Buch lesen: «Витольд [алко-роман]»

Пролог

Если уж начинать, то с самого детства. Советского. СССР конца семидесятых. Период позднего застоя.

Начинавшаяся в 21:00 программа «Время» радостно сообщала, что Леонид Ильич Брежнев встретился в Москве с очередным послом. Как правило, чрезвычайно смуглым, в балахонистом одеянии – иногда из леопардовых шкур. Облик посла часто завершал экзотический головной убор. Нечто среднее между папахой, пилоткой и тюрбаном. Далее дикторы настраивали граждан на кулинарно-алкогольный лад: «В честь этого события был дан торжественный банкет в Кремле». Видеоряд: длинный стол, уставленный закусками и бутылками. Как в нынешних свадебных видео. Правда, без фокусных панорам и «наездов» на искрящиеся фужеры. Так сказать, «скромно, по-партийному».

После шли репортажи про небывалый урожай, новости с космической орбиты, спорт и в завершение программы прогноз погоды во всех пятнадцати союзных республиках. Под умиротворяющую мелодию Анатолия Кирияка «Микаэла».

Советский народ мог наконец облегчённо выдохнуть. А желающие даже выпить на сон грядущий. Поскольку высшее руководство уже это сделало на кремлёвском банкете, лишний раз укрепив международные отношения, дело мира и социализма, а также статус ядерной державы.

После программы «Время» советским рабочим, интеллигенции и колхозникам много пить не полагалось. Всё-таки рано вставать придётся всю рабочую неделю. План надо выполнять и перевыполнять. Поэтому навёрстывали уже в выходные.

Впрочем, особо страждущие могли это делать «без отрыва от производства». Прямо на работе. На заводах и фабриках портвейн весело булькал в мутные стаканы. В конструкторских бюро и научно-исследовательских институтах коньяк интеллигентно разливался в фарфоровые чашки. А в полях самогон струился тонким ручейком по щербатым стенкам эмалированных кружек.

Портвейн закусывать считалось не по-пролетарски, он и так сладкий. Коньяк осаживали лимоном или продолжением научной беседы. Самогон в поле заедался хлебом с салом и луком, занюхивался рукавом. А иногда, за неимением закуски, чистым воздухом.

Нельзя сказать, что граждане СССР безбожно «употребляли» везде и всегда. Лишь по настроению и необходимости. Обычно по праздникам. В то время совсем немногочисленным. Не в пример времени сегодняшнему красных дней в советских календарях насчитывалось гораздо меньше. Да и продолжались они всего ничего. К примеру, Новый год: 31 декабря считалось рабочим днём, а выходными только второе и первое января. Не забалуешь. Строгая советская партийная и трудовая дисциплина.

Отношение начальства к «распитию» на рабочем месте оказывалось в большинстве случаев спокойным. Поскольку любой мало-мальский, уважающий себя директор, председатель или номенклатурный работник имел кабинет с секретаршей, машину с водителем и «святая святых» – секретную комнату отдыха. Ещё одну начальственную привилегию. Но как будто бы тайную. Что придавало престижа занимаемой должности и тешило самолюбие.

В остальном строгий кабинет руководителя выглядел стандартно. Длинный стол для совещаний с парой рядов скромных стульев. Начальственный стол, число телефонных аппаратов на котором прямо пропорционально статусу хозяина. Кожаное массивное кресло считалось барской роскошью. Даже скорее предметом обихода буржуев с проклятого Запада. Чаще всего властные седалища помещались на дубовых подобиях трона с обтянутой кожзаменителем спинкой. Отдельно стояли бюст Ленина с переходящим Красным знаменем. С портрета взирал действующий на тот момент генеральный секретарь ЦК КПСС. Ниже висел лозунг в виде его короткой цитаты.

Но почти каждый такой кабинет имел хитро замаскированную среди шкафов дверь. Убежище от внешнего мира. Уголок покоя и интима. Некоторые вечно спешащие начальники пользовались лишь имевшимся там запасным выходом. Чтоб ускользать от надоедливых просителей.

Если положено по должности и статусу, тайная комната убранством и оборудованием напоминала сталинский бункер. Но для рядовых управленцев – стандартно: диван, санузел с душем, холодильник и сейф. Не знаю, много ли в тех сейфах хранилось золота партии, но пара бутылок хорошего коньяка, рюмки, нож и свежий лимон – являлись атрибутами обязательным. Предназначалось всё это для особых гостей и случаев.

Мало кому удавалось пересечь границу между кабинетом и «комнатой отдыха». Рядовые посетители не знали о её существовании или делали вид, что не знают. Но тем, кому такая честь доводилась, хозяин в знак особого расположения предлагал «для начала хлопнуть по маленькой». Отборный коньяк, как правило, отечественный, армянский, неторопливо смаковался. Придавая уюта и доверительности беседе двух серьёзных людей. Без посторонних глаз и ушей.

Впрочем, любителей выпить у людей на виду существовало тогда более чем достаточно. Персонажи иного сорта и класса. Живые прототипы карикатур журнала «Крокодил», заводских многотиражек и сатирических плакатов. Не столь смешные, сколько больше жалкие в своей рисованной несуразности.

Городской алкоголик советского времени – существо неприхотливое, по большей части тихое и незлобивое. Как правило, работяга или «БИЧ» – бывший интеллигентный человек. Этакий дауншифтер, взявший на себя обязанность всем своим видом являть окружающим образец отрицательного примера и неправильно выбранного жизненного пути. Тяжко несущий свой крест без страха и упрёка. В назидание остальным добропорядочным советским гражданам.

Глядя на такого персонажа, у окружающих должно было возникать чувство не то чтобы отвращения, а скорее страха за перспективы чрезмерного увлечения алкоголем. Горячее желание «завязать» или хотя бы «притормозить». А у тех, кто помоложе, – даже и не начинать.

При этом законченные алкоголики времён СССР совершенно не выглядели как современные бомжи. Классическая униформа: застиранные спортивные трико с пузырями на коленях, майка-алкоголичка, поверх – перекошенный пиджак и обтёрханная шляпа, как символ былой презентабельности. Иногда к этому прилагался университетский значок на лацкане и очки. Фэшн-индустрия в ту пору в мире ещё только зарождалась. Советская лёгкая промышленность не баловала население стильной одеждой, больше ориентируясь на пошив военной формы. Так что на общем фоне остальных граждан алкоголики выглядели более-менее прилично.

Все эти люди где-то и как-то работали. Безработицы, согласно официальной статистике, не существовало. Кроме того, действовал закон о тунеядстве. Многие из них высокие профессионалы: токари, слесари, зубные техники – числились незаменимыми кадрами на производстве. Как Левша Лескова. Подковавшие так много блох и так «глаз пристрелямши», что директора заводов посылали за ними служебные «Волги» и гонорар в «жидком виде» для выполнения особых важных заказов.

Эти люди – «аристократы духа» и безмятежные философы, любили неспешно расположиться на газоне возле магазина. Или в ближайшем сквере. Живописно расслабив на тёплой майской траве бренные тела свои. Разложив на газетной скатерти закуску и блестящие на солнце бутылки.

Роскошный натюрморт утончённых эстетов выглядел обычно так: ломаный ржаной хлеб с хрустящей горбушкой. Килька в бумажном кульке, по тридцать копеек за килограмм. Маленькие, узкие солёные рыбки, блестящие рассолом из дубовой бочки. Плавленый сыр «Волна» светил белизной сквозь рваные раны серой фольги. Тушёнка в виртуозно открытой трением об асфальт консервной банке. Волокнистые бордовые ломти настоящего мяса. Всё это лежало, оттеняя апофеоз картины – стоящие в травяной тени портвейн или водку. Одноразовых пластиковых стаканов в ту пору ещё не изобрели. Но возле гастрономов стояли автоматы с газированной водой. Откуда стеклянные гранёные стаканы и утаскивали потихоньку любители напитков покрепче.

Обычно такие пикники продолжались недолго. До появления случайно проходящего мимо милицейского патруля, физической силой и властью нарушавшего красоту и светотень пленэра. Иной раз жёлтый УАЗ с синей полосой и мигалкой появлялся по звонку недовольных чужим счастьем граждан. Но чаще всего экипаж спешно приезжал, чтобы разнять пьяную драку. В которую перерастал благородный симпозиум зрелых мужчин под щебет весенних птиц.

Суровые милиционеры в синих мундирах плотно паковали нетрезвые, обмякшие тела, изрыгающие обрывки застольных песен и матерные ругательства. Доставляли до ближайшего вытрезвителя. Там советская власть гостеприимно принимала своих заблудших сынов, беря в ежовые рукавицы. Холодный душ, ночь под казённым одеялом. Фотографирование поутру. Пятнадцать рублей штрафа. Письмо на работу о попадании в заведение. Как достижение – фото вывешивалось на доске рядом с уличным газетным стендом под заглавием «Они позорят наш район». Страна должна знать своих героев в лицо и пофамильно.

Многих всё это вовсе не страшило и становилось вполне регулярными этапами алкогольной карьеры. Неизбежными Сциллами и Харибдами среди бушующих вино-водочных волн.

Для таких «непокорённых» в семидесятых годах открылись ЛТП – «лечебно-трудовые профилактории». Нечто среднее между колонией и заводом. Администрация ЛТП считала лучшим лечением – работу за еду и небольшую зарплату в охраняемых помещениях. Туда отправляли по приговору судьи, который мог легко вкатать два года пребывания в столь необычном заведении. Так случалось чаще всего после множества приводов в милицию, ночёвок в вытрезвителе, бесконечных жалоб соседей и родственников.

В основном попадали в ЛТП те, у кого по пьянке «крыша съезжала» и невозможно было разбушевавшихся остановить. Трезвый – аки ангел, а выпьет, топор в руки и готов любого порешить. Война закончилась сравнительно недавно. Множество ветеранов с контузиями и посттравматическим синдромом. Пристрастившиеся ещё мальчишками заливать страх «фронтовыми» ста граммами.

Высоцкий. Владимир Семёнович. Вот уж кто-кто, а он своим творчеством мотивировал советских граждан бесстрашно и самозабвенно налегать на стакан. Люди считали его своим в доску. Рубахой-парнем. Отчаянным и резким. Ветераны войны, работяги, инженеры и уголовники.

Рокот низкого тембра с налеганием на длинное «р-р-р». Его голос был самым узнаваемым в позднем СССР. Ежедневно звучащий с тысячи магнитных лент.

Бешеная популярность и всенародная любовь, питаемая разнообразными слухами. Но лишь один из слухов был общеизвестен и абсолютно достоверен. Высоцкий сильно пил. Много. Запоями. Вместе с творчеством это составляло предмет гордости его поклонников.

Трагизм и надрыв песен Высоцкого так и манили стать ближе к недосягаемому поэту и кумиру – причаститься стаканом водки. Рюмок и прочей малой тары этот надрыв не предполагал.

Снятый в 2011 году фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой» пытается изложить историю, густо замешанную на наркотиках и прочей жути. Присоединяться к поклонникам этой версии нет ни малейшего желания. Пусть легенда останется легендой. Алкогольной. Оттого – трагической и печальной.

Можно часто и ловко ходить по самому краю. Щекоча себе нервы, приводя в визгливый восторг окружающих. Но когда-нибудь ты сорвёшься и полетишь вниз. Камнем. С огромной скоростью. Бесполезно пытаясь остановиться в полёте. И упадёшь. Люди расступятся, чтобы посмотреть на куски, что от тебя остались. Немного поговорят. Кто-то из наблюдательных умников непременно сообщит, что совершенно не удивлён таким трагическим финалом. Холодно скажет со знанием дела: «Он же ко всему прочему и пил. Так что знал, чем всё это может закончиться».

Вскоре любопытствующие граждане равнодушно отправятся по своим делам. Сорваться вниз при хождении по краю – лишь вопрос времени.

Пролог уже слишком затянулся. Настало время представить главного героя. Хотя бы придумать ему имя. Не суть важно, каким оно будет. Можете смело поставить своё собственное. Не хочется? Мне своё тоже – не хочется. Использовать распространённый экземплификант «Вася Пупкин» считаю несерьёзным и неуместным. Имена тех, кого я знаю лично, друзей и знакомых, вполне подходят герою романа, однако иди потом оправдывайся, что «все совпадения случайны».

Поэтому выберу имя наугад. К примеру – Витольд. Нет, ну а что? Мне нравится. Ни одного Витольда в реальной жизни я не знаю. Звучит нормально. Что оно означает? Нет времени гуглить.

Итак, разрешите представить – Витольд! Переходим в наше время!

Глава первая

Самое трудное утром – решиться открыть глаза. Первая промелькнувшая мысль: «Проснулся…»

Вторая: «Телефон???!!! На месте!!!»

Третья: «Живой!»

Чтобы оценить, здоровый или нет, – надо открывать глаза и начать ворочаться. Вспомнить всё в деталях сразу не удастся. Привычная для такого утра ретроградная амнезия. Ну да ладно. Вспомнится, хотя и частями, попозже. Или напомнят те, с кем пил вчера. Позвонят. Иногда после таких звонков много неожиданно нового о себе узнаёшь. Телефон молчал. Пропущенных звонков не было. И это уже хорошо.

Глаза сфокусировались на белом пятне, принявшем очертание знакомых домашних обоев. Уже лучше. «Здоровый и целый», – ещё радостнее подумалось Витольду, поскольку он уже успел незаметно пошевелить руками и ногами, дёрнуть кожей лица, пару раз моргнуть и скорчить что-то вроде улыбки. «Все бортовые и навигационные системы функционируют нормально», – вспомнилось что-то там из новостей космонавтики.

Сейчас самое главное встать. Прокричать самому себе: «Как бодрость духа?!»

Затем: «Поднимите мне веки!!!»

После этого: «Подъём, с-с-сука!!!»

Что Витольд немедленно и сделал. Собрал силы и волю в кулак и попытался вскочить, говоря книжным языком, «как сжатая пружина». На самом деле с трудом согнулся на кровати пополам. Вытянул ноги, таращась по сторонам.

Про внутренности: печень, желудок, почки и прочий «ливер» – думать совершенно не хотелось. Знакомый врач говорил, что печень даже при циррозе совершенно не болит. Как ни странно – это успокаивало.

Болит голова или нет, станет понятно, если начать двигаться. А сделать это всё равно придётся. Хотя бы чтобы отлить и выпить воды из-под крана.

Сушняк выдался сегодня средней жёсткости. Не Сахара, конечно, но проснуться заставил. Хотя скорее это переполненный мочевой пузырь.

Но пока что самое лучшее – не делать резких движений. И не думать. Вообще. Лучше всего, конечно, забить на всё. И спать дальше. Но…

Струя колотилась о стенки унитаза, меняя все оттенки жёлтого. От тёмного пивного до соломенного и, наконец, почти прозрачного. Витольд знал, что моча сейчас жутко воняет спиртом, тщательно смывая её пенистым водопадом из бачка. В тумане отходняка обоняние притупляется, ну и плюс – насморк. Привычное дело для бухающих людей. Сам запаха не чувствуя, но зная, что он есть, Витольд решил не загаживать и без того стрёмный окружающий мир.

Кроме того, он понимал, что сейчас и сам, мягко говоря, пованивает. Каждая пора его кожи исторгает из организма сотни тысяч летучих молекул перегара. Мелких, зловонных и вредных.

Но это устранимо. Главное – не лениться, взять себя в руки. Не ложиться. Разве что прилечь ещё минут на десять. Но ни в коем разе не засыпать.

Немного ломал вид за окном. Весна, которая всё никак не могла по-человечески начаться. Снег почти весь растаял, открывая взгляду корявые голые деревья, мокрую землю с вкраплениями бытового мусора, серое небо с редкими проблесками синевы. Нудный мелкий дождь постукивал скучным, дёрганым джазовым ритмом по карнизам.

Метеозависимость, как и похмелье, с возрастом только усиливается. Для бодрости и энергии не хватало лишь толкового шумового оформления. Некоторые из знакомых Витольда врубали в таких случаях музыку поритмичнее. Кто – немецкий «тяжеляк», кто – техно или хип-хоп. На худой конец – попсовые каналы на радио. Встречал он и таких, кто в похмельном состоянии любил послушать липкий, обволакивающий как паутина эмбиент.

Однако Витольд ни разу не меломан, к музыке относился более чем прохладно. Тем более – в таком состоянии. Как правило, включал на «Ютубе» какую-нибудь лекцию – и нормально. Фоновый шум есть, а если прислушиваться внимательно, иной раз говорят что-то умное и забавное.

Медленно шаркая по полу не совсем ещё твёрдыми ногами, тщательно обходил дверные косяки и мебель. Витольд выдвинулся в сторону ванной под бубнёж ютубовского лектора из ноутбука.

Тело слушалось не особо, зато в мозге пульсировала мысль: «Поскорее бы добраться до душа».

Там наконец избавиться от этого тяжкого и тревожно-мутного состояния. Медленно, но верно подгоняемый мыслью, что скоро станет легче, он шёл в заданном направлении.

Похоже на то, как маленький, но мощный буксир заводит в порт огромный океанский контейнеровоз под либерийским флагом. Туман раннего утра над тёмной водой. Но за штурвалом буксира – капитан. Бывалый, прожжённый местный парень. Ведомый опытной рукой буксир толкает усталый и неуклюжий танкер на разгрузку, ловко обходя мели и затонувшие железяки, не указанные ни в одной лоции.

Вода зашумела. Танкер «Витольд» пришвартовался с глухим стуком о стенку в душевой кабине.

Как оказалось, голова немного побаливала. Но ещё не раскалывалась до искрящихся молний в глазах. В таких случаях помогали обычно две таблетки цитрамона.

Горячий кран на полную. Шипящие водяные спицы пронизывали пар. Приятно покалывали остриями шею и затылок. Головную боль, немощь и молекулы перегара уносило в водоворот слива вместе с мыльной пеной.

Пар валил густым туманом к потолку. Сил стоять под душем уже не было. Витольд сполз по стене на широкое сиденье кабины. Долго пристраивался, дёргал рычаги и краны. Наконец расположился с комфортом под режимом «тропический ливень».

Минут через двадцать заметно полегчало. Особенно на душе. Исчезала та самая похмельная «измена». Чувство мистическое и омерзительное. Вроде бы всё хорошо, однако под завалами памяти копошатся беспокойные твари – черви сомнения. И поедом едят остатки совести. Иной раз так вцепятся своими червивыми зубами, аж сердце похолодеет от страха и ужаса. Вся беда в том, что в состоянии похмелья совесть с памятью не в ладу. Не помнишь, проще говоря, ни хрена. Оттого тварям ползучим есть где разгуляться.

Наконец-то мистические черви рассеялись. Скорее всего, сожрали друг друга в нервном отчаянье. По очереди, согласно весовой категории. Единственный оставшийся абсолютный чемпион, жирный и довольный червь, повернулся на спину, зевнул зубастой пастью и забылся сытым сном. До следующего раза.

Глава вторая

Читатели, что давно уже барахтаются в алкогольной теме, могут задать резонный вопрос: какого, собственно, Витольд мучился, вместо того чтобы налить граммов сто и опохмелиться?

Отвечу. За Витольда. Он, знаете ли, не опохмеляется. Принципиально.

Более того, найденные с утра на кухне остатки бухла, недопитые рюмки, пивные банки нещадно и безжалостно выплёскивал в раковину.

Наскоро ликвидировал Витольд следы вчерашней пьянки. В мусорное ведро отправлялись заветренные остатки закуски, куча бычков из пепельницы. Жестяные банки с хрустом плющились подошвой. Бутылки из-под водки предусмотрительно заворачивались в газету, дабы не звенели на радость любопытным соседям по пути к мусорным контейнерам.

Каждое такое утро, после того как очистишь тело и душу, предстояло хоть как-то убрать все эти вещественные напоминания о вчерашнем дне. Дело хоть тяжкое и муторное, но – необходимое. Витольд даже изобрёл собственную методику уборки кухни после пьянки. Во всяком случае, ему было приятно считать, что автор инновации в клининге помещений именно он. А если «по чесноку», помогли советы из интернета. Хотя личный опыт с корректировками на малогабаритную кухню и отсутствие навороченного оборудования стоил немалого.

Первое, с чем обычно сталкиваешься, войдя на кухню в подобное утро, – удручающий вид беспросветной загаженности. Иногда со следами разрушений. Единственное желание – совершить манёвр в стиле «Элвис покинул здание».

Главное – не растеряться в этот момент. Немедленно приступить, разглядев самый загаженный участок. Впрочем, территория ада сама бросится в глаза. Немым воплем требуя прибытия МЧС. Самое важное – использовать правило «одного квадратного метра». Не метаться по кухне, как одна симпатичная кулинарная телеведущая. А сосредоточенно приводить этот самый ужасающий «квадратный метр» в идеальное состояние. Ну, или почти в идеальное.

«Начало – половина дела». Все последующие участки после ликвидации самого эпицентра трагедии покажутся сущей ерундой для уборки. Далее следует продвигаться в том же духе. По квадратному метру. В направлении сверху вниз.

Мусорное ведро лучше поставить посередине. Дабы не терять времени на беготню в его сторону. Легче будет попадать в корзину трёхочковыми бросками с любой дистанции.

Всё треснутое, мятое, надорванное, надрезанное и подлежащее восстановлению лишь в теории швырять в корзину безжалостно.

Следующий приём уборки подсмотрел Витольд у шеф-повара элитного загородного дома. Гламурно-разудалые посиделки компании гостей обоего пола уже завершились. Повар заканчивал работу. Принёс пылесос, которым вычистил всю кухню от мельчайших крошек, муки и пыли. Начиная с плиты, столов и подоконников. Лишь затем появился с ведром и шваброй.

Когда останется лишь вымыть пол, лучше сделать перекур. Оглядеться внимательно. Иной раз, войдя в раж, можно не заметить явных упущений. Зияющих мусорными островками в океане чистоты.

Витольду даже нравилось, как нудный и монотонный процесс уборки при этом проясняет голову. Прочищает мозги и отпускает нервы, травленные вчера алкоголем. Начинаешь думать в обычном, нормальном режиме.

Протерев пол, приятно потом обвести взглядом кухню. Разглядеть в высыхающей на линолеуме воде некое возвращение в нормальную жизнь.

Теперь следует объяснить, почему же Витольд не махнул с утра сто грамм. Прояснить некоторые «подводные» моменты.

Как люди опохмеляются, ему приходилось наблюдать довольно часто. Зрелище, весьма западающее в душу. Образовалась у него в тех самых девяностых годах работа, которая заканчивалась в шесть утра. Опасная и нервная, но денежная. Менеджера казино. Шесть лет Витольд на этой должности обретался.

Каждый раз, почти уже доехав до дома, Витольд просил таксиста не заворачивать во двор, а высадить его на остановке. Там стояла рюмочная с незамысловатой вывеской, мигающей дюралайтом, «БАР». Адреналин бурлил в крови после рабочей ночи. Сидя за стойкой заведения, Витольд неспешно выпивал пару кружек пива. Накопившееся напряжение отпускало с каждым глотком.

Нескончаемым потоком заходили работяги с соседнего порохового завода. Прийти в себя перед сменой. Спешно и деловито платили за сто грамм в пластиковом стаканчике. Торопливо, дёргая кадыком, выпивали водку, словно холодную воду в жару. Не крякая и не морщась. Церемонно заедали карамелькой. И спешно отваливали трудиться.

Виделось в этом что-то чудесное и сверхъестественное. Заходил несчастный, трясущийся человек. Не старый на вид, как правило. Пряча глаза в пол. Платил. Выпивал. В считанные секунды обретал он бодрость и вид человеческий. Уверенно оглядывался по сторонам и шёл на работу.

Примерно через месяц Витольд заметил, что клиенты рюмочной были одни и те же. Неуловимо похожие друг на друга. Этакие люди-тени. Себя потерявшие. Как это с ними произошло? Думаю, каждый из них мог рассказать свою замысловатую, а может, и совсем короткую историю. Судя по всему, со многими это произошло совсем недавно. Но все они оказывались молчаливы. Как будто хранили страшную тайну. Продолжали худо-бедно под её покровом жить. Назад не собираясь возвращаться.

Барменша обслуживала заходящих с конвейерной быстротой. Зная лишь в лицо. Ни разу ни одного из них не назвала по имени. Здороваясь едва заметным кивком головы, скорее, даже взмахом искусственных длинных ресниц. Без намёка на малейшую эмоцию. Дежурная улыбка была не про их честь. Друг с другом эти люди тоже почему-то не здоровались. Редко когда очередь выстраивалась больше двух человек. Создавалось впечатление, что каждый, прежде чем зайти внутрь, следит на углу через стекло. Ждёт, чтобы оказаться с барменшей, стаканом и конфеткой наедине. Без свидетелей.

Каждый раз Витольд внимательно за этим наблюдал, цедя пиво за стойкой. Теша себя уверенностью, что с ним никогда ничего подобного не произойдёт. И что с того, что он сейчас здесь, а люди опохмеляются в шаге от него? Не более чем совпадение. И вообще, он тут случайно. Сторонний наблюдатель. Словно зритель в цирке, заворожённо следящий, как дрессировщик засовывает голову в пасть льву. При этом зрелище отделено решёткой, а рядом стоят униформисты с брандспойтами наготове.

Сам он считал, что опохмеляться – не по правилам. И вообще, читерство. Предпочитая по-честному потерпеть. Так сказать, искупить вину за то, что слишком хорошо было вчера. А вчера было действительно хорошо.