Крещённые небом. Издание второе

От пехлеца до святого креста

Майор СОЛОВОВ Владимир Викторович (1963–1995)

Этот бой стал самым тяжёлым испытанием для «Альфы» в истории новой России. И не только по рекордному числу потерь. Спецоперация в Будённовске в июне 1995 года обнажила множество проблем в руководстве как собственно подразделением, так и страной в целом. В результате перед спецназовцами была поставлена задача, выполнение которой означало уничтожение и самой группы «А», и смерть почти всех заложников – а их в больнице, которую захватил отряд Шамиля Басаева, было около двух тысяч. Лишь случайное стечение обстоятельств – которое некоторые даже внутри подразделения считают промыслом Божьим – позволило избежать ещё бóльших жертв.

Тогда не удалось уничтожить банду и освободить всех заложников, но жертвы оказались не напрасны: Басаев пошёл на уступки, сняв политические требования и отпустив женщин с детьми.

В тот день «Альфа» потеряла троих офицеров, чего прежде не случалось за всю её историю. Один из них – майор Владимир Соловов, чья «тройка» в первые минуты боя оказалась ближе других к зданию больницы. Застигнутый ураганным огнём, он остался на поле боя, прикрывая отход тех, кто был позади. До своего тридцать второго дня рождения он не дожил десять дней…

Рождённый на земле богатырей

Будущий герой Будённовска появился на свет на рязанщине – земле, давшей России много славных сыновей. Среди них и былинные персонажи, такие как Добрыня Никитич и Евпатий Коловрат, и герои недавних сражений, среди которых знаменитый генерал Скобелев, освободивший Болгарию от турецкого ига, а также 500 георгиевских кавалеров, 300 Героев Советского Союза и Героев России, 42 полных кавалера ордена Славы. Да и Николай Макаров, создатель всемирно известного пистолета ПМ, авиационной пушки АМ-23 и других образцов вооружения – тоже родом из этих мест.

Рязанцы спокон веков воевали: сначала против кочевников с юга и с востока, затем – против орды, а в новой истории становились на защиту России от западных завоевателей – поляков, французов, англичан. Немало их полегло и в борьбе с фашистскими захватчиками.

Владимир родился 27 июня 1963 года в селе Муравлянка Сараевского района Рязанской области. Фамилию Соловов тут носят многие. Его отец, Виктор Архипович, – коренной муравлянин. После школы он пошёл учиться в авиационное военное училище, но после того как оно было расформировано, поступил в Сельскохозяйственный институт. После его окончания по распределению его направили в село Пехлец Кораблинского района Рязанской области, что в сотне километров от Муравлянки. К тому времени он был женат на Марии Григорьевне, с которой они счастливо прожили долгие годы.

Супруги вместе работали в межрегиональной «Сельхозтехнике», Виктор Архипович возглавлял электроцех. После горбачёвской перестройки, когда наступили тяжёлые времена, он наладил в цеху выпуск спецодежды, обеспечив работой многих односельчан.

Село Пехлец – очень древнее, ещё в 14 веке здесь был основан монастырь. На этих землях располагался пограничный с Диким полем Пехлецкий стан, упоминаемый ещё в платёжных книгах 16 века. Село стоит на живописной реке Ранова, отсюда к югу простирается плодородный чернозём. Село немаленькое: за годы Великой Отечественной войны отсюда на фронт ушло около тысячи местных жителей, двести из них не вернулись домой. А сегодня Пехлец получил известность благодаря офицеру «Альфы», участнику другой войны – с международным терроризмом.

У Андрея Платошкина, местного поэта и музыканта, есть такие строки^[24]:

 
Эту песню вам спою я Про рязанские края,
Где на Ранове хрустальной Деревенька есть одна,
Где родник и сад вишнёвый,
Где над речкой школа есть,
Где златых хлебов раздолье,
Где озёра есть и лес.
Это древнее селенье,
Это мой родной Пехлец.
Здесь девчата загляденье,
Каждый парень молодец.
Хлебных нив поля без края.
Здесь в чести крестьянский труд —
И вкуснее каравая Вам нигде не испекут.
Златоглавый, православный – Храм на берегу стоит.
Крест его на зорьке ранней Словно по небу летит.
Здесь у памятника павшим
Память чтим своих отцов.
Здесь и школа, где учился Наш Володя Соловов.
Это русское селенье,
Это наш отцовский кров.
Здесь природа загляденье.
Здесь без края ширь лугов.
Это малая Отчизна, Где родился я и рос,
Где с любовью повстречался Средь есенинских берёз.
 

Ещё во время учёбы в школе Володя проявил себя как настоящий лидер: активно участвовал во всех сборах и спартакиадах, местных и областных. Его избрали секретарём комсомольской организации школы. Он рано начал трудиться: с восьмого класса сел за штурвал комбайна. Но ещё в детстве он решил стать военным.

Свою мечту он начал воплощать в жизнь, поступив в Коломенское высшее артиллерийское командное училище имени Октябрьской революции, где вскоре стал получать престижную Ленинскую стипендию за выдающиеся успехи в учёбе. В это время он познакомился со своей женой Татьяной, и в 1984 году у них родился первенец – Максим. В том же году, окончив училище с золотой медалью, лейтенант Соловов был распределён в 27-ю отдельную гвардейскую мотострелковую Севастопольскую Краснознамённую бригаду имени 60-летия СССР, дислоцированную в подмосковном посёлке Мосрентген. Дочь Катя родилась четыре года спустя уже в Москве.

Когда в феврале 1989 года советские войска вывели из Афганистана, более сотни военнослужащих пополнили ряды 27-й бригады. Эти солдаты и офицеры, многие из которых были награждены боевыми орденами и медалями, стали примером для многих гвардейцев. Не стал исключением и Владимир Соловов.

Летом 1990 года постановлением Совмина СССР 27-я гв. ОМСБр придавалась КГБ СССР как 27-я отдельная гвардейская мотострелковая бригада специального назначения (27-я гв. ОМСБр СпН). Когда в августе 1991 года был создан ГКЧП, военнослужащие бригады оказались в эпицентре событий. С 19 по 21 августа они охраняли Кремль и другие важные государственные объекты вблизи Манежной площади. После провала ГКЧП над бригадой нависла угроза расформирования. Тогда командиру удалось отстоять соединение, но указом президента СССР Горбачёва от 27 августа 1991 года 27-я ОМСБр СпН была выведена из состава войск специального назначения КГБ СССР и возвращена в состав войск Московского военного округа.

Вскоре, после восьми лет безупречной службы, Соловов – тогда уже в звании капитана – решил перейти в Управление «А», где уже проходил службу один из его бывших сослуживцев. Рекомендации у него были отличные, и, рассмотрев личное дело кандидата, руководство Управления приняло решение сразу назначить его на должность заместителя начальника отделения, которым руководил Юрий Дёмин.

Владимир пришёл в подразделение в самое сложное время. Тогда многие офицеры покидали «Альфу», которая вместе со страной переживала тяжёлые времена. Зарплаты задерживали, экипировку приходилось приобретать за свой счёт, а работы становилось всё больше – причём совсем не такой, к какой их готовили. На рубеже 90-х приходилось гасить локальные конфликты в союзных республиках, а в октябре 1993 года конфликт между ветвями власти разразился в Москве. Тогда «Альфа» сыграла ключевую роль в мирном разрешении ситуации, предотвратив большие жертвы и обеспечив безопасность защитников Белого дома, хоть и ценой жизни одного из своих офицеров^[35]. Отделение Юрия Дёмина, где был Владимир Соловов, тоже принимало участие в тех событиях.

После провозглашения Россией независимости «парад суверенитетов», который привёл к распаду СССР, стал разрушать и её. Ярко запылала новая горячая точка – Северный Кавказ. С начала 1990-х сотрудникам «Альфы» не раз приходилось выезжать в командировки в этот регион, в том числе и с целью освобождения заложников. Независимая Ичкерия стала зоной «теневого бизнеса», где бесследно пропадали грузы, деньги, люди… Участились вооружённые нападения на близлежащих территориях. Тогда это ещё был, в основном, откровенный бандитизм, но по своей жестокости и масштабам он уже напоминал терроризм. Так, 26 мая 1994 года в районе селения Кинжал четверо вооружённых чеченцев захватили рейсовый автобус, следовавший по маршруту Владикавказ – Ставрополь, и потребовали предоставить им 10 миллионов долларов, оружие и вертолёт. В заложниках оказались около 30 человек. Благодаря усилиям «альфовцев» на следующий день террористы были задержаны на территории Чечни, никто из заложников не пострадал. Участвовал в той операции и майор Владимир Соловов.

Такие нападения повторялись регулярно. Менялись только имена бандитов, число заложников и требуемые суммы. И ещё – исход операции. Не всегда удавалось спасти жизни всех заложников. Было ясно, что долго так продолжаться не может.

Началась подготовка к первой чеченской кампании. Командировки на Северный Кавказ следовали одна за другой. Подразделению приходилось выполнять множество задач. В частности, в конце 1994 года в Моздоке Дёмину и Соловову вместе с личным составом отделения поручили охранять спецпоезд, в котором находились министр обороны Павел Грачёв и глава МВД Виктор Ерин. Тогда Герой Советского Союза генерал-майор Геннадий Николаевич Зайцев высоко оценил проделанную ими работу.

Соловов поступил в Академию ФСБ, но получить второе высшее военное образование ему было не суждено.

Ставрополис, Святой Крест, Прикумск, Будённовск

На месте этого тихого городка на реке Куме когда-то было греческое поселение – Ставрополис, «город креста». Именно оно дало название русской крепости Святого Креста, основанной Петром I в низовьях Терека в 1722 году, да и всему Ставрополью. В крепости был сосредоточен значительный гарнизон – более 1300 человек и 24 пушки. Но после подписания Гянджинского договора между Россией и Персией, одним из условий которого был вывод российских войск за Терек, крепость была срыта, разрушены церкви и дома горожан. Позже тут, в местечке Старые Маджары, жили переселенцы из Саратовской губернии, а в конце 18 века возникло армянское торгово-ремесленное поселение, которое по жалованной грамоте Павла I в 1799 году получило статус города Святой Крест.

Небесным покровителем города считается князь Михаил Тверской, племянник Александра Невского, замученный в Орде ханом Узбеком и причисленный в 16 веке к лику святых. Когда слуги и московские бояре везли из Орды в Тверь гроб с телом князя, они остановились на ночёвку в Маджарах. Местные купцы хотели поставить гроб в церкви, укрыв его дорогими тканями, но московские бояре, опасаясь гнева хана Узбека, поместили его в хлеву. Ночью из хлева просиял огненный столп в виде креста. На этом месте, на развалинах хазарского Маджара, в конце 19-го столетия был возведён Мамай-Маджарский Воскресенский мужской монастырь. В начале 1930-х годов его Преображенский собор был разобран на кирпичи, из которых затем выстроили первый корпус будущей районной больницы, где и развернулись трагические события лета 1995 года.

Новая власть в 1921 году переименовала Святой Крест в Прикумск, а в 1935 году – в Будённовск. Позже город ещё дважды менял имя, сначала опять на Прикумск, потом вновь на Будённовск. Но в современной России мало кто знал не только его перипетиях, но и о самом существовании этого городка, пока там не случилась трагедия, которая потрясла всю страну.

Жаркое лето 1995-го

Шла к концу Первая чеченская. Тогда ещё никто не предполагал, что будет и вторая и что ещё много лет кровь будет литься и в Чечне, и по всей России. Наоборот, казалось, что дудаевские отряды, зажатые в горах, уже не смогут долго сопротивляться федеральным войскам, а угрозы лидеров боевиков рассчитаны лишь на психологическое воздействие.

Но нет, всё оказалось куда серьёзнее. Шамиль Басаев, у которого уже был успешный опыт политического терроризма^[36], решил перенести войну из Чечни в Россию, атаковать её изнутри мобильным, хорошо вооружённым и подготовленным отрядом.

Четырнадцатого июня 1995 года почти две сотни бандитов на трёх армейских КаМАЗах в сопровождении «шестёрки», раскрашенной под милицейский автомобиль, пересекли границу Ставропольского края. По некоторым данным, они направлялись в Минеральные Воды, где планировали разделиться: одна группа захватывала самолёт в аэропорту, другая освобождала единомышленников из пересыльной тюрьмы «Белый лебедь» в Пятигорске (ныне СИЗО № 2). Как не раз заявлял Басаев, в том числе перед своими бойцами, при удачном стечении обстоятельств они планировали добраться до Москвы. При неудачном – воевать, где придётся.

Около полудня колонну остановили у милицейского поста на выезде из Будённовска для проверки документов. У бандитов была заготовлена легенда: дескать, везут «груз 200» – убитых российских солдат. Такие машины обычно не досматривали. Но милиционеры не пропустили колонну, а сопроводили её к городскому ОВД. Там и начался неравный бой.

Бандиты захватили первый этаж ОВД, но наверх пробиться не смогли: оставшиеся в живых милиционеры оказали ожесточённое сопротивление. Отряд рассыпался по городу, расстреливая прохожих и автомобили, врываясь в дома и учреждения. Басаевцы захватывали жителей и сгоняли их на площадь в центре города. Туда же подогнали бензовоз, угрожая взорвать его при неповиновении. Солнце палило нещадно, некоторые заложники теряли сознание.

Узнав о том, что в городе идёт стрельба, командир вертолётной части, дислоцированной неподалёку, отправил в Будённовск группу офицеров. Но что может горстка людей с пистолетами против мотострелковой роты, вооружённой автоматами, пулемётами и гранатомётами? Часть офицеров погибла на месте, части удалось выбраться из города, а нескольких тяжелораненых местные жители отвезли в больницу, ещё на зная, что вскоре она станет самым опасным местом в городе.

Захваченных военных и милиционеров бандиты сразу расстреляли. А ближе к вечеру огромную колонну повели к больнице: старое здание с толстыми кирпичными стенами как нельзя лучше подходило для длительной обороны. Там у всех проверили документы и отобрали ещё несколько человек для расправы.

Поздно вечером того же дня в Будённовск прибыли сотрудники «Альфы» из Москвы и Краснодара, всего около 130 человек. К тому времени периметр города был полностью блокирован частями Минобороны и внутренних войск. В самом Будённовске уже находился отряд «Русь», подразделения ГРУ, ростовский СОБР. Из столицы прибыла группа спецназначения МВД «Вега».

После прибытия «альфовцам» было поручено блокировать больницу, чтобы предотвратить возможные вылазки боевиков. Информации о числе заложников, бандитов и их вооружении не было даже приблизительной. Она появилась только на следующий день, когда Басаев через врачей передал свои требования и пригласил журналистов для интервью.

Судя по ней, в больнице находилось от двух до трёх тысяч заложников, а боевиков было около двух сотен, причём вооружены они были как лёгким, так и тяжёлым стрелковым оружием, подствольными гранатомётами, ручными гранатами, ручными противотанковыми гранатомётами и даже одним станковым гранатомётом. И, судя по обилию стреляных гильз, разбросанных по всему городу, недостатка в боеприпасах не испытывали.

Но в такой расклад было трудно поверить. В полученных данных сомневались даже прибывшие на место высокие чины – руководитель ФСК Сергей Степашин и министр внутренних дел Виктор Ерин (последний был назначен ответственным за операцию). Непосредственное руководство подразделениями было возложено на замминистра МВД Михаила Егорова. Начальник Главного управления охраны Михаил Барсуков, в ведении которого находилась «Альфа», готовился к отъезду в Галифакс вместе с президентом Ельциным. Отказываться от встречи с заокеанским «другом Биллом» из-за трагедии в Будённовске Борис Ельцин не стал. Таким образом, «Альфа» оказалась в подчинении «чужого» ведомства, и это, по-видимому, тоже сыграло свою роль в ходе принятия решений.

Александр Михайлов^[37]:

– Прибыв в Будённовск, наше подразделение проследовало до Управления внутренних дел. Проезжая по улицам, мы поняли, что в городе была настоящая война: тут и там догорали дома, машины; асфальт и строения были густо испещрены отметинами от пуль и взрывов гранат. Войдя на территорию УВД, мы, руководители отделов и отделений, увидели тела убитых милиционеров, которые мужественно защищали своё Управление. Во дворе валялись и тела нескольких «чехов». Лестничные марши, стены коридоров и кабинетов, – всё было в следах от осколков гранат и пуль. Здесь был жестокий бой. Там мы и узнали, что чеченцы захватили больницу и большое количество заложников.

Через некоторое время мне и моему отделению была поставлена задача: организовать блокпост и перекрыть направление, ведущее в населённый пункт, на случай прорыва банды Басаева. Толком никто не назвал ни её численности, ни вооружения. Также ничего не было известно о замыслах террористов. И сейчас непонятно, почему мы двое с половиной суток выполняли функции милиции и армии – вместо того, чтобы активно готовиться к штурму, проводить рекогносцировку. Короче, заниматься изучением объекта.

Одно отрадно – как тепло, дружелюбно нас приняло местное население, когда прибыв на место, мы начали проводить работы по возведению и укреплению блокпоста. Узнав, что у нас практически нет питания, народ стал делиться с нами продуктами, старались нас разговорить, выражали надежду, что мы их защитим^[32].

Юрий Дёмин^[38]:

– После одного из мероприятий, где-то в 4 часа утра, нас окружила большая группа местных женщин, журналистов. Все пытались выяснить, как будет развиваться ситуация, будет ли штурм? На что Ерин чётко и ясно сказал, что штурма в ближайшее время не будет. Один из корреспондентов вдруг говорит: «Товарищ министр, как же так, а вот Ельцин сказал, что штурм будет». Ответом была минутная пауза. Ерину нужно было сообразить, что же такое произошло. Для него, очевидно, это было полной неожиданностью, и после паузы он сказал: «Что я могу ответить? Как президент сказал, так и будет»^[34].

Приказано умереть

Учитывая силы боевиков и огромное число заложников, вопрос о штурме поначалу рассматривался чисто теоретически. В штабе «Альфы» подсчитали, что потери среди личного состава на подходе к зданию составят до 32 %, при входе в объект штурма – до 10 %, при движении в здании – до 30 %. Всего – до 72 %. Практически это означало уничтожение подразделения как боевой единицы. Потери среди заложников в случае штурма оценивались в 90 %. Это противоречило всем принципам работы антитеррористического подразделения, поэтому было ясно, что необходимо искать другое решение^[39]. Но перед отъездом Борис Ельцин приказывает штурмовать, и в оперативном штабе, несмотря на позицию руководства «Альфы», готовы слепо выполнить приказ.

При этом не было предоставлено ни поэтажного плана здания, не было проведено ни одной тренировки, не было и даже достаточного количества спецсредств и боеприпасов, равно как и бронетехники для поддержки. Не было даже единой радиосвязи: «Альфа» пользовалась своей, закрытой связью, оперштаб и подразделения МВД и МО – обычными рациями, которые прослушивали боевики. С боеприпасами по своей личной инициативе помог командир «Веги» Сергей Лысюк, бронетехнику пообещали военные. Но обещания, как потом оказалось, остались обещаниями. Взаимодействия не получилось.

Александр Репин^[40]:

– В городе работал штаб. <…> Мы периодически туда давали информацию. Шла планомерная работа. Было общение Басаева с представителями штаба. Мы уже формировали рабочие группы, рисовали план-схемы. В частности, мой Второй отдел шёл со стороны хирургического корпуса. Снайперские группы были со стороны детского сада и хирургического корпуса.

<…> Бойцы все были настроены решительно, но прекрасно понимали исключительную сложность ситуации. Особенно когда узнали, какое вооружение имеется у банды Басаева и что они провели частичное минирование объекта, какое количество больных, рожениц находится в этой больнице.

Как в таких условиях освободить заложников и уничтожить террористов? Постоянно ведя рекогносцировку, изучая местность, изучая полученную информацию, мы были склонны к тому, что как-то надо склонить террористов отказаться от их намерений.

Проблемный момент – связь! У нас в подразделении были отработаны связи между своими отделами, оперативными группами, отделениями и так далее. Но с другими подразделениями такой слаженности не было. Как оказалось, связь в этой операции оказалась слабым звеном^[34].

Александр Гусев^[41]:

– Мы пытались объяснить руководству, что нельзя штурмовать больницу, говорили о последствиях – сколько может погибнуть людей. Представили расчёт сил и средств, спрогнозировали возможные потери сотрудников спецназа и, главным образом, среди заложников. Вообще штурм больницы, в которой двести террористов удерживают две тысячи человек, трудно спрогнозировать. Тем более у нас появились данные – и они подтвердились, – что террористы заминировали основное здание. Для этого они использовали взрывчатку и баллоны с кислородом, которого было навалом в больнице^[34].

Александр Репин:

– Уже в конце операции, когда террористы готовились к выезду в Ичкерию, несколько офицеров «Альфы» в форме сотрудников МЧС прошли в больницу и проверили, оставили ли басаевцы на прощание смертоносные «сюрпризы». В нескольких местах пришлось убирать взрывчатку^[34].

Александр Михайлов:

– В течение этих суток мы собирались в штабе и разрабатывали план штурма. Достали схему больницы, посмотрели, что и как. Покачали головой… Здание старой постройки, мощное, расположено буквой «Т». Толстые стены, решётки… Настоящий укрепрайон. Да и подобраться до окон первого этажа не так просто, хотя в тридцати метрах от больницы находились гаражи и котельная. Вот и все прикрытия! Но как пройти эти злосчастные три десятка метров? Бежать, ползком… на пулемёты? Вот и «чешем репу»^[32].

Сергей Поляков^[42]:

– Шестнадцатого июня после обеда <…> нам сообщили, что вечером руководитель операции Виктор Фёдорович Ерин и наше руководство хотят встретиться с личным составом. Мы понимали, зачем. <…> Мы <…> подготовили записку для руководства операцией. Мы указали, что там много басаевцев, что они хорошо вооружены, имеют всё необходимое, подготовили здание к обороне. Мы не говорили, что отказываемся <выполнить приказ>, просто высказали свои соображения. Было понятно, что на такой риск руководитель операции не должен идти. Нет смысла проводить такую операцию. Проще поднять авиацию, и то, может быть, живых больше останется. Как потом выяснилось, здание было подготовлено к подрыву, и если бы мы вошли, и сами подорвались бы, и всех заложников там потеряли бы.

<Но вечером> никто из руководства так и не приехал. Мы собрали личный состав, понимая, что если какая-то команда будет, пусть люди отдохнут. Они двое суток фактически не спали. По отделам мы провели небольшие учения, где рассказали, что, по всей видимости, нам предстоит штурмовать больницу. Гранаты применять не имеем права, потому что журналисты, которые ходили в больницу, видели, что в каждой палате люди сидят и стоят, как селёдки в бочке.

Где-то около девяти вечера нам позвонили и сказали, что приедет начальник штаба операции, первый заместитель главы МВД генерал-полковник Михаил Егоров. К сожалению, другие руководители операции, кроме нашего руководства, так и не прибыли. С другой стороны, ничего бы не изменилось, потому что приказ уже прошёл, решение было принято.

Когда он приехал к нам, было около полуночи. Он попытался нас немножко строить, но мы ему дали понять, что строить нас не надо. Он начал с того, что получен приказ президента на освобождение заложников силовым путём, «вы – одно из самых подготовленных подразделений в России, у вас большой опыт, мы уверены, что вы успешно справитесь с задачей». Мы ещё раз переспросили, есть ли такой приказ. Руководитель нашего подразделения подтвердил, что приказ такой есть. К тому времени, как он приехал, люди уже уснули. Он сказал, что штурм намечается на четыре утра. Мы сразу сказали, что это не подготовка к такой масштабной операции. Мы не провели рекогносцировку^[9].

Руководство спецподразделения отдавало себе отчёт, что отказаться выполнить этот самоубийственный приказ не удастся. Ещё памятен был октябрь 1993-го, когда тот же человек отдал «Альфе» тот же приказ: идти на штурм здания. Только в здании Верховного Совета находились не боевики, а оппозиционный президенту парламент Российской Федерации. Тогда подразделение освободило здание без единого выстрела и вывела людей под свои гарантии безопасности. Но все понимали, что Ельцин хотел совсем другого штурма. Офицеры Группы знали, что повторного своеволия им не простят. Возможно, этот «бросок на амбразуры» стал удобным поводом для власти свести счёты: если подразделение каким-то чудом выполнит приказ, оно физически перестанет существовать, если не выполнит – потеряет авторитет. В этом раскладе не учитывались только судьбы тех, кто уже несколько дней находился в больнице под дулами автоматов. И чьи родственники выступали у здания ОВД, где заседал штаб, против силового решения ситуации.

Для сравнения: подготовка к освобождению заложников в Лиме^[43] длилась около полугода, при этом к началу штурма в здании находились полтора десятка террористов и семьдесят заложников. В Будённовске генералы, подгоняемые Ельциным, объявили о штурме за несколько часов до него; этого времени не хватило даже для полноценного отдыха.

Александр Михайлов:

– Высокие чины в лице Ерина, Степашина, Егорова, едва прибыв на место, даже не встретились с нами, не обсудили проблемы штурма больницы, не выслушали предложения профессионалов, а сразу поставили задачу – «Вперёд на Шепетовку!» Не имея поэтажного плана здания, используя в качестве карты аэрофотоснимок, сделанный вертолётчиками с птичьего полёта, они всё решили за руководство штурмующего подразделения. Как жаль, что высшее руководство государства поручило проведение этой сложнейшей операции ни хрена не понимающим господам в «енеральских» погонах, для которых человеческая жизнь – ничто…^[32]

Александр Гусев:

– Я во многом понимаю и решение Ельцина <…>. Обстановка выходила из-под контроля. Город маленький, и почти у каждого жителя находился в заложниках близкий. Этот факт мог привести к тому, что люди сами бы пошли освобождать родственников. Я также уверен и в том, что мы смогли бы достойно завершить операцию… если бы не было принято решение выпустить террористов. Относительно благополучный исход налёта на Будённовск подтолкнул Радуева на совершение подобной же акции в январе 1996-го^[28].

Шестнадцатого июня во второй половине дня «Альфу» отвели с блоков, чтобы дать людям поесть и помыться перед боем. Разместили в школьном спортзале. Командиры, построив личный состав, объявили: «Завтра мы идём на смерть и большинство из стоящих здесь, возможно, погибнут. Тот, кто не готов, может выйти из строя. Никаких претензий к нему не будет». Никто не сдвинулся с места.

Юрий Дёмин:

– Наше нахождение на блокпосту уже было нецелесообразно. Прислали замену – бойцов внутренних войск, а мы приехали в расположение нашего подразделения, в здание школы.

Была чётко поставлена задача, с какой стороны и какое отделение идёт. Теперь нужно было всё конкретизировать. В составе 2-го отделения мы с Матовниковым^[44] провели боевой расчёт: каждый сотрудник знал, куда он должен направляться, в какое окно проникать, через какую дверь проходить; кто будет возглавлять при выдвижении.

Боевой дозор возглавил Владимир Соловов, вместе с ним – Руденко и Литвинчук. Остальные уже должны были идти за ними, выстроившись в боевую колонну. Каждый понимал, что вести активный боевой контакт просто невозможно, поскольку все коридоры и все помещения забиты заложниками. Любой ближний бой мог привести к большим жертвам. С собой мы решили не брать много боеприпасов, чтобы не перегрузиться и не потерять в быстроте движения.

Лично я должен был идти за боевым дозором и руководить действиями подразделения уже при подходе к зданию. Наша беда заключалась в том, что место, от которого предстояло выдвигаться, мы не знали, не видели. Ночью, конечно, можно было спокойно занять боевые позиции и потому уже вести совершенно другой бой.

Перед штурмом была дана команда: два часа отдыха, а на рассвете атаковать. Никто из нас реально не представлял, как это может произойти. Ситуация предельно серьёзная! Насколько я знаю, в мировой практике подобного не случалось, чтобы захватывали по две-три тысячи человек и порядка двухсот боевиков их удерживали в таком непростом здании, как больница.

В тот период, когда мы охраняли Ерина, узнали, что внизу здания установлены баллоны с кислородом и они заминированы. Басаев находится непосредственно там, то есть в любой момент он приводит взрывное устройство в действие и вся больница взлетает на воздух.

Впрочем, если бы основной целью являлось проведение акта с большим количеством жертв, то тогда не надо захватывать заложников. Загнали бы всех в больницу, заминировали, нажали на кнопку и – всё! Но поскольку этого не произошло, а шёл уже третий день, то стало ясно: нет, не тот случай. А значит, у нас есть определённые шансы освободить заложников. С какими потерями это будет осуществлено, этого, естественно, никто не мог просчитать. Каждый мысленно представлял, что он идёт с открытой грудью на амбразуру^[36].

Вкратце план был таков: часть «альфовцев» обеспечивает огневое прикрытие, в то время как другая по штурмовым лестницам забирается в окна первого этажа. Дальше предстояло действовать по обстановке. Ключ к успеху операции заключался в её внезапности. Но её обеспечить не удалось.

Александр Гусев:

– У террористов имелись пособники вне стен больницы. Они-то и сообщили, что спецназ выходит на исходные рубежи^[45]. Кроме того, подвели врачи скорой помощи, которые стали по прямой связи предупреждать своих коллег, чтобы те были готовы к приёму большого числа раненых. Ещё одно обстоятельство было не в нашу пользу. Террористы расставили по территории больницы «растяжки», и потребовалось время, чтобы их ликвидировать.

С большой натяжкой можно назвать эту операцию «специальной». По сути, общевойсковой бой. Единственное отличие – присутствие большого числа заложников из числа мирных граждан. Отсюда скованность в наших действиях, многие ограничения, включая применение тяжёлого вооружения. Самое страшное, что не существовало необходимого взаимодействия между силовыми структурами, каждое ведомство пыталось сохранить своих людей и технику^[34].

Под кинжальным огнём

Александр Михайлов:

– С третьего на четвёртый день с блокпоста нас перевели в здание школы-интерната. Там мы помылись и улеглись чуть-чуть поспать, потому что за двое суток, находясь на блоке, почти не прикорнули. В час ночи меня вызвали в штаб. Там уже находился начальник нашего отдела Володя Тарасенко и начальник штаба Группы полковник Анатолий Николаевич Савельев, который сказал: «Буди ребят, будет штурм».