Дар Грома. Лошади в культуре индейцев равнин

Кроме необходимых на войне или охоте вещей, индейцы нередко обучали своих лошадей некоторым забавным, но не имеющим практического применения трюкам. Например, кланяться, приподнимать переднюю ногу для приветствия, «танцевать» на месте (вполне возможно, вариант пиаффе),кружиться волчком, ложиться или вставать на дыбы по команде и др.

Для подготовки боевого пони из табуна выбирали лошадей, обладавших необходимыми качествами: скоростью, выносливостью, проворством, напористостью, чувствительностью, уравновешенным характером, но в первую очередь «стальными нервами» и сообразительностью. Тут стоит отметить, что физические качества, разумеется, всегда ценились высоко, особенно у людей, не обезображенных интеллектом. Но вот те, кто готовил охотничьих пони, на первое место ставили ум лошади, просто потому что, если конь не думает, он подчиняется лишь своим инстинктам, что в пылу атаки рано или поздно приведет к печальному концу для всадника. Именно поэтому хороший пони должен был буквально читать его мысли. Самыми главными качествами, воспитываемыми в лошади, были её верность и надёжность, помогавшие всаднику в самых критических обстоятельствах. Подобные умения превращали коня не только в самостоятельную боевую единицу, но и делали его незаменимым помощником и партнёром человека, не раз спасавшим жизнь своему хозяину.

Как только индейцы начали использовать лошадей, то поняли, что выживание и успех всадника напрямую зависят от отношений, которые он строит со своими пони. Способность воина «разговаривать» со своей лошадью была одним из наиболее ценимых индейцами навыков. Уважение индейцев «конных народов» к своим пони было безгранично. У каждого человека была, по крайней мере, одна любимая лошадь, хотя в его владении могли находиться десятки или даже сотни животных. В ночное время свою любимую лошадь воин держал на привязи у самого типи, в то время как остальной табун пасся на открытых Равнинах. Он холил её, баловал и восхищался. «Некоторые мужчины любили своих лошадей больше, чем своих жён, – говорил команч по имени Джим Стоящий Дуб, – или детей, или ещё кого». Это справедливо для большинства племён, например, для многих «заклинателей» лошадь представляла большую ценность, чем его семья, а ведь связь со своими родными у индейцев была самым крепким и значительным звеном в их картине мира.

Временами убийство любимой лошади какого-либо человека приравнивалось к убийству человека! И каралось соответственно – иногда людей убивали в отместку за это преступление, несмотря на обычаи кровной мести. Во время урегулирования конфликта, независимо от всего остального, что могли требовать от виновного обиженный человек и его друзья, они не забывали настаивать на обязательной компенсации в виде любимой лошади. Команч по имени Ломает Вещи столкнулся с этой проблемой на собственном опыте:

«Я повернулся к тем двум мужчинам и спросил мексиканцев, чего они хотят. Они ответили, что хотят ту лошадь, которая мне досталась в наследство от моего покойного друга, и ещё одну лошадь, седло и винчестер. Я сказал, что не хочу расставаться с той первой лошадью. Она была мне очень дорога. Я сказал, что дам им другую лошадь, тоже хорошую.

Атсачи ответил: «Нет. Мы хотим эту лошадь или ничего».

Я трижды пытался уговаривать их на другую лошадь, но они отказались.

Наконец, я сказал им: «Хорошо, если вы берёте эту лошадь, то не берёте больше ничего, кроме неё. Этого достаточно».

И я хотел сказать Атсачи еще пару слов, поэтому, после того, как мы, завершили я окликнул его.

«Что?» – спросил он.

Я напомнил ему, что он женат на двух моих «дочерях» (на самом деле это были мои племянницы, но я относился к ним как к родным). Так вот я ему и сказал: «Если так, и ты настаиваешь на этой лошади, то забирай. Но тогда ты потеряешь обеих своих жён. Я заберу у тебя своих дочерей. Ты – мой зять, и ты, похоже, не заботишься о том, что говоришь; ты пытаешься забрать лошадь, которую я сильно люблю».

Тогда мексиканец отказался от лошади».

Так Ломает Вещи выиграл дело.

Ещё раз надо отметить, что родственники для индейца были всем миром, в котором он жил. Изгнание из племени или потеря всех родственников было худшим, что могло обрушиться на человека. Но для многих лошадь стояла на втором месте после семьи, а иногда и на первом. Особенно этим славились заклинатели лошадей. Бенни Смит из племени чероки говорил о «чувстве лошади», когда она «становится твоей семьёй». Действительно, боевые пони зачастую становились первыми любимчиками «всадников». Даже родственники обижались на них из-за того, что «заклинатели» ценили лошадей больше, чем многих своих соплеменников. Но и у обычных индейцев, у кого семья считалась превыше всего, лошади ценились высоко.

В индейском обществе наиболее близкие отношения складывались между братьями. Они вместе играли, защищали друг друга, мстили друг за друга. Старший брат присматривал за младшим, а тот слушал его советы. Старший брат был символом защиты. Когда молодые люди вырастали, иерархия выравнивалась, но близость отношений оставалась. Индейцы говорили: «Брат – лучший друг мужчины… Если тебя убьют, он останется лежать рядом с тобой». Поэтому слово «брат» обозначало самую близкую привязанность и дружбу даже между не родственными друг другу людьми. Среди лакота существовала церемония принятия родства – хунка, одним из главных сюжетов которой было обмахивание друг друга лошадиными хвостами. Слово «хунка» означает нечто вроде «очень близкого родственника»или «брата». «Хунка» называли друг друга воины, сражающиеся вместе, прикрывающие друг друга во время боя и неразлучные в жизни. Ради своего «хунка» человек мог пожертвовать всем. Для европейцев такая близость отношений казалась немыслимой, но у индейцев она встречалась довольно часто. Термин «хунка», кроме лошадей, никогда не применялся для любого другого животного, даже собак, живших с индейцами тысячи лет.

Слово kola – друг, как чрезвычайно близкий человек, с которым вы имеете духовную связь, интенсивное общение и т. д. служило в племени лакота для обозначения особого рода отношений между воинами, но никогда не переносилось на животных. Лошадь – единственное животное, удостоенное этой чести. Конь был надёжным напарником, лучшим другом,«лекарем души» и учителем человека. Используя слово kola по отношению к лошадям, индейские воины подтверждали статус своих боевых пони, как братьев воинов. Хотя часто индейцы смотрели на своих лошадей, как на меньших братьев и товарищей, о которых нужно заботиться; они, практически одновременно, принимали их и как своих старших братьев, учась у них многим вещам. И подобно тому, как могут дружить братья или сверстники, индейцы дружили со своими пони.

Боевых и охотничьих пони учили в течение многих лет, а иногда даже растили и воспитывали вместе с конкретным человеком. Они реагировали на малейшее движение хозяина, и даже если на них надевали «железо», то реально пользовались им нечасто, а наказания были исключены. Понятно, что за такого коня не жалко было отдать целый табун обычных лошадей. Такие лошади имели персональные имена, в то время как большая часть табуна – нет.

Приведенное выше деление лошадей на типы весьма относительно. На самом деле многие индейцы более десяти типов лошадей, в зависимости от их на значения. Например, черноногие считали, что есть:

1) боевой пони;

2) охотничий пони;

3) верховая лошадь для путешествий и перекочёвок;

4) упряжная или лошадь травуа для перевозки волокуш;

5) вьючная лошадь для перевозки грузов на спине;

6) лошадь для перевозки жердей от типи;

7) скаковая лошадь для соревнований;

8) жеребец-производитель, имеющий нужные данные и производящий

хорошее потомство;

9) племенная кобыла, обладающая теми же достоинствами, что и жеребец;

10) главная кобыла для выпаса табуна.

Однако и эта систематика – не самая полная, потому что селекционеры и другие специалисты пользовались ещё большим количеством категорий, видя разницу даже между различными видами охотничьих пони. И все же, большая часть знаний, вероятно, утеряна навсегда, и только мифы и некоторые образцы индейской культуры могут донести до нас отголоски того, что скрыто под покрывалом прошлого.

Набеги и войны
Общий обзор

Боевые действия и военные походы были любимым занятием и развлечением индейцев Северной Америки, независимо от того, жили они на Равнинах, в лесах или пустыне. Если и встречались мирные племена, то это было следствием суровых условий существования или слабости племени по сравнению с соседями. Воин Равнин, если он не блистал талантами шамана, сказителя, художника и т. д. как и любой мужчина, обычно старался добиться достаточно высокого социального статуса в племени. Он хотел превосходить других воинов своего народа по количеству побежденных врагов, угнанных лошадей, засчитанных подвигов, владеть лучшими скакунами, иметь больше жён и жилищ. При этом ему требовалось вызывать уважение и восхищение и у противника, вот почему индейцы с удовольствием вступали в индивидуальные поединки и рукопашные схватки и гордо называли врагам свои имена. Правда, называли не настоящее имя, используемое соплеменниками или во время магических церемоний, а боевое прозвище. Количество последних могло доходить до двадцати, а его использование в колдовских ритуалах противника не приносило вреда его владельцу. Отправляясь в поход, индеец в первую очередь думал о тех счастливых мгновениях, что ждут его по возвращении домой. В его представление не входили такие понятия, как «патриотизм», «смерть за Родину» или «сражение за идею» и т.д., хотя близость с родственниками и братьями по оружию, храбрость и самоотверженность временами поражали даже видавших виды европейских вояк.

Здесь нужно заострить внимание на одном предельно важном моменте, имеющим непосредствнное отношение к истокам взаимопонимания между индейцем и его конем. Никто, никогда не мог заставить воина слушаться приказов вождя! Если воин подчинялся кому-либо, то тлько по причине того, что безгранично доверял этому человеку. Конечно, вожди могли использовать интриги и личное влияние, но силовое давление или шатнаж могли в любой момент обернуться против них. Поэтому лучше было вести себя честно. Даже если один раз вождю удалось бы заставить кого-либо подчияться или принести клятву верности, слухи мгновенно распространились среди других воинов, и в следующий раз вождь уже не был бы вождем. Формальные взаимоотношения, обязательства и прикаы совершенно противоестественны как для свободных охотников, так и для лошадей. И опять же, любые боевые действия для индейца ценны как игра или обеспечение потребностей, а не как потакание чужим интересам.

Нужно отметить, что индейцы очень чётко различали два основных вида боевых походов: набег и войну.

Набеги

По сути, набег – это грабеж и мародерство. Именно таковым его считали европейские переселенцы. Для индейца же набег – это магическое действие, в основе которого лежит покровительство Высших сил, духов, магических амулетов и т. д. Это, своего рода, мистический ритуал, призванный продемонстрировать силу духа, выдержку, удачливость, объединить участников набега. То есть это опасная и веселая игра, а богатая добыча и отсутствие погибших среди членов отряда являются подтверждением магического покровительства ее участников. Но если подходить со строго материалистичной точки зрения, то в набег индейца толкали все же, в первую очередь, экономические причины, оказывающие влияние и на его социальный статус в племени. Команчи даже превратили конокрадство в высокое искусство, с которым не могло сравниться ни одно племя Равнин. Богатство, заключённое в лошадях, делало человека самостоятельным и независимым, но оно же заставляло его проявлять благородство, раздавая лошадей и подарки нуждающимся, и таким образом завоевывать себе последователей, то есть повышать свой социальный статус. Богатый, но жадный, даже чрезвычайно удачливый воин никогда не пользовался уважением в племени. Например, когда вождь команчей Куана Паркер стал оставлять большую часть добычи себе, многие соплеменники отказались ходить с ним в походы, чем ослабили его отряд и снизили популярность среди народа.

Лошади быстро стали очень ценным предметом среди всех индейских племен равнин, своего рода валютой. Существовало три способа пополнения своего табуна: покупка, ловля мустангов и конокрадство у других племён. Покупка требовала затрат в виде шкур, пеммикана, других товаров или, на раннем этапе, пленников. Добыть их было нелегко, на это требовалось время, большие усилия и риск. Ловля мустангов тоже была делом рискованным, требовавшим определённой удачи, сноровки и умения. Кроме того, диких лошадей, особенно в первоначальный период, на территории Равнин насчитывалось немного, и найти их было трудно. Угнать же можно было сразу нескольких объезженных лошадей: кража делала врага слабее, а укравшего – сильнее и богаче.

Кража лучших пони, привязанных у палатки хозяина, сильно повышала статус воина в племени и почиталась наравне с самыми выдающимися подвигами. К тому же в поход за лошадьми могли отправиться и бедные воины – бедняки собирали небольшие отряды, часто пешие, и отправлялись на вражескую территорию в поисках славы и богатства.

Как правило, индейцы какого-либо племени отправлялись в поход на племена или в местность, откуда они впервые получили своих лошадей. Пауни предпочитали ходить в походы за лошадьми на юг, в страну кайова и команчей, они считали, что их лошади – лучше, чем у живших к северу дакотов и других племён. Черноногие устраивали походы за лошадьми к племени кроу, а к ассинибойнам и кри – лишь за скальпами. Кроу тоже отправлялись в страну ассинибойнов только воевать, а за лошадьми – к черноногим и сиу, поскольку их табуны были большими, а лошади хорошо обученными. В набеги на ассинибойнов и кри вообще мало кто ходил – у них нечего было брать. Поэтому они вынуждены были обороняться, главным образом, от военных отрядов, отправлявшихся в поход мести. Интересно, что ассинибойны устраивали военные походы зимой, а не как остальные племена – в тёплое время. Это объяснялось тем, что, будучи плохими наездниками, и не имея достаточного количества хороших лошадей, ассинибойны не могли составить конкуренцию своим соседям, и летом предпочитали уходить на север – к лесам и своим союзникам кри. Зимой же, когда их никто не ждал, а лошади противников были голодными и слабыми, пешие отряды ассинибойнов отправлялись на юг, чтобы добыть скальпы и лошадей.

Восточные апачи и навахо совершали набеги за лошадьми не только в Мексику, где их легче было достать, но и на Равнины к команчам. Команчи признавались намного опаснее мексиканцев и, кроме того, обладали очень хорошими лошадьми, кража которых считалась особенно почётной. Такая практика продолжалась до 1870 годов, пока команчи не оказались в резервации и не лишились большей части своих лошадей. До наших дней дошла история, как в 1866 году один навах пробрался в лагерь команчей, отвязал от типи и угнал нескольких боевых пони. На шеях некоторых из них были ожерелья из когтей, а в хвостах – орлиные перья. Команчи преследовали его несколько дней, но потом потеряли след. Сами команчи делали неплохой бизнес на продаже американских и мексиканских пленников и скота, который они сами же и угоняли. Они отправлялись в набег далеко в Мексику или на север небольшими отрядами от 5 до 20 человек или даже в одиночку (что бывало редко), временами уходя на 700 миль от дома. В лучшие времена наиболее удачливые предводители отрядов и коневоды имели до 3000 лошадей!

Успешные отряды индейцев Северных Равнин, численностью от 5 до 10 человек, могли пригнать табун в 40—60 лошадей. Большее количество было сложно перегонять через вражеские территории: животные могли вернуться, забрести в лес, подвергнуться нападению хищников, да и двигался большой табун медленнее. Воины племён Южных Равнин, напротив, захватывали огромные табуны, доходившие до полутора тысяч голов, и их отряды были в десятки раз больше, чем у индейцев Северных Равнин.

Апачи и навахо, как правило, не ходили в набеги в одиночку, потому что боялись навлечь опасность не только на себя, но и на своё племя. Один воин не мог достаточно хорошо контролировать ситуацию, следить за передвижениями преследователей и управлять угнанным табуном. Поэтому привычная численность апачских отрядов составляла от двух до десяти воинов. В истории о Грязном Мальчике племени хикарилья упоминается набег, в котором участвовало 24 человека, и они угнали у врага 160 лошадей. Навахо же, чья численность и концентрация населения намного превышала апачскую, отправляли в набег отряды от тридцати до двухсот человек! Иногда так поступали и команчи (например, во время Гражданской войны, когда фермы и ранчо Техаса опустели), но в целом это практиковалось редко. При этом всегда стоило иметь в виду политическую ситуацию. В мирное время численность отрядов была небольшой, действовали они втихоря, не привлекая внимания, но если начиналась война, и охранять территорию было некому, индейцы собирали огромные силы.

Для набега за лошадьми воины Северных Равнин, особенно те, у кого было недостаточно лошадей, отправлялись пешими. В отличие от них племена Южных Равнин (кайова, команчи, кайова-апачи, вичита, апачи и другие), имевшие огромные табуны хороших лошадей, всегда воевали или отправлялись в набеги верхом.

Перед набегом предводитель предупреждал воинов, что им, возможно, придётся не спать несколько ночей, терпеть голод и жажду, что они не должны бояться врагов и т. п. При набегах апачи разговаривали на особом «военном языке», который применялся только во время рискованных экспедиций, и не был знаком женщинам и детям. Например, «след врага» звучал так: «здесь были лошади», а «седло» обозначалось – «то, что не причиняет лошади вреда». Нечто подобное было и у многих других племён.

Так как лошадей крали преимущественно ночью или на рассвете, команчи видели в Луне покровительницу набегов. Они говорили: «Луна, она наша Мать, как и Земля». Непосредственно перед нападением на вражеский лагерь команчи садились кружком в небольшом укрытии, клали верёвки на землю и курили, вознося дым к Луне с просьбой: «Мать наша, позволь этой верёвке взять много лошадей».

Перед проникновением во вражеский стан новичков оставляли сидеть во временном лагере, чтобы следили за пожитками или охраняли лошадей. Остальные воины, особенно если перед этим они питались кониной (например, запасы продовольствия подошли к концу, а дичь найти не удалось), натирали свою одежду землёй, а себя соком тополя. Считалось, что земля нейтрализует запах жира и лошадиного мяса, а сок тополя успокаивает лошадей, они становятся менее пугливыми и спокойно следуют за незнакомцем.

Крадучись по земле, воины проникали во враждебный стан на рассвете. Лошадей пытались отвязать по возможности больше и по возможности лучших, то есть боевых пони, что стояли у входа в жилище. Угон табуна, пасущегося в стороне от лагеря, считался простым делом, к тому же там чаще всего находились вьючные или необъезженные лошади, что не давало воину ни материальной выгоды, ни более высокого статуса в племени. Индейцы Равнин, если у них не было серьёзных подозрений, что кто-то намечал угнать их лошадей, никогда не выставляли на ночь постовых. Такая беспечность играла на руку всем конокрадам, которые спокойно уезжали прочь на добытых лошадях.

Искусство и выдержка индейских конокрадов вызывали восхищение их белых современников. Говорили, что если апач может украсть лошадь, едва вы слезете с неё, то команч способен украсть коня прямо из-под седла. Это и в самом деле недалеко от истины. Так, однажды группа техасцев заночевала в прерии, один из них, обладавший великолепным скакуном, привязал его к своей руке, чтобы уберечь от индейцев. Ночью он проснулся от чьёго-то прикосновения. Оказалось, что команч, покушавшийся на его коня, нашел верёвку, но ошибочно двинулся не в ту сторону. Ничуть не растерявшись, индеец вскочил на лошадь, перерезал веревку и угнал коня прямо из-под носа владельца. Команчей не останавливали ни хитрые засовы, ни охрана. Они могли провести почти всю ночь под носом у врага, но добывали нужных им лошадей. Индейцы любили вспоминать о подобных случаях, которые иногда были приправлены такими смешными подробностями, что потешалось всё племя. Например, пиеган по имени Четыре Медведя вспоминал, как он со своим другом однажды тёмной ночью отправился воровать лошадей у кроу. Четыре Медведя никак не мог справиться с норовистым конём. Его друг, уже отвязавший пони у палатки какого-то кроу, сидел верхом и ждал. Устав ждать, он заговорил в полный голос: «Хватит возиться! Садись верхом, да поехали!» Четыре Медведя испугался и зашикал на него. Но его друг продолжал: «Я не могу ждать тебя всю ночь. Луна уже поднимается». В это время из типи раздался голос разбуженного кроу. Друг Четырёх Медведей крикнул ему: «Эй ты, хватит дрыхнуть! У тебя тут лошадей воруют!» После этого они вскочили верхом и помчались прочь из лагеря.

Частота проникновения во вражеский лагерь зависела от храбрости и желания воина, а также от его жажды получения лошадей. Бывали случаи, когда воины проникали в лагерь по нескольку раз за ночь или даже двух ночей подряд. Но чаще всего одного раза было вполне достаточно – риск всё же был довольно велик. Кроу по имени Ищущий Смерти вспоминал случай, как он тёмной, безлунной ночью проник в лагерь шайеннов, чтобы украсть лошадей. Когда он затягивал на коне военную уздечку, тот сделал шаг назад и наступил на спящую у типи собаку. Та завизжала и разбудила хозяина. Ищущий Смерти издал грозный боевой клич, прыгнул на спину коню, но не рассчитал силы и перелетел через него. Тогда он бросился бежать, таща за собой коня. На его пути оказался небольшой ручей. Ищущий Смерти прыгнул через него, но конь испугался и дёрнулся – пролетев полпути, кроу шлёпнулся в воду. Ему пришлось бросить скакуна и бежать прятаться в лес. Шайенны организовали погоню. Но хитрый кроу потихоньку вернулся в лагерь, в котором никого не было, и украл пять лошадей.

После того как каждый уводил из вражеского лагеря достаточное количество лошадей, члены отряда немедленно пускались в обратный путь. При перегоне табуна лассо, с помощью которого воин ловил и уводил лошадей из лагеря, тянулось по земле и служило чем-то вроде длинного хлыста – им можно было сгонять разбредавшихся пони в один табун и вести в нужном направлении.

Воины старались уйти с вражеской территории как можно скорее и добраться до дома, миновав все опасности, поэтому применение лассо, как хлыста, было вполне оправдано. Правда, чаще всего им пользовались, просто помахивая в воздухе, как бы преграждая лошади дорогу или направляя её в нужную сторону: удар мог спровоцировать паническое бегство. Опасностей, встречавшихся на пути отряда, хватало: погодные условия, хищные звери, враждебные отряды, при этом нужно ещё было следить за лошадьми, чтобы не потерять табун. Отставшим оставляли знак, указывавший направление движения отряда, но обыкновенно его члены старались держаться вместе.

Обычно сражения в план набегов не входили. Конечно, можно было напасть на одинокого чужака или небольшой отряд, но риск получить смертельную рану вместо желаемой добычи налетчиков, как правило, не прельщал. Нападение осуществлялось только если индейцы понимали, что шансы на провал минимальны, а добыча того стоит. Настоящее сражение начиналось, если отряд налётчиков внезапно натыкался на засаду или его обнаруживали хозяева лагеря. Впрочем, зачастую преследователи тоже предпочитали не рисковать жизнью, а просто вернуть своих лошадей, и отпустить конокрадов. Беглецы также не стремились вступать в серьезный бой, понимая, что убийство немедленно повлечет за собой кровную месть и гораздо более серьезные стычки. Поэтому отряд, не имевший численного перевеса или превосходства в оружии, стремился как можно быстрее оторваться от преследователей.

Спасаясь от погони, индейцы делали ставку на резвость своих скакунов, гоня их галопом и постоянно меняя. Скакали днём и ночью, так быстро, насколько позволяли физическое состояние лошадей, членов отряда и другие обстоятельства. Старых, медлительных и больных лошадей бросали в прерии. Таким образом осуществлялся искусственный отбор. Если в отряде имелись пленники, замедляющие движение, их убивали. За день отряд делал для отдыха три-четыре остановки, примерно по часу каждая. Если позволяла местность, беглецы двигались по каменистой почве, где следы было труднее обнаружить. Преследователи же хорошо отличали копыта индейских лошадей от лошадей белых людей: индейские пони никогда не ковались, их ноги были меньшего размера и в хорошей форме. Точно так же можно было отличить следы пони от следов мустангов: навоз мустангов лежал небольшими кучками, а у индейских лошадей был рассыпан, потому что всадники не разрешали лошадям останавливаться. И следы, оставленные военным отрядом, отличались от следов кочевой группы: наличие следов волокуш и большое количество кобыл говорило о кочевой группе, в то время как воины предпочитали ездить на жеребцах – это видно по следам мочи относительно следов задних ног лошади. Кроме того, они прекрасно определяли, как давно прошёл отряд, откуда он двигался и многое другое.

Бегство отряда прикрывали предводители или носители боевых уборов. Для наблюдения за врагом предводитель назначал двух человек на быстрых и сильных конях, которые ехали позади и, если враг настигал отряд, могли предупредить его о нападении. Если отряд был большим, то два человека ехали ещё впереди, и по сторонам от отряда несколько, следившие, не появится ли враг. На второй день пути апачи проводили традиционную церемонию для защиты от врагов. Если их долго и упорно преследовали, шаман рисовал пыльцой на земле магические символы, которые должны были ослабить и запутать врага. Апачи верили, что такая магия помогает, особенно против американской армии. Через два-три дня устраивали привал для отдыха и ухода за ранеными.

Чтобы избежать преследования врагов, по пути многочисленный отряд мог разделиться, и тогда каждая группа добиралась домой самостоятельно. Если лошадь какого-нибудь воина выдыхалась, и товарищи не могли помочь ему, воин спешивался и укрывался от врагов до возвращения своих. Для сбора подавались определённые сигналы или собирались в заранее условленном месте. Так поступали, в основном, команчи, кайова, понка, апачи и навахо.

Уже дома, в лагере, победные песни пелись не только в честь победивших врага воинов, но и в честь хороших лошадей. Если набег был успешным, один из взрослых участников мог подарить новичку лошадь.