Что не убивает

Они с Кирой в пути меньше двух суток, но кажется, что больше недели, тогда как в Москве он и дня бы за них не дал, раз – и нет уже их, словно и не было.

Несколько поворотов дороги, сначала асфальтовой, потом проселочной, потом просто песчаной – и внутренний навигатор Саши вывел их к дому деда у соснового леса. В нем живет тетя. В соседнем доме – дядя. Остальные – в Йошкар-Оле, в пятидесяти километрах отсюда.

В космосе есть черные дыры, где время останавливается, а на Земле – этот дом из темных вековых бревен, где ничто не меняется и только люди взрослеют, стареют и умирают. Саша с детства помнил его запах, пряный, деревенский, помнил часы с кукушкой на стене, каждый предмет простой деревянной мебели, русскую печь, рукомойник возле печи. Десять лет назад, перешагивая через порог, он увидел себя здесь, повзрослевшего, возмужавшего, вышедшего из машины времени в теплое, пряное безвременье, и горечь в его душе смешалась с радостью. У каждого должно быть место – как точка отсчета – где он чувствует скоротечность времени. Мысли о смерти усиливают вкус к жизни, если правильно думать. Memento mori⁴. Не пессимизм, нет. Стоицизм.

Родственники не в курсе, что он здесь, он не звонил им. Зачем? Если они дома, то не стоит портить сюрприз, а если – нет, то нет смысла звонить.

Высокие массивные ворота из потемневшего от времени дерева закрыты, но открываются они просто, достаточно потянуть за кольцо снаружи. Это препятствие для домашних животных, но не для людей. Когда-то и дверь в дом не запирали на ключ, используя щеколду с веревкой, позже начали запирать, но ключ клали за дверь через лаз для кошки. Что красть в доме? Да и кто возьмет?

Саша потянул за кольцо.

Глухо лязгнул засов. Ворота открылись.

Вошли во двор.

Здесь тихо, ни души и не пахнет навозом как в детстве: скотину не держат, мясо и молоко покупают, нет прежней деревенской идиллии. Не мычат коровы, не хрюкают свиньи, не блеют овцы. Нет и людей.

Саша постучал в дверь. Еще раз.

Никого.

В двери новый замок. Ключа за дверью нет. Времена изменились, доверия к людям меньше. Бойся ближнего своего. Дачники-чужаки скупают землю с домами под снос, старики умирают, а молодежь едет в город, в поисках лучшей, как им кажется, жизни.

Огородами, между грядками и теплицами, прошли к дому дяди. Между участками не было забора – как в Евросоюзе.

– Ты хотела бы жить в деревне? – спросил Саша.

– Сейчас – нет. В старости – может быть.

– Почему нет?

– Было бы скучно.

– Раньше я тоже так думал, но теперь не уверен. Мы гоним как сумасшедшие. Надо сбросить скорость, встать босыми ногами на землю и почувствовать себя живыми.

– Я чувствую себя живой, когда обнимаю тебя.

– А когда едешь во Владик автостопом?

– Да.

– Для этого мы и поехали.

Дяди тоже не было дома.

Что ж, не судьба.

Вернулись к дому деда.

– Сделай, пожалуйста, фото, – попросил он Киру.

Сняв рюкзак, он поставил его на ступени крыльца, где любил сидеть в детстве, сел рядом, и Кира сделала снимки.

– Сядь, посидим на дорожку, – сказал он.

Кира села рядом.

– У меня такое чувство, что я больше сюда не вернусь, – сказал он. – Сегодня последний раз.

Он окинул взглядом двор.

– Идем. – Он встал и надел рюкзак. – Нас ждут великие дела.

Глухо лязгнул засов.

Они вышли.

Ворота закрылись.

Прощай, милый дом. Прости, что я так.

По пути к трассе, у дороги в лесу, они увидели белый гриб.

Молодой, крепкий, красивый, тот сидел под сосной и просился в лукошко, но лукошка не было и они прошли мимо. Гриб будет расти, размножаться, дряхлеть и черстветь – чтобы однажды сгнить и стать удобрением для будущих всходов, как и все живое. Придет черед каждого, не стоит грустить по этому поводу, ибо природа бессмертна, а значит, бессмертен и ты.

У выезда на Р165 их нагнал сухонький старик-мариец, лет семидесяти пяти, на древних «Жигулях» первой серии. Он говорил с приятным местным акцентом, знакомым Саше с детства:

– Не в Кужмару, нет? Подвезти?

– Кужмара – в сторону Казани? – спросил Саша.

– Да, – удивился старик, встретивший кого-то, кто не знал, где Кужмара. – Десять кило́метров отсюда. Сами-то откуда? Чай не здешние?

– Из Москвы. Едем во Владик. Во Владивосток.

– Далёко. По воздуху быстрей будет. Или на поезде. – Улыбнувшись, старик собрал дубленую кожу в тысячи мелких складок.

– Или нет денег? – спросил он.

– Есть. Но с деньгами слишком просто, скучно, – сказал Саша.

– Это как получается: нет денег – плохо, есть – тоже плохо?

– Дело в отношении.

– Айда, едем, там разберемся, – махнул рукой старик.

Они сели, рюкзаки кое-как втиснули в багажник, рядом со ржавым ведром и большим мотком проволоки, тоже ржавой, и неспешно поехали до Кужмары на поскрипывающей и похрустывающей машине.

Старик был милым и разговорчивым. Когда он узнал, чей Саша внук, то страшно обрадовался и стал рассказывать о его деде: как тот работал мастером на лесопилке, каких прекрасных детей вырастил и как все его уважали, ветерана войны, партизана, хорошего человека с твердым, когда надо, характером. Саше было приятно это слышать, он гордился дедом. Интересно, что скажут о нем, Саше, после смерти? Что он сделал при жизни?

Расстались у поворота на Кужмару.

Пожелав им счастливого пути, старик перекрестил их на прощание, покачал головой под впечатлением от масштаба их замысла и уехал, а они остались у трассы. До Казани меньше ста километров, час двадцать, и дело опять за малым – найти попутчиков. Машины десятками летят мимо, единицы останавливаются, но среди них нет романтиков и альтруистов, все хотят денег. Люди терпят чужаков за деньги. Они на многое готовы ради денег.

Через сорок пять минут, в начале восьмого, Саша, злой, раздосадованный, бросил на пыльную траву лист «ВЛАДИВОСТОК» и сел рядом с Кирой в полутора метрах от трассы, у дорожного указателя. Не переоценили ли они свои силы? Хватит ли их на путешествие в две с половиной недели, на другой край страны? Они не говорили об этом, но думали. Думали о Казани. Казань – точка принятия решения. Кира не привыкла жаловаться, не жаловалась и сейчас, но что она скажет там? Да и сам он что скажет?

Он обнял ее:

– Мы справимся. Отдохнем в гостинице, а завтра посмотрим Казань.

– Мы еще не в Казани.

– Будем. Что не убивает меня, то делает меня сильнее. Помнишь?

– Иногда не хочется быть сильной. От этого устаешь.

– Иногда выбора нет.

Он вернулся к трассе.

Он будет стоять до конца. Отступить легче, чем двигаться к цели, это удел слабых, а он не хочет быть слабым. Он не предложит деньги, ни копейки, никому из тех, кто остановится. Если ехать за деньги, то только назад, а не вперед.

Он мысленно представил себе Ницше, с усмешкой в пышных усах. «Что, Саша, трудно? Выбился из сил? – спросил тот на чистом русском. – Если сдашься, больше не цитируй меня, не сотрясай воздух. Не люблю слабаков, презираю их с высоты, на которой пел Заратустра».

Может, Ницше и был не в себе, но он до сих пор вдохновляет, через сто с лишним лет после смерти. Он жив в каждой строчке. Он глашатай сверхчеловека.

Саша поднял лист.

ВЛАДИВОСТОК.

Нет, Фридрих, я не сдамся, тебе не будет за меня стыдно, а мне – за себя.

Когда остановился черный микроавтобус Mercedes, а следом – черный внедорожник той же марки, с черными тонированными стеклами, Саша не знал, что подумать. Надпочечники выбросили адреналин в кровь на всякий случай.

Открылась бронированная дверь внедорожника, и оттуда вышел телохранитель в темном костюме не по погоде, с гарнитурой в ухе. Комплекции он был средней, но в нем чувствовалась энергия сжатой пружины, готовой высвободиться в нужный момент. Лицо у него было неподвижное, сосредоточенное.

Следом вышел его брат-близнец. Близнец в прямом смысле этого слова. Саша переводил взгляд с одного на другого в поисках отличий, но нашел лишь два: у первого на несколько миллиметров длинней волосы, а у второго темней загар на лице.

Молча осмотрев окрестности и просветив Сашу и Киру рентгеном взглядов, они разделились: один пошел к микроавтобусу, а второй остался на месте, не сводя глаз с путешественников.

Кира подошла к Саше.

Из микроавтобуса, спереди, вышел третий охранник – не близнец, но в таком же костюме, с таким же микрофоном в ухе, такой же комплекции. Та же сосредоточенность, тот же взгляд.

Что все это значит? Что за пантомима людей в черном?

Отъехала бронированная дверь микроавтобуса.

Вышел хозяин.

То ли бандит, то ли бизнесмен, а может, и тот, и другой одновременно – в светлых брюках, расстегнутой белой рубашке, рыжих мокасинах, среднего роста, плотный, уверенный в себе, лет сорока пяти, с глубокими залысинами и усталостью во взгляде.

Хозяин внимательно смотрел на Сашу и Киру, не двигаясь с места.

– Автостопом во Владик? – спросил он утвердительно. – Подбросить до Казани? Кондиционер и мини-бар к вашим услугам.

Саша думал недолго.

– Спасибо, – сказал он. – Не откажемся.

Он сделал выбор, которого не было, – под перекрестными взглядами пяти пар глаз, между желанием согласиться и недоверием к людям на черных бронированных автомобилях.

– Садитесь, – коротко сказал хозяин.

Он вернулся в микроавтобус.

Взяв рюкзаки, Саша последовал за ним. Забравшись внутрь, он сел в бежевое кожаное кресло спиной по ходу движения. Поклажу поставил на пол.

Кира села в соседнее кресло.

– Круто, – сказала она, оценив толщину многослойного стекла и постучав по нему костяшкой пальца.

Хозяин сидел напротив.

– Это не круто, – сказал он. – Это необходимость.

Закрылась дверь. Бум! – Глухой дорогой звук немецкого премиум-автопрома отделил их от душной пыльной дороги, от перспективы стояния в поле.

Внутри прохладно, чисто, удобно. Шторки на окнах, мягкий свет, уют камерной гостиной – можно забыть о том, что ты в машине, и наслаждаться почти домашним комфортом, в тапочках и с телевизором. Пахнет большими деньгами. Их запах узнаешь безошибочно, он приятен, но приятность эта искусственная. Свежескошенная трава, грудной ребенок, морской бриз – вот что пахнет естественно, а бежевая кожа, лакированное дерево и плазменная панель на стене между салоном и кабиной – нет.

– Константин, – представился хозяин.

Саша и Кира представились в ответ.

– Что будете пить? – спросил он, открывая мини-бар. – Воду, сок, пиво, квас?

– Воду, – сказала Кира.

– Пиво, – сказал Саша.

– Тогда мне тоже пиво, – передумала Кира. – Я не за рулем и еще долго не буду.

Микроавтобус плавно тронулся с места и бесшумно покатил по шоссе. Сквозь броню корпуса и стекол внутрь не проникало ни звука из внешнего мира. Необычные ощущения. То ли едешь, то ли плывешь, то ли летишь.

Константин выдал им пиво, холодное, запотевшее, а сам предпочел минералку.

– За знакомство. – Он поднял бутылку.

Следующие несколько минут молчали. Молчание – способ коммуникации в некоторых ситуациях. Саша и Кира чувствовали себя неловко, а хозяин то ли давал им время прийти в себя, то ли, напротив, испытывал их этим молчанием.

– С какой целью во Владик? – спросил наконец он, когда молчание заполнило каждый сантиметр пространства в салоне.

– Это и есть цель, – ответил Саша. – Доехать туда автостопом.

– Понял. Москвичи? Давно в пути?

– Два дня.

– Как ощущения?

– Все зависит от того, с кем едешь, и едешь ли вообще, – сказала Кира. – Сегодня мы ехали с байкерами, было весело. Потом – с дедушкой, душевно.

– А сейчас – со мной, и не знаете, как к этому относиться? – продолжил мысль Константин.

Он улыбнулся, но в глазах улыбки не было. Улыбка-неулыбка.

– Можно вопрос? – Кира сделала глоток пива. – Почему у вас бронированная машина с охраной? Что за необходимость? Чем занимаетесь?

– Бизнесом занимаюсь, разным. Девелопмент, спорт, алкоголь, – сказал Константин. – А бронированная машина с охраной – чтоб у других было меньше соблазнов. Смотрите.

Закатав рукав рубашки, он показал круглый шрам ниже локтя:

– Такие же на плече и ноге. Огнестрел. Семь лет назад, без брони и охраны.

– Нашли их? – спросил Саша.

– Да. Но не правоохранительные органы, а друзья. Сделали мне подарок ко дню второго рождения.

Он не стал рассказывать о подробностях, а Саша – спрашивать. За них говорило молчание под шелест климат-контроля.

Уже не прохладно, а холодно. Не удобно, а некомфортно. Плотно зашторенные окна и броня, почти клаустрофобия. Они во власти этого человека.

– Ну а вы чем занимаетесь? – спросил Константин.

Саше на миг показалось, что он все о них знает и спрашивает лишь затем, чтобы проверить, насколько они честны с ним.

– Я – пиаром, – сказал Саша. – Связями с общественностью.

Константин улыбнулся своей фирменной улыбкой-неулыбкой:

– Манипулируете общественным сознанием? В силу служебной необходимости впариваете людям неправду или полуправду с благими целями?

– Создаем положительный образ компании, а если возникает негативный фон, то стараемся его сгладить. В какой-то степени да, манипулируем.

– Ладно, ладно, все так делают, не напрягайтесь. Все построено на лжи. Один пытается обмануть другого, а то и убить, ради собственной выгоды. Поэтому я с броней и охраной.

– Это естественный отбор, борьба за существование, – сказал Саша. – По Дарвину.

– По Дарвину… Саша, лучший способ выживания – сотрудничество, но люди разучились сотрудничать и доверять друг другу, в глобальном смысле, не в местечковом. Нас стало слишком много, и мы друг друга не знаем. Мы разбились на группки и сражаемся за то, что видим в телеке и у соседа.

– Взгляните, – продолжил Константин, очерчивая руками полукруг перед собой. – Мы в броневике. Впереди охрана, сзади охрана, охрана на каждом шагу, охрана вокруг дома – а я все равно не чувствую себя в безопасности, просто стараюсь не думать об этом. Мои дети в Лондоне, их тоже охраняют, и я волнуюсь за них. Я не могу поехать автостопом во Владик, как вы. Меня убьют или похитят. Мы живем как звери – по Дарвину, как ты сказал, – но мы же не звери.

– Вы можете выйти из этого, – сказал Саша. – Продать бизнес, купить домик в деревне и жить в свое удовольствие.

– Нет. Это дорога с односторонним движением. Если остановишься или поедешь назад, тебя размажут по асфальту. Ставки высоки, история длинная, много всего было. Да и как остановиться? Это… как в ногу себе выстрелить. Или в голову. Понимаешь, о чем я?

– Какой прок от ваших денег? – спросила Кира. – Вы не выглядите счастливым. Для чего они? Для кого?

– Кирочка, для меня лично важны не столько деньги, сколько процесс их зарабатывания, если можно так выразиться. Слияния, поглощения, конкуренция, новые рынки, рост – вот что делает меня счастливым. Деньги – для других. Для жены, детей, сотрудников. Для благотворительных фондов, которым я помогаю. Для спортивных школ. От меня зависит большое количество людей, я не могу их подвести. Ну и себе чуть-чуть оставляю.

Фирменная улыбка-неулыбка.

– Вчера мы ехали с женщиной, больной ВИЧ, – сказала Кира. – Она учредила благотворительный фонд для борьбы со СПИДом. Сделаете ее счастливей?

– Есть контакты фонда?

– Только название. «Красная ленточка».

– Необычное.

– Красная ленточка – символ борьбы со СПИДом.

– Ясно. – Константин сделал пометку в смартфоне.

– Итак, – сказал он, – со мной разобрались, с Сашей – тоже. А ты, Кира, чем занимаешься? Не модельным ли бизнесом?

Вновь Саше почудилось, что он все о них знает.

Увидев реакцию Киры, хозяин рассмеялся – коротким, сдержанным, утробным смехом.

– Ты слишком красива, чтобы не быть моделью, – сказал он. – Как тебе с этим живется? Все хотят тебя, лезут, бьются на дуэлях? Тоже всё по Дарвину, как сказал Саша?

– Не так все драматично.

– Драматично, милая, еще как драматично, даже без дуэлей. Ты делаешь несчастными огромное количество мужчин. Они завидуют Саше. Их жены и девушки не настолько красивы. Или у них вообще нет женщин. Ты для них боль, им больно на тебя смотреть. Это сладкая такая боль, от желания и невозможности. Кого-то она мотивирует, кого-то – злит. Будь, пожалуйста, осторожна. Путь у вас не близкий, боли будет много. Будет много разных людей. У вас нет брони и охраны, вы сами себе охрана.

– Вам тоже больно? – спросила Кира.

«Зачем она? Зачем этот вопрос?» – Саша допил пиво. Тут без пива никак.

– Мне – нет, – сказал Константин. – У меня было много красивых женщин. Жена у меня красивая. И подруга. Я знаю, что за красотой. На красавиц приятно смотреть, а дальше все одинаково, кроме ума, где есть разные варианты. Понимание приходит с опытом. И еще – красоту можно купить. И любовь. Поэтому я спокоен, мне не больно.

– Вы правда покупали любовь? – спросила Кира с едким удивлением. – Настоящую любовь, не секс, не эскорт? Да? Можно подробней?

– Любовь жены, например. Посмотри на меня. Я красив, строен, привлекателен? Нет. А моя жена – вице-мисс конкурса красоты Татарстана, моложе меня на десять лет. И она любит меня, по-настоящему, у нас трое детей. Знаете, почему? Потому что я богат. У любого успешного человека, по-настоящему успешного, есть магнетизм. У рок-звезды, актера, миллионера. Женщины примагничиваются к успеху. Я не хвастаюсь, не подумайте, просто констатирую факт. Кира, а ты любила из-за денег? Было дело? Только честно? Был богатый кавалер?

– Саш, без обид, – прибавил он. – Всё по Дарвину, да?

Он пристально смотрел на Киру, с улыбкой-неулыбкой.

Саше показалось, что сначала ее вжало в кресло, а потом она выпрямилась.

– Да, – сказала она. – До Саши я дружила с парнем, у которого была квартира в центре и BMW X6. Но я рассталась с ним и влюбилась в Сашу. Где тут Дарвин?

– Саш, что скажешь? – спросил Константин. – Где он?

Саша пожал плечами:

– Вопрос не по адресу.

Сдержанно рассмеялись. Обстановка разрядилась.

– Так вот, в заключение еще пара слов о красоте, – сказал Константин, обращаясь к Кире. – Красота – твой капитал. Пользуйся им, чтобы делать людей счастливыми, а не несчастными. Вкладывай его во что-то хорошее. Как – думай.

– Ладно. – Кира улыбнулась. – Подумаю.

Вернулось молчание.

Отодвинув штору, Саша посмотрел наружу сквозь темное бронированное стекло в два пальца толщиной. Поля, луга, редкие деревца, кустарник – и так насколько хватает глаз, до самого горизонта. Чтобы прочувствовать размеры родины, нужно ехать по ней на машине, и не обязательно от края до края, достаточно одного-двух дней. Даже поездка на поезде не даст ощущения масштаба. Поспал, поел, поспал, прибыл на место – неинтересно. В микроавтобусе – тоже, за шторами, за толстыми стеклами, с комфортом премиум-класса, скрадывающим расстояние. Разительный контраст с байком. Там – адреналин, здесь – удобство. Там – свобода, здесь – заточение. Скорей бы добраться до места и выйти на волю.

Он вспомнил о вечеринке.

Была не была, нечего думать. Надо действовать. Если во всем сомневаться, то и шагу не ступишь.

– Заглянем на праздник к Владу? – спросил он у Киры.

– Уверен?

– Да.

– Где это?

– У некоего Лебяжьего озера.

Он открыл карту.

– Сорок – сорок пять минут отсюда, – сказал Константин, – в нескольких километрах от города, у шоссе. Нам по пути.

– Высадите нас там, пожалуйста.

– Без проблем. Встреча с друзьями?

– Да.

Константин нажал кнопку на подлокотнике:

– Жень, остановимся на трассе у Лебяжьего.

– Есть, – раздался по громкой связи по-военному четкий голос. – Остановимся у Лебяжьего.

Ни вопросов, ни удивления, даже самого крошечного, – вообще без эмоций. Приказ отдан, приказ принят к исполнению.

– Хорошо, когда есть друзья, – сказал Константин. – Настоящие. Ненастоящие опасны. Вы на базу «Лебяжье»?

– Да.

– Хорошее место, рядом база ФСО, а органы где попало не отдыхают.

Через сорок минут, в течение которых в основном молчали, раздался голос водителя:

– Константин Алексеевич, через пять минут будем у Лебяжьего.

– Хорошо.

– Будем прощаться, – сказал Константин. – Верней, скажем друг другу до свидания. Мы ж не на кладбище.

– Спасибо, что подбросили, – сказал Саша.

– Мне это ничего не стоило, кроме двух бутылок пива. Чистый доход.

Броневик остановился.

Саша вздохнул было с облегчением, но тут раздался голос водителя, с нотками беспокойства, пробившимися сквозь прежнюю маскулинную уверенность:

– Константин Алексеевич, на той стороне, на повороте в лес, что-то случилось. Машины полиции и скорой.

Константин посмотрел в окно. Кира и Саша тоже прильнули к темному стеклу. Они увидели не только полицию и кареты скорой помощи, но и несколько мотоциклов. Далеко. Много людей, лиц не разобрать.

– Хотите позвонить вашим друзьям? – спросил Константин. – У них все в порядке?

Саша набрал Вождя. После нескольких долгих гудков тот сбросил звонок, и тотчас пришло сообщение: «Не приезжайте проблемы связь позже».

Коротко, без запятых – как советская телеграмма.

– Встреча с друзьями отменяется, – сказал Саша. – Подбросите до Казани?

– Женя, едем, – скомандовал Константин, и броневик тронулся с места. – Проблемы? – обратился он к Саше.

– Да. Что-то случилось.

– Что за друзья, если не секрет?

– Байкеры.

– Давно знакомы?

– От Нижнего.

– Значит, не друзья, а попутчики. Их проблемы – не ваши, так? У вас нет проблем?

Быстро взглянув на Сашу для оценки реакции, Константин набрал номер на сотовом.

– Леш, привет! Можешь пробить, что случилось на Горьковке возле базы «Лебяжье озеро»? Много ментов и скорых. Спасибо!

Через несколько минут раздался звонок.

– Да, Леш.

Выслушав собеседника на том конце линии, Константин помрачнел, положил трубку и некоторое время молча смотрел на Сашу, остро, жестко, не моргая.

– Ваши новоиспеченные друзья влипли в скверную историю, – сказал наконец он, чеканя слово за словом. – Разборка с огнестрелами. Три трупа. Вы знаете что-нибудь, чего не знаю я? Вы в моей машине, а мне не нужны проблемы с законом.

Саша и Кира молчали, шокированные.

– И? – Константин ждал.

– Возможно, дело в наркотиках, – предположил Саша. – Один из байкеров – наркодилер. Парень со странностями.

– Перестрелял бы всех дилеров и курьеров, – зло сказал Константин. – Всех, кто связан с наркотиками. Если его грохнули, значит, одной дрянью стало меньше. Мой вам совет – не звоните и не пишите своим так называемым друзьям. Держитесь подальше от чужих проблем, пока они не стали вашими. И, пожалуйста, будьте со мной честны, без всяких там дарвинов. Куда вам в Казани?

Саша назвал адрес. В центре города.

– Высадите где удобней, – прибавил он.

– Нам по пути, – сухо сказал Константин.

У них был забронирован номер в хостеле, с общим душем на несколько комнат и общей кухней. В качестве компромисса номер выбрали двухместный, а не трех- или четырехместный. Храпящий пьяный сосед, а то и двое – слишком даже для Саши. Достаточно общего душа, картонных стен, рассохшихся деревянных окон и тараканов.

Остаток пути молчали. Время от времени заглядывая на казанские новостные порталы, Саша искал информацию о перестрелке у Лебяжьего, но порталы молчали. За окном не было ничего интересного, в долгих безликих окраинах. Минуты тянулись медленно.

Когда подъехали к реке в центре города и в лучах заходящего солнца, сквозь тонированное стекло, Саша увидел Кремль на противоположном берегу, он подумал, что это слишком красиво, чтобы быть настоящим. Приглушенный тонировкой закат горел на золотых куполах Благовещенского собора, на полумесяцах минаретов мечети Кул Шариф, над белоснежными стенами. Сказочный город – будто с открытки.

– Выйдем здесь? – спросил Саша у Киры. – Пройдемся, подышим.

– Давай.

Константин отдал команду.

Микроавтобус остановился.

– До свидания, – сказал Константин. – Как, кстати, звали дилера? – вдруг спросил он.

– Гриша.

– Хочу убедиться в том, что он мертв.

– Что-то личное? – спросила Кира.

– Один из таких чуть не убил мою дочь. После чего сдох от передоза. Может, кто-то ему помог, – прибавил он. – Эффект бумеранга. Дерьмо вернется к тебе, как далеко не бросай.

Когда Саша и Кира вышли из черного микроавтобуса и тот уехал в сопровождении черного внедорожника, они, не сговариваясь, выдохнули с облегчением.

– Как из тюрьмы, – сказал Саша.

– В молодости я думала, что круто быть богатой, но, насмотревшись на богатых, узнала, что не так уж это и круто. Только что снова в этом убедилась.

– Приятно быть богатым, если не класть на алтарь богатства больше, чем берешь. – Саша надел рюкзак. – Вперед? Кремль открыт до десяти. Осталось меньше часа.

Сделав фото панорамы Кремля и несколько селфи, пошли по пешеходной части улицы Декабристов, проложенной по Кремлевской дамбе через реку Казанка, к белоснежным стенам, многое повидавшим.

Прикасаясь к древним камням, которых в течение многих столетий касались жившие до тебя, ты, смертный, чей век недолог, чувствуешь, как ты мал в сравнении с тем, что было до тебя и будет после. Ты уйдешь, а камни останутся. Тебе нравится к ним прикасаться. У них есть то, чего нет у тебя.

Да что стены? Возьми любой камень с дороги и подумай о том, как ничтожно мала твоя жизнь в сравнении с его. Он видел динозавров и, не исключено, увидит, как вы, люди, назвавшиеся царями природы, убьете себя, нажав на красные кнопки. Ему все равно. Однажды жизнь вернется. Она всегда возвращается.

Если бы камни умели говорить, они общались бы только с равными, то есть друг с другом.

До Тайницкой башни, одной из двух башен, через которые входят в Кремль, дошли быстрым шагом за двадцать минут. Могли бы не спешить, так как уже на месте узнали, что через Спасскую башню вход круглосуточный.

– Круглосуточный, Карл! – сказала Кира. – В Кремль, Карл!

– Московская ФСО нервно курит в сторонке, – прибавил Саша.

Внутри Кремля все было закрыто в столь неурочный час – собор, мечеть, музеи – но экстерьер был в их полном распоряжении. «Красиво» – порой слишком простое слово для описания красоты. Это было волшебно, таинственно, красочно. Несмотря на усталость, они провели здесь час и сами того не заметили. Бирюзово-белая мечеть Кул Шариф словно перенеслась сюда из арабской сказки, подсвеченная, парящая в темном казанском небе. В ста пятидесяти метрах от восточной красавицы – статный старик, Благовещенский собор, брат Успенского собора Московского Кремля. Рядом с ним – падающая кирпичная башня Сююмбике, младшая сестра Пизанской башни. Президентский дворец – вот он, рукой подать, за ажурной решеткой. Саша и Кира решили, что придут сюда утром, чтобы увидеть другой Кремль, солнечный, белокаменный, и вновь восхититься им, теперь уже при свете дня.

На другой чаше весов лежала тревога, то и дело перевешивая.

Что случилось у Лебяжьего? Кто погиб? Когда говорили об этом, Саша настраивал себя не думать о том, что было бы, если бы. История не знает сослагательного наклонения. Обычно люди склонны недооценивать степень опасности после того, как она миновала, – но у него мурашки бежали по коже от кровавых сценариев, созданных в воображении, от недостатка которого он не страдал.

Он решил, что напишет Вождю утром. Он не хотел, чтобы чужие проблемы стали его проблемами, о чем предупреждал Константин, но и не мог остаться в стороне. Не все измеряется страхом.

После Кремля зашли в первый попавшийся бар на местном Арбате, улице Баумана, взяли пиво, закуски, бифштексы с картофелем фри – в общем, вкусную нездоровую пищу, – и смели все в мгновение ока, голодные и уставшие. Даже на общение сил не было.

Поужинав, кое-как встали из-за стола и закинули рюкзаки за спины. Сашу клонило в сон после сытного ужина. Сон – лучшее средство для восстановления связи с реальностью. Их ждет номер в хостеле, в квартале отсюда, с чистой постелью и общим душем на несколько комнат. Плевать, что душ общий. Главное, он есть. Что еще нужно для счастья?

Хостел, расположенный в отреставрированном трехэтажном здании конца девятнадцатого века, превзошел их ожидания. Они ожидали худшего. Здесь было в меру чисто, в меру уютно, в меру приветливо на ресепшн. Соотношение цена-качество превышало таковое у отелей премиум-класса. Ничего, что бо́льшую часть их номера занимали две сдвинутые вместе скрипучие кровати, а в крохотном туалете колени упирались в дверь, – жить им здесь ночь, а не год.

По пути в общий душ прошли мимо общей кухни.

Три стола, электроплита, телевизор. Молодежь пьет пиво, ест чипсы и громко смеется: три парня, две девушки – больше никого. Поздоровались, пошли дальше. К счастью, душ был свободен. Господи, какое наслаждение – смыть с себя грязь и пот под струями горячей воды! Мылись долго, мылись вместе, но без всякого такого, не до этого было.

Когда вернулись в номер, распаренные, разомлевшие, увидели сообщение от Юли.

«Привет! Добрались до Казани??»

«Привет! Да!))) – ответила Кира. – Заселились и приняли душ!!! Ничего лучше в моей жизни не было!!!)))»

«Молодцы, рада за вас!!!)))))) Отдыхайте. Жду фотки из Уфы!)))»

«Обязательно!!!))».

Легли спать, но уснуть не смогли. Мешали соседи за стенкой. Шлепки тела о тело, скрип кровати, женские стоны – соседи знали, что здесь каждый шорох слышно, но это им не мешало, а, может быть, помогало.

Саша и Кира прыснули в подушки.

Звуки за стеной стали громче. Забыв про сон, Саша и Кира заочно присоединились к соседям. Кира тоже не сдерживалась. Что естественно, то не безобразно, а секс так же естественен, как питание и дыхание. Это основа жизни. Назвать его грехом и вырастить чувство вины по этому поводу – что может быть абсурдней? Нелегко быть Homo sapiens, проще – обезьянкой бонобо, совокупляющейся без комплексов и архаичного груза греховности.

Разрядка пришла быстро. За стеной тоже стихло.

Обезьянки Homo sapiens уснули.