате, шаркая беспятыми тапками. Жилистый, поджарый, с горящими глазами – он даже в поношенной пижаме смотрелся элегантно, совсем как в школьные годы.

– Из моих уст, Федюнчик, можно выслушать любую правду, какой бы горькой она не была! – Паскарь погрозил мне пальцем, как не раз случалось в юности, когда все пули шли в «молоко», потом вновь опустился в кресло, где сидел минуту назад. – Если б ты помнил хотя бы сотую долю моих наставлений, не валялся бы сейчас, как парализованный глист в медленно высыхающем дерьме.

– Ну, это уж слишком! – вспылил я. – Вы пользуетесь моим беспомощным состоянием… Но я требую выйти вон и забыть напрочь о моём существовании! Эх, Лев Митрофаныч, я-то думал…

– Хорошо, – он тяжело вздохнул и поднялся. Перед самой дверью вытащил из кармана скомканный листок и бросил на холодильник: – Вот тебе адресок, по которому твоя ненаглядная трахалась все эти дни, покуда ты здесь отлёживаешься. Она и сейчас там, можешь проверить, если такой дотошный.

* * *

Более жуткой ночи я не помню. Так и не уснув до двух часов, в начале третьего я поднялся, спустился в санпропускник. С трудом растолкал дежурившую медсестру и попросил закрыть за мной дверь. Вид у меня был такой, что вспыхнувшее в её глазах справедливое негодование (ещё бы, случись что со мной в эту ночь, – с неё спросят по всей строгости) тотчас погасло и она, пошатываясь, направилась к двери.

Думал ли я, какое произвожу впечатление на редких горожан, попадавшихся мне навстречу? Отёкшая, вся в кровоподтёках физиономия, пижама, трико, тапки… Обида клокотала в груди, в потной ладони я сжимал листок с адресом, ковыляя по ночному городу.

Чья это квартира? Любовника или специально арендуемое гнёздышко для периодических утех? Сколько их у неё, любовников этих? Смеётся, небось, в душе надо мной! Я гнал подобные мысли прочь из своей головы, но других в ней не возникало.

Обыкновенная высотка на улице Мильчакова, каких понастроено было в восьмидесятые годы великое множество. Планировка стандартная, а значит, можно при желании вычислить окна… Но какой смысл это делать, если весь дом спит, и в каждом из окон – темень?! Однако мысль, что за этими окнами моя Алинка занимается с кем-то любовью подталкивала меня к подъезду, к его закрытой металлической двери..

Кое-как разглядев кнопки пульта домофона, я нажал на ту, что была под номером 24.

Через минуту скрипучий голос поинтересовался:

– Кого чёрт принёс в четыре ночи?

– Позовите Алину, пожалуйста! – кое-как сдерживая себя, попросил я.

Повисла пауза, показавшаяся мне бездонной. В динамике что-то слегка поскрипывало, и это что-то имело… космический оттенок. Словно я разговаривал с бездной. Точно так же поскрипывает, наверное, в наушниках у астронавтов, когда они, впервые ступив на планету, пытаются войти в контакт с её неразговорчивыми обитателями. Я почувствовал, что если сейчас же не взорвусь матерной тирадой, то рухну в эпилептическом припадке на бетонное крыльцо и в корчах и судорогах начну по нему кататься.

– Какую ещё Алину? – вновь «проснулся» динамик, помешав мне осуществить задуманное. – Об чём базар?!

– Важенину, естественно! – выпалил я. – Какую же ещё?!

– А больше ты ничего не хочешь? – был ответ.

– И всё же тебе, паскуда, лучше пустить меня, пока я не разнёс весь дом к чертям собачьим! – заорал я что есть мочи. – Открывай!

– Ты что, крутой, да? Приходи днём, когда я высплюсь, – невозмутимо вещал голос. – Тогда и решим, кто из нас круче.

Собеседник отключился, повторные нажатия на кнопку под номером 24 никакого результата не приносили. Я в бессильной злобе побарабанил кулаками по двери, затем присел на корточки, прислонившись к кирпичной стене. Как это ни прискорбно, но надо признать, что моя ночная вылазка кроме усугубления душевного дискомфорта ничего не принесла.

1.То же, что и оперативка.

Der kostenlose Auszug ist beendet.