Buch lesen: «Досчитай до тридцати восьми»

Если осмелишься, спустись в колодец своей души. И пусть тем, кто остался снаружи, твой доносящийся из глубины голос покажется иллюзорным, но однажды ты непременно поднимешь на свет истинного себя.

Глава 1. 1995 г. Начало.

***

Одиннадцатилетняя девочка стояла под бронзовой кроной и тихо считала вслух. Остановившись на цифре тридцать четыре, она открыла глаза, и ее тут же ослепило яркое, не по-осеннему ласковое солнце.

В тот год осень была удивительной. К обычному в этот сезон буйству красок примешивался какой-то тонкий, почти неуловимый аромат, и многие дачники даже и не думали запирать свои дома, чтобы осесть в городских обустроенных квартирках. Погода в первую неделю октября стояла солнечная и теплая.

И девочка, защищенная кровлей могучего дерева, всем своим существом тянулась навстречу свету, доверчиво подставляя его позолоте лицо. Дети редко способны выразить эту смесь неясных предчувствий и ожиданий словами, но едва ли хоть один взрослый способен на подобную глубину погружения в жизнь. Девочка ощущала себя на пороге какого-то великого открытия. Казалось, что стоит ей только захотеть, и ветер соткет из листьев ковер, который понесет ее над полем, лесом и их бревенчатым домом. Упоенная чудесным видением, она приникла к старому дубу и снова закрыла глаза.

***

Повсюду царил хаос, порожденный скорым переездом. Но в одной из комнат старого дома беспорядок был вызван совсем иной причиной. Казалось, в этой маленькой комнатушке прошел настоящий ураган. Столик был перевернут, и его ножки, словно умоляя о пощаде, беспомощно таращились вверх. На полу валялись фантики от жвачек, письма, выцветшие листы с детскими каракулями и рисунки на любой вкус и цвет. И во всем этом пестром великолепии островками проступали черно-белые фотографии, заботливо вырезанные из семейного альбома.

В эпицентре же этого беспорядка, подперев ладонями пылающие щеки, сидел мальчик лет десяти. Его загорелое худое лицо блестело от слез. Он потерял друга. Навсегда, безвозвратно. Наконец, вздохнув и решительно вытерев ладонью глаза, мальчик принялся собирать фотографии, теперь единственную овеществленную память о друге.

***

Рита росла мечтательной девочкой, с раннего детства увлеченной приключенческими детективами и романами. Светлая кожа, русые волосы и унаследованные от матери выразительные серые глаза – все это служило примером гармонии черт, хотя внимательный наблюдатель мог заметить в ее облике излишнюю напряженность, что несколько портило общее впечатление. В этом году она перешла в шестой класс и ничем особым среди сверстников не выделялась. Школьные успехи, исключая твердой пятерки по математике, были довольно посредственны, однако девочке всегда удавалось держаться в рядах хорошистов. Несмотря на искреннюю приветливость, никто бы не решился назвать ее общительной. Даже когда случалось, что Риту принимали за свою в шумной девчачьей ватаге, она очень скоро уставала от стихийных детских проказ. Забыв об игре, девочка уединялась в каком-нибудь укромном уголке, привлеченная бабочкой или каким-нибудь необычным цветком. Поэтому дети быстро теряли к ней интерес и в следующий раз играть уже не звали. Она и в одиночестве находила себе массу занятий. Ей было свойственно загораться какими-либо проектами, например, составить алфавитный каталог для своих книг или сшить кукле платье. Но через какое-то время, потеряв вдохновение, Рита бросала свое занятие на полпути, оставляя без сожаления кучу резаной бумаги и ворох тканевых обрезков на письменном столе. Мать часто отчитывала ее за отсутствие усердия, а отец же, согласно поддакивая, тайком подмигивал дочери. С родителями девочка близка не была. Им в равной мере были чужды и ее обманчивая внешняя флегматичность, и подлинное бурное течение души. Они угадывали в своем ребенке нечто отличное от природы их бытия, а их дочь, в свою очередь, чувствуя эту отстраненность, все больше погружалась в мир собственных грез. Она могла часами просиживать, уставившись в одну точку, размышляя, например, над тем, у какого именно моря встретились Ассоль и капитан Грэй и каким образом он смог в толпе зевак на берегу разглядеть неприметную девушку. Мама планировала поехать отдыхать летом в Сочи, и сердце Риты всю весну было наполнено радостными предчувствиями. Она представляла, как, взяв пару книг, устроится на сказочном морском берегу, совсем не походящим на серый финский залив или море из скучных рассказов родителей.

Но ожиданиям не суждено было сбыться. В последний момент отпуск матери перенесли на октябрь, и на семейном совете было решено провести отпускной месяц на собственных шести дачных сотках. И на этот раз, не встретив сопротивления в исполнении задуманного, в конце сентября семья Ерофеевых выехала за город.

***

От реки веяло утренней прохладой и дул ветерок. Он забавлялся с листьями деревьев, высаженных вдоль берега, с игривой легкостью срывая их и пуская в последнее путешествие по воздуху. Мальчик завороженно следил за их плавными кульбитами, провожая взглядом до самой земли. Вот уже месяц он жил в столице и успел облюбовать открытую площадку на берегу неглубокой узкой речушки. Джину нравилось проводить время у воды, наблюдая за речной рябью, что напоминала о старом доме и о его прежнем беззаботном существовании. За последние несколько месяцев ему пришлось многое пережить, и пережитое оставило след и в облике, придав миловидному лицу задумчивое выражение. В прежней школе, являясь одним из первых по успеваемости учеников, Джину успевал быть и зачинщиком мальчишеских проказ. В то время открытая широкая улыбка, постоянно гостившая на его лице, не раз заставляла взрослых останавливаться, засмотревшись на обаятельного худого подростка. Но здесь он был чужаком, и непрошедшая горечь утраты еще давала о себе знать.

С грустью простившись с западным побережьем, а заодно и с уходящим летом, его семья, состоящая теперь из мамы и брата, перебралась в одноэтажный домик на окраине Сеула. Джину, привыкшему проводить все время на воздухе, их новое жилище казалось тесным и неуютным. Кроме того, тоску мальчика обостряло постоянное отсутствие матери, вынужденной брать подработки. Сам же он, проводив с утра младшего брата в сад, без тени протеста приступал к домашним обязанностям, что теперь полностью легли на него. На побережье Джину оканчивал последний класс младшей школы¹, однако, желая взять на себя часть забот по обустройству их нового быта, убедил женщину отложить его зачисление до весны². Успокаивая мать, переживающую из-за перерыва в его образовании, мальчик, приученный с ранних лет к дисциплине, уделял много времени самостоятельным занятиям. А в редкие часы, не занятые помощью по хозяйству и учебой, находил радость в созерцании тех незамысловатых пейзажей, что мог предложить стремительно отступающий к горам столичный район.

Глава 2. 1995 г. Знакомство.

***

Рита собралась на свою обычную прогулку, когда солнце уже было давно за работой, любовно разукрашивая пейзаж за окном в теплые оранжевые тона. Едва покончив с накопившимися за неделю скучными школьными уроками, она выглянула на улицу, и ей тут же передалась радость от этого солнечного творчества, распространяемого повсюду лучистыми кистями. Девочка потянулась от удовольствия. Дела были сделаны, и можно было вернуться в родную стихию. Ни минуты не медля, она вышла за калитку и, перейдя небольшое соломенное поле, нырнула в чащу леса. Жадно вдыхая аромат прелых листьев, согретых за день на солнце, она то неспешно шла по тропинке, а то перепрыгивала затененные деревьями участки, словно играя с лесом в незримые классики. Захваченная этой забавой, девочка не заметила, как оказалась на своей полянке с укорененным в самом центре раскидистым дубом. И заключив его в свои объятья, словно дуб был старым добрым дядюшкой, с которым она не виделась последние сто лет, Рита приступила к любимой игре.

– Тридцать четыре, тридцать пять, тридцать шесть…

Внезапно девочка оборвала счет, так как интуитивно ощутила какое-то изменение в окружавшей ее обстановке. Открыв глаза, она была вынуждена тотчас заслониться от слепящего солнца, однако успела мельком заметить чье-то присутствие. Рита вздрогнула, но, обнаружив, что перед ней ребенок ее возраста, успокоилась. Это был невысокий худенький мальчик с темными взъерошенными волосами, узкими глазами и чуть вздернутым носом. Раньше ей доводилось видеть представителей азиатской расы лишь по телевизору, потому появление в лесу столь незаурядного гостя вызвало в девочке бурю эмоций. Однако, ничем не выдавая своих чувств, она продолжала молча разглядывать незнакомца, который, в свою очередь, также не произнося ни слова, пристально смотрел на нее. Рита не выдержала первой. Крайне смущенная открытым взглядом мальчика, она тихо спросила:

– Как тебя зовут?

***

Начинающийся день, казалось, ничем не должен был отличаться от множества предыдущих. Еще с ночи город заливал дождь. Природа будто опомнилась и, вспомнив о дате на календаре, решила выдать всю летнюю норму воды разом, без разбора поливая иссохшие кусты гибискуса, пыльные тротуары и дома. Джину, проснувшийся очень рано от грохота заколачиваемых в крышу капель, чувствовал себя сонным и уставшим. Он машинально одевался, слушая обычные распоряжения матери и время от времени поглядывая в плотно занавешенное дождевыми нитями окно. Рассматривая причудливо сплетенные узоры, мальчик думал о вчерашнем вечере. Джину уже засыпал под мирное сопение братика, когда раздался громкий стук в дверь. Еще в полудреме он услышал вскрик мамы и различил другой, смутно знакомый женский голос. Окончательно проснувшись, подросток вскочил с кровати и через минуту, уже находясь в теплых объятиях тети, вдыхал полузабытый запах ее духов. Мать, плача, без конца повторяла:

– Онни, онни³!

Тетя ласково смотрела на сестру, и ее глаза тоже были увлажнены. Мальчик наконец отстранился, чтобы рассмотреть гостью. И, сверившись со своими смутными детскими воспоминаниями, пришел к выводу, что за эти годы тетя очень мало изменилась, может, только вокруг глаз появилась сеточка мимических морщинок, отнюдь не портивших облик этой сорокалетней ладно скроенной женщины. Занимаясь в юности баскетболом, тетя даже имела шанс поехать на Олимпиаду в Советский Союз. Поездка не состоялась, однако непреклонная судьба все равно нагнала на тот момент оставившую и спорт, и мечту о семье женщину. Судьба вошла в ее жизнь в образе голубоглазого советского пловца, приехавшего покорять олимпийский пьедестал, в итоге возвратившегося домой без наград, но неожиданно и горячо полюбившего. И чувство его, лишь закаленное разлукой, оказалось не безответным. С потеплением отношений между странами влюбленным удалось преодолеть все бюрократические преграды и, воссоединившись, начать отсчет семейной жизни вместе с мучительно выползающим из лона Советского Союза еще недоношенным государством.

Так их семья потеряла связь с тетей на долгих шесть лет, что стало первым серьезным испытанием для женщины, воспринявшей отъезд сестры как предательство. Девочкам довелось пережить раннюю смерть родителей, после которой вся забота о матери Джину легла на плечи старшей сестры. И до встречи с отцом она оставалась для матери единственным родным человеком. Вот почему столь неожиданный выбор и последовавший за этим тетин переезд оказались для той настоящим ударом, за которым последовало куда большее горе. Отец, едва успев порадоваться рождению второго сына, погиб в результате несчастного случая. С тех пор женщина замкнулась, перестав отвечать на письма сестры, и избегала любых разговоров на болезненные для нее темы. Джину мог поделиться печалью лишь с бабушкой. Он любил слушать проникнутые светлой грустью рассказы о детстве отца. И именно бабушка, которая сама была сломлена свалившимся на нее горем, для него тогда стала опорой и первым мудрым учителем.

Теперь под воздействием дождливой магии все эти воспоминания оживали перед мысленном взором подростка. Словно наяву, он видел бабушку, отдыхающую после дня, полного забот, у окна. Затем его мысли вернулись к вчерашнему разговору на кухне, обрывки которого долетали до их с братом комнаты. Стремясь уловить суть этой полуночной беседы, подросток изо всех сил старался удержать ускользающее сознание, но природа, как всегда, взяла верх. И когда сестры расходились, заплаканные и взволнованные, по своим комнатам, Джину давно крепко спал.

***

Прошла минута или полторы, прежде чем мальчик заговорил, но из этой короткой, чужой для ее слуха речи Рита не разобрала ни слова. Девочка лишь поймала себя на смутно знакомом ощущении иллюзорности происходящего. Пару раз с ней уже такое случалось: все вокруг неожиданно замирало, пространство причудливо искажалось, затихали звуки. Вот и сейчас солнце скрылось за тучами, и воздух стал плотным и тягучим, из-за чего очертания знакомых объектов тускнели и расплывались. Чтобы прогнать наваждение, Рита тряхнула головой и с удивлением обнаружила, что мальчик уже не один. Рядом стоял высокий мужчина, немногим старше ее отца, который, придерживая подростка за плечи, что-то негромко говорил ему на ухо. Поймав взгляд девочки, он улыбнулся:

– Как тебя зовут? Его имя Джину. Он приехал издалека и не знает русского.

Рита, живо представившая, как неловко может чувствовать себя иностранец в чужом краю, преисполнилась сочувствием. Однако мальчик отнюдь не выглядел смущенным, а, напротив, смотря Рите прямо в глаза, казалось, размышлял о чем-то совершенно постороннем. Внезапно он заговорил, и мужчина, по-доброму усмехнувшись, перевел:

– Он спросил, когда у тебя день рождения… ну то есть сколько тебе лет. В Южной Корее, откуда он приехал, принято при знакомстве узнавать возраст. У нас дома много настольных игр, не хочешь с ним поиграть? Меня звать дядей Леней, а дом наш в той стороне.

Мужчина указал в направлении, противоположном тому, откуда девочка пришла. Там на большом плоском пригорке широко раскинулось соседнее садоводство. Два дачных массива были разделены полем и небольшим перелеском, которые считались нейтральной территорией между двумя издавна враждующими армиями. Армия, к которой территориально относилась девочка, называлась орденом стального меча. Ее соседи по участку широко славились своей храбростью и изобретательностью, совершая дерзкие набеги на вражескую территорию. Армия ордена полной луны также не оставалась в долгу, частенько обстреливая из-за укрытия огороды меченосцев камнями и незрелыми яблоками. Рита хотя и держалась обычно в стороне от военных действий, но кодекс чести своего ордена чтила, не вступая ни в какие контакты с представителями соседнего клана. Но ни мальчика с необычным именем, ни дядю Леню уж никак нельзя было отнести к приверженцам противников, поэтому она тут же ответила:

– Меня зовут Рита. Мне одиннадцать. И я с радостью с ним поиграю.

***

Джину и подумать не мог, насколько разговор, состоявшийся вечером между сестрами, окажется важным лично для него. Не знал он и также, что стал предметом ночных споров и даже слез двух любящих его женщин. И это дождливое утро было самым обыкновенным из череды таких же пасмурно-солнечных дней, что были до этого. Наскоро позавтракав, мальчик схватил рюкзачок брата и уже подставил лоб, когда мама вместо дежурного поцелуя крепко его обняла. Джину удивленно отстранился.

– Мама, что-то случилось?

– Ничего, мой хороший… Ничего не случилось. Просто моему сыну нелегко приходилось. А мама оказалась не очень-то хорошей поддержкой. Прости!

Джину ощутил, как где-то под сердцем заныло. Сколько он помнил себя, маме всегда была свойственна сдержанность. Но особо явственно это проявилось после смерти отца. Не отходя от нее весь тот непростой для них год, семилетний мальчик так ни разу и не заметил ни слез, ни иных внешних проявлений горя у женщины. И сейчас он чувствовал, что именно неожиданный тетин приезд открыл ту самую дверь в мамино сердце, к которой ему самому ключ никак подобрать не удавалось. Мальчик был рад и взволнован одновременно. Он так долго ждал этого момента, когда мама вот так по-настоящему обнимет его, а потом они будут долго говорить обо всем: о тете, о папе, о бабушке. Это многолетнее отсутствие искренности и тепла познакомило Джину с первой душевной болью, но одновременно в качестве противоядия дало интуитивное знание, что отстраненность не есть равнодушие, а часто лишь горькая пилюля от скорби.

– Сынок, маме пора на работу, а за ужином обсудим важный вопрос.

День для Джину прошел в привычных хлопотах, и лишь вечером, когда осколки прежней семьи собрались за столом, мальчик впервые за долгое время ощутил себя в уютном теплом кругу. Сестры никак не могли наговориться. Они плакали и смеялись, бережно прикасаясь к светлым воспоминаниям их общего детства. Затем поднялась болезненная для матери тема о жизни сестры в столь загадочном для сознания рядового корейца государстве, недавно утратившим свое гордое имя и большую часть территории. Мальчик знал, что мама хотя и запретила говорить о той, кто их покинула, но сама тайком наблюдала за событиями, происходящими там, ловя каждое слово из редких новостных репортажей. И сейчас эти копившиеся годами причитания прорывались наружу, даруя женщине долгожданное освобождение от бремени обиды на жизнь. Джину с трепетом наблюдал, как она все говорила, а тетя терпеливо слушала, отвечая на горькие сетовании лишь теплой материнской улыбкой. Уже после из ее короткого рассказа им удалось узнать, что живут они с супругом очень дружно, далеки от политики и обитают большей частью в небольшом дачном садоводстве. Муж работает тренером в недавно открытом коммерческом клубе, да и она сама от случая к случаю дает частные уроки корейского и японского языков.

Джину не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался. Так отрадно было вновь слышать теплый тетин голос с мягкими переливами и почти забытый смех матери. Женщина с интересом расспрашивала старшего племянника о его бывшей школе и друзьях, и даже шестилетнему братишке было позволено пойти спать попозже. Он без конца встревал в разговор взрослых, также желая поделиться своими детсадовскими буднями, переводя удивленно-восторженный взгляд с одной женщины на другую. Джину, на протяжении всего вечера купаясь в атмосфере сердечности, уже успел позабыть о намерении мамы обсудить нечто важное, когда за столом зашла речь о его перерыве в учебе. Тогда-то ему и был изложен неожиданный план тети, пожелавшей забрать старшего племянника погостить в Россию. Для него навсегда осталось тайной, как эта почти безумная идея смогла все же прорасти в сознании матери, да еще и подарить столь жизнестойкие всходы. Теперь дело было за ним. Именно мальчику, еще не пережившему траур по бабушке и лишенному мудрого руководства отца, предстояло сделать первый свой выбор: остаться ли с мамой или поддаться своей детской мечте познавать неизведанное.

***

Ступив на порог комнаты, в которую их привел дядя Леня, Рита едва смогла скрыть удивление. Внутреннее пространство этого выкрашенного в изумрудный цвет дома весьма отличалось от убранства знакомых ей дачных обиталищ. Комната была чисто прибрана, но мебели, за исключением самодельных полочек да маленького столика в углу, не было вовсе. На полу лежали толстый матрац и пара пуховых свернутых одеял. Но самого пристального внимания заслуживали стены, украшенные картинами и карандашными зарисовками, что большей частью представляли собой городские пейзажи. Рита невольно залюбовалась девушкой, стоящей в профиль у низкорослого домика; она, прислонившись к дереву во дворе, задумчиво провожала заходящее солнце, дарующее жалостливые лучи домишкам в низине. Гостья ощутила волнение и, с трудом оторвав взгляд от картины, переключила свое внимание на мальчика. Он смотрел на тот же рисунок. Почувствовав, что за ним наблюдают, Джину поймал ее взгляд, и девочка ощутила, как от головы к ногам прошла незнакомая горячая волна. Однако прежде чем она успела отдать себе в этом отчет, их взгляды разделил дядя Леня. В руках у него был поднос с пузатым красным чайничком и тарелкой печенья. Джину выдвинул маленький столик на середину и, сев на пол по-турецки, жестом пригласил Риту сделать то же самое. Дядя Леня последовал примеру подростков, и начался разговор. Уже через полчаса благодаря мужчине гостья более не ощущала ни малейшей неловкости. Он был не только отличным посредником, позволяя детям общаться друг с другом, но при этом успевал на обоих языках сыпать шутками и байками времен детства. У девочки скоро заболел от смеха живот, а Джину хотя и не смеялся вовсе, но широкая открытая улыбка смела серьезность и с его умного лица. Это избавило подростка от ореола таинственности и позволило Рите уже без прежнего смущения слушать его рассказы о школе и в ответ свободно говорить о себе. Она узнала о том, что они с Джину ровесники и мальчик планирует задержится у родственников до нового учебного года, что начинался в Южной Корее весной. Также они обнаружили немало общего в своих предпочтениях: интерес к приключенческим книгам, прогулкам и любовь сидеть у воды. Рита, затаив дыхание, слушала дядю Леню, который переводил ей рассказы о море, где мальчик проводил целые дни до переезда в столицу. Время в обществе ее новых знакомых летело столь незаметно, что девочка удивилась, внезапно обнаружив темноту за окном. Мама всегда волновалась, когда Рита возвращалась домой поздно, так что гостья с неохотой стала прощаться.

– Джину проводит тебя.

Перед уходом взор Риты, словно намагниченный, опять остановился на девушке с картины. Мужчина проследил за ее взглядом.

– Рисунок жены. Ее отчий дом… Теперь на месте этих трущоб сплошные дороги. Вот что, Рита, приходи обязательно завтра! Суа будет рада с тобой познакомиться.

Поджидая мальчика на улице, Рита зябко ежилась, всматриваясь в холодные октябрьские звезды. Осень стремительно отвоевывала свои права, впуская в мир дачников припозднившуюся туманную прохладу и первые ночные заморозки. Незаметно подошедший Джину протянул ей куртку и включил карманный фонарь. Сквозь дышащий прохладой лес, стараясь не отклоняться от узкой полоски света, шагали в молчании двое. И хотя Вселенная, их разделив, качала в колыбелях разных культур, они оба уже ощущали приятно-волнующее предчувствие дружбы.

***

– Вот так-то лучше. Это тебе не Сеул, осенью у нас уже холодно.

Дядя Леня заботливо укрыл мальчика.

– А, по-моему, интересная девочка. Что думаешь?

Джину кивнул и прикрыл глаза, обнаруживая явное нежелание говорить. Тогда дядя Леня, разгадав его настроение, бесшумно вышел из комнаты. Оставшись один, мальчик сбросил с себя одеяло и двинулся на ощупь к окну. Снаружи шел дождь, обычный спутник осеннего мрака, и даже свечение звезд не могло пробить брешь в этом панцире воинственно настроенных туч. И как пристально Джину ни вглядывался, ничего, кроме смутных очертаний ближнего перелеска, различить ему не удавалось. Теперь все всплывающие в памяти события казались чем-то произошедшим вовсе не с ним: наполненное печалью лето, встреча холодов в далекой России и до странности близкая девочка. Он вслушивался в приглушенное рамами журчанье воды, и сердце его постепенно сонастраивалось с этим мерным стуком, как это бывало дома в сезон дождей. Мальчик вспомнил о бабушке. И при мысли, что Рита пришлась бы по душе его ушедшему другу, по телу стало распространяться тепло. Так, не замечая, как застарелый ком в груди тает под воздействием этого целительного жара, Джину забылся безмятежным детским сном, едва голова его коснулась матраца.

***

Рите сильно досталось от мамы за позднее возвращение домой.

– Папа уже хотел идти тебя искать! Тьма непроглядная, где тебя носит?

– Мамочка, прости. Я гуляла и потеряла счет времени.

«Интересно, почему Джину не смеялся? Истории дяди Лени, действительно были смешными. Может, тот недостаточно точно перевел их на корейский язык?»

Такими вопросами задавалась девочка во время позднего ужина, почти не замечая, что кладет в рот.

– Мам, а как ты думаешь, корейский учить сложно?

Женщина удивленно подняла брови.

– Любой иностранный язык учить сложно, это требует усердия и последовательности! Как раз того, чего у тебя не наблюдается. А чем тебя заинтересовал именно корейский?

– Да так.

Девочке часто снились яркие сны, но этот был из разряда особо запоминающихся. В нем она была девушкой с картины, что долго спускалась по живописной горной тропе, пока, наконец, не услышала близкий шум моря. И, движимая предчувствием, что вот-вот диковинный лес расступится и весь мир, подобно распустившемуся цветку, раскроется перед ней, Рита открыла глаза. Сказочный лес действительно растаял; ее взгляд застыл на полинялых обоях с цветочным орнаментом, а шум волн превратился в монотонный шелест дождя за окном. Девочка, опасаясь, что погода может нарушить все планы, тут же вскочила. Ее тревожные ожидания через пару минут оправдались; спустившись вниз, она застала родителей за сбором вещей.

– Маргарита, поторопись! Садись скорее завтракать и положи ко мне в рюкзак свои учебники, все остальные твои вещи папа собрал. Мы должны успеть на электричку в десять часов.

У Риты внутри все опустилось.

– Я не хочу!

В этом возгласе было столько отчаяния, что женщина вздрогнула от удивления.

– Еще же две недели осталось, почему мы должны ехать сейчас?

– Маргарит, да что на тебя нашло? Ты же видишь, что творится за окном? Вряд ли ты сможешь, как прежде, проводить все время на улице. Пора возвращаться в школу, ты и так пропустила почти две недели.

– Мама, пожалуйста! Когда это дождь был мне помехой? И все уроки я делаю. Умоляю, давайте останемся здесь! Ну, пожалуйста!

Родители были сильно обескуражены настойчивостью обычно безучастной ко всему дочери. Но женщина, и сама втайне желающая задержаться на оставшиеся две недели, быстро сдалась. После этого отцу ничего не осталось, как только подчиниться их воле.

– Ну, как скажете.

И он, закутавшись в плед, устроился в кресле с газетой.