Buch lesen: «Верёвка»
Книга первая
«Верёвка, как и палка – один из древнейших инструментов.
Это наши первые друзья: палку люди изобрели, чтобы
отталкивать плохое, а верёвку – чтобы притягивать хорошее.
Оба эти инструмента можно найти везде, где жил человек.
Даже сейчас они обитают в наших домах и вторгаются
в нашу жизнь, как полноправные члены семьи.»
(Кобо Абэ)
1. Осьминог
День не спешил начинаться. За окном в сумерках медленно падал крупный снег, словно утренний свет разорвали на клочки и только в таком виде допустили на землю. Егор прикрыл глаза, и снежная занавеска превратилась в планктон, тысячи мелких светящихся созданий в тёмной толще воды перед стеклом маски.
Наверное, потому он и выбрал для завтрака эту прозрачную кафешку в «Музеоне». Если смотреть вот так, сквозь щели опущенных век, набережная похожа на утренний пляж, по которому бродят на отливе собиратели ракушек или ловцы крабов. Убрать бы ещё все здания с той стороны реки…
– Не выспался?
– Да как-то так. А ты вроде бодрячком?
Ольга уже доела свой салат. Кажется, её реакция на возвращение совершенно противоположна – не терпится выйти на работу. В отпуске ей явно не хватало городских радостей. Что поделаешь, «коренная москвачка».
Полететь в Гонолулу они решили после просмотра какой-то дурацкой комедии. Болтали в постели о том, откуда этот классический штамп у америкосов – если ханимун, обязательно Гавайи. Перешли к шуткам про свой воображаемый ханимун, и когда его вообще отмечать, если свадьбы как таковой устраивать неохота, но совместная жизнь вроде как уже идёт, и почему бы не… Так, слово за слово, и оказались в отпуске на Гавайях.
Но движухи вышло меньше, чем в кино. К тому же Егор старался выбирать более дикие и безлюдные пляжи, где можно понырять в чистой воде – а Ольгу, наоборот, тянуло на рынки, вечеринки, или хотя бы туда, где можно сделать красивые фотки. Странный получился ханимун, в общем.
– Слушай, я побегу. Тебе ведь не терпится своим романом заняться?
– Да не то чтобы… – Он постучал пальцами по закрытому ноутбуку. – Но посижу ещё, да. Может и набросаю пару киломемов.
Она встала, сняла с вешалки чёрное пальто и красный шарф. Улыбнулась, почти натурально. Хотела уже отойти, но снова повернулась к столу.
– Ты, кстати, сегодня кофе пьёшь левой рукой. А мне казалось, что поговорка «встал не с той ноги» касается только нижних конечностей. Или может, ты левша переученный?
Он посмотрел на руку, в которой держал чашку.
– Да тут на столе места нет, вот и поставил с этой стороны… Ты меня просто троллишь на прощанье?
– Ага. – Теперь она улыбнулась по-настоящему, и потянувшись через стол, поцеловала его в висок. – Выныривай, офисный планктон.
Он помахал ей рукой и открыл ноут. А когда она вышла, закрыл обратно.
Хотя вид на набережную приятный, и народу нет. Сиди да пиши. Но что-то не то. Может, музыка. Раньше ему нравилась Лана Дель Рей, и её сомнамбулический голос вполне подходит к этим сумеркам, но… Громковато. Вырубить бы Лану совсем, а на крышу поставить микрофоны, чтоб стало слышно, как снежинки падают.
Да и какой там «роман»? Фальшивая словесная бирка, такой же домашний прикол, как «ханимун». Любимая ольгина игра-комедия, короткие скетчи про чужую пафосную жизнь: «не буду сегодня надевать бриллианты», «заперся в своём фамильном замке»… Идея романа зародилась на вечеринке её друзей-киношников. Они отмечали выход очередного шедевра, а Егору фильм не понравился, и хотя он обещал Ольге не выпендриваться и не рассказывать про гусей, но выпил лишнего – и подколол режиссера. Мол, гонки на гелендвагенах – это конечно красиво, но «so last century», простите мой китайский! Сейчас деньги улетают на другой конец света после нажатия кнопки на мобиле, школьники смотрят с квадрокоптера в спальню президента, роботы крадут сердца домохозяек, и ещё куча дивных новых преступлений вокруг. А у вас, извините, стремительный домкрат.
Режиссер мягко, как айкидошник, развернул наезд Егора против него самого. Всё так, снимаем баяны, хороших сценариев нет. Вот ты и напиши. Слабо? Егор отшутился: конечно, слабо, пока один абзац проходного бизнес-плана в агентстве приносит мне больше, чем целый роман, над которым знакомый писатель целый год корпел.
Но идея зацепила, и постепенно он стал набрасывать какие-то кусочки о работе воображаемого «цифрового участкового», простоватого опера старой закалки, которого назначили на эту мутную должность, чтобы побыстрее спихнуть на пенсию. Однако старый мент случайно находит поддержку в лице молодого хакера и бойкой девицы-рекламщицы. И эта великолепная тройка начинает раскрывать одно дело за другим.
А дела с каждым разом всё шизовее. Ловкая подмена GPS-сигнала расстраивает свадьбу известного автогонщика. Пиратские трансляции популярных рок-концертов организует главный борец за копирайт. Новый телеком-оператор устраивает чёрный пиар другому телекому с помощью заражённых сим-карт. Подаренный мобильник убивает хозяйку наркотиком, который испаряется при нагревании батареи. Выстрелы лучшего игрока в модной компьютерной игре странным образом связаны с поведением трейдинговых ботов на бирже. Деструктивная секта использует популярный сервис онлайновых олимпиад для выслеживания детей с особыми способностями. Самая загадочная кибератака на крупный банк оказывается бродячей собакой, которая свалилась в люк и перегрызла кабель. Современно, небанально, с юмором.
Увы, как раз перед отпуском они с Ольгой посмотрели британский сериал, где «великолепная тройка» была почти такая же, да и преступления похожие. Но со стороны вся эта детективная байда выглядела слишком схематично и скучно. Наверное, жанр детектива придумали аутисты, пока у них не было 1С и С++. Егор решил, что его личный порыв в литературное творчество – из той же оперы: отражает лишь недостаток интеллектуальной работы после университета.
Он не говорил об этом Ольге, но в отпуске вообще забросил свой детектив. Море – отличное средство от литературной болезни. После пары часов, проведённых в безмолвном мире кораллов, сочинение романов кажется полным бредом. Разве что записать в блокнот какое-нибудь простое и красивое наблюдение, пока греешься на камнях после долгого заплыва.
Так он и делал, купив в середине отпуска тонкий бежевый молескин и чернильную ручку. И сейчас открыл этот блокнот с гораздо большим удовольствием, чем ноутбук.
«Маленькая мидия лежит в прибое, волны гоняют её туда-сюда по песку. Когда очередная волна скатывается, но ещё не ушла совсем и песок жидкий, из ракушки вдруг появляется жёлтая нога. Нога начинает быстро вращаться, от этого мидия встает на ребро и вертикально врезается в песок. Следующая волна уже не двигает её, а только накрывает песком».
«Осьминог сидит на дне, разложив щупальца вокруг себя кольцами, словно большой ржавый замок с несколькими дужками. При моём приближении он приклеивается сбоку к камню и меняет цвет под этот камень – становится светло-песочным. Поднимаю камень, но не тут-то было: осьминог стекает в нору, обложенную по краям камешками поменьше; кажется, это его дом».
«Чёрных морских ежей сегодня меньше. Зато встретились зелёные и розовые, с короткими и мягкими иголками. Они похожи на мохнатые патиссоны, и неожиданно быстро двигаются на своих ножках-иглах. Мы посадили одного в ведро и смотрели, как он ходит по вертикальным стенам, высовывает иголки из воды и шевелит ими, проверяя, можно ли перебраться через край ведра. Эти ежи, в отличие от чёрных, довольно хитрые охотники. Когда видишь первого, кажется, что на нём случайно налип мусор: какая-то ракушка, ветка и кусок крабовой клешни. Потом обнаружилось, что они все прилепляют себе на макушку по два-три мелких предмета. Маскируются».
Наверное, из таких молескиновых заметок не делают книг. Хотя, почему нет? Очень удобная книга получилась бы: небольшая, легко помещается в карман. И читать её можно с любого места, в любом порядке, потому что в ней нет сюжета и морали, никакой проторенной дороги – лишь сеть едва заметных тропинок, тонких ассоциативных связок, переводящих читателя от одного фрагмента к другому, как в японской ренге или в люсидном сне. Где-то здесь была такая история… Он полистал блокнот дальше. Ага, вот.
«Все уезжающие с острова оставляют что-нибудь тем, кто остаётся. Питерские ребята оставили англичанину большого воздушного змея, а наши соседи-голландцы подарили нам надувной матрас. После нашего отъезда и змей, и матрас тоже останутся здесь, переходя к новым владельцам. К ним добавятся и другие вещи – мячи, гамаки, летающие тарелки, прочитанные книжки. Сколько ещё таких переходящих вещей кочует по острову? Оседают они у тех, кто остаётся дольше других; эдакие хранители курортного духа и его ритуалов, главный из которых – медленное время – отлично выражается в переходящих вещах: быстрые люди меняются, а воздушный змей, гамак и хорошая книжка остаются теми же».
В слове «переходящих» первая буква «е» пропущена при быстром письме, а затем воткнута сверху более жирным завитком – он сделал это исправление, когда перечитывал дневник в самолёте. И размышлял потом, какие вещи можно назвать не «переходящими», а «преходящими». Наверное, те, у которых более печальная судьба. Те, что отбирают в аэропортах. Сам он таким образом лишился отличного ножа, оказавшегося в ручной клади. В другой раз забрали коньяк. А в последнем отпуске перед вылетом даже вызвали по громкой связи на весь аэропорт – в багаже завалялась парочка бенгальских свечей с Нового года.
Из отобранных вещей они устраивают настоящие выставки: большие стеклянные кубы, наполненные ножами и ножницами, подсвеченные витрины с банками и аэрозолями стоят посреди аэропортов, как эдакие алтари. Сразу ясно, что многие преходящие вещи по сути близки к переходящим: курортный дух острова не хочет отпускать свои ритуальные предметы, которые нужно было оставить там, раздать точно так же, как раздали надувные матрасы и мячи. В самом деле, зачем тебе в Москве охотничий нож? Разве с помощью него можно читать «Фейсбук»?
Пожалуй, историю про отобранные вещи тоже стоит записать. Егор вынул ручку, толкнул локтем так и не убранную тарелку от сырников – и вспомнил слова Ольги про левшу. Переложил ручку в левую, написал дату. Получилось на удивление легко, хотя и криво. Но теперь и писать расхотелось: он перевернул страницу и стал рисовать на чистом развороте осьминога.
Зазвонил телефон. Вот и труба зовёт. Видимо, Паша уже в офисе. Но нет, номер другой.
– Да, мам, привет.
– Привет-привет! Вы прилетели? А чего не позвонили? Мы волнуемся… Сегодня передавали в новостях, самолет упал в Индии.
– Мам, мы были на Гавайях. Прилетели ночью, я не стал звонить.
– Вы там хоть ели нормально? Я видела у Ольги фотки в «Инстаграме». Худая, как швабра. И чего она выставляется там в бикини на всеобщее обозрение? Будто кавалеров ей не хватает…
– Да-да, она по тебе тоже соскучилась и передаёт привет. Кстати, я случайно не был в детстве левшой? Говорят, некоторых детей переучивают, а это вредно.
– Никто тебя не переучивал! Где хоть ты взял такую глупость?
– Да так просто, передачу научную смотрел. А какой рукой я в школе писал?
– Откуда ж я помню? Сейчас схожу у отца спрошу.
– Погоди, давай я лучше пере…
Но она уже не слышит. Даже трубку с собой не взяла. Она живёт в своём медленном времени, где ещё сильна привычка к стационарным телефонам, где никто не говорит скороговорками, не предлагает перейти в почту или чат, не выбирает каждый месяц новый тариф. Три минуты Егор слушает шорохи в трубке. Словно опять плывёт под водой с маской.
– Отец говорит, ты писал любой рукой. И вообще всякие штуки руками выделывал, когда маленький был. Яблоки огромные крутил на пальцах. Я ничего такого не помню.
– А до какого возраста я писал любой рукой?
– Не знаю. Он сказал, что в первом классе, когда тебя вызвали к доске первый раз, ты стал писать левой. Учительница спросила – ты левша? А ты сказал – нет, мне всё равно какой рукой писать. И стал писать правой. Видимо, с тех пор. Но никто тебя специально не переучивал!
– Понял, спасибо. Передавай ему привет.
– Вы хоть на майские приезжайте. Швабру свою тоже с собой бери, накормим её.
– Может быть. Не знаю пока. Ладно, мам, мне на работу.
– Да уж конечно, и позвонить некогда… Беги-беги, пока.
2. Двери
Прежде чем идти на рабочее место, он собирался заглянуть к Паше. Но пройдя половину опенспейса, притормозил. Сквозь стеклянную стенку кабинета было видно, что гендиректор занят: рядом стоит ассистентка Вера, показывает какие–то бумаги.
Интересно, кто придумал, чтобы у всех перегородки непрозрачные, а у начальника – стекло? В этом конечно есть свой бонус: кабинет Паши отгорожен полностью, а у остальных стеночка только полтора метра над землёй. Сотрудников в спейсе слышно, но почти не видно, если сидят. А начальника видно, но не слышно – и никто не узнает, какие там деловые разговоры он ведёт.
Однако, стоя напротив прозрачного кабинета, можно узнать многое даже без звука. Позы, жесты… Наверное, это отпуск среди иностранцев обострил восприятие невербального. Видно, что Паша с Верой спорят. Причём Вера спокойна, а Паша морщится и сомневается. И если не знать, кто из них начальник, а кто скромная студентка, взятая на работу даже без резюме, то можно было бы решить…
Паша увидал его и приветственно взмахнул обеими руками. Значительно активнее, чем предполагала их деловая дружба. Ну ясно – рад любому поводу, чтобы отложить эти самые бумажки. Можно входить.
– О, кто к нам вернулся с того света! Смотри, Вер, совсем другой человек!
Гендиректор шагнул к Егору через кабинет, протягивая пятерню. Стильно одетый, в приталенном пиджачке и узких джинсах, он и двигался по-особому стройно: спина прямая, подбородок вперед… Эдакий Леголас из Леголэнда. Егор подумал, что до сих пор не знает пашиного бэкграунда на эту тему. Балетная школа? Или папа-военный?
Тут возникла заминка. Егор опустил глаза: его левая рука протянута навстречу Паше вместо правой. А в правой зажат пропуск, с которым он вошёл в здание. Паша поглядел на пропуск и захохотал:
– Ага, я тоже с нашего турникета балдею! Когда входишь, надо правой приложить, а выходишь – левой. Один раз бежал на встречу, чуть ноги не сломал об эту железяку, когда она не открылась – не той рукой приложил на автомате…
Опять повисла пауза. Егор вздрогнул, переложил пропуск в левую руку и быстро сунул в карман. Протянул Паше правую.
– А в Барселоне, представляешь, вообще все турникеты в метро левые! – Паша пожал его руку, внимательно заглядывая в глаза. – Там надо левой держать карточку, а проходить справа. Тоже не сразу переключишься после нашего метро. Помнишь, Вер?
– Да, – подтвердила Вера. – Но так даже удобнее. В правой я сумочку несу, в левой карточку. А чего ты не загорел совсем?
Теперь и она глядела на молчаливого Егора как-то озабоченно. Он тряхнул головой. Да блин, говори уже хоть что-нибудь.
– Э-э… Я по ходу разучился языком шевелить… Там на островах такое всё медленное…
Он широко открыл рот и изобразил руками волны. Паша снова хохотнул, и Егор наконец почувствовал, что поймал волну беспечного офисного трёпа. Вроде пляжного волейбола: к тебе летит мячик, ты должен отбить красиво, то есть в неожиданном направлении, но всё же в рамках заданного поля.
– И ещё там здороваются иначе.
– Покажешь? – Вера подняла бровь.
– Нужна цветочная гирлянда. А без гирлянды… вот так примерно.
Он шагнул к ней, придурковато воскликнул «Алоха!» и быстро клюнул её губами в щёку. У Паши на миг сделалось такое лицо, словно он пропустил мяч.
– Как во Франции, только один раз? Неплохо. Но в офисе я бы практиковать не стал. – Он оглянулся на свою стеклянную дверь. – Сейчас девочки такие замороченные. Пришьют харасмент.
– А по-моему, наоборот. – Вера как бы невзначай коснулась Паши локтем. – Хотя не знаю, стоит ли такое говорить…
– Да выкладывай, тут все свои.
– Ну… Вы подумайте, что чувствует девушка, когда вы вокруг неё здороваетесь? Тянете руки друг к дружке, стараетесь никого не упустить – кроме неё. Если оказываешься с шестью парнями, которые только что встретились, приходится целую минуту ждать, пока вы все друг друга потискаете. А девушку никто не замечает. Это тоже вроде как… харасмент.
– Сдаюсь. – Паша поднял руки вверх. – В своё оправдание скажу, что и мужики от этого не всегда в восторге. Наш сисадмин Жора, например, любит так пожать, чтоб хрустнуло.
– И ещё, когда много незнакомых, – поддержал Егор. – Помнишь, в старом офисе все свои были? А тут куча разных компаний на одной мануфактуре. С ними тоже знакомишься постепенно… и начинается перебор. Идёт тебе навстречу десяток мужиков по коридору, а ты лихорадочно соображаешь: этот наш, этот вроде тоже знакомый, а вот этому давать руку или нет? Может, это случайный гей из «Ламоды». Или ещё хуже, редактор из «Афиши».
– Короче, повелеваю с завтрашнего дня ввести всеобщее целование вместо рукопожопий. – Паша слегка приобнял Веру. – Можем начать тренироваться.
– Договоры подпиши сначала.
– Ох, да… Сейчас. Горыныч, ну ты в норме после самолётов?
– Почти. Но чтоб ты знал, Пабло, как мне было плохо, я тебе тоже захватил… – Егор выставил из рюкзака на стол чёрную бутылку.
– Вот это класс! Только попозже. Слушай, ты сегодня адаптируйся к родине, а завтра будет важная встреча с чуваком из «Бьюти-Мамы». Погляди в почте нашу презу, и про клиента поищи… Ну ты понял. Кстати, а правда, почему не загорел-то?
– Потому что у меня глаза серые. Вероятность рака кожи в два раза больше, чем у тебя.
– Во! Ты слышала, Вера? Настоящего учёного никакие Гавайи не собьют с настоящих фобий!
– А я не поняла, при чём тут глаза… Мне загорелые люди кажутся здоровее. Ну чего вы ржёте, объяснили бы лучше!
– Как раз для этого у нас в агентстве есть собственный научный консультант. Горыныч, продавай!
– Здоровее будет чувствовать себя любой, кто провёл отпуск на море. – Егор непроизвольно развернул плечи. – Чистый воздух, плавание, много фруктов… Но всего этого ты не можешь показать другим людям по возвращении. Загар – не самое полезное следствие, зато самое заметное в наших бледнолицых краях. Поэтому загар и превратился в статусный символ хорошего отдыха. Типичный случай, когда корреляцию путают с причинной связью и устраивают карго-культ вокруг наглядного, но бесполезного и даже вредного явления…
– Всё-всё, мой гуманитарный мозг уже дымится! – Вера закрыла руками уши. – Паш, давай с договорами закончим.
# # #
Пароль к рабочему компу вылетел из головы начисто, и после пятого раза Егор оставил попытки подобрать его – вспомнились слова Жоры о том, что если часто долбить, система может вообще заблокироваться. Проверять эту страшилку не хотелось. Хотя забытый пароль в виде хаотичного набора цифр и букв исходил от того же сисадмина, и было бы логично, если бы две жорины технологии безопасности наконец столкнулись лбами. Но остатки отпускного спокойствия ещё сдерживали офисную горячку, и вместо борьбы с окошком логина Егор стал не спеша наводить порядок.
Он выкинул два контейнера ненужных распечаток, сломанный степлер, несколько пластиковых стаканов из-под кофе – и тогда офисный бог чистоты вознаградил его ценной находкой в виде жёлтого стикера с той самой последовательностью букв и цифр. Про опасность вывешивания паролей на видном месте Жора тоже предупреждал, но это уже слишком. Все знают, что самые важные вещи надо писать на ярких стикерах.
Бумажка порадовала Егора не только тем, что позволила наконец залогиниться. Разглядывая жёлтый стикер, он вспомнил, как в детстве играл сам с собой в «секретные послания»: сочинял записку с шифром или с картой сокровищ, засовывал в прозрачный цилиндрик от шариковой ручки и закапывал осенью во дворе дома, под какой-нибудь особой приметой вроде газовой трубы. А весной, когда сходили снеговые горы, выкапывал это послание… и оно действительно читалось как письмо другого человека.
Ну вот, а теперь и трёх недель хватает, чтобы испытать такое же детское чувство с позабытым паролем на стикере. «Мы могли бы служить в разведке», ага.
Непрочитанных писем накопилось штук пятьдесят, но в основном они не касались Егора – его просто ставили в копию переписки по разным проектам. За два часа почтовый ящик был расчищен, «на потом» осталось лишь четыре сообщения, которые требовали более внимательного просмотра вложенных документов.
Пожалуй, хватит адаптации на сегодня. Он воткнул смартфон в USB и запустил скачивание отпускных фоток на комп. Облачных сервисов он не любил, но украденная однажды мобила научила его регулярной архивации телефонного добра на запасные носители. Что ни говори, а собственные ошибки учат безопасности лучше, чем паранойя сисадмина.
Ещё через час дала о себе знать спина, отвыкшая от офисного высиживания. Но только лишь он собрался выскользнуть на обед, как рядом нарисовалась Света, тихая SMM-щица, сочиняющая как бы интересные посты для клиентских групп в соцсетях.
– Привет! Не отвлекаю? Паша сказал к тебе подойти. У меня анонс какой-то неудачный вышел сегодня. Всего девять лайков и ни одного коммента. Посмотришь?
– Э-э… Знаешь, я только вчера прилетел, надо кучу писем разгрести… – Он покосился на экран, но открытая там фотка с пальмами не подтверждала образ тяжелой работы. – Хотя, если у тебя текст небольшой, давай посмотрим. Какой проект?
Света назвала адрес.
– У меня с утра голова болела, может поэтому и пост фиговый…
Егор оторвался от экрана, где ещё не загрузилась нужная страница, и поглядел в окно. От утренней снежной пелены не осталось и следа. Небо совершенно чистое, солнце палит. Но зато теперь ветер сильный, по деревьям видно.
– У тебя всегда голова болит, когда погода меняется?
– Да, наверно. – Света коснулась пальцем правого виска. – Вот здесь. Перед дождём обычно. Или наоборот, когда вдруг жарко становится.
– А знаешь, чем наши юзеры отличаются от рыб?
– Н…нет.
– И правильно. Ничем. При резкой смене погоды рыба не клюёт. С людьми в Интернете та же петрушка. Хотя на посещаемости это, как правило, не сказывается. То есть читают или ролики смотрят как обычно, даже иногда чуть активнее. А вот комментировать и лайкать перестают. Как бы затаиваются караси наши.
– Здорово! Значит, сам пост нормальный?
– Думаю, да. Смотри по статистике: читали не хуже, чем вчера. А если хочешь больше комментов и лайков, публикуй с учётом прогноза, когда погода стабильная. Можно просто смотреть на «Гисметео». Или даже лучше: сходи к Вике и попроси, чтобы она тебе показала «Синоптиков». Мы делали для одного психа такое сообщество в позапрошлом году. Сразу увидишь, в какие дни лучше публиковать.
– Спасибо! Слушай, у меня прям даже голова прошла.
– «Доктор Хаус едет сквозь снежную равнину!» – пропел Егор, откинувшись в кресле.
В обычном случае он бы оговорился, что это лишь рабочая гипотеза, хотя он и вправду наблюдал такой эффект, но причина может быть и другая, надо всё проверить… Да ну нафиг. Первый день после отпуска. Ему вообще сейчас положена ломка-городняшка. Или как минимум перерыв на обед.
Проходя по двору бывшей мануфактуры, он мысленно перебрал местные кафешки и направился к одной из них… но остановился у заколоченной двери в кирпичной стене. Что-то здесь было до отпуска? Да вроде нет, давно уже эта дверь забита. Он двинулся дальше, но у самого кафе опять притормозил. Вспомнил.
То, что было за обшарпанной дверью, накатило из более далёкого прошлого. Ещё студентами ходили они на Даниловскую мануфактуру поесть. В начале двухтысячных здесь был вещевой рынок, а в глубине его – вьетнамская кафешка, хорошо спрятанная в лабиринте торговых рядов с шубами и платьями. В этом и был их студенческий лайфхак: на каждом рынке прятался такой вот дешевый и вкусный шалманчик «для своих», и они с друзьями периодически находили и показывали такие места друг другу, что позволяло экономить скудный бюджет.
Он передумал заходить в аккуратную стекляшку «Караваевых», развернулся и пошёл на Даниловский рынок.
