– Не надо нам нечисти в доме! – рявкнула она неожиданно тоненьким, девичьим, голосом на робкие просьбы оставить домового у печи хоть ненадолго – пока за хозяином сбегают. – Идите в свои топи болотные да там и грейтесь!
– Попробуй только кого за ягодами летом послать, – в сердцах пообещал один из чертей, – не вернутся!
Таскали лешаки Митяя от дома к дому, но им то не открывали вовсе, то мигом захлопывали дверь, едва услышав имя Волемира.
– Так это ейвойный, че ли? – таращили глаза деревенские. – Не пущу! Еще потом самим, как душегубам, ответ держать, ежели помрет!
Так оказались лешаки у дома, где совсем малой тогда Огньяр со своими родителями да бабкой Авдотьей жил. Она-то и приняла Митяя, не побоявшись ни его хозяина-колдуна, ни отца Огньяра, который нечисть не жаловал. Обогрела, накормила бедного домового, и даже когда Волемир, поостыв, сам за ним пожаловал, отдавать не хотела. Но пришлось: негоже домовому не в своей избе жить.
А потом пришла на деревню снежная буря. Длилась она несколько дней, выдувала тепло из изб, не давала шагу ступить на порог, чтобы за дровами сходить. А вот дом Авдотьи стихия словно пощадила: Огньяр помнил, как по-странному неспешно прогорали тогда дрова, а снег не замел тропки в их дворе.
Варенье в блюдечке Митяя кончилось. Он облизал пальцы, залез в корзину с бельем и принялся за штопку. Подвинув ему свечу поближе, Огньяр вернулся к ритуалу.
Первым делом он очертил на полу избы два меловых круга, наполнил знаками-глифами, вливая в них силу через заговоры. За кругом плотно друг к другу поставил свечи и зажег. Воздух наполнился сладковатым запахом жира, от свечей потянуло тоненькими струйками черного дыма… В середину круга Огньяр подтащил стол, водрузил на него зеркало. Поставил еще свечи: одну – за зеркалом, одну – перед. Достал из-под подушки еще одно зеркало, завернутое в тряпицу, бережно развернул и сел за стол. Осенив себя крестным знамением, знаткой бегло прочел “Отче наш” – и заговор на удачу. Лишним не будет.
Уныло потекли слова заговора. Парень старался вспомнить слова наперед, чтобы не было запинок. Направив маленькое зеркало на большое, он вгляделся в мерцание свечи в отражении. Сначала ничего не происходило. В какой-то момент Огньяру показалось, что он опять что-то напутал, и уже начал было в голове прокручивать заговор, что произносил, но заметил, как пламя в в зеркальной глади потускнело, размылось. Рефлекторно моргнув, знаткой глянул на саму свечу: та трепетала, вторя его шепоту и вдохам. Он снова перевел взгляд на отражение. Огонек терял очертания все сильнее, вытягивался и принимал очертания далеких деревьев. Огньяр определенно видел лес – немного размытый, но вполне различимый. Точно такой же вокруг деревни стоял – низкий, чахлый, тянущий силу из зыбких болотных топей. К лесу вела тропка, на который отпечались следы – четкие и темные, будто золой присыпанные. Огньяр склонился ниже, потянулся духом к следам, приказывая им вести его за собой. Картинка качнулась, поплыла навстречу. Из углов избы поползли холод и мрак – липкие, противно шевелящиеся – точно живые. Силой воли Огньяр заставил себя не сводить взгляд с призрачной тропы – и прямо под окном раздался оглушительный кошачий мяв – противный и гундосый. Подпрыгнув от неожиданности и едва не выронив зеркало, которое держал в руках, Огньяр в сердцах сплюнул.
– Митяй! Прогони-ка гостя, – кликнул он домового и прижал руку к груди, придерживая норовившее выпрыгнуть сердце. Митяй отложил шитье, выполз из корзины, ухватил кочергу, которая была в несколько раз больше и тяжелее его, и с грохотом поволок ее к выходу.
Когда все снова стихло, Огньяр вернулся к ритуалу. Тени, расползшиеся было по своим углам, снова потянулись к знаткому, что напряженно вглядывался в черные вмятины следов в зеркальном мире. Вот он уже у кромки леса. Голые деревья переплетались, словно могильная ограда. Откуда-то донесся звук барабанов. Сердце снова зашлось, заметалось, как перепуганный до полусмерти заяц. К ритму барабанов вплелась флейта – пустая и воистину потусторонняя, она напевала медленную мелодию, погружая в транс и заставляя все ниже склоняться к зеркалу. Мелодия то ускорялась, то снова кружилась неспешно, разрасталась и захлебывалась. Силясь стряхнуть морок, Огньяр протер глаза одной рукой – и столкнулся взглядом с алыми всполохами глаз черной фигуры с раскидистыми рогами, на которых поблескивали золотые нити. Ужас ледяными каплями покатился по спине – навья тварь смотрела прямиком на него сквозь твердь зеркала. В воздухе потянуло запахом гниющей плоти. Огньяр ринулся вперед, чтобы разглядеть того, кто был темнее самой ночи – и стук в дверь, прервавший ритуал, с такой силой дернул его в явь, что аж челюсть клацнула. Флейта тут же перестала играть. Вдохнув, Огньяр растерянно огляделся. Тени, нависшие над ним, поспешно разбежались. Встав, знаткой почувствовал, что ноги замерзли так сильно, будто он на самом деле босиком шел по лесной тропке.
За дверью оказался охотник Назар с миской пельменей в руках.
– Бог в помощь, – он неловко качнул головой – не то поклонился, не то просто поздоровался.
– Помогай Господь, – откликнулся Огньяр и, бросив взгляд в ночную темень, внутренне содрогнулся. Казалось, тьма смотрит на него в ответ.
– Жена вот вам гостинец собрала, – Назар сунул в руки знаткому миску. – Мы о чем попросить хотели… Не глянешь ли дочурку нашу, Аксиньку? От сердце не на месте, – Назар красноречиво и гулко ударил себя кулаком по груди. Огньяр вздрогнул: от такой силы сердцу и впрямь немудрено было куда-нибудь сместиться. – Мы ее в церковь отвели – ей там полегше становится, хоть говорить начинает. Так и сидят там и день, и ночь с женой, Дунькой.
– Гляну, – кивнул знаткой. Смысл в этом был: вдруг бы Аксинька рассказала, кто ее в лес звал? Может, фигура с алым взглядом? Или бесова флейта?
Назар, кажется, выдохнул.
– Ну да и ладненько, – он нахлобучил на голову шапку. – Ну, тады пойду я. Только ты это… – Назар окинул Огньяра нехорошим взглядом. – Ты ежели над Аксинькой награяться5 будешь, я тебе ноги вырву и обратным концом на место приделаю, – охотник погрозил парню пальцем и отправился восвояси, напоследок напустив в избу морозного воздуха.
Огньяр ринулся обратно к зеркалам, сменил свечу, торопливо зашептал заговор. Он не знал, чего хотел увидеть. И может, именно поэтому зеркало на этот раз отражало лишь солнечно-яркое пламя свечи.
Несколько опечалившись, Огньяр задул свечи, перекрестился, стер с пола ритуальные круги. Из сундука он вытащил книги Волемира, в которых тот чудищ всяческих описывал – и тех, кто по земле ходит, и тех, кто по воздуху летает, и тех, кто под водой прячется. Почти до полуночи он просматривал записи и картинки, но среди них не было никого настолько страшного и рогатого. Рогатые, конечно, были – лесовые, шишиги пакостные, но с многими Огньяр встречался. Шишиги разбегались с воплями, едва завидев колдуна, а лешаки без особых причин не барагозили. Слова нечистые не любили – это да. А так…
Огньяр закрыл последнюю книгу, сложил обратно в сундук да спать лег – утро вечера мудренее. Но большую часть ночи он так и провертелся с боку на бок на печи, прислушиваясь то к возне Митяя, то к порывам внезапно поднявшегося ветра.
А на утро, едва солнце позолотило верхушки елей далекого леса, отправился в церковь.
Молчаливо возвышалась над Огньяром церковь. Он окинул взглядом деревянные купола. В этих стенах прошло много столетий и поколений, наполнив их мудростью и величием. У крыльца над маленькими грядками, где до поздней осени выращивали лекарственные травы, трудилась женщина – пышная, в теле, в подвернутом переднике и платке, завязанном под горлом. Это и была Дуня, жена охотница Назара.
– Бог в помощь, – Огньяр приблизился.
– Помогай Господь, – разогнула спину Дуня. – Я тебя, колдун, кажись, не звала… – она окинула Огньяра цепким взглядом.
– Меня супружник твой, Назар, позвал. Просил с дочкой вашей поговорить. Может, помогу чем…
– А-а-а, – с сомнением протянула Дуня. – А не ты ли в прошлом годе пытался суховеи утихомирить? Дак че-то не вышло у тебя, всю пшеницу повыветрило. А теперь Аксютке помогать собрался? С чего бы это выйти должно?
– Думаю, я найду способ, – если раньше недоверие и насмешки царапали больно, как ветви малинника, то сейчас стало уже почти все равно. – С прошлого года времени много прошло.
– Ладно, хуже не будет. Некуда! – Дуня поджала губы, уступая. – В церкву иди. Там она, – бросила женщина и вернулась к своему занятию.
Перекрестившись, Огньяр вошел в церковь, окрашенную алым рассветом. В нос затек сладковатый запах ладана, от которого по обыкновению чуть помутилось в голове. По коже пробежал мороз – верный признак злой волшбы.
В церкви было тихо, как будто внутри и не было никого. Иконостас стоял разрушенным, словно у притвора разгулялся буран. Некоторые иконы были разбиты, некоторые – перевернуты ликами к стене. Царские ворота покосились и больше не препятствовали входу в алтарную часть. Огньяр заглянул внутрь: там, на лавке, закутавшись в большой платок, спала Аксинья. Пробравшись к девочке, знаткой бережно тронул ее за плечо. Она проснулась тут же; бледное личико скривилось – не то от страха, не то от заблестевших в глазах слез.