Ничей

Несколько слов от автора

«Раньше возможно было продвижение, был интерес, а теперь нет». Так отозвался о сегодняшних перспективах литературного творчества мой старый знакомый. Между строк подразумевалось: «Бросай уже ерундой заниматься. Кому сейчас книжки нужны?» Я не стал спорить. Ситуация действительно скверная. До чтения ли даже самым верным поклонникам?.. Но, думаю, всё равно не стоит отчаиваться. Надежда есть и в темные времена. К тому же бывает полезно заглянуть во вчерашний день – можно найти ответы на вполне актуальные вопросы.

– Зачем это? – произнес сумрачный голос.

Гаг поднял глаза. Над ним стояли двое – какие-то незнакомые из местных, тоже совсем молодые. Гаг осторожно опустил голову южанина на траву и поднялся.

– Зачем… – пробормотал он. – Откуда я знаю – зачем?

Аркадий и Борис Стругацкие

«Парень из преисподней»

Часть первая
Козлы
Глава первая
Семейные ценности

Спикер областного парламента Хрюшников сидел за столом и ковырял в носу. Когда я сделал еще несколько шагов по ковру и присмотрелся, стало ясно, что ковыряет он не в носу, а в ухе. И не пальцем, а дужкой очков.

– Можно, Виталий Иванович? – повторил я.

– Заходи, Алексей Николаевич, – отозвался спикер. – Что у тебя там?

– Подписать кое-что надо.

Виталий Иванович вздохнул так, будто сию минуту закончил разгрузку вагона.

– Сколько раз я тебе говорил: бумаги на подпись сам не носи, передавай через консультанта? А?

– Там нюансы могут быть, Виталий Иванович. Комментарии могут потребоваться.

Спикер вздохнул сильнее.

– Комментарии потребуются – вызову. Ох, Алексей Николаевич…

– Что, Виталий Иванович?

– Всему вас учить надо. Сразу видно: не работали в обкоме.

– Да тут бумаг немного, – начал я.

Было в самом деле неловко, что оторвал занятого человека от дела. Выбил из колеи.

– Ладно, оставляй, – смягчился спикер.

Я мысленно перевел дух и приготовился дать задний ход. Тут двойная входная дверь за моей спиной скрипнула.

– Виталий Иванович, разрешите? – вслед за дверью проскрипел голос, по тембру сильно похожий на звук несмазанной петли.

Оборачиваться, чтобы понять, кто это, было необязательно.

– Заходи, Никифор Мефодиевич, – кивнул хозяин кабинета.

Обогнув меня заодно с приставным столиком, полубоком, немного шаркая при ходьбе, в святая святых законодательной власти проник консультант нашего спикера Никифор Мефодиевич Толиков. Меня он приветствовал едва заметным кивком и присел на стульчик напротив.

Никифора Мефодиевича в парламентском кругу знали все. Принят он был на полставки и отвечал за духовно-нравственную сферу. Лет ему было много. Даже очень много, и кое-кто поговаривал, что пора бы человеку на покой. В аппарате в таком возрасте уже не работали. Однако спикер к нему благоволил и принимал всегда без очереди («С острой болью», как шутил один наш коллега). Секрет проходимости был прост: во времена, не слишком отдаленные от нас, товарищ Толиков занимал высокую должность в управлении КГБ. А бывших чекистов, как известно, не бывает. Про его выдающиеся успехи на ниве нравственности и духовности ничего слышно не было, зато слухи и сплетни он носил начальству исправно.

Спикер шевельнул бровью и перестал ковырять очками в ухе. Никифор Мефодиевич покосился на меня и, приподняв скрюченное тело над столом, забормотал что-то Виталию Ивановичу в другое, свободное ухо. Спикерская бровь поползла вверх. Я попробовал прислушаться.

– Алексей Николаевич, погуляй! – оборвал мои попытки спикер.

Подрагивая кистью правой руки, Никифор Мефодиевич продолжил едва слышное бормотание. Мне почудилось, что прозвучала знакомая фамилия, но проверить это ощущение я объективно не успевал.

Предупредительнейшая Алевтина Викторовна в первой приемной читала популярный у аборигенов таблоид «Энциклопедия здоровых импульсов». По-моему, ту ее часть, где повествуется о внебрачной жизни эстрадных звезд.

– Что-то у нас Никифор Мефодиевич какой-то взволнованный, – попытался я прозондировать почву.

– Ой, не знаю, Алексей Николаевич, – откликнулась она, подняв голову от газеты. – Ничего не говорил, сразу вошел.

Пришлось мне отправиться восвояси. Там, под дверью моего кабинета, переминался с ноги на ногу очередной гость. Я мысленно застонал, потому что после визита к спикеру, как всегда, хотелось немного побыть наедине с собой. Да и голова после вчерашних излишеств еще побаливала.

Гостем оказался собственный корреспондент агентства «Интерксерокс» Василий Онищенко.

– Привет! Какие новости у пресс-службы? – заулыбался он.

– Спикер с утра ковырял в ухе, – ответил я.

– Что?

– Ничего. Шутка, – я погремел ключами. – Заходи, раздевайся, ложись.

– Сам всё шутишь, – сказал Онищенко, усаживаясь на стул. – Скучно живете у себя в парламенте. Ни скандалов, ни сенсаций.

– Стабильность в регионе. Всё под контролем.

– Давай, что ли, сами что-нибудь придумаем, – продолжал развивать свою мысль Онищенко. – Нельзя же так постоянно.

– Кто сказал, что нельзя? Ты вон у губернатора бываешь на брифингах, вот и попроси его подкинуть парочку сенсаций.

– Там у нас договорные обязательства знаешь, на какую сумму?

– Знаю. Кофе хочешь?

– Растворимого?

– Ну, ты буржуй! – я изобразил на лице праведный гнев. – У нас организация бюджетная, бедная. Другого напитка не держим.

– Знаем, какая вы бедная организация, – усмехнулся Онищенко. – Ладно, наливай.

– Налью, когда закипит. Включи чайник, – и я потянулся к свежим газетам. – Прессу вот еще не видел. Может, там и есть какой-нибудь скандал.

– Я тоже не видел, – оживился Онищенко. – Дай мне что-нибудь из ненужного.

– Всё у нас нужное, всё важное. Держи вот «Факты и комментарии», насладись пока.

– Да чем там наслаждаться?

– Версткой насладись, если больше нечем, – посоветовал я, листая одной рукой «Негоциант».

Электрочайник забулькал и щелкнул.

– Смотри-ка, твоего начальника приложили, – сказал Онищенко.

– Хрюшникова?

– Нет, Забегалова.

– Тоже мне начальник… Кого-кого приложили? – от удивления я даже отложил «Негоциант».

– Забегалова.

Я действительно оторопел.

Управляющий делами областного парламента товарищ Забегалов был в аппарате личностью легендарной. Спикеры сменяли друг друга, а Валентин Юрьевич не только оставался на плаву, но с каждой такой сменой двигался наверх. В прошлом деятельный комсомольский вожак, первый и единственный публичный шаг он сделал, издав книжку. Произведение представляло собой адаптированный вариант старой курсовой работы Валентина Юрьевича. Из работы был убран эпиграф (цитата из доклада Брежнева съезду КПСС), а сам текст практически не претерпел изменений. Курсовую работу студент Забегалов посвятил истории вузовской комсомольской ячейки. В современном кратком предисловии к ней говорилось, что задача воспитания молодежи – одна из важнейших на нынешнем этапе развития. На этом вся публичность Валентина Юрьевича закончилась. Дальнейшая его деятельность протекала под плотным покровом канцелярской тайны…

Я пробегал глазами полосу «Фактов и комментариев», когда в кармане задергался мобильник. Режим вибрации я включал, идя на высочайший прием, а потом порой забывал отменить. Номер был знакомый.

– Давай чуть позже перезвоню, а?

– Как куролесить, так сейчас, а как поговорить, попозже? – раздалось в трубке.

– Давай, давай. Потом наберу. Народ у меня, – я дал отбой.

И тут, как будильник «Маяк» (у меня в детстве был такой), пулеметно затарахтел аппарат внутренней связи. Онищенко сочувственно посмотрел на меня.

– Алексей Николаевич, зайдите ко мне.

Это был голос управляющего делами.

Лифт вознес меня тремя этажами выше. Здесь ремонт был явно лучше и свежее, чем у нас. И пол коридора устилала ковровая дорожка не грязно-красного, а зеленого цвета, успокаивающего нервы. Прикидывая возможный ход беседы, я двинулся в сторону приемной управделами. Одна из дверей на моём пути была распахнута, и красовалась на ней табличка «Ядрёная Россия». Миновать ее ускоренным шагом не удалось.

– Алексей Николаевич, можно вас на минутку?

То был помощник лидера фракции Ростик – точнее, Ростислав. Вполне безобидный молодой человек с румянцем на щеках. Лидером числился спикер Хрюшников, само собой, на чужом этаже почти не появлявшийся. Зам спикера по фракции, депутат Филейкин, тоже был в партийном кабинете редким гостем. Так что Ростик сиживал тут, под знаменем с медведем, в гордом одиночестве, периодически отбегая на задания.

– Ростислав, не могу сейчас. К Валентину Юрьевичу иду.

– Алина Вениаминовна просила.

Я мысленно дернулся.

– Давай минут через двадцать, ладно? Позвони мне или просто заходи.

И, наконец, толкнул дверь приемной.

Приемная управделами была местом общего пользования. В том смысле, что Валентин Юрьевич делил ее с двумя своими ассистентами – товарищами Власьевым и Лесных. Их дверь, тоже общего пользования (одна на двоих) была слева, его – справа. В самой приемной сидели две секретарши. Одна из них, Ульяна, как обычно, улыбнулась мне. Другая, Лариса, была явно не в духе. И я, кажется, уже догадывался, почему.

– Валентин Юрьевич один?

– Да. Он ждет вас, Алексей Николаевич, – ответила Ульяна.

Я постучался для порядка и вошел.

Уловить настроение Валентина Юрьевича было несложно. Управляющий обширным парламентским хозяйством казался мрачнее тучи. Как всегда, из-за стола, заваленного горами бумаг, он не вышел и приветствовал меня вялым пожатием руки через его поверхность. Свежий номер «Фактов и комментариев» лежал прямо перед ним. Заметка в газете была жирно обведена ядовито-желтым маркером.

– Читали, Алексей Николаевич?

– Читал, конечно.

Управделами поморщился, как от зубной боли.

– Я уже отдал необходимые распоряжения, – начал он напряженным голосом. – Скажите мне, у нас есть с этой газетой договор?

– Есть.

– И сколько мы им перечисляем?

Я сказал, сколько.

– Много. А почему тогда появляются подобные вещи?

– У всех своя редакционная политика. Мы же не всю газету выкупаем, а платим за согласованные материалы о парламенте.

– А понятия о порядочности у этих журналистов есть?

– Это всегда субъективно, Валентин Юрьевич, – сказал я.

Забегалов поморщился так, будто ему начали добираться до нерва.

– Я никогда не стал бы реагировать на статью обо мне лично, – начал он с пафосом, – но здесь непосредственно затронуты мои близкие. Здесь поставлена под сомнение наша честь.

– Мы будем судиться? – уточнил я.

– Я сам буду судиться, если потребуется! – объявил Забегалов. – Я не намерен прибегать к помощи нашего юридического отдела. Я юрист и кандидат наук.

Я молча ждал продолжения.

– Проекты договоров на следующий год завизированы? – перешел к сути Валентин Юрьевич.

– Да. Виталий Иванович на днях всё подписал.

Если быть абсолютно точным, то спикер подписал всё вчера вечером. Но я не стал уточнять.

– Свяжитесь, пожалуйста, с этой редакцией, – сказал управделами. – Свяжитесь и потребуйте поставить официальное опровержение.

– Текст подготовит пресс-служба?

– Текст подготовлю я сам.

– За чьей подписью дадим?

– Это решится позже. Я вам сообщу, – изрек Валентин Юрьевич, глядя куда-то сквозь меня.

Заметка в номере называлась так: «Семейные ценности». Ее полный текст был следующим:

«Семейные ценности – это святое. Самое полное и убедительно обоснование данного тезиса можно найти в творчестве Марио Пьюзо. К творчеству от слова «натворить», наверное, можно отнести и деятельность нашего героя.

Кто он? А просто скромный труженик аппаратного поля. Должность – управляющий делами областного заксобрания. Всего-то. Зовут его Валентин Юрьевич Забегалов. И написал он целую книжку… ну, или что-то похожее на нее. Написал если не сто лет назад, то всё равно очень давно. Когда многие деревья еще были маленькими, а сам Валентин Юрьевич являлся передовой коммунистической молодежью. То есть состоял в резерве и помощниках у КПСС. Учился он тогда в технолого-продовольственном институте, куда и с «тройками» брали. Функционировал в качестве секретаря комсомольской ячейки.

Про нее же, ячейку эту, и был его печатный труд. Про нелегкую ее историю со всеми изгибами и колебаниями вместе с генеральной линией. Текст, впрочем, вышел не особо ярким: фигурировали там, главным образом, цитаты и цитатки из постановлений съездов, конференций и пленумов. Чего вы хотите? Время было такое.

Так, пожалуй, и кануло бы это сочинение в бездну эпох, но – не тут-то было! Автор уже в разгар рыночных реформ взял и издал его по-серьезному, по-взрослому. Раньше было для отчета, а нынче – для общества. Вы спросите, что здесь интересного? А вот что. Не сто лет назад, а на прошлой неделе было принято решение книжку Валентина Юрьевича переиздать. В рамках региональной программы патриотического воспитания! Бюджет оплатит?..

Да, вы еще спросите, при чем тут семейные ценности? При том: отклик на книжку Валентина Юрьевича Забегалова уже пишет Юрий Валентинович Забегалов. Угадаете, кем он приходится нашему герою? Конечно, любимым сыном. И работает в том же аппарате, что и сам историк комсомола. «Отец, слышишь, рубит? А я отвожу».

Вкалывает, кстати, Забегалов-младший в архивном отделе парламента. Ходят слухи, что тамошние залежи информации даром не пропадают, а кое-кем используются, например, для написания диссертаций. Но вот это уже совершенно отдельная тема.

Василиса Микулишна»

Я перечитал заметку еще раз, ухмыльнувшись словам о творчестве Марио Пьюзо. Потом помассировал затылок и глянул в окно. На клумбе у здания парламента паслась дворняга, расцветкой похожая на корову. Чуть поодаль две другие дворняги занимались любовью. Проблемы семейства Забегаловых были им по боку.

В дверь аккуратно постучали. Я поднял голову и сказал: «Да!»

– Алексей Николаевич, а как же кофе пить?

На пороге стояла Наталья Владиславовна, наш специалист по связям с общественностью. Когда пресс-служба только-только создавалась заново, к нам ее командировал лично Хрюшников. Каюсь, ни малейшего восторга я не испытал. В резюме новой сотрудницы в графе «Работа» значились одни лишь сведения о нескольких месяцах, проведенных под началом малоизвестного партийного парламентария. Я начал отбрыкиваться, но спикер моих возражений не принял. Чуть погодя я узнал, что у очаровательной Натальи имеется родня в дирекции некоего предприятия. По случайному совпадению – именно того, которым прежде командовал сам Виталий Иванович.

Впрочем, эта сотрудница оказалась приветливым и совсем не глупым человеком. Ветеранов аппаратной службы то и дело шокировали ее наряды, но в наш маленький коллектив она влилась быстро и органично.

– Спасибо. Меня тут уже… напоили, – ответил я.

– А может, зайдете? У нас зефир в шоколаде есть.

Против зефира невозможно было устоять. Тем более что позавтракать мне сегодня не удалось.

Помещение, где разыгрывались церемонии коллективного кофепития, находилось почти напротив моего персонального кабинета. Здесь трудились доблестные бойцы пресс-службы, включая любезную Наталью Владиславовну. Ее консультантская ставка бесила парламентских старослужащих не меньше, чем наряды. Правда, выражалось это бешенство главным образом в косых взглядах. Секрет быстрого выдвижения молодой сотрудницы был секретом первые недели три, не больше…

Кофе в чашке уже благоухал, и почти столь же сладкой была улыбка моего неформального заместителя Витюши Петрова. Вообще-то, он был Виктором Александровичем и разменял четвертый десяток, но за ясные голубые глаза и белый чубчик вся внутрипарламентская вертикаль звала его исключительно уменьшительно-ласкательно. Витюша отличался обходительностью манер, пунктуальностью и педантичной исполнительностью. Когда-то, на стыке студенчества и взрослой жизни, он тоже грешил журналистикой, но потом попал в аппарат и закрепился. Консультант Петров пережил все перестройки, реорганизации и ликвидации пресс-службы, четырежды временно исполнял обязанности ее главы – один раз даже с прибавкой к жалованью в размере пятисот целковых, но шефом так и не стал. Это, по-моему, наложило отпечаток на его личность.

Витюша улыбнулся еще шире.

– А мы шефа ждем, не пьем.

Я улыбнулся в ответ.

– Пейте. От этого не сопьетесь.

– Говорят, тебя профессор вызывал, – осторожно начал Витюша.

Профессором мы в узком кругу называли Валентина Юрьевича. В узком же кругу Виктор Александрович обращался ко мне на «ты». Как выходец из творческих коллективов, излишнего чинопочитания я никогда не любил.

– Приглашал, да, – рассеянно сказал я, прихлебывая из именной чашки.

– Опять обещал всех разогнать?

– Как ни странно, нет. Забыл, наверное.

– Забыл?

– Более важная тема нашлась, – пояснил я.

Все, как по команде, перестали прихлебывать.

– Читайте «Факты и комментарии». Других комментариев пока не будет.

Дверь приоткрылась, и показалось лицо Ростика.

– Алексей Николаевич, я снова к вам.

Я подхватил чашку.

– Пошли.

– Понимаете, Алина Вениаминовна просила обеспечить освещение в СМИ нашего конкурса, – продолжил Ростик уже в моем кабинете.

– Конкурса? – я сегодня туго переключался.

– Да, под патронажем «Ядрёной России». Там есть ограничения по закону, парламент не может использовать на это свои денежные средства, но Алина Вениаминовна сказала, что вы найдете вариант.

– Может, и найду. Это что-то социальное, по-моему?

– Социальное. Под лозунгом: «Всё во имя человека!»

– Фамилия человека не называется?

– Что?

– Ничего, это я так… Музыка навеяла. А финал скоро?

– Как раз перед выборами в Госдуму, – сказал Ростик.

– Понятно. Оставляй бумаги, подумаю.

– Алина Вениаминовна просила поскорее.

– Не обижу я ее, не волнуйся.

Выпроводив активного Ростика, я допил остывший кофе и потянулся за скандальным номером газеты. В этот момент опять задергался и запиликал мобильный.

– Послушай, что за фигня творится? – услыхал я голос директора издательского дома «Факты и комментарии» Андрея Бутурлина.

– Ты о чем?

– Сам знаешь.

– Ну, это скорее моя очередь спрашивать.

– Ладно, я подъеду сейчас. Сможем поговорить?

– Сможем. Подходи сразу в кабинет.

– Давай лучше в машине.

Синяя «девятка» Андрея стояла за пихтами, немного наискосок от здания парламента. Я устроился на переднем сиденье, поближе к собеседнику.

– Ты что, пресс-службой уже не руководишь? – без предисловий спросил Андрей.

– Почему?

– Откуда я знаю, почему? Я в аппаратные игры не играю.

– Давай без загадок. Повод какой?

– Колобков у тебя работает?

– Только числится. Подчинен формально.

– Я ваших нюансов не знаю, но этот придурок сегодня у меня был.

Владимир Владимирович Колобков на аппаратной службе в заксобрании находился недолго, месяцев около двух. За рекордно короткий срок он забодал своей душевной простотой буквально всех и каждого. В позапрошлой жизни Колобков редактировал комсомольский печатный орган. Падение советской власти он благополучно перенес, но не усидел в кресле после очередных демократических выборов. Дальнейшие его мытарства протекали во всяческих эфемерных партийных структурах, которые позднее оптом влились в «Ядрёную Россию».

Там Колобков пробыл дольше, чем на редакторском месте, проявив неожиданную цепкость в борьбе за выживание. Даже протиснулся в замы по идеологии. Однако на этой зыбкой почве тоже не устоял. Партия в том, что касалось данной материи, строго ориентировалась на указания из федерального центра. А поскольку указания часто запаздывали, в региональной ячейке большую часть времени выжидали, дабы не совершить политическую ошибку. Кипучей натуре Владимира Владимировича такая пассивность была чужда, и однажды его импровизацию признали вредной. Колобков жутко обиделся и пропал из партийного офиса, предварительно уничтожив содержимое своего компьютера. По слухам, отлеживался на даче, среди кустов и грядок, откуда его и вытащил всё тот же Валентин Юрьевич Забегалов.

– И что тебе Колобков говорил? – поинтересовался я.

– Требовал назвать имя автора. Орал, как резаный.

– Ты назвал?

– Еще чего! Это я только суду обязан, – фыркнул Андрей.

– И как наш товарищ реагировал?

– Орал еще громче. Угрожать начал: дескать, у парламента свои рычаги имеются. Я уже хотел ему в нюх дать. Он что, всегда такой псих?

– Он вообще псих, в медицинском смысле.

– Серьезно?

– Абсолютно. И справка есть.

– Иди ты! – Андрей посмотрел на меня с недоверием. – Лечился, что ли?

– Еще при советской власти. Прямо с работы забирали в дурку. Да ты поспрашивай у журналистов со стажем.

– Ну и дела!

Я развел руками.

– Андрей, ну а теперь ты мне скажи: откуда заметка? Кто автор, я не спрашиваю.

– Прости, не могу. Не имею полномочий, – Бутурлин отвел глаза.

– Тогда спрошу по-другому. Это не твое решение?

– Не мое.

Я вздохнул и тут же вспомнил беседу с Хрюшниковым.

– Есть официальная информация для тебя. Забегалов требует поставить опровержение. Он явно на взводе.

Андрей пожал плечам.

– Пусть несут. Посмотрим.

– Ты за последствия не опасаешься? – я прищурился.

– Чего мне опасаться? У нас свои учредители, московские. Вот будет ваш парламент все полосы выкупать, тогда и станем писать только хорошее.

– Я почти то же самое Забегалову сказал.

– Правильно сказал. Да и кто он такой, этот Забегалов?! Я его даже в лицо не знаю. Я и Хрюшникова твоего один раз видел – когда ты нас знакомил. Колхозник колхозником. Как ты с ними вообще работаешь?

– Не я выбирал. Народ.

– А, брось! Забегалова народ не выбирал.

Я вздохнул еще раз, совершенно по-спикерски. И тут опять зазвонил мой мобильный. Это был Витюша.

– Ты где?

– Близко. Что случилось?

– Тебя на малый совет зовут. Ищут, найти не могут.

– Мой номер у всех есть. Пусть не идиотничают.

– Потеряли, наверное.

– В очередной раз, значит… Подожди, какой малый совет? В плане на сегодня ничего нет.

– Внесли только что.

Я выругался.

– Сколько минут осталось?

– Пять.

– Бегу.

Совет заседал уже минут тридцать. Наш вопрос значился в самом конце повестки и назывался «Об аккредитации». Хорошо, что всё подготовили заранее. Докладчиком, как всегда, был депутат из соответствующей комиссии. И, как всегда, этим депутатом была Алина Вениаминовна Тарарыкина.

Алина Вениаминовна среди обитателей нашего здания тоже отличалась повышенной кипучестью. Правда, хоть какие-нибудь материальные следы ее деятельности отыскать было невозможно. В персональном кабинете вместо Тарарыкиной обычно сиживала, глядя на мир исподлобья, толстая и страшная помощница. Алина же Вениаминовна быстро курсировала по всем этажам или уезжала читать какие-то лекции.

Ходила она, как правило, в брючных костюмах, стриглась коротко, под мальчика. Среди коллег-депутатов считалась носительницей комсомольского задора, хотя по возрасту была ближе к ветеранам труда. Еще в парламентском кругу бытовало мнение, что Тарарыкина – ведущий наш эксперт по пиар-технологиям и СМИ. На чем оно было основано, лично я сказать затруднялся. Согласно опубликованной перед выборами биографии, Алина Вениаминовна недолгое время руководила службой продаж одного медиа-холдинга. Затем господа акционеры выдвинули ее в заксобрание: отстаивать интересы. О том, написала ли она сама хотя бы строчку в газету, ничего известно не было.

Депутаты были сегодня в хорошем настроении. Может быть, потому что прошлое заседание законодательного собрания имело место две недели назад. А, возможно, и оттого, что общий сбор всех парламентариев переносился еще на неделю вперед. Причина переноса была банальной. Просто исполнительная наша власть в пожарном порядке внесла на рассмотрение слуг народа кучу бумаг, и депутатские комиссии не успевали эту кучу переварить.

Против переноса пленарного заседания никто не возражал, даже парочка записных оппозиционеров. Но я кожей чувствовал, как нервничает спикер, то ли уже получивший втык от губернатора, то ли мучительно его ожидавший.

– Вопрос номер двадцать пять, – объявил Хрюшников и поправил очки, съехавшие почти на кончик носа. – Алина Вениаминовна, давай.

– Уважаемые коллеги, предлагается на утверждение список журналистов для аккредитации, – скороговоркой начала Тарарыкина, глядя куда-то вбок и вниз. – Документы готовы, завизированы всеми отделами. Заключение нашей комиссии: утвердить.

Хрюшников выпрямился в кресле.

– Возражений нет, товарищи?

Я, как всегда, пристроившийся в дальнем углу, закрыл блокнот. В таких случаях народные избранники даже не поднимали руки.

– У меня есть возражение! – вдруг раздался взволнованный голос.

Малый совет вздрогнул. Двое сидевших передо мной депутатов перестали обмениваться анекдотами.

– Алексей Николаевич, ты что – против? – спикер снял очки.

– Уважаемые коллеги, я хотел бы высказать особое мнение, – со своего места поднялся мой полный тезка – депутат Колотушко, член фракции «Коммунисты и беспартийные».

Совет подобрался, предчувствуя интересное.

Алексей Николаевич Колотушко не слыл великим молчальником, но и особыми мнениями направо и налево не разбрасывался. Партийно-фракционная принадлежность не мешала ему голосовать, как правило, заодно с правящим большинством. В миру он был директором музыкального театра, из имеющихся в городе самого бедствующего. Отчаянное положение этого очага культуры не мешало Колотушке раскатывать на джипе «Чероки». Машина, впрочем, как я слышал, была приобретена сыном Алексея Николаевича – брокером товарно-сырьевой биржи.

– Слушаем тебя, Алексей Николаевич, – молвил спикер.

– Я внимательно изучил список журналистов, которые желают получить аккредитацию, – зычно начал депутат, – и был очень удивлен, увидев там фамилию Собакина из «Современной газеты». Я очень хорошо, к несчастью, знаю этого человека. Докладываю вам: это горький пьяница и антисоциальный элемент. Его выгоняли отовсюду, где он только пытался работать. Он ярый скандалист и профессиональный собиратель самых грязных сплетен. Такие, как Собакин, не могут объективно освещать деятельность нашего парламента!

Когда Колотушко, наконец, завершил свой гневный спич, в зале царило тихое веселье. Хрюшников посмотрел на Тарарыкину. Та молчала. Кто-то из парламентариев засмеялся в голос.

– Алексей Николаевич, прокомментируйте.

Тарарыкина смотрела на меня и обращалась явно ко мне. Я встал и глянул на спикера. Тот вроде бы не возражал.

– Уважаемые депутаты! Что касается аккредитации СМИ, мы обязаны действовать в соответствии с федеральным законом. Иначе нас поправят через прокуратуру или суд. Пресс-служба отвечает за то, чтобы подобных случаев не было, – произнося это, я чувствовал, как обиженный депутат сверлит меня глазами. – «Современная газета» подала заявку на аккредитацию в срок и оформила ее правильно. У нас нет законной причины отказать ей. Это могут подтвердить юристы. Если упомянутый человек будет являться в пьяном виде, тогда и станем реагировать. Ну а моральный облик – это не по нашей части.

– Да они там все такие! – добродушно подал реплику с места депутат Колыхаев, хозяин империи мебельных салонов и загородной резиденции с пристанью для катеров и яхт.

Зал смеялся уже в открытую. У Колыхаева колыхались даже его мясистые щеки.

– Юристы что скажут? – спикер двинул бровями.

– Мне добавить нечего, – сказала Светлана Ивановна, уже при трех спикерах начальница юротдела.

– Извини, Алексей Николаевич, поделать ничего не можем, – обращаясь к моему тезке, подытожил Хрюшников.

На этом заседание малого совета завершилось.

Близилось время обеда, а у меня было ощущение, что уже как минимум шестой час вечера. Я откинулся в своем кресле и повторно посмотрел в окно. Собаки, ранее интенсивно занимавшиеся любовью, куда-то подевались. Под пихтами предприниматели без образования юридического лица, да и вообще без всяких правовых оснований торговали трусами. Пора было рапортовать.

Я снял трубку старинного аппарата и набрал короткий номер Забегалова.

– Валентин Юрьевич, редакция «Фактов и комментариев» ждет текст вашего ответа.

– Хорошо. Через пятнадцать минут подойдите ко мне на совещание.

Я послушал короткие гудки в трубке и медленно положил ее на место. Рядом тренькнул городской телефон.

– Привет еще раз. Это Онищенко. Скажи, парламент будет реагировать на заметку про управделами?

– Может, и будет.

– Это официальный ответ?

– Не придуривайся. Официального ответа пока нет.

– То есть, он готовится?

– Я этого не говорил.

– Ну, скажи хоть что-нибудь! Из чего мне информацию писать? – взмолился Онищенко.

– А это обязательно? – спросил я.

– Это же сенсация!

– Тоже мне сенсация.

– Ты же имеешь право делать заявления для СМИ.

– Только по поручению спикера или малого совета. Потерпи, Вася. Чует мое сердце, будет продолжение у этой истории. Но это тоже не для печати, – уточнил я.

Обнадежив собственного корреспондента «Интерксерокса», я запихнул блокнот в карман пиджака и зашагал к лифту.

Настроение у Валентина Юрьевича не улучшилось – это было видно с порога. На стульях вдоль стен уже сидели приглашенные. Бок о бок ютились безотказные Власьев с Лесных. Сделав губы ниточкой, застыла в ожидании Надежда Павловна – главный бухгалтер всего заксобрания и зам Забегалова по финансовой части. Напротив нее тщательно усаживалась неизменно строгая Светлана Ивановна из юридического.

Я присел на свободный стул рядом с Надеждой Павловной и заранее вытащил свой блокнот. Следом за мной в колонну по одному вошли начальники экономического и архивного отделов. Пауза затягивалась. Делать было нечего, и я по привычке огляделся.

Бумаг на столе с прошлого раза еще прибавилось. В глаза сразу бросились свежие копии каких-то публикаций из специальных юридических журналов. На полочках длинного застекленного шкафа по своему обыкновению красовались официозного вида брошюрки. Каждая из них содержала статейку, а то и две за подписью Валентина Юрьевича. Большой плазменный телевизор продолжал работать без звука. Судя по транслируемой картинке, шли новости белорусского государственного телевидения. Диктор и дикторша по очереди славили мудрую политику президента Лукашенко. Во всяком случае, мне так показалось.

Валентин Юрьевич поднял седую голову.

– Все в сборе?

– Да, Валентин Юрьевич, – быстрее всех отозвался Власьев.

– Тогда приступим. Присутствующие знают о сегодняшней газетной публикации. Для тех, кто не знает, пресс-служба сделает копии, – заговорил управделами.

По глазам Светланы Ивановны я понял, что она ещё не в курсе. Надежда Павловна рядом беспокойно завозилась. Я подумал, что она, похоже, тоже.

– Это явная провокация против парламента в целом, – голос Валентина Юрьевича окреп и чуть не зазвенел. – Свое доброе имя я буду защищать сам, и эти журналисты так легко не отделаются.

При слове «журналисты» губы Забегалова брезгливо скривились.

– Я уже поговорил на эту тему с Виталием Ивановичем, – добавил громкости Валентин Юрьевич. – Он полностью меня поддерживает! Будет официальное заявление от лица руководства парламента. Алексей Николаевич!