Buch lesen: «Гостья из прошлого»
Читателям – от автора
Существует мнение, что нет ничего легче малых форм. Дескать, накидал по-быстрому несколько страничек и прославился. Если прославиться не удалось, то хотя бы сэкономил драгоценные силы и время, можно смело переходить к следующему творению.
Лично я творил и быстро, и не очень, но то, что накопилось, рассматривал придирчиво. Вышло своего рода избранное. Читая, можно примерно понять, чем жили и дышали вместе со страной и отдельно от нее. Или представить, чем могли бы дышать.
Даты я поставил под совсем уж давнишними произведениями во второй части книжки. Когда были написаны остальные, как правило, ясно из текста. Если ясно не везде, торжественно обещаю исправиться при подготовке полного собрания сочинений.
Название сборнику дал один из рассказов про обычных людей, которые оказываются в невероятных обстоятельствах. От предстоящего выбора зависит их судьба…
Добро пожаловать в миры моих героев!
Из современного
Идеальный друг
После четвертого или пятого звонка в дверь Юра оторвал голову от подушки. Сквозь тонкую штору светило солнце, поднявшееся на изрядную высоту, через балкон доносилось чириканье воробьев среди листвы стоявшего рядом тополя. Кажется, было уже довольно позднее утро. Со стороны прихожей раздалась еще одна трель, дольше предыдущих.
– Иду я, иду, – пробормотал Юра, откидывая пододеяльник.
Он лег спать поздно, часов около трех. Причина была, на его взгляд, вполне уважительной. На днях с ним ненадолго поделились романом одного из столпов современной американской фантастики, пока не переведенным на русский язык. Бывший одноклассник, ныне лаборант НИИ радиосвязи, помог бесплатно сделать ксерокопию, и теперь Юра наслаждался чтением, периодически сверяясь со словарем.
Во входную дверь позвонили снова, потом громко постучали.
– Минуту! – крикнул Юра, хватая со стула домашние штаны и растянутую футболку.
Мама с папой, конечно, давно ушли на работу: понедельник всё-таки. Сестра Инга была в своем пионерском лагере на педагогической практике. Кот Барсик, серый в темную полоску, с упоением тянулся и кувыркался посреди прихожей, и любимый хозяин едва не наступил ему на хвост, босиком шлепая по линолеуму.
– Я подумал, ты скрылся, – без всякого приветствия выдал через порог Алексей Иванников.
– От кого?
– Не в курсе, что ли?
– В курсе чего?
Алексей пристально посмотрел на Юру и понял, что тот говорит чистую правду.
– Может, впустишь?
– Да, конечно, – спохватился его друг, делая шаг назад.
Юра познакомился с Алексеем без малого четыре года назад, явившись первого сентября на сбор будущих филологов. Им отвели площадку в дальнем углу сквера справа от главного корпуса университета. В ожидании краткой церемонии с напутственным словом ректора те, кто знали друг друга, образовали отдельные группки, активно болтали и дурачились. Ребята, с которыми Юра сдавал устные экзамены, а после зачисления таскал кровати и тумбочки, наводя порядок в общежитии факультета, опаздывали. Поэтому он молча пристроился с краю толпы и решил пока понаблюдать. То была его обычная манера поведения в новом для себя обществе.
– Не у каждого писателя столько читателей, – услышал он чей-то голос за своим плечом.
Обернувшись, Юра увидел молодого человека запоминающейся наружности. Высокий, не ниже метра восьмидесяти пяти, подтянутый и стройный, с тонкими бровями, легким пушком над верхней губой и густой шапкой прямых светло-русых волос, тот глядел на него широко открытыми васильковыми глазами. Нижняя губа была чуть поджата, в глазах играла легкая насмешка. Молодой человек был одет в светло-коричневый, по фигуре, костюм-тройку и белую сорочку с однотонным серым галстуком. Юра в легкомысленной клетчатой рубашке, ветровке и джинсах ощутил себя на его фоне простым парнем со двора.
– Филологи – это ведь профессиональные читатели, верно? – добавил он, не дождавшись ответной реплики от Юры. – Очень приятно. Алексей.
Назвать его по-свойски Лёшей тогда и язык не повернулся бы.
– Э-э… Юра. То есть, Юрий.
Неожиданный знакомый рассмеялся, но не обидно, а по-доброму.
– Соблюли протокол.
Выяснилось, что Алексей как золотой медалист сдавал только один экзамен – писал сочинение вместе с двумя сотнями других абитуриентов, а обязательные для первокурсников работы отбыл в университетской библиотеке, упорядочивая каталоги. Поступление для Юры, вообще, проходило в каком-то угаре, который усугубила дикая жара, и ничего удивительного не было в том, что за всеми переживаниями он не выделил Иванникова из массы впервые увиденных людей…
– По обоим каналам «Лебединое озеро» показывают, – очень серьезно сказал Алексей, пройдя в комнату.
В левой руке у него была картонная папка с надписью «Дело №…», туго набитая какими-то бумагами. Стандартных завязок на ней еле хватило для узла бантиком.
– Авария на телецентре? – предположил Юра.
– Переворот, – ответил Алексей.
Юре почудилось, что он ослышался или до сих пор видит сон.
– Дикторы зачитали обращение. Обязанности президента исполняет Янаев, власть передана комитету по чрезвычайному положению, – в нескольких словах описал обстановку незваный гость.
Юра, сколько себя помнил, всегда комплексовал из-за внешности. В детском саду и младших классах ему казалось, что у него слишком большие уши. Позднее стала беспокоить избыточная, по его мнению, худоба. Она никак не хотела проходить несмотря на волчий аппетит. Кроме того, оставлял желать лучшего нос. Был он мелковатым в сравнении с остальным лицом и совсем не благородной формы. Цвет собственных глаз Юре тоже не нравился – то ли серый, то ли светло-зеленый. Короче, муть.
У Алексея, в отличие от него, всё было идеально. Будучи первым красавцем на курсе, он и держался соответственно – не оставляя ни тени сомнения в том, что знает себе цену. К вводным словам и междометиям не прибегал, изъясняясь четко и уверенно, аргументировал, будто гвозди заколачивал (Юра тщетно завидовал такой манере). Смутить его, казалось, было невозможно. Ярчайшее подтверждение этого факта случилось в самом начале второго семестра, на комсомольском собрании группы.
О том, что собрание состоится, Юра узнал минут за десять до его начала, во время большого перерыва. Стоя в коридоре, он жевал пирожок с повидлом, купленный с лотка в фойе первого этажа. Традиционный перекус прервала Людмила Сергеевна Кирпичева, куратор группы. Вечно куда-то спешившая невысокая, худая женщина лет сорока или чуть старше, с хмурым лицом и собранными в пучок волосами, в одежде предпочитавшая темные тона и отсутствие украшений, она без затей взяла Юру за рукав и отвела подальше.
– Ты с Иванниковым в каких отношениях? – спросила она в лоб.
К тому времени Юра и Алексей успели крепко сдружиться. У них быстро нашлось много тем для разговора, и стиль общения Иванникова ничуть не отталкивал Юру. Он по умолчанию принял роль второго номера при новом товарище, ни разу не претендуя на хотя бы подобие лидерства. Чего греха таить, Юра всегда мечтал быть кем-то вроде Алексея – человеком без изъянов и слабых мест. Другое дело, что реальность сильно расходилась с мечтами. Впрочем, видимая разница потенциалов не помешала обоим сдать первую сессию на все пятерки.
– Ну, так… приятели, – аккуратно ответил Юра, нутром почуяв подвох.
– Приятели? Хорошо, – кивнула Кирпичева. – Имей в виду: не наш он человек.
– Как не наш?
От подобного определения Юра малость оторопел. На дворе был февраль восемьдесят восьмого, а не, допустим, пятидесятого. Конечно, Людмила Сергеевна не произнесла приснопамятного «классовый враг», но подтекст выпирал совершенно недвусмысленный.
– Ты умный, сам всё знаешь, – заметила куратор группы. – Тебе лучше от него отмежеваться.
Юра понял, что краснеет от волнения. Здесь он тоже, к явному прискорбию, проигрывал невозмутимому Алексею.
– Не п-понимаю вас, Людмила Сергеевна, – выдавил он из себя, борясь с пересохшим горлом.
Кирпичева метнула на него странный взгляд, в котором Юра уловил, как ни странно, тень сочувствия, и, ни слова больше не говоря, устремилась к аудитории. То, что разыгралось после перерыва, окончательно шокировало своей нелепостью в сочетании с тупой серьезностью.
– К сожалению, наши комсомольцы Иванников и Зуев игнорируют общественную работу. Они считают, что для получения повышенной стипендии достаточно учиться на «пять», – после краткой преамбулы объявила Вероника Янченко, комсорг группы.
Веронику, по правде говоря, Алексей презирал и особо не скрывал этого. Училась она на четверки с тройками примерно в равной пропорции, зато рисовала стенгазету и была одним из организаторов театрализованного представления первокурсников. Иванников регулярно отпускал в ее адрес подколки с прибаутками, самой ходовой из которых была «Как поживает выездная редакция?»
– Я предлагаю обсудить их поведение и дать возможность каждому выразить свое отношение, – Вероника поправила очки в толстой роговой оправе, делавшие ее некрасивое лицо еще некрасивее, и села обратно за стол, на практических занятиях занимаемый преподавателями.
Людмила Сергеевна выбрала позицию в самом конце того ряда, который был ближе к выходу. Она сосредоточенно писала что-то в блокноте, не поднимая голову.
– Мы все, конечно, уважаем Алексея и Юрия за их труд, – своим тонким голоском подхватила пухленькая, в веснушках, Юля Морозова, неразлучная спутница Вероники, соавтор стенгазеты. – Но комсомолец – это более широкое понятие, это активная жизненная позиция…
– Перестройка обязывает нас не быть равнодушными, жить жизнью коллектива, участвовать в деятельности комсомольской организации. Партии нужны наши молодые голоса, наши силы! – продолжила Рита Дубинина, собиравшая профсоюзные взносы.
Иной общественной деятельности Юра за ней не смог припомнить, как ни старался. За Ритой выступил еще один оратор, потом еще. В группе, как и на курсе в целом, преобладали девушки. Кое-кто из них с первого дня откровенно поглядывал на Алексея, но ни одна не обрела взаимности. Данное обстоятельство, как Юра догадался впоследствии, тоже имело значение в истории со стипендией.
Обличительный пафос нарастал. Кирпичева только раз отвлеклась от блокнота и пристально посмотрела на Юру. «Давай, выступи и ты», – прочел он в ее глазах. Алексей, который сидел за одним столом с другом, не отрывал глаз от штукатурки на стене у доски. Он, не останавливаясь, тер пальцами то ли брелок, то ли нечто похожее на него (точнее Юра не мог разобрать). Лицо, в отличие от рук, было неподвижным и не меняло цвет. Только глаза как-то подозрительно блестели.
– Мы живем в эпоху перестройки… – опять раздалось в тесноватой и душноватой аудитории.
– Хватит! – сказал Алексей таким тоном, что Слава Еремеев, еще один член комсомольского актива, осекся на полуслове.
Сделалось тихо настолько, что все услышали бы пролетающую муху. Но в феврале мухи не летали.
– Вам не надоело нести чушь? – спросил Иванников и сам дал ответ. – Вы из какого мезозоя вылезли? Газеты почитайте, журналы. Комсомол – это что, по-вашему, карательный орган? Опять загоним всех к счастью? Учиться – главная обязанность студента, а с рисунками и плясками каждый сам как-нибудь разберется, нужны они ему или нет. Здесь не художественная самодеятельность.
Кирпичева отложила блокнот и рассматривала Алексея, как решил Юра, прямо с удовлетворением. «Он прав абсолютно», – подумал Юра. Мысль о том, что надо бы встать и поддержать, посетила его в следующий же миг и… осталась мыслью. От Алексея незримой волной исходила готовность сражаться и бросить вызов хоть всему миру, но у его товарища такой готовности не было. Язык у Юры снова будто прилип к гортани.
– Давайте уважать собрание, – опомнившись, начала Вероника.
– Я не вижу собрания. Это балаган и примитивное сведение счетов, – отрезал Алексей.
Группа хором выдохнула и загудела на разные голоса.
– Иванников, только вы шагаете в ногу, а все остальные не в ногу? – подчеркнуто спокойно спросила Кирпичева.
– Мы не на плацу, Людмила Сергеевна, – с холодной вежливостью парировал главный обвиняемый.
Куратор задумчиво кивнула чему-то своему.
– Может, Зуев что-нибудь добавит? – спохватилась Янченко. – Он молчит постоянно.
– Собственно, всё уже сказано, – не вставая, через силу проговорил Юра, и лишь затем до него дошло, что эту реплику можно толковать двояко.
Скандал докатился до вузовского комитета комсомола. Эпоха оказалась, действительно, не та, чтобы Алексея поперли отовсюду и передали для опытов компетентным органам. Ограничились символическими мерами воздействия. Друзей лишили десятирублевой прибавки к стипендии, также попеняв лично Иванникову на неподобающее поведение. Комсоргу Янченко указали на то, что воспитательная работа в группе запущена. Куратору, как говорили, попало по своей линии.
– Она с моим отцом знакома, – гораздо позже обмолвился Алексей.
– То есть? – не понял Юра.
Отец Алексея преподавал на математическом факультете и часто заседал в приемной комиссии вуза. Пару лет назад Кирпичева, выполняя в свою очередь чью-то деликатную просьбу, попросила его проявить снисхождение к одному абитуриенту. Встретила принципиальный отказ и запомнила этот эпизод. До поры, до времени.
– Слушай, ты перегибаешь насчет переворота, – не совсем твердо сказал Юра.
– И как это называть, по-твоему?
– Наверху сегодня ссорятся, завтра мирятся. Впервые, что ли? Вспомни, какие митинги в Москве были. Ельцин отставки Горбачева требовал, а потом передумал.
– Сейчас их обоих снесут, – возразил Алексей.
В политике он был более сведущ, Юра это признавал. То злополучное собрание, как ни странно, побудило его друга к общественной активности, но другого рода. После первого курса Алексей сблизился с неформалами. Этим словом именовали всех, кто норовил проявить себя вне официальных рамок – от филателистов и кришнаитов до антисемитов из общества «Память». Иванников проявил интерес к независимым литераторам, в соответствие с профилем обучения. Писателем или поэтом он не стал, оставшись профессиональным читателем, зато включился в организацию процесса. Литераторы создали свой клуб, впоследствии переименованный в альянс, и Алексея избрали его ответственным секретарем.
На одно из мероприятий альянса он затащил и Юру, которому тамошняя публика показалась странноватой, хотя не без способностей. Со сцены малого зала Дома актера одни декламировали свои стихи, другие зачитывали отрывки из прозы. Алексей, как выяснилось, пробил аренду помещения, а также хлопотал об издании сборника. Среди независимых литераторов он однозначно завоевал авторитет, ответственному секретарю внимали даже те, кто по возрасту годились ему в родители. В очередной раз Юра убедился в способности друга оказывать не по годам мощное воздействие на окружающих.
От имени альянса Алексей даже несколько раз побывал в командировках, посетил Киев, Вильнюс и Ригу. Там, по его словам, удалось завязать кучу полезных знакомств. Ради своей кипучей деятельности он всё чаще пропускал лекции с семинарами, что закономерно отразилось на содержимом зачетки, однако бывшего золотого медалиста это ничуть не напрягало. Несостоявшуюся повышенную стипендию Иванников если и вспоминал, то исключительно со смехом. Комсомол его персоной больше не интересовался, ибо в стране тотально восторжествовало правило «Что не запрещено, то разрешено».
А потом настало время свободных выборов. Разгул страстей не особенно тронул Юру. Отчасти потому, что он продолжал считать своей важнейшей обязанностью учебу, отчасти в силу его характера: крикливых манер с истериками в чьем бы то ни было исполнении Юра не переносил. Криков же хватало с лихвой. Чего стоило одно выдвижение кандидатов в депутаты российского парламента!
– Достал пригласительный специально для тебя, – сообщил Алексей, когда агитировать за демократическую оппозицию приехал один из радикальных вождей всесоюзного масштаба.
Под встречу со столичной знаменитостью был зарезервирован ДК имени Карла Либкнехта – в народе «Карлик». Ожидался аншлаг.
– Отдай кому-нибудь, – махнул рукой Юра.
– Э-э, нет. Надо приобщать тебя к борьбе, – натурально по-ленински прищурился Алексей.
– Ты же за творчество, а не за борьбу.
– Поборем гидру коммунизма и займемся творчеством.
Подобная откровенность в провинции еще многих шокировала, но, по рассказам Алексея, в национальных республиках давно стала нормой. Юру больше интересовала тема его собственной курсовой работы, которую он формулировал с прицелом на диплом. Литература девятнадцатого века была далека от перестроечных баталий, к тому же у Юры именно в те дни появилось новое увлечение в виде переводных и еще не переведенных произведений в жанре фантастики и фэнтези. Хотя обижать друга отказом ему было неловко.
– Я немного с тобой посижу, а там видно будет, – предложил он компромиссный вариант.
– Посиди, не соскучишься, – интригующе сказал Алексей.
В главный зал «Карлика», где обычно выступали вокально-инструментальные ансамбли или гастролирующие сатирики-юмористы, набилось человек пятьсот, если не больше. Пригласительные билеты на входе проверяли дюжие парни с трехцветными повязками. Алексей то и дело здоровался с какими-то неизвестными Юре людьми – с одними за руку, другим бодро махал издалека. «Как рыба в воде», – пришло на ум хрестоматийное сравнение. Места для себя и Юры он заполучил привилегированные – во втором ряду, около ступенек, ведущих на сцену.
Не успел Юра усесться, как пришлось вставать. Обменяться приветствиями к ним подошел сухопарый мужчина с бородой, чье лицо показалось смутно знакомым. Он энергично пожал руки обоим друзьям и поинтересовался у Алексея:
– Молодежь подтягиваешь?
– Готовлю потихоньку, – ответил тот, и Юра смекнул, что речь ведут о нем.
– Правильно. Молодые – двигатель перемен, – бросил бородач, хлопнув Юру по плечу.
Когда он взбежал на сцену, Юра вспомнил, где видел его лицо. Оно глядело на горожан с листовок, наклеенных у подъездов и на остановках. Это был доцент политехнического института Новицкий, лидер здешней демократической оппозиции. Доцент баллотировался сам и призывал поддержать обширный список сторонников реформ. «Новицкий за новизну!» – гласил его лозунг.
Ожидание столичного вождя выдалось томительным. Тот сильно опаздывал, поэтому переполненный зал переговаривался вполголоса, попутно слушая песни Талькова и Цоя, лившиеся из колонок. Алексей молча тер пальцами свой брелок – эту привычку Юра стабильно подмечал за ним после того идиотского собрания. Тот же самый был предмет или нет, определить он не смог. Друг отрешенно смотрел перед собой, будто в мыслях своих витал далеко-далеко.
– Можно посмотреть? – спросил Юра, указывая пальцем на брелок.
Алексей вздрогнул.
– Давай потом?
Юра пожал плечами.
– Ладно, как хочешь.
На тридцать седьмой минуте ожидания стоявшие сбоку, вдоль откидных кресел с потертой плюшевой обивкой, задвигались, подаваясь к стене. По рядам словно пошла рябь. Вниз по наклонному проходу шагал рыжеволосый, с залысинами, человек среднего роста в темно-синем костюме. Делая резкую отмашку правой рукой, в левой он сжимал коричневый кожаный портфель. На лацкане его пиджака пламенел депутатский значок. Человека тотчас узнал даже Юра, всего несколько раз смотревший прямые трансляции из Кремля.
Зал зашевелился и ряд за рядом начал вставать. Грянули аплодисменты. Человек замахал свободной рукой и лихо, перескакивая через одну ступеньку, одолел подъем на сцену. В момент импровизированного торжества, поднимаясь вместе со всеми, Юра вдруг ощутил какое-то подобие стыда. Нет, он ничего не имел против перемен, но от вставаний и рукоплесканий на него повеяло всё тем же комсомолом, который уже начал отодвигаться со своими атрибутами и порядками в дальние дали.
Новицкий формально представил вождя и, ловко отодвинув свободный стул, помог ему расположиться в президиуме. Рядом с Юрой и Алексеем щелкал своим аппаратом фотограф областной газеты, запечатлевая исторические кадры. Именитый демократ еще раз помахал залу и взялся за графин с водой.
– Есть ли предложения? Дополнения? – зычно осведомился доцент-кандидат, огласив повестку.
В таких случаях, как твердо помнил Юра из опыта предыдущих, застойных лет, предложений и дополнений никогда не поступало.
– Есть! – раздался прекрасно знакомый голос, и тут настала очередь Юры вздрагивать.
Слова потребовал его однокурсник и друг. Алексей моментально очутился у стойки микрофона рядом со сценой.
– Есть предложение к повестке! – повторил он, и колонки резко усилили звучание.
Юра видел его лицо немного наискосок и на расстоянии, но ясно различил неестественный блеск в глазах. Хотя он мог бы поклясться, что Иванников не выпил ни грамма.
– Предлагаю дополнить пунктом о строительстве атомной электростанции в нашей области. Ученые считают, что АЭС представляет опасность для населения и может стать вторым Чернобылем. Демократические силы должны добиваться референдума о ее запрете!
После драматической паузы зал разразился грохотом рукоплесканий – не меньшим, чем при встрече вождя. Алексей стоял перед микрофоном, расставив ноги на ширину плеч, и Юре показалось, что друг находится на палубе корабля, а попутный ветер вот-вот подхватит полы его куртки.
– Что в папке?
– Документы кое-какие, для служебного пользования. Пусть у тебя полежат, хорошо? – сказал Алексей.
Барсик терся об его штанину и урчал, как трактор.
– А ты сейчас куда?
– Повстречаюсь кое с кем. Забегу попозже или позвоню. Сам не звони.
– Я завтра утром уезжаю, – сказал Юра.
– Уезжаешь? – Алексей положил свою папку с бантиком на письменный стол и присел на краешек дивана, отодвинув скомканную простыню.
– Хотел на недельку в Кабардинку рвануть, в море покупаться.
– Покупаться – это классно.
Неуместность мелких планов отдыха на Черном море была очевидной в свете открывшихся политических обстоятельств. «А почему я обязан что-то менять? С какой, вообще, стати? Это их дела, не мои, – внезапно с раздражением подумал Юра. – Пусть между собой разбираются».
Инициатива с референдумом о судьбе АЭС взорвала атмосферу в доселе тихом краю. Ее там же, со сцены «Карлика», благословил вождь радикальной оппозиции, а всяческие активисты и добровольные помощники под командой Новицкого претворили в жизнь. Голосование состоялось одновременно с выборами, принеся ошеломляющий успех демократам. Новицкий отправился заседать в российский парламент, студента Иванникова в девятнадцать с половиной лет избрали депутатом горсовета.
– Ты сам это придумал или заранее решили? – допытывался Юра.
– В мемуарах всю правду напишу, – отшучивался Алексей.
То был его звездный час. Из полуживого комсомола он демонстративно вышел, причем даже раньше, чем Ельцин из КПСС. Зачастил в командировки, теперь преимущественно в Москву. В горсовете возглавил комиссию по гласности, которая взялась разоблачать образ жизни номенклатуры. Коллектив боевого листка пополнили несколько вчерашних независимых литераторов, которых обаял Иванников. Платили штатным разоблачителям нежирно, однако Алексей, ссылаясь на старших коллег-депутатов, рисовал заманчивые перспективы. Влиться в лагерь демократической прессы он предложил и Юре. Зуев, осознавая, что полноценно совмещать листок с университетом не получится, отклонил предложение.
На их отношениях это ничуть не сказалось. Юра, по-прежнему держась за филфак, в душе восхищался напором и удачливостью Алексея. Всё, о чем он мог только помечтать, удавалось Иванникову буквально в одно касание. Алексей, в свою очередь, заскакивал к нему в гости или приглашал к себе домой, иногда просил об одолжениях, связанных с учебой. Весь четвертый курс он балансировал на грани вылета, затем, к ужасу родителей, перевелся на вечернее отделение…
– Договорились? – без тени сомнения в голосе произнес Алексей и подвинул папку в сторону Юры.
– Может, у Лены надежнее будет?
– Нет, не будет. С ней тема закрыта.
Это было сказано так, что охота спорить у Юры в принципе не возникла.
– Держись! Свяжемся до твоего отъезда, – подытожил Алексей, на прощание почесал Барсика за ухом и удалился, не говоря больше ни слова.
Папку с документами Юра переложил на книжный шкаф, так как его полки заодно с ящиками стола были переполнены. Внутри дивана лежало свернутое вчетверо теплое одеяло и тесно, впритык, стояли коробки с осенней и зимней обувью. Найдя временное решение, он направился на кухню, где водрузил на плиту чайник и включил черно-белый Schilalis. Завтракая чаем и куском черного хлеба с дефицитной докторской колбасой (мама достала ее через свою приятельницу из сферы общепита), Юра вспомнил, как всё произошло с Леной.
Алексей дружил с ней, начиная с восьмого класса, поэтому и не интересовался девушками из группы. Она перевелась из другой школы, после того как ее отец, инженер завода полимеров, улучшил жилищные условия, и семья переехала в новый микрорайон с панельными девятиэтажками. Внешностью Лена, возможно, уступала заграничным красоткам с популярных постеров, но была в ней какая-то изюминка, побуждавшая самых шустрых ребят оборачиваться ей вслед. Юра полагал, что друг не устоял перед томным взглядом ее больших карих глаз, которые и его не оставили равнодушным.
Лена, впрочем, была способна обаять не только взглядом. Она с младших классов посещала секцию легкой атлетики, участвовала в областных соревнованиях и успевала учиться на «отлично» по всем предметам, кроме химии. Та ей по иронии судьбы никак не давалась, и четверку Лене ставили только чтобы не портить успеваемость. «Ну, не мое это – полимеры», – вполне беззаботно высказывалась она на сей счет. О делании карьеры девушка, кажется, не задумывалась, и тут она точно пошла в родителей. Отца давно уже не перемещали вверх по служебной лестнице (вероятно, из-за нежелания вступать в партию), а мать всю взрослую жизнь трудилась простым бухгалтером.
Насколько было известно Юре, у Алексея с Леной всё развивалось совершенно неспешно и платонически – в виде прогулок на свежем воздухе, посещения театров и кино, совместного празднования дней рождения. На выпускном они обнимались и целовались, уединившись в школьном саду. Дальше, как откровенно поделился Иванников, перефразируя генерального секретаря, процесс не пошел. Вузовская круговерть оставила меньше простора для лирики: Лена и Алексей занимались в разные смены, к тому же ее истфак базировался в другом корпусе университета. А его депутатство с командировками свело понятие личной жизни к чистой абстракции.
Развязка произошла за полмесяца до утреннего визита Иванникова. Ничто не предвещало такой исход. Воскресную поездку на природу затеял сам Алексей, избрав ее конечным пунктом турбазу общей альма-матер. Кроме него, Лены и Юры, в путь отправилась девушка по имени Катя, тоже студентка истфака. Ехали, как в былые времена, сначала на электричке, затем на битком набитом автобусе до близлежащего пионерлагеря – водитель обслуживал его и калымил, беря левых пассажиров. Что касалось турбазы, Алексей знал ее окрестности как свои пять пальцев и уверенно повел компанию мимо деревянных летних домиков вдоль петлявшей сквозь камыши речки.
Заветное место оказалось неподалеку, где сосновый лес подбирался почти к самой кромке берега. Песчаного пятачка хватило как раз для них. Расстелили принесенные с собой полотенца, одежду побросали на бревно и через пять минут уже купались и ныряли, поднимая брызги. День выдался чудесным: после дождей, в конце рабочей недели нагрянувших откуда-то с востока, снова припекало солнце, а вода, вопреки поверью насчет Ильина дня, нисколько не успела остыть. На мелководье безбоязненно резвилась мелкая рыбешка, и Алексей сказал, что здесь водятся раки.
После купания все растянулись на полотенцах, подставляя тела солнечным лучам. Мигом проснувшийся зверский голод утолили заранее нарезанными огурцами, помидорами и поделенным по-братски цыпленком табака. Еду запили домашним компотом из вместительного термоса, который прихватил с собой Юра.
– Я и не думала, что депутаты как простой народ отдыхают, – лукаво заметила Катя, которая улеглась на спину и закинула руки за голову.
Алексей усмехнулся.
– Настоящий депутат неотделим от народа.
– Твоя газета писала, как сюда из обкома ездили?
Подруга Лены не церемонилась говорить народному избраннику «ты». Она вообще, как понял Юра, была не из стеснительных. Ее розовый купальник скрывал ровно то, что уже категорически нельзя было не скрывать, а во время ныряния, казалось, распрощается с хозяйкой и безвозвратно уплывет по течению. Он подчеркивал, что Катя тоже не чуралась занятий спортом и регулярно принимала солнечные ванны.
– Своей газеты у меня нет, ее Совет учредил, – миролюбиво разъяснил Иванников, поудобнее устраиваясь на левом боку и пальцами правой руки теребя свой вечный брелок.
Совсем недавно бойкие журналисты опубликовали разоблачительную статью о чиновниках-партократах, которые нарушили правила въезда в лесной массив, пили и пели, не оплатив аренду домика. Комиссия по гласности настрочила по этому поводу запрос.
– А хотел бы свою? Собственную?
– Частную?
– Ну да. Сейчас всё можно.
Лена молча слушала их беседу, лежа спиной к солнцу. Ее купальник был чуть целомудреннее, чем у Кати. А в больших карих глазах застыло какое-то напряжение, появившееся сейчас, на берегу. Она словно хотела высказать что-то, но сдерживалась. «Ревнует?» – предположил Юра.
– Для бизнеса нужен талант, – ответил Алексей.
– Мне кажется, одной власти достаточно, – возразила Катя. – Если с умом пользоваться.
Лена кашлянула.
– Давайте хоть тут без политики?
– Подождете минут десять? Я до лодочной станции и обратно, – Алексей поднялся и стряхнул с локтя прилипший песок.
– Я с тобой, – решительно заявила Лена.
Когда они скрылись за кустами, Катя повернулась к Юре. В полной тишине, которую подчеркивало только редкое стрекотание кузнечика, она смотрела на него до тех пор, пока он не покраснел. Как сообразил Юра, Лена позвала подругу, скорее всего, по просьбе Алексея – чтобы не было скучно ему, Юре. Вряд ли за ее приглашением скрывалось что-то еще.
– Ты в науку собрался, значит?
– Если получится. До аспирантуры дожить надо, – ответил он.
– Потом в универе останешься?
Юра перевел взгляд с ее груди под мокрой полоской ткани на бревно с одеждой.
– Так надолго я не загадываю.
Диалог с почти полностью раздетой девушкой клеился трудновато. У Алексея, как смутно догадывался его друг, с противоположным полом всё-таки происходило что-то посерьезнее поцелуев и объятий под яблонями. В конце концов, разве могло быть иначе у человека, близкого к эталону? Сам же Юра точно застрял на этапе гуляний и вздохов, сознательно не форсируя события. О серьезных намерениях, по его понятиям, пока не могло быть и речи, а склонности к донжуанству он не имел.
