Buch lesen: «Ниндзя: боевое искусство»

Предисловие ко второму изданию

Дорогой читатель!

У тебя в руках – второе издание книги «Путь невидимых», посвященной одному из самых загадочных аспектов дальневосточной традиции воинских искусств – средневековому японскому искусству шпионажа ниндзюцу и его замечательным мастерам – ниндзя.

Первое издание этой книги под названием «Путь невидимых. Подлинная история ниндзюцу» увидело свет в 1997 году в минском издательстве «Харвест». С тех пор книга выдержала несколько перепечаток и бесконечное тиражирование на различных интернет-сайтах и привлекла внимание множества поклонников боевых искусств Востока, любителей военной истории и дальневосточной культуры, породив массу споров о том, насколько надежны источники автора, достаточно ли обоснованны его выводы. Кто-то восторгался невиданной прежде широтой охвата темы истории ниндзюцу, кто-то – порой справедливо, а порой безосновательно – указывал на недостатки моей работы.

Хочу сказать, что я, наверное, лучше, чем кто-либо другой, осознаю все несовершенство «Пути невидимых». Особенно сегодня, по прошествии тринадцати лет с момента выхода этой книги. Тринадцати лет, за которые мне, смею думать, удалось накопить определенный и исследовательский, и переводческий, и литературный опыт.

Недостаточно критическое отношение к источникам, несовершенство методики исследования, слабый анализ, малая историческая эрудиция… Недостатки эти имеют частью объективный, частью субъективный характер. Они связаны и с тем кругом материалов, который был доступен мне в первой половине 1990-х, и с тогдашней моей подготовленностью. Да и сама природа исторического исследования такова, что каждое новое достижение неминуемо перечеркивает (исправляет, корректирует) достижения предыдущие.

Думаю, сегодня я смог бы выполнить эту работу на гораздо более высоком уровне. Или… Не взялся бы за нее вообще! По той простой причине, что я очень хорошо осознаю теперь те колоссальные трудности, с которыми неизбежно столкнется любой автор, пожелавший создать фундаментальную научную историю ниндзюцу.

Размышляя над этим, я прихожу к выводу, что все несовершенство моей книги искупается уже тем простым фактом, что она вообще сегодня существует – как предмет для обсуждения, как отправная точка для исследовательского поиска тех профессионалов и любителей, которые пожелают пойти дальше меня в изучении этой удивительно интересной темы – истории средневекового японского искусства шпионажа.

Начав работу над подготовкой второго издания, я очень скоро отказался от идеи радикально переделать книгу, ибо это совершенно невозможно. Реальнее создать совершенно новое исследование, но на это уйдет добрый десяток лет. Поэтому я ограничился исправлением лишь самых грубых своих ошибок и опечаток, добавлением комментариев и стилистической правкой, благодаря чему, хочу надеяться, моя мысль станет более понятной читателям.

Данная книга ни в коей мере не претендует на истину в последней инстанции. Она рассчитана на массового читателя и скорее популярна, чем научна. «Подлинная история» ниндзюцу еще не написана. А потому прошу не судить меня слишком строго, а лучше – проявить самостоятельность, углубиться в тему и сделать еще хотя бы один шажок к познанию исторической истины.

В завершение хочу поблагодарить издательство «Яуза», которое согласилось переиздать «Путь невидимых» и выдержало мое бесконечное затягивание сдачи рукописи, связанное с ее редактированием.

Алексей Горбылёв

Москва, 2010 год

Введение

Средневековые японские шпионы и диверсанты ниндзя и их загадочное профессиональное искусство ниндзюцу относятся к наименее исследованным областям военной истории человечества.

История изучения этого феномена на Западе не насчитывает и пятидесяти лет. По большому счету, все началось с небольшой заметки в журнале «Ньюсуик» за 3 августа 1964 г. Автор рассказывал в ней о волне «ниндзямании», захлестнувшей Страну восходящего солнца, вкратце описывал сущность и методы ниндзюцу и представлял «последнего мастера» этого загадочного искусства – Фудзиту Сэйко. Заметка вызвала большой интерес у американских ученых. По свидетельству Ямагути Масаюки, одного из крупнейших японских специалистов в области истории ниндзюцу, в том же 1964 г. из Гарвардского и Калифорнийского университетов, а также университета г. Гонолулу, что на Гавайских островах, в Японию поступили запросы о предоставлении материалов о ниндзя.

Каковы были результаты исследований американских историков, автору книги не известно. Но именно после этой заметки, опубликованной в одном из самых влиятельных общественно-политических журналов с тиражом более 3 млн экземпляров, в США начался бум ниндзя. Спустя некоторое время он был подстегнут многочисленными кинобоевиками о японских «невидимках», авантюрными романами и многочисленными рекламными книжонками.

Спрос на информацию о ниндзя был колоссальный. И мощная американская индустрия с готовностью откликнулась на него: на прилавках специализированных магазинов появились униформа и снаряжение ниндзя, самоучители «по боевой технике воинов-теней». Свою долю пирога поспешили урвать и последние «мастера ниндзюцу», которые, как грибы после дождя, начали один за другим обнаруживаться в различных странах. Некоторые из них оказались чрезвычайно успешными и смогли создать крупные организации, объединяющие десятки тысяч поклонников по всему свету. Таковы Будзинкан, Гэмбукан, Дзинэнкан, Всемирная академия ниндзюцу Роберта Басси и другие, по сути, представляющие собой своеобразные коммерческие предприятия, занимающиеся торговлей «заморской диковинкой».

Для рекламирования «тайного искусства» широко использовались отработанные методы привлечения публики: побольше загадочности и мистики, побольше обещаний и заверений типа «наше искусство – самое древнее и эффективное», побольше необычных приемов, побольше басен о сверхвозможностях – и доверчивый «буратино» с готовностью расстается со своими золотыми.

Очень важно было подать все под «правильным соусом». Ведь средневековые приемы маскировки, беганья по лесам и физическое и психическое самоистязание в духе современного спецназа могут заинтересовать разве что молодых парней, переполняемых энергией и азартом, чудаков-любителей да профессионалов из соответствующих структур. Подлинно широкая публика к таким «забавам» равнодушна. И вправду, зачем все это «офисному планктону», рабочему или школяру? Однако «популяризаторы» ниндзюцу сумели найти приманку и для «широких народных масс». Ниндзюцу стало рекламироваться не столько как искусство шпионажа, разведки, организации и совершения диверсий, сколько как учение о достижении гармонии с окружающим миром, космосом, реализации творческого потенциала человека. Соответственно и ниндзя превратились в носителей «тайного знания», в членов «тайных кланов», озабоченных реализацией высоких религиозно-философских идеалов и гонимых за свои убеждения. Жаль только, что у этого впечатляющего мифа нет никакой реальной исторической основы, о чем пойдет речь далее…

Новая концепция рекламы быстро позволила «построить в ряды» десятки тысяч последователей во всем мире. Еще бы! Гармония с окружающим миром, духовное здоровье, реализация творческих потенций вкупе с владением неотразимыми смертоносными приемами, перед которыми бессильны все прочие единоборства, – это ли не идеал?! В то время как в других боевых искусствах Востока постепенно наметился отток «любителей», организации ниндзюцу, напротив, стали стремительно набирать вес.

Интересно, что рост интереса к ниндзюцу не слишком стимулировал активность научных изысканий. Почти все изданные к настоящему моменту вне Японии книги об этом искусстве носят исключительно популярный и рекламный характер и ни в коей мере не являются научными исследованиями. Именно поэтому мы не найдем в них ни ссылок на исторические источники, ни детального, основанного на фактах анализа, ни цитат из «секретных» наставлений.

Зато повсеместно мы будем наталкиваться на высказывания, давно ставшие штампами и при этом не имеющие под собой никакой основы. Например, из книги в книгу кочует утверждение о полном отсутствии источников по ниндзюцу, связанном со спецификой секретной деятельности ниндзя. Но так ли это?

В действительности японские источники, описывающие события XIV–XVII вв., пестрят упоминаниями о действиях ниндзя. Подчас можно найти и детальные описания операций хитроумных лазутчиков. В этом плане значимы произведения жанра «военных повестей» (гунки, гункимоно): «Хэйкэ моногатари» («Повесть о доме Тайра»)¹, «Тайхэйки» («Повесть о великом мире»)², «Ходзё годайки» («Хроника пяти поколений Ходзё»)³, «Канхассю косэн року» («Записи о давних войнах в восьми провинциях Канто»)⁴, «Сикоку гунки» («Воинская повесть острова Сикоку»)⁵ и др.

Большую ценность представляют дневники тех времен, например «Тамон-ин никки» («Дневник обители Тамон»)⁶.

Довольно полную картину организации разведки в средневековых японских армиях можно составить по дошедшим до наших дней приказам по армии. Здесь следует выделить распоряжения Като Киёмасы, главнокомандующего японского экспедиционного корпуса в Корее в конце XVI в.

Сохранились до настоящего времени и десятки наставлений по ниндзюцу, включая такие монументальные произведения, как десятитомная «энциклопедия» «Бансэнсюкай» («Десять тысяч рек собираются в море»)⁷ и «Сёнинки» («Книга об истинном ниндзюцу»)⁸.

Ценные сведения по организации, управлению и технике разведки, шпионажа и диверсий содержатся также в учебниках по военному искусству XVI–XVII вв. С ними смыкаются классические китайские трактаты по военному искусству, оказавшие серьезное влияние на формирование теории и практики ниндзюцу.

Имеется в распоряжении исследователей и несколько десятков генеалогий знаменитых семей ниндзя, служебные отчеты шпионов, составленные ими планы и карты.

Значительно хуже обстоит дело с предметами материальной культуры ниндзя. Известный знаток истории, вооружения и снаряжения средневековых японских разведчиков Нава Юмио в своей работе «Хиссё-но хэйхо ниндзюцу-но кэнкю» («Исследования по всепобеждающему военному искусству ниндзюцу») писал, что ему известны лишь три предмета, которые предположительно (!) непосредственно применялись ниндзя эпохи Токугава (1603–1867).

Несмотря на это, в современной Японии имеется, по меньшей мере, четыре учреждения, претендующих на статус музеев ниндзя. Это «музеи» в городах Ига Уэно, Конан, Кока и на горе Тогакуси в префектуре Нагано. Однако подавляющее большинство экспонатов не являются подлинниками, о чем свидетельствует отсутствие специальных каталогов, а также информационных стендов с указанием времени и места изготовления, обстоятельств приобретения музеем, размеров, материала изготовления и т. д. В частности, в экспозиции музея ниндзя в городе Конан, по информации его директора – господина Фукуи, подлинниками являются только аркебуза и комплект доспехов рядового японского пехотинца, причем ни то ни другое не является специфическим именно для ниндзя. Все остальное – имитации, изготовленные по описаниям в сохранившихся текстах XVII в., где, кстати говоря, содержится немало непроверенных теоретических разработок, заимствований из столь же теоретичных китайских трактатов и просто фантазий. Часть экспонатов изготовлена специально для «осведомленной» публики. В частности, в экспозиции музея ниндзя в городе Кока выставлен «меч ниндзя» с прямым клинком. На мой вопрос о том, откуда попало это оружие в коллекцию, гид откровенно сказал, что это имитация, причем изготовленная с учетом стереотипов большинства посетителей, несмотря на то что большинство японских исследователей истории ниндзюцу полагают, что какого-то специфического «шпионского меча» синоби-гатана, характерным отличием коего был бы прямой клинок, никогда не существовало (хотя это вовсе не означает, что в Японии никогда не использовались мечи с прямыми клинками). «Мы представляем здесь то, что рассчитывает увидеть посетитель, а не то что смогли отыскать исследователи», – нисколько не таясь, объясняет гид, хотя это сильно подмачивает авторитет «музея» как учреждения, занимающегося не только культурно-просветительской, но и в первую очередь научно-исследовательской деятельностью. Впрочем, такие вопросы волнуют только специалистов. Большинство же посетителей, приезжающих в Кока, Конан, Ига Уэно или Тогакуси с целью просто развлечься, на подобные детали не обращают никакого внимания.

Признаться, и я сам при первых посещениях музеев в Ига Уэно и Конан в 1997 г. принимал все за чистую монету. И потребовалось много времени, чтобы накопить исследовательский опыт и достичь такого уровня, при котором уже ясно осознаешь всю необходимость ставить и всерьез обсуждать проблемы подлинности артефактов, представленных в музеях.

Как представляется мне сегодня, музеи ниндзя, бесспорно являясь хорошим подспорьем в изучении истории, теории и практики ниндзюцу как своеобразные варианты исследовательского подхода, одновременно требуют крайней осторожности в обращении и могут предоставлять в том числе и ложную информацию. Во всяком случае, к их экспозициям невозможно апеллировать как к истине в последней инстанции.

Тем не менее возможности для изучения реального исторического ниндзюцу в настоящее время гораздо шире, чем утверждается в большом числе «трудов» по ниндзюцу. Это вынуждает исследователя не только доискиваться истины в источниках, но попутно еще и анализировать и ломать штампы, сложившиеся благодаря «усилиям» «популяризаторов», заинтересованных не в серьезном исследовании вопроса, а лишь только в саморекламе. И начинать приходится уже с самого понятия ниндзя.

Кто такие ниндзя?

Слово ниндзя записывается двумя иероглифами: нин (в другом прочтении синобу) – 1) выносить, терпеть, сносить; 2) скрываться, прятаться, делать что-либо тайком) – и ся (в озвонченной форме дзя; в другом прочтении моно) – человек. Существительное синоби, образованное от глагола синобу, означает: 1) тайное проникновение; 2) соглядатай, лазутчик, шпион; 3) кража.

Слово ниндзя появилось лишь в ХХ в. Ранее его эквивалентом было иное прочтение тех же иероглифов – синоби-но моно, буквально «скрывающийся человек», «проникающий тайно человек». Так в Японии начиная с XIV в. называли лазутчиков.

Во многих работах по истории ниндзюцу можно встретить анализ взаимоотношения составных частей иероглифа нин с целью показать некое скрытое и при этом якобы изначальное философское значение слова ниндзя. Так, этот иероглиф интерпретируют, например, как «сердце контролирует и направляет оружие» (нижняя часть иероглифа нин представляет собой иероглиф «сердце», а верхняя – «клинок»). Однако думается, что это не более чем позднейшие интерпретации и гимнастика ума. Подтверждается это тем, что задолго до того, как в Японии шпионов стали называть синоби, в японском языке уже существовали многочисленные производные от глагола синобу слова со вполне «шпионскими» значениями: синобиёру – подкрадываться; синобииру – тайно проникать куда-либо; синобиаруку – ходить крадучись; синобисугата-дэ – переодевшись, инкогнито, под чужим именем; синобиаси-дэ – на цыпочках, тихонько и т. д.

Иероглифическое написание слова ниндзюцу

Синоби был далеко не единственный термин для обозначения представителей шпионской профессии. В источниках мы встречаем упоминания о кандзя («шпион», дословно – «человек, [проникающий через] отверстие»), тёдзя («шпион»), камари («пригибающийся»), укамибито («вызнающий человек»), суппа («волны на воде», «проникающие [куда-либо] волны»), сэппа (то же), раппа («мятежные волны»), топпа («бьющие волны»), монокики («слушающие»), тоомэ («далеко видящие»), мицумоно («тройные люди», «растраивающиеся люди»), дацуко («похитители слов»), кёдан («[подслушивающие] болтовню за угощением»), яма-кугури («подлезающие под гору»), куса («[прячущиеся в] траве») и т. д.

Общую характеристику синоби-но моно, их предназначения и использования мы находим в таком авторитетном источнике, как «Букэ мёмокусё» («Термины самурайских родов»)⁹: «Синоби-но моно выполняют различные шпионские задания. Их называют еще кандзя или тёдзя. Служба их заключается в том, чтобы тайно проникать в чужие провинции и изучать обстановку во вражеском стане или по временам, замешавшись среди врагов, вызнавать их слабые места. Проникнув во вражеский лагерь, они устраивают поджоги и убивают вражеских воинов. Во многих случаях используются эти синоби. Называют их также моно-кики («подслушивающие»), синоби-мэцукэ («тайные агенты, цепляющие к глазам») и т. д. Все это одна сторона их службы. Если с самого начала служебные обязанности синоби-но моно не оговорены, то нет таких заданий, которые бы им не поручали. Служат в качестве синоби простолюдины, асигару (воины низшего ранга), досин (полицейские низшего ранга), раппа, сэппа и т. д.».

Сходную характеристику применительно к синоби из владений прославленного полководца Уэсуги Кэнсин (Кагэтора) мы находим в «Этиго гунки» («Воинская повесть провинции Этиго»)¹⁰ (глава «О том, как Кагэтора послал армию к границе провинции Эттю и о возвращении ее в лагерь без боя»): «В 5-й день 10-й луны того же года (1548) Уэсуги Кагэтора назначил кикимоно-яку – «подслушивающими» – семерых своих ближних слуг. Троих он послал в провинцию Каи, а остальные четверо поселились в провинциях Эттю, Ното и Кага. Кикимоно-яку – это такой вид служащих, которых называют еще синоби-но моно, мэцукэ или ёкомэ («смотрящие искоса»). Они ежедневно докладывают о делах управления правителей других провинций, о поступках их чиновников и даже об обычаях простонародья. От них получают драгоценные знания о хороших и дурных делах других провинций».

Картину могут дополнить сведения, которые мы находим в историческом сочинении середины XV в. «Ноти кагами» («Позднейшее зерцало»): «Что касается синоби-но моно, то говорят, что происходят они из провинций Ига и Кога и с легкостью тайно проникают во вражеские замки. Они соблюдают тайну и известны лишь под псевдонимами. В Западной стране (т. е. в Китае) их называют сайсаку. А стратеги зовут их кагимоно-хики («вынюхивающие и подслушивающие»)».

Анализ этих цитат показывает, что синоби-но моно могли происходить из разных социальных слоев. Это могли быть самураи, порой из знатных родов, горные отшельники ямабуси, буддийские монахи-воины сохэй, разбойники «гор и полей», дзи-дзамураи, воры… Кого только среди них не было! Объединяли же их, во-первых, те специфические функции, которые они выполняли в японских средневековых армиях – все они были тайными агентами, шпионами, разведчиками, а во-вторых, владение необходимыми для выполнения этих функций навыками – методами сбора разведывательной информации, легендирования, организации диверсий и тайных убийств и т. д. Характерно при этом, что «Ноти кагами» проводит параллель с китайскими шпионами.

Все это в корне подрывает представление о ниндзя как особой «касте отверженных», каких-то «тайных кланах», растиражированное в популярных изданиях. Кстати сказать, само выражение «тайный клан» выглядит довольно нелепым. Ведь слово «клан» в русском языке имеет значение «род, родовая община». А посему возникает законный вопрос: могут ли род или семья быть «тайными»?

Представление о ниндзя как о неких «тайных кланах» своим происхождением обязано тому факту, что в Японии на определенном этапе ее исторического развития появились семьи, из поколения в поколение зарабатывавшие на жизнь сбором и торговлей разведывательной информацией, поставкой профессиональных шпионов и диверсантов противоборствующим феодалам. Речь идет о нескольких десятках семей мелких феодалов (госи) из провинции Ига и из уезда Кога провинции Оми. Шпионаж был для них таким же бизнесом, как для других, например, торговля горшками – разница была только в товаре. О том же, какие обстоятельства привели к тому, что эти семьи начали заниматься столь необычным «бизнесом», будет подробно говориться в тексте книги.

О школах ниндзюцу

В литературе по ниндзюцу имеет место дикая путаница в том, что означает слово «школа ниндзюцу». Так, автор одной статьи на двух страницах одним и тем же выражением «школа ниндзюцу» умудрился обозначить четыре совершенно разных явления, для каждого из которых в японском языке есть свой термин. Отчасти это связано с чрезвычайной широтой русского «школа», но главная проблема – непонимание сущности предмета обсуждения.

Итак, русским выражением «школа ниндзюцу» в публикациях зачастую обозначают:

1) техническую традицию, обладающую теоретическим обоснованием и стабильным регламентированным арсеналом технических средств; в Японии такие школы принято обозначать термином рюги (европейский аналог, например, импрессионистская школа живописи), причем элементы «Знания» рюги, как правило, фиксируются в специальных «каталогах» (мокуроку);

2) место, где проходят тренировки в воинском искусстве, японский термин – додзё;

3) тайную организацию, занимающуюся шпионажем и располагающую агентурной сетью, японский термин – химицу сосики, досл. «тайная организация»;

4) семью (клан), занимающуюся шпионажем и культивирующую рю ниндзюцу; японский термин – нинкэ, досл. семья ниндзя.

Очевидно, что ни рюги, ни додзё в исторических событиях как таковые участвовать не могут, ибо первое есть чистое знание, а второе – строение. Неверно и называть «школой» тайную организацию или семью, практикующую ниндзюцу. Важно также отметить, что между нинкэ и химицу сосики ни в коем случае нельзя ставить знак равенства, так как несколько семей, практиковавших ниндзюцу, могли входить в одну и ту же секретную организацию, а секретные организации могли создаваться японскими феодальными владыками – даймё из своих собственных самураев без привлечения членов нинкэ.