Buch lesen: «Медвежья пасть. Адвокатские истории»
© Ходорковский А. Л., 2020
© ООО «ИТК «Дашков и К°», 2020
* * *
Выяснить правду – лишь полдела, главное, как ей потом распорядиться.
Предисловие
Люди, которых я встречал, – разные. Судьбы и жизненные ситуации, в которых они оказывались, – разные. Правда, основа основ, – и та не всегда одна. Как поведет себя человек в нестандартной ситуации? Простой вопрос, но ответа на него нет. Многие психологи и криминалисты бьются над ним, выстраивают теории, пишут статьи и книги, снимают фильмы.
Как прожить жизнь, не нарушая правил общежития? Как остановить человека у черты? Гениальный Зигмунд Фрейд уверен, что в основе любого шага лежит сексуальное влечение или воздержание от него. Великий судебный психиатр и криминолог Чезаре Ломброзо считает, что все заложено в человеке от рождения. Антропометрические данные человека ведут его к добру или злу. Психиатр с мировым именем Владимир Бехтерев доказывает, что всем руководит страх – самое сильное чувство, – которое может координировать поведение человека.
Все правы по-своему. Но преступления совершаются, конфликтов становится больше и больше. Ни одна из теорий не дает ответа на искомый вопрос. Человек живет своей жизнью и совершает те поступки, которые диктует ему ситуация. Мысли и действия людей непредсказуемы, просчитать их до совершения преступления невозможно.
Если не получается предотвратить, то необходимо вникнуть в уже совершенное преступление и по возможности помочь человеку в экстремальной ситуации. Это и есть моя работа. За годы юридической практики в памяти накопилось много историй, которые я решил рассказать читателям.
Все персонажи и события вымышлены. Любые совпадения случайны.
Повести
Медвежья пасть
Хмурое осеннее утро. Холодный пронизывающий ветер, моросящий дождик и унылые лица спешащих на работу прохожих не способствуют позитивному взгляду на жизнь. И, как назло, в соседней комнате разрывается телефон.
– Четвертый звонок, пятый, шестой… – считал я про себя, допивая остывший кофе. – В офисе столько народу, а трубку взять некому. Куда помощники подевались?
Поворчав, я резко встал со стула и через пару секунд оказался в другой комнате. Телефон продолжал трезвонить.
– Алексей, привет! Ты не мог бы принять одну даму? Она что-то хочет от меня, но я никак не пойму, что именно. Криминальные дела. Я цивилист1, ты же знаешь. Третий час сидит, вынесла весь мозг.
– Здравствуй, Виктор Иванович, дорогой! Ты как-то без вступления. Хоть бы спросил, как жизнь? Для приличия. Дело-то хозяйственное?
– Да нет, убийство. Мужика серьезного убили из академических кругов. А толком я ничего не понял. Она плачет, несет всякую околесицу. Разговорить ее не удалось.
– А что она хочет? Я ведь не опер и не следователь, да и ты вроде тоже.
– Алексей Львович, я не знаю, что она хочет. Давай я ее пришлю к тебе на разовую консультацию. Нет – вешаю трубку. Она за стенкой сидит, я на улицу позвонить вышел.
– Хорошо, жду ее завтра к девяти утра.
– Нет, она просит принять ее немедленно.
– Пусть подъезжает, я в офисе. Как ее зовут?
– Изотова Валерия Владиславовна. Спасибо, друг, а то я не знаю, куда от нее бежать. Да, имей в виду, она – банкирша или что-то в этом роде. С меня коньяк, выручил. Даю твой телефон и адрес.
Дама приехала быстро. Мы с помощником не успели допить чай с чабрецом, как охрана сообщила о посетителе.
В кабинет вошла – нет, не так – ворвалась дама, породистая и надменная. Итальянский криминолог и психолог Чезаре Ломброзо смог бы очень многое рассказать о ней. Натуру человека, возраст, задатки он определял сходу, в том числе и криминальные. Ломброзо – гений. Я же сразу споткнулся на возрасте. Возраст клиента необходимо знать перед беседой. Да и вообще адвокату на первой встрече лучше знать о клиенте побольше. Я постарался быстренько вспомнить курс словесного портрета в криминалистике. Сколько же ей лет?
Морщинки лобные и височные в наличии, носогубные, межбровные и в углах рта тоже есть. Но все сглажено, словно шлифовали. Глаза немного раскосые: видимо, подтяжка, а то и две. Волосы без седины, но крашенные, светлые, информации не дают. Походка и осанка спортивные – возможна коррекция фитнесом. Зубы неровные, похоже, свои. Но врачи научились так старить коронки, что ничего не поймешь, в них даже пломбы вставляют. Глаза очень внимательные. Видно, что от них не ускользнет ни одна деталь. Глаза – это плохо корректируемый признак прожитых лет. В возрасте взгляд несет отпечаток особой мудрости, не свойственной молодым. Да, по глазам – лет шестьдесят. Так, руки и шея, брови, губы. Точно, именно на этом Ломброзо фокусировал внимание. Кожа шеи дрябловата, горизонтальные морщины. Руки: кожа утонченная, выступают вены. На коже лица пигментные пятна отсутствуют, второго подбородка нет, но тут могли поработать косметологи. Итак, возраст – пятьдесят пять – шестьдесят лет. Лицо решительное, выражает крайнюю сосредоточенность. Брови домиком, внешние края лезут на макушку – привыкла властвовать, никого не будет слушать, уважает только силу. Губы тонкие, сжаты – жесткая, мстительная, напористая, сильная духом дама.
– Присаживайтесь, Валерия Владиславовна. Чай, кофе?
Ну, Ходорковский, держись. Если Чезаре не ошибся, тебе сегодня хана. Слушай и помалкивай, пока она не выговорится. Это, по ее напору, часа на два. Я налил две большие чашки кофе и настроился слушать. Но наши с Ломброзо прогнозы не оправдались. Со своей интуицией как со способом что-то предвидеть я расстался давно. Враки это все – ничего предвидеть нельзя. Но великий Чезаре! Тюремный психолог, светило!
Моя будущая клиентка, не успев присесть, положила голову на руки и разрыдалась. Она плакала, а мы с помощником бегали вокруг нее с водой да валерьянкой. Успокоившись, посетительница молча посмотрела в окно.
– Горе у нас, господин адвокат. Врата моего убили. Ни за что ни про что. Взяли и убили.
Она открыла сумочку, достала оттуда листок бумаги и, прочитав, видимо, мое имя, спросила:
– Вы Алексей Львович?
Я кивнул.
– Я никому не верю, мне нужен человек, который будет смотреть за работой милиции: что они делают, как ищут убийц. Да и вообще ищут ли. Разбираться с прокуратурой. Врат большим человеком был. Вы представителем нашей семьи будете, мы же теперь потерпевшие. Имеем мы право адвоката нанять?
– Конечно, Валерия Владиславовна, вы имеете право на адвоката.
Изотова приподняла брови. Взгляд стал колючим. Я следил за меняющейся мимикой.
– Сколько вам лет, Алексей Львович?
– Сорок.
– Хороший возраст для адвоката. В тридцать есть прыжок, но еще нет опыта. В шестьдесят есть опыт, но уже нет прыжка. В вашем возрасте еще есть прыжок и уже есть опыт.
– Да, я слышал это высказывание о балетных, но с ним можно поспорить. Пианист Ван Клайберн покорил весь мир в восемнадцать, а в пятьдесят вышел в тираж. Вот вам и опыт, и прыжок.
– Да, исключения бывают. Ну, так вы согласны быть поверенным нашей семьи? Поможете нам? О гонораре не беспокойтесь, я – человек обеспеченный, торговаться не буду. Все текущие расходы в разумных пределах также будут вам возмещены. Врат был единственным самым близким мне человеком на этом свете. Никого не осталось…
– Валерия Владиславовна, помочь вам сейчас не сможет никто, брата не вернуть. Вы должны четко понимать, что адвокаты преступлений не раскрывают – это только в книгах и кино. У нас нет ни оперативных возможностей уголовного розыска, ни прав следователя. Если вы твердо решили нанять меня в качестве адвоката, то я со своей стороны гарантирую защиту ваших интересов. Постоянный контакт с оперативниками уголовного розыска и экспертами. Жужжать над ухом следственной бригады и не давать им расслабляться мы с помощником сможем! А теперь расскажите, пожалуйста, от кого вы узнали об убийстве, подробно о брате, его работе, семье. Я включу диктофон, если вы не возражаете.
– Не возражаю. Надеюсь, у вас есть запасные батарейки?! Думаю, рассказ будет долгим. Даже не знаю с чего начать…
Два часа, три чашки черного кофе и история жизни известного всей Москве ученого, выдающегося конструктора, лауреата всевозможных премий, любимца женщин предстала перед моими глазами.
* * *
Штаб опергруппы находился в помещении Ленинградского УВД Москвы. Большая неуютная комната, заставленная разноцветными железными ящиками, из которых торчали толстые связки ключей с рельефными металлическими бородами. Ящики именовались сейфами и служили хранилищем секретов Московского уголовного розыска. Кроме сейфов в комнате стояли шесть черных столов и десяток стульев. Стены были увешаны фотографиями с места происшествия.
Вот и вся обстановка. В комнате находилось человек десять – двенадцать. Группу возглавлял начальник убойного отдела с Петровки полковник Серегин. Все собравшиеся, кроме одного человека, были мне не знакомы. Я хорошо знал майора милиции Константина Артемьева, начальника уголовного розыска Ленинградского УВД Москвы. Мы пересекались по одному уголовному делу и сдружились. Костя был толковый парень с хорошим академическим образованием, любил бокс и женщин. Любовь к боксу, видимо, и сблизила нас. Мы были почти одногодки, оба бывшие боксеры и большие почитатели этого великого искусства боя. Косте – высокому, упитанному блондину с большими карими глазами – было 38 лет. Всегда модно и со вкусом одетый, он был больше похож на импозантного театрального администратора, вальяжно вылезающего из личной, по тем временам престижной семерки «жигулей», чем на одного из лучших в Москве оперативников уголовного розыска. К нему-то я и подсел на уже начавшемся оперативном совещании.
Говорил Серегин. В лицо он меня знал, поэтому внимания моей опоздавшей персоне уделять не стал и продолжал озвучивать первичные версии совершенного преступления. Я ощутил нервозность окружающих. По репликам можно было определить состав команды. Костяк – сотрудники уголовного розыска. У окошка сидел и помалкивал следователь прокуратуры, усталый и не выспавшийся, видимо, отработавший сутки на осмотре места происшествия. За соседним столом перебирал фотографии эксперт-криминалист. О чем-то вполголоса спорили генерал из транспортной милиции и представитель оперативной службы. У входной двери стоял полковник из промышленной милиции и что-то писал в блокноте.
– Какие мысли, коллеги? Прошу версии, версии. Самые абсурдные и нереальные. Сейчас валите все. Потом отфильтруем и отработаем. Сейчас – любые соображения. У кого что есть? Какие мысли, вопросы, предположения? Кто не был на месте происшествия – ознакомьтесь с фотографиями. Подробности у Артемьева, он там сутки отработал. Позже он доложит по результатам первичных оперативных мероприятий, в том числе и на месте происшествия. А пока версии, нужен мотив. Вы профессионалы, я хочу вас услышать. Почему такие скучные и кислые? Почему молчите? Стандартные версии у нас есть. Направление верное. Но этого мало. Мотив не ясен. Двойное убийство. Я весь внимание. Артемьеву завтра к вечеру завершить план оперативно-розыскных мероприятий. Министру докладывать будем, а у нас ничего.
Серегин говорил негромко. Между фразами он делал длинные паузы. Слова были доходчивы и в общей тишине комнаты звучали четко и ясно.
Народ молчал; видимо, на этом этапе сказать было нечего, все ждали сообщения Константина.
Артемьев встал из-за стола и, прихватив с собой пачку фотографий, подошел к видеопроектору. Выключили свет.
Из доклада моего товарища я понял, что два дня назад в элитном доме на Ленинградском шоссе в своей трехкомнатной квартире примерно в 10 часов вечера был убит сорокадвухлетний генеральный конструктор НПО «Теплофизика», член корреспондент Академии наук Игорь Николаевич Изотов и его гостья, тридцатилетняя Валентина Тамм. Изотову было нанесено шесть ножевых ранений, Валентине – два.
Предположительно, первым расправились с мужчиной, бедная девушка была обнаружена злодеем в кухне позже и как свидетель уничтожена. Ранения Изотову были нанесены в обоюдной драке длинным, острым предметом. По предварительным исследованиям медиков, изучающих пораженные органы, тесак был не менее 20 сантиметров. Большая гостиная, где происходила схватка, была превращена в кровавую бойню. Стены, двойные стеклянные двери, хрустальная люстра, пол, стекла книжного шкафа были забрызганы кровью. Все демонстрируемые фотографии пестрили красным цветом, а темнота кабинета только усиливала эффект. Кровь принадлежала убитому. Выло высказано предположение, что потерпевший знал убийцу. По предварительному заключению криминалистов замок входной двери открывался только родными ключами. Взлома двери и окон не было.
Жена убитого Инга, вызванная вчера из Шауляя, где отдыхала с дочкой, заявила, что с рабочего стола мужа пропал золотой самородок, все остальные ценности и деньги на месте. Оперативный опрос жителей дома, обитателей двора и автостоянки на этот час результатов не дал. Работа по дому и окрестностям в настоящее время продолжается. Соседи снизу около десяти вечера слышали шум в квартире сверху, но значения этому не придали. Кричали мужчины, но кому принадлежали голоса, они не знают. Константин сообщил, что сегодня завел розыскное дело по факту убийства, так как преступление совершено на территории их района, и попросил всех членов группы любые интересные сведения и копии документов сдавать ему.
Серегин предложил подготовить план по работе на завтрашних похоронах Изотова и Тамм. Напомнил про видеосъемку на обоих кладбищах и в залах прощания. Все действия просил согласовать с оперативниками ГБ. На церемониях прощания, при транспортировке и на кладбищах будут работать несколько бригад Госбезопасности. После чего руководитель объявил перерыв. На продолжение совещания пригласили только оперативников. Следователи, криминалисты и я нарочито медленным шагом поплелись к выходу. В коридоре нас встретили безликие фотороботы уголовников, без всякого уважения пришпиленные к грязной серой стене. Закрытая часть совещания, посвященная оперативной работе, продолжалась без нас.
* * *
На встречу в киноцентр на Красной Пресне я пришел вторым. Для меня это редкость. До назначенного времени оставалось минут двадцать. На беседы лучше приходить первым, подготовиться к разговору, заказать кофе, воду. Инга Донатовна, жена Игоря Изотова, меня опередила. Я представился. На столике уже стояли две чашечки кофе.
– Инга Донатовна, здравствуйте. Меня наняла Валерия Владиславовна для зашиты интересов вашей семьи и…
Договорить мне не дали.
– Алексей Львович, мне звонила вчера Валера и все рассказала. По-моему, адвокат нам совершенно не нужен, но если она хочет… Вы меня пригласили в это странное место, видимо, что-то важное сказать. Слушаю вас внимательно.
– Уважаемая Инга Донатовна, мне не хотелось встречаться с вами в офисе или приезжать к вам домой. Здесь уютно, хороший кофе и, главное, нет музыки, которая мешает при деловом общении. Я начал работать по делу. Мне нужна информация о вашем муже. Меня интересует все, что вы сочтете нужным мне рассказать. Хотелось бы узнать о круге его знакомых, их телефонах, всех событиях в вашей семье в последнее время. Выли ли угрозы с чьей-либо стороны? Мне интересна ваша версия преступления.
– Пусть вас не удивляет мое спокойное поведение. Ведь муж убит, отец моей дочери. Все это ужасно. Не удивляйтесь. В последние годы мы с Игорем стали далеки друг от друга, хоть и жили вместе. Чужими стали. В Литву мы с дочкой ездили квартиру присмотреть. Муж мне деньги выделил на покупку жилья. Я родом из Прибалтики, из Шауляя. Хотела вернуться в родные места. Теперь куда я поеду? Здесь квартира, дом. Хотя все это неважно. Такой кошмар! Все за гранью понимания. Убить двух людей. Зверство какое-то…
Знакомых у мужа можно насчитать пару сотен человек, если не больше. Пол-института, я уж не говорю про Академию наук и полигон. Игорь был добрым, безотказным человеком. Ни с кем никогда не ссорился, не плел интриги, старался помогать кому только можно. Помню, приходил домой и начинал названивать: кого-то устраивал на работу, кому-то с получением квартиры помогал, кого-то записывал на прием к модному профессору, кому-то помогал со статьей, кому-то доставал позарез нужное тому новое оборудование в лабораторию.
Он не делил просьбы на важные и неважные. Если к нему обращался человек, значит больше помочь никто не смог. Если у него что-то не получалось, а это случалось крайне редко, он страшно переживал, мучился, звонил, звонил, требовал и в итоге добивался всего, чего хотел. Все, кому он помогал, всячески благодарили и стояли за него горой. А многие ненавидели. Может, потому что в чем-то нуждались, а за помощью обратиться гордость не позволяла, может, банально завидовали. У него всегда все получалось, не шутка ли – в 34 года возглавить объединение! Наверняка были и другие претенденты на такое теплое местечко, и вряд ли они спокойно проглотили, что какой-то «мальчишка» их обскакал. Да и потом, все свои задумки он доводил до конца: захотел новый корпус построить – пожалуйста, нужно новое оборудование для лаборатории – получите и распишитесь. Дополнительные расходы на испытания – он только подумал об этом, а из министерства уже письмо присылают: «Ваша просьба рассмотрена и удовлетворена». Так что, думаю, зуб на Игоря имели многие руководители его ранга. Какие против него интриги плелись в министерстве, какие доносы писались! Паскуале отдыхает! Он кое-что рассказывал – так мне дурно делалось. А ему хоть бы что – смеется и меня успокаивает.
Это что касается работы. Выла еще и личная жизнь. Казанове он не уступал, к сожалению. Не раз я находила в почтовом ящике анонимные письма, рассказывающие о его любовных похождениях. Причем некоторые повествовали с такими подробностями – любовные романы, да и только. Я подозреваю, что их собственноручно писали бывшие возлюбленные. А пару раз ко мне незнакомые люди на улице подходили и начинали всякие гадости про мужа говорить: то с секретаршей спит, то с бухгалтершей по ресторанам ходит. Всякое плели – вспоминать противно. Наивные люди, они думали, я ничего не знала про его любвеобильность…
Не понимаю, что такое в нем было, но на него девицы так и вешались, ему для этого даже делать ничего не надо было. Сколько раз мы в клубе сидели, он только встанет, а к нему уже полк красавиц с соседних столиков бежит, чтобы пригласить на танец. А он и отказать-то не мог. Как они к нему прижимались, как жеманничали! И их совершенно не смущало, что он пришел с женой. Так что я не удивлюсь, если он весьма активно крутил романы с сотрудницами. Кому из мужей или женихов это может понравиться?
– Инга Донатовна, скажите, а какие-то конфликты у Игоря Николаевича со знакомыми были?
– Примерно пять лет назад у нас в доме появился Юнисов Руслан Сергеевич, генерал гражданской авиации, в то время он был командиром объединенного авиаотряда в Иркутске. Обаятельный, компанейский мужик в синей авиационной форме, высокий, широкоплечий – глаз не оторвешь. Игорь познакомился с ним где-то на полигонах во время испытаний. Руслан мечтал стать кандидатом наук и обратился за помощью к мужу. Игорь все быстро организовал: и научные статьи, и саму работу. Через полгода успешно прошла защита. Как они рассчитывались между собой, я не знаю, но муж остался доволен… Все трения между ними начались позже. Руслан заказал докторскую диссертацию и подарил Игорю золотой самородок, похожий на голову медведя с открытой пастью. Огромный, размером, наверное, с заварочный чайник. Муж говорил, что это большая ценность и что у этого подарка есть своя история. Именно в этот момент я почувствовала опасность, испугалась: боюсь золота, особенно старого. С драгоценностями карма, судьба переходит. Я рассказала Игорю о своих страхах, но он улыбнулся и говорить на эту тему не стал. С этим слитком он возился, как ребенок с любимой игрушкой: везде возил с собой, хвастался перед друзьями и сослуживцами, рассказывал историю старого русского купеческого рода чаеторговцев, которые раньше владели этой реликвией.
– Что-то страшное?
– Нет, нет, Алексей Львович, ничего пугающего в этой истории нет. Это рассказ об очень интересной русской семье. Основатель, крупный чаеторговец – не очень грамотный, но очень дальновидный, – вложил свои миллионы в образование детей, коих у него было много. Мудрое распоряжение капиталами дало свои плоды: дети и внуки богатого купца стали известными врачами, дипломатами, собирателями картин.
– А что вышло с зашитой докторской у Юнисова?
– С докторской диссертацией у Юнисова дело не пошло. Муж хотел ее засекретить, а соискатель допуска к секретам не имел. С открытой тематикой ничего не получалось. Статей у Руслана было мало, в науке его никто не знал. Диссертация сыпалась. Я просила! Нет, я умоляла мужа вернуть самородок, но он только посмеивался надо мной. Где-то полгода назад, зимой, Руслан Сергеевич стал регулярно звонить нам из Иркутска и Омска. Требовал конкретных сроков защиты докторской, просил вернуть золото. Все обаяние, учтивость, интеллигентная речь куда-то исчезли. Сплошной мат-перемат и угрозы. Два раза приезжал к нам домой раздраженный и опять – угрозы, угрозы. Но Игорь совершенно не реагировал на эти выпады. Мол, выпил лишнего, вот и бузит. Однако Руслан Сергеевич приезжал к нам совершенно трезвый. Я стала бояться его.
– Скажите, а когда последний раз Юнисов был у вас дома?
– Примерно месяц назад, числа я не помню.
– Как вы считаете, он мог совершить убийство?
– Не знаю. Я думала об этом. Образованный, интеллигентный человек, высший комсостав гражданской авиации. Он должен был понимать, что попадет под подозрение первым. Не знаю. Но угрожать угрожал, то ли в запале, то ли от обиды, скандалы были.
– Инга Донатовна, у вас есть еще какие-то предположения? Кто мог совершить убийство? Извините меня за бестактный вопрос, но теперь не до нюансов. Муж Вали, Валерий Тамм, способен на злодейство? Вы его знаете?
– Валера любил Валюшу до безумия, и давно уже никакой ревности не было. Валя была референтом Игоря, они проводили много времени вместе, и про их роман давно все знали. И я знала, и Валера знал. Вот так случилось. Мы с дочкой и хотели уехать… А муж у Вали хороший, добрый парень. Дочку ему одному поднимать… Мы на поминках с ним говорили, он плакал. Если убить Игоря с большой натяжкой он еще смог-бы, то Валю – исключено. И давайте с этой темой закончим, если вы не против. У меня к вам просьба, Алексей Львович. Вы, видимо, имеете право присутствовать на осмотрах или обысках? Так вот, если найдете этот злополучный самородок, отдайте его, пожалуйста, в музей или хранилище. Куда положено в таких случаях. Мне он не нужен. Избавляться от него надо.
– Да, да я уже выписал адвокатский ордер на участие в обысках. Сегодня же созвонюсь со следователем. Результаты незамедлительно сообщу. У меня к вам просьба – всю сегодняшнюю информацию повторить на допросе в прокуратуре. Это важно.
* * *
Все началось в далеком 1860 году, когда купец первой гильдии Конон Боткин снарядил и возглавил экспедицию для спасения золотоискателей в Бодайбо. Приехали они как раз вовремя: людей в забое спасли, за что благодарные старатели преподнесли Боткину золотой самородок – огромный, килограмма на два, кусок благородного металла, внешне походивший на морду медведя с открытой пастью. Слиток, бережно завернутый в грязную тряпку, преподнес суровый мужик в медвежьем тулупе. На секунду замешкался и, опустив глаза, невнятно пробурчал:
– Наши бабы говорят, что золото – металл ценный, но уж больно коварный. К новому владельцу переходят все беды прежних хозяев, зло переходит. Мы в это не верим, да и вы в голову особо не берите. Ну а этот самородок чистый, из земли он. Митяй – вы его последнего из забоя вытащили, еле живого – он золото и нашел. После этого сразу к тебе, хозяин. Так что ежели не боишься, мил человек, бери, сам понимаешь, больше нам отблагодарить тебя нечем.
Конон усмехнулся в усы и с поклоном взял подарок, положил за пазуху и уехал.
На слова мужика он не обратил никакого внимания. В Сибири и без суеверий приключаются всякие странности да неприятности: то сани перевернутся, то волки вокруг лагеря встанут и всю ночь в спину дышат. Кучера хворь непонятная скосила – всю ночь мучился, а под утро пятнами покрылся и умер; склад загорелся, и за полчаса весь товар сгорел. Напасти все время преследовали купца и его дело, но с дареным золотом он их не связывал. Жизнь длинная штука – всякое случается. После пожара торговля пошла на спад. Конон собрал всю семью – жену и двух сыновей, Дмитрия и Павла, – и поехал из Омска в новую жизнь, в Москву.
По правде говоря, переезд он планировал давно: хотел развернуться, начать серьезное дело, тесно ему стало в небольшом сибирском городке.
Белокаменная в ту пору увлекалась чаем. В каждом зажиточном доме стоял кипящий пузатый самовар, а вокруг него собирались домочадцы. Но цены на чай кусались, в Москве он стоил раз в десять дороже, чем в Европе, да и вкус его оставлял желать лучшего. Конон основал в Москве фирму оптовой чайной торговли «Товарищество чайной торговли Конон Боткин и сыновья». Старший сын Павел показал себя купцом толковым и хватким, придумал, как уменьшить налогообложение. Пришлось ему не раз и не два посетить Китай, эту диковинную страну, договориться в Поднебесной об обмене чая на русский текстиль и драгоценные металлы. И цели своей он добился. Через год дорога чайным караванам была проложена, цены пошли вниз. Чай хлынул в Россию. С этого момента не было у купцов Боткиных конкурентов ни в Москве, ни в Санкт-Петербурге.
Еще через год Боткины стали уважаемой и богатейшей купеческой семьей в Москве. Отстроили шикарный особняк на Земляном Валу, стали устраивать званые воскресные обеды. Не проходило и недели, чтобы к молодым наследникам миллионного купеческого состояния не приходили сватать лучших московских невест.
Чем больше богатела семья Боткиных, тем мрачнее становился Конон, к тому времени уже седовласый старец. Улыбку на лице вызывал лишь золотой самородок, разбрасывающий яркие блики по потолку и стенам, который в доме прижился. На все уговоры знакомых купцов продать «медвежью пасть» старик, не задумываясь, отвечал отказом. Как продать? Подарок ведь и подарок от всей души. Хотя червячок сомнения его грыз: деньги то немалые – такой каменище, наверняка, целое состояние стоит. Но продавать не спешил. А когда младший, Дмитрий, сообщил о предстоящей свадьбе, отец решил подарить ему самородок.
«Дима, младшенький, парень толковый и образованный, но торговлей не интересуется, знай себе картины собирает. Иногда так разохотится о живописи рассуждать – ни слова не поймешь. И главное, везде, где только можно, понавывешивал свои картины – нигде от них спасения нет. О своей галерее мечтает, работы иностранцев москвичам показывать хочет. Вот пусть и мою «медвежью пасть» там выставит», – рассуждал Конон.
Отец очень недоволен был собирательством сына, не приносящим в дом ни копейки денег; наоборот, то и дело приходилось изымать из оборота существенные суммы на непонятную мазню – так называл он про себя полотна импрессионистов. Живопись купец не понимал и друзей сына недолюбливал.
«Богатые бездельники. Только и знают, что толкуют об искусстве, а сами встают не раньше полудня и весь день по дому в шелковых халатах разгуливают. Не по-людски все это», – ворчал себе под нос глава семейства.
Но сыну своих претензий не высказывал: твердо верил, что каждому на роду своя судьба написана, и может, действительно вся эта непонятная ему живопись будет оценена потомками.
«Вот откроют музей в Москве и на доске у входа напишут большими буквами его фамилию: основатель музея Дмитрий Кононович Боткин. Значит, не зря все это», – мечтал Конон.
Старшего же сына, Павла, считал надеждой и опорой семьи. Дела хорошо ведет, в Китай за товаром ездит, в складском амбаре навел чистоту и порядок.
Любил он сыновей своих до беспамятства и никогда не забывал: все, что он делает – только ради них. Все это богатство: склады, забитые китайским чаем, шикарный трехэтажный дом с персидскими коврами и хрустальными люстрами, конюшня с породистыми жеребцами – все для них, для мальчишек. И не только это. Образование – вот, что считалось самым главным в семействе Боткиных. Сам Конон никогда в школе не учился, о чем всегда жалел. Читать научил его приходской священник по слогам еле-еле, счет освоил он сам, работая приказчиком в лавке отца, а вот дальше дело не пошло. И всякий раз, проходя мимо книжной лавки, сердце его завистливо сжималось. Ведь кому-то доступна вся эта многовековая мудрость, но не ему. Поэтому, как только бизнес стал приносить доход, Конон первым делом нанял своим сыновьям репетиторов для подготовки к поступлению в Московский университет.
Павел учился неохотно, торговые дела волновали его больше, чем хроники давно минувших лет. Отец не настаивал, понимая, что талант купца – это особый дар, чему в университетах не научат. Дмитрий же, наоборот, оказался очень восприимчив к наукам. Быстро освоил латынь, влюбился в историю, археологию, литературу, ну а искусствоведение стало его страстью. Он часами мог разглядывать старинные гравюры, живопись голландских мастеров, православные иконы. Его критические статьи публиковались в самых уважаемых журналах, а к мнению относительно подлинности картин прислушивались все столичные антиквары.
Поговаривали, что у Дмитрия есть большая коллекция картин, но ее мало кто видел – картины висели в доме отца хаотично, там, где появлялось свободное место, и показывать их в таком виде было неловко. Мысли о музее, еще робкие и неоформленные, уже витали в голове молодого ценителя искусства. Близкий друг Дмитрия, Илья Михайлович Третьяков, был к тому времени уже известным собирателем, от него Дмитрий и заразился любовью к живописи, увлекся западноевропейским искусством. Россия о нем знала мало, и Боткин ощущал себя первооткрывателем.
Коллекционирование его захватило. Пока это были единичные, разрозненные картины, о коллекции говорить было рано. Но картин становилось все больше и больше, и места в отцовском доме уже не хватало. Так что, когда Дмитрию тактично намекнули о возможном браке с внучкой московского градоначальника, он был совсем не против. Невеста оказалась премиленькой, умненькой девчушкой и Дмитрий решил: «Женюсь!» Конон подарил молодым усадьбу рядом с Покровским монастырем.
После свадьбы Дмитрий с женой переехали в свой дом на Покровке, д. 272. Весь второй этаж этого большого и уютного особняка был отдан под галерею. Впервые в Москве демонстрировались полотна Добиньи, Коро, Курбе, Руссо, Милле… Кто бы мог предположить, что из этого выйдет!
