Buch lesen: «Богиня-Мать и другие мифологические архетипы»

© А.Л. Баркова, 2024

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2024

© Open Sour©e + ®estricted Used

Only © Jules Durand – Some rights reserved

Предисловие

«Мир изменился, – прозвучало с киноэкранов всего мира зимой 2001 года. – Я чувствую это в воде, в земле и в воздухе». Это произносила героиня в длинной белой одежде, ее золотые волосы были длинными, очень длинными… Мир действительно изменился, но мы тогда еще не понимали, насколько.

С начала 2000-х годов в нашу жизнь прочно вошли два явления: фэнтези и интернет. Да, появились они раньше, но охватывали немногих: первых называли ушельцами, эскапистами и «не живущими реальной жизнью», вторых считали или крутыми технарями, или богачами. А потом эти два явления стали смыкаться… особенно помогла пандемия, во время которой «золотое яблочко, катающееся по серебряному блюдечку» (то есть все виды веб-трансляций) вошло, без преувеличения, в каждый дом. И кстати, двадцать лет назад именно ушельцы, «не живущие реальной жизнью», первыми расхватывали технические новинки: многие ли из вас знают, что такое пейджер, далекий предок смартфона, похожий на него как неандерталец на нас? – а у многих «эльфов» он был.

Альберт Эйнштейн говорил: «Если вы хотите, чтобы ваши дети были умны, читайте им сказки. Если вы хотите, чтобы они были еще умнее, читайте им еще больше сказок». Кажется, он понимал, что «реальная жизнь» – понятие тоже относительное.

И вот в этом – причина нынешнего гигантского интереса к волшебным историям. Проживая фантастическое в мифах и фэнтези, мы готовим себя к тому, что реальная жизнь изменится еще более невероятным образом. Да и что теперь «реальность», если значительная часть нашего бытия находится в смартфоне?..

Но почему именно мифы? Поистине гамлетовский вопрос: что нам эта Гекуба?

В этом стремительно меняющемся мире нам не хватает опоры. Старшее поколение ею быть не может: его жизненный опыт абсолютно бесполезен и даже вреден сегодня. И в этом «бушующем море чудес» (говоря словам А. Ф. Лосева) такой опорой оказываются мифологические архетипы, поскольку они относятся не к опыту, а к подсознанию. В этой книге наглядно показывается, как художники, искренне считая себя атеистами, творили произведения по всем законам мифологии (и они бы крайне удивились, возможно даже возмутились бы, если бы им сказали об этом!).

Но у нашего общества есть еще одна принципиально новая черта. Недаром слова об изменившимся мире произносила именно Галадриэль, хотя тот монолог был бы уместнее для Гэндальфа (как в книге). Эти изменения касаются роли женщины.

В мире, где на смену пролетариату пришел когитариат (от лат. cogito – «мыслю»), женщина обрела некое равенство с мужчиной и пытается понять, как ей воспринимать себя и мир. Мама ей в этом не поможет (мама живет ценностями даже не пролетарского, а еще крестьянского общества), остается единственный путь – прибегнуть к Великой Матери, ища в мифах о ней психологическую опору и способы самоиндентификации. Причем с высокой вероятностью эти мифы будут не древними, а созданными в XIX–XX веках. Задача этой книги – объяснить, чем мифы Новейшего времени отличаются от древних, и показать, из каких элементов складывался образ Богини-Матери. Забегая вперед: я недаром обращаю внимание на визуальный образ Галадриэли в фильме – он состоит из тех же самых мифологем.

В новейших мистических учениях фигурирует Рогатый Бог, именуемый супругом Богини-Матери. Не то чтобы мифа об их браке не было – он есть, им пестрит интернет, включая прекрасные рисунки, вот только «поженились» эти архетипы не в глубокой древности, а в ХХ веке. В этой книге проанализированы древние и древнейшие мифы о Боге Земли.

В большинстве научных книг, написанных в XIX или XX веках было принято рассматривать образы сами по себе, вне связи с другими. В частности, все мифы о любви богини и смертного относили к мифологеме Богини-Матери, не очень интересуясь, кто же этот смертный: мифический персонаж или реальный человек. Между тем это два совершенно разных мифа, их отличие видно даже с листа бумаги, а уж в реальной мистической (и не только мистической!) практике оно колоссально. Речь идет об образе, который стоит назвать Бессмертной Возлюбленной, – эта мифологема пронизывает самые разные культуры, но самостоятельно, кажется, ранее не рассматривалась. Ее популярность невозможно переоценить, она проникает даже в насквозь реалистические произведения.

К числу важнейших мифологем относится представление о мире до бытия и об акте творения. В этой книге они рассмотрены во всех деталях, причем некоторые из них широко распространены, а некоторые практически неизвестны (кто, к примеру, знаком с эпосом индейцев «Пополь-Вух»?).

Чтобы работать с мифологемами, необходимо понимать законы, по которым функционирует мифологическое мировосприятие, в том числе и современное. Этому посвящена вводная лекция.

Первые пять лекций дают четкое понимание основных древнейших мифологем, которые пронизывают культуру от палеолита до наших дней. Две финальные лекции – несколько иного свойства. Они более полемичны, потому что их предмет – более актуален. В них рассматриваются не столько тексты, сколько окружающая нас действительность, которая оказывается гораздо гуще пронизана мифологией, чем нам хотелось бы. Это проблема великовозрастной подростковости (согласно переписи населения, у нас в стране есть тысячи эльфов и хоббитов!) и проблема так называемого регресса в культуре, когда авторы – вольно или невольно – возвращаются к художественным приемам тысячелетней давности, вроде бы отринутым еще в древности.

На страницах этой книги рушатся представления о том, что, чтобы человек что-то знал, другой человек должен его этому научить. И то, о чем рассказывается в первых пяти лекциях, и то, что показано в двух заключительных, свидетельствует, что человек опирается на интуицию, на подсознание, на архетипы – подчас даже больше, чем на знания. Мы оказываемся в мире, где человек знает то, чему его не учили, а культура регулярно отказывается от достижений того, что принято называть прогрессом.

Для меня первый удар по священному идолу по имени Прогресс был нанесен в университетской аудитории, и это был один из тех моментов, которые на всю жизнь остаются в памяти и в мировоззрении. Профессор О. С. Широков, читавший нам курс «Введение в языкознание», обмолвился к слову, что… прогресса в культуре – нет. Мы были в шоке – это был 1988 год, Советский Союз еще казался незыблемым, а литературоведы и прочие фольклористы внушали нам прямо противоположное (аналогичное внушали нам на «Истории искусств»). «Нет, – сказал нам Олег Сергеевич, – идея прогресса в культуре нужна затем, чтобы доказать, что соцреализм это лучшее, что сотворило человечество». Что ж, соцреализм мы ненавидели стройными рядами, поэтому мысль профессора нам стала несколько ближе. А он сказал: «Если бы в культуре был прогресс, вы бы сейчас не читали Эсхила». Эсхила я любила куда больше других античных трагиков, поэтому для меня не осталось никаких сомнений в отсутствии прогресса в культуре.

Второй удар – уже по другому, еще более священному идолу, по идолу Авторитет, – был нанесен спустя неполные пять лет, когда я работала над дипломом. К тому времени между мной и кафедрой русского фольклора уже полыхала огненная пропасть – кафедра занималась собирательством (в основном частушек), я – типологическим и мифологическим анализом былин на фоне мирового эпоса¹, поэтому меня приютили на кафедре общего языкознания. И вот когда я принесла научному руководителю черновик диплома, он меня сурово отчитал за одну цитату из Лосева, где Алексей Федорович связывает грамматический строй и тип мышления. «Но это же Лосев…» – попыталась возразить я. И получила ответ, что ошибка классика, процитированная мной, становится моей ошибкой – и, соответственно, расплачиваться за нее придется уже мне. (Плоды той дискуссии вас ждут в этой книге: это «демонологический тип» мышления. В остальных случаях я оставляла термины Лосева, а тут он был совсем из грамматики и его пришлось заменить.)

Эта книга – издание живых лекций. Некоторых это шокирует, но сейчас подобное не редкость (первое издание этой книги вышло именно в серии «ЛекцииPRO»). Живая речь позволяет лучше воспринимать материал. В каком-то смысле, это тоже «регресс»: от ученого, который собственно читал лекцию, то есть написал ее, а затем зачитывал с листа, мы сначала перешли к лекторам-рассказчикам, а затем и к изданию текстов, максимально сохранивших устность.

Символично, что впервые этот курс лекций я прочла в 2000 году (почти на том же рубеже, на котором нам вещала Галадриэль). Это было в Музее им. Н. К. Рериха, где я работала более десяти лет. Позже этот курс прочно вошел в программу спецкурса по мифологии, который я четверть века читала в Институте УНИК. По иронии судьбы, издавать мои лекции начали именно тогда, когда УНИК прекратил свое существование, а я, воспользовавшись «золотым яблочком и серебряным блюдечком», стала вести собственные вебинары. Именно эта запись 2016 года положена в основу книги; по сравнению с первым изданием текст немного дополнен.

В этой книге мы также сделали то, что следовало сделать давным-давно: собрали под одной обложкой мои старые и очень старые статьи. Некоторые из них непосредственно посвящены проблеме мифологических универсалий, как статья о хромом кузнеце или о символике знака триединства, другие касаются теории мирового эпоса (в том числе и самая первая статья, которой возвращено авторское название «Архаический герой в мировом эпосе» вместо длиннейшего и невнятного редакционного; это 1994 год, ровно тридцать лет назад). Статья под вежливым названием «Исключение становится правилом: особенности мировоззрения нового поколения» сама оказалась полноценным персонажем лекции «Подросток сквозь миф» (фактически она была первым подступом к теме высоковозрастной подростковости), что же касается статьи по педагогике «Сожженные корабли» – она, конечно, никакого отношения к мифологии не имеет, зато отлично показывает, до какой же степени мир изменился (и заодно объясняет, почему эта книга не написана академическим языком). Большинство этих статей выходили в малотиражных сборниках конференций, и теперь они обретают публикацию, которой достойны.

Но есть в этой книге еще один текст. Он совсем неправильный и поэтому не публиковался никогда. Он слишком художественный для научного, слишком научный для художественного, не то эссе, не то фэнтези… «это немножко еж и немножко черепаха, а вот как оно зовется – я не знаю», говоря словами Киплинга. Оно зовется «Прометей кавказской национальности» и, думаю, станет вишенкой на торте к теории эпоса и «Подростку», а еще, возможно, окажется окошком в мир нартского эпоса (о котором я надеюсь когда-нибудь заново прочесть курс лекций и издать).

Работая в УНИКе (изначально он был Университет истории культур, потом сокращение стало названием) я обнаружила, что я давно никакой не филолог, потому что филолог работает с вершинами культуры, а меня интересует то, что творится в сознании у многих или даже большинства, и не важно, принимает ли это вид совершенных художественных форм или убого по исполнению. А это другая наука, это – культурология.

Культуролог, говоря образно, это такой крокодил, который может съесть всё – живое ли, мертвое ли, – главное, чтобы плавало рядом с пастью. Для культуролога нет деления на совершенное и второсортное. Для него есть востребованное, распространенное и, наоборот… да нет никакого «наоборот», крокодил доплывет и проглотит всё подряд.

Говоря без метафор, для культуролога нет деления на «правильное» и «неправильное». Подросток хочет покончить с собой? – не надо говорить, что он жертва неправильного воспитания в школе или в семье; у многих подростков во все времена мелькают суицидальные мысли, и надо анализировать причины этого. Египтяне за три тысячи лет не научились реалистично рисовать человеческую фигуру? – ой, я не в пятом классе, не рассказывайте мне про их «неумение», за три тысячи лет научиться можно, а если не научились – то опять-таки надо вскрывать причины этого. Космонавты перед вылетом устраивают такое, что в приличном обществе не упомянуть, а только в лекции процитировать, – и снова надо не презирать суеверия, а (сейчас скажу ужасную вещь!) разбираться с тем, в чем польза этих самых суеверий в условиях космической эры.

Да, польза! Любое явление культуры, если оно массовое, – полезно обществу. Иначе оно массовым не будет. На бумаге это утверждение банально, но как только вам предложат его применить хоть к мифологии, хоть к подростковому мазохизму, то мнение о полезности поубавится. Но то, что не полезно обществу, – вымирает, как вымер обряд инициации. Но еще удивительнее процесс, когда, казалось бы, давно умершее возрождается, перерождаясь и видоизменяясь при этом. К его изучению мы и приступаем.

Лекции

Лекция 1
Сопричастие мифу

Первый и самый главный вопрос: почему? Почему мы с вами здесь сейчас собрались и собрались именно по теме мифологии? Ведь других интересных тем много, и рассказывать я могу не менее увлекательно на любую из них. И ответ на этот вопрос более чем серьезный, потому что наша с вами культура, подразумевая под «нашей культурой» не конкретно русскую, а культуру стран европейского типа (к которым относится и Америка), так вот – наша культура с конца XIX века начала резкое движение в сторону того, что называется термином «вторичная мифологизация».

Итак, вторичная мифологизация. Что это такое и откуда взялось? Европейская культура прошла через эпоху Просвещения, которая предполагала, что сознание человека – tabula rasa, чистая доска, на которой опыт пишет свои письмена. Соответственно человек полностью зависит от тех условий, в которых он воспитывался. Воспитываете его правильно – получите благородного человека, воспитываете его неправильно – получите мерзавца. Логика предельно простая, логика предельно четкая. XIX век идет под знаком развития атеизма, не говоря уж об утрате связи с природой. Между тем связь с природой, как я многократно говорила на лекциях, – это то, что дает нам с вами опору на эмоции и на обращение к нашему подсознанию. Город разрывает связь с подсознанием. Опять же, в рамках этой лекции я всегда задаю вопрос, весьма незамысловатый: как древний человек определял, какая травка полезная, какая травка вредная? Как он это делал? Итак, тут у нас есть ответы: опытным путем или же интуитивно. А как животные это делают? Вот смотрите, когда мы с вами читаем сказку Феликса Зальтена «Бемби», нашего Бемби ранит нехороший охотник. И говорится, что Бемби выбирает такие травы, которые он никогда в нормальной жизни своей не ел, горькие, неприятные, но сейчас он искал именно их, потому что ему надо унять кровь, залечить рану и так далее. Понятно, что Бемби действует за счет инстинкта, он олень, ему разум приписан только в рамках сказки. Когда мы это пытаемся спроецировать на древнего человека, у нас уже срабатывает то, что мы с вами прошли через эпоху Просвещения, то, что мы твердо выучили: чтобы человек что-то знал – его надо этому научить. Это фигня, дорогие мои, это полная фигня. Вдумайтесь, сколько в вашей жизни, вот там, где вы достигли успеха, – того, чему вас учили? Мой жизненный опыт говорит, что я успеха достигла только в том, чему меня никто не учил. Там, где меня учили, там я действую более-менее по шаблонам и, следовательно, не достигну успеха. Там, где я что-то делала сама, там успех есть. Поэтому я вам скажу, что эпоха Просвещения кончилась в XVIII веке, и хватит, хватит в ней уже жить!

И древний человек действовал интуитивно, выясняя, какая травка полезная, какая наоборот. И мы, к счастью, не очень далеко ушли от него (а кто мне не верит, тот пусть вспомнит, сколько времени его именно учили пользоваться компьютером-смартфоном, сколько он сидел над справочниками, учебниками… или всё-таки сразу жал на кнопочки, потому что – интуитивно понятный интерфейс, а?).

Конечно, чему-то нас учат. И я вас сейчас учу, да. Но вы должны понимать, что объем логической информации, которая нам в жизни необходима, и объем того, что мы получаем не через логику, – это зримая и подводная части айсберга.

О наших недрах подсознания. Вы можете верить в вещие сны, вы можете не верить в вещие сны – это ваше личное дело. Но хорошо известно, что если человеку перед важным ответственным делом снится сон, что он поднимается по широкой белой лестнице, то на следующий день он в этом самом деле достигнет успеха с очень-очень высокой вероятностью. Если же соответственно ему снится сон, что он спускается по лестнице, особенно по какой-нибудь несимпатичной, то это, скорее всего, говорит о том, что на следующий день у него в этом деле будут неудачи. Давайте мы с вами встанем на атеистическую позицию и не будем верить в вещие сны. Но интуиция – это факт объективный. Что такое сон про лестницу в рамках подсознания? Это мобилизация внутренних сил организма, то есть человек морально готовится к совершению некоего действия, он собран и нацелен на успех. Про белую лестницу я даже однажды слышала в каких-то новостях, когда наша спортсменка стала чемпионкой мира: она обмолвилась, что в ночь перед соревнованием она этот сон видела, по широкой белой лестнице поднималась и, соответственно, на следующий день стала чемпионкой. Всё нормально, всё правильно. Это мобилизация внутренних сил, которая потом будет воплощена, никакой мистики в этом нет. Точно так же и спуск. Что это такое? Это человек сознанием, разумом хочет убедить себя, что у него всё хорошо, всё в порядке, а подсознание говорит: «нет, дорогой, ты взялся за безнадежное дело, ты не достигнешь успеха, фиг тебе».

Город, как я уже многократно говорила, наш с вами доступ к подсознанию блокирует. Соответственно вторичная мифологизация возникает как (внимание!) процесс не только культурный и не только социальный, а возникает она как процесс психологический. Мы, в силу того, что мы горожане, лишены возможности пользоваться мощью нашего подсознания, и мы пытаемся к этому вернуться. Поэтому, заметьте, если мы с вами начнем рассматривать культуру с того же самого конца XVIII века, с нелюбимой мной эпохи Просвещения, то у нас там будет и Руссо, который практически первым в европейской культуре очень мощно заговорил о необходимости возврата в природу. Потому что это не культурное явление, а внутренняя потребность человека. XIX век дал нам романтизм с культом природы. XX век – это массовое возвращение горожан в природу, это культура 60-х годов: туристы, барды. 90-е годы нам дали ролевиков, которые не мыслятся без бегания по лесам. Но само обращение к мифологии в любом ее проявлении дает нам еще больший ключ, опять же, к нашему подсознанию. Вот это вот самый главный, самый важный аспект и современного интереса к мифологии, и вторичной мифологизации в целом. И он в абсолютном большинстве случаев теряется, его теряют из виду, то есть забывают о главной цели вообще всех рассуждений о любой мифологии любого народа. Потому что, да, конечно, знать греческую, римскую, египетскую мифологию культурному человеку полезно. Знать мифологию индейцев или нежно мною любимый эпос Северного Кавказа культурному человеку любопытно. Познавательный аспект этого курса вполне понятен. Но главное, что вас сюда приводит, это аспект не познавательный, не интеллектуальный, это именно аспект, связанный не с логическим (вот как Бемби ел те самые травки), а интуитивным доступом к тому, что есть в подсознании каждого из нас.

Следующий момент. Из года в год, читая вводную лекцию, я, логично, пользовалась термином «мифологическое мышление». Почему я пользовалась этим термином? Потому что хвост того самого образования, которое я уже ругала. Меня же мифологии практически не учили, а в основном всё, естественно, я набирала сама по книжкам. В этих самых книжках был написан термин «мифологическое мышление». Я была хорошей студенткой, я считала, что умные книжки пишут умные люди и надо за ними повторять. Это отнюдь не бесспорное утверждение. Но там был написан термин «мифологическое мышление». Кто этот термин писал? Люди, выросшие, опять же, в культуре позитивизма. Люди, которые более или менее пользуются термином «дикарь» применительно к представителю традиционной культуры.

Так вот – об умных людях и дикарях. Пример, который я с недавних пор активно использую. Этот пример я вычитала у Елизаветы Дворецкой, она пишет славянское фэнтези. Я ее очень глубоко уважаю и всячески рекомендую заинтересованным лицам ее скандинавский цикл романов, он совершенно прекрасен. Я считаю это вообще одной из вершин русского фэнтези. Славянский цикл местами прекрасен, местами… ну, неровен. Но мы сейчас не о достоинствах Дворецкой, а о ее ляпе, извините. Естественно, что все мы воспитаны примерно на одних и тех же книжках по славянской культуре. И вот в одной из этих замечательных книжек говорится примерно следующее: есть такой русский обычай (правда, он есть), когда в крестьянской семье рождается мальчик, то его надо немедленно завернуть в отцову рубаху, чтобы его пол не переменился, чтобы он не оказался девочкой, – а лучше, для надежности, завернуть еще и в отцовы штаны. У Дворецкой в одном из романов, узнав о том, что у него родился сын, герой с себя рубаху стягивает несмотря на заранее приготовленную, – надо срочно сына заворачивать. Дворецкая делает примечание, что в это странно поверить, но действительно такое поверье было и действительно русские крестьяне боялись, что пол новорожденного ребенка может перемениться. Что думают все нормальные люди? Они думают: какой идиот. Они, в общем, думают правильно, только идиотом является не крестьянин. Почему? Потому что каждый человек видит мир в своих категориях. Человек эпохи позитивизма привык опираться на логику.

Оставим пока нашего счастливого отца с новорожденным сыном, мы к ним вернемся позже.

Как вы знаете, я в очных лекциях регулярно качаю трость. Там, где набалдашник, – это у нас сознание. Противоположный конец – интуиция. Один конец поднимается, другой опускается. У традиционного человека острый конец наверху, он живет интуицией больше, чем логикой. То, что у зверюшек называется некультурным словом «инстинкт». Культура развивается – конец с головой поднимается. У нас с вами, у интеллектуального человека, эти весы угрожали вообще чуть не перевернуться. У нас доминирует разум, подсознание у нас загнано бог весть куда. А вот в ситуации стресса… Что есть стресс? Стресс – это очень интересная штука, когда сознание наше улетает куда-то вниз, а эмоции начинают резко доминировать.

Так вот, о стрессе и о мифологии. Если вам надо собрать любые современные поверья – скажите мне, к кому вы пойдете? У кого вы будете искать поверья? А? Мне понравился ответ, что скорее к студентам, чем к бабушкам. Мне почему-то никто не назвал актеров, а между тем наверняка знаете и без меня, что если вы уронили на репетиции текст пьесы, то сначала надо на него сесть, только потом поднимать, иначе пьеса провалится. Дальше. Почему-то вы не назвали туристов или альпинистов, а между тем наверняка многие знают: у тех, кто ходит в лес, первый хлеб, первый алкоголь, первое мясо – в костер. Ну и истории про черных-белых альпинистов-спелеологов… наверняка вы что-то слышали. Летчики? да, совершенно верно. У летчиков полет не бывает «последний», полет бывает «крайний».

Мы с вами получаем следующую картину: чем больше профессия человека связана с риском, тем больше в ней будет современной мифологии. Давайте я вас повеселю тем, что космонавты, как дальнобойщики, должны перед стартом помочиться, но дальнобойщик мочится на колесо своей машины, у него всё логично, космонавту сложнее. Космонавт с этой целью использует колесо автобуса, на котором его привезли на стартовую площадку. Более того, поскольку у них скафандры герметичные, то после совершения этого ритуала надо заново всё герметизировать. Тем не менее на это идут, потому что вы понимаете, что дело, мягко говоря, волнующее. И смертельный риск уж у кого, а у космонавтов есть. Более того, его очень забавно исполняют женщины, поскольку женщины приносят с собой в баночке и выливают на колесо. Оставили в покое космонавтов, перешли к простым студентам. Как вы понимаете, у студента все суеверия будут в сессию вылезать как грибы после дождя, а в обычное время он такой атеист-атеист или, наоборот, верующий, что для нас одно и то же, то есть он чужд суеверий. Так вот, как только человек входит в ситуацию стрессовую, сразу же его мышление начинает резко мифологизироваться. Если он постоянно в ней находится, то поверья носят постоянный характер. Если он временно в этом находится, значит, поверья, всевозможные приметы будут носить временный характер. В этом разница как между студентом и летчиком. Как вы прекрасно понимаете, вне ситуации стресса оно всё выглядит достаточно юмористично. Мы же с вами взрослые люди, мы живем в XXI веке, ну что такое: мочиться на колесо автобуса – это же и неприлично, и глупо, и вообще, тут, понимаешь ли, суперсовременная техника, компьютеры, а они – на колесо автобуса!.. Где тут мышление?! Я хочу вам сказать, что во всех этих поверьях, которые мы с вами разбираем, и в ста миллионах тех, которых мы не коснулись, нету ни капли мышления, ни капли логики; это всё не то что алогично, оно – антилогично.

И если мы зададимся вопросом, что это такое, то мы ответим, что всё это – зашкаливающая буря эмоций. И вы понимаете, что космонавты, выполняющие свой ритуал, это люди, которые прошли очень серьезное психологическое и прочее профессиональное тестирование, это люди, у которых с логикой всё явно в порядке, им там в космосе сложнейшие эксперименты несколько месяцев выполнять, у них с логикой нет проблем. Но в ситуации стрессовой мы имеем эффект перевода стрелки: перевели стрелочку – и наш с вами поезд чух-чух-чух вместо пути «логика» по пути «эмоции». Теперь вернулись к примеру, от которого ушли в сторону, к примеру с мужиком и новорожденным сыном. Я напомню, что в традиционном обществе роды с наибольшей вероятностью завершались смертью, сразу или не сразу, одного или двоих, но выживал в среднем один ребенок из пяти. Это современные, кхм, умницы говорят: «А как же раньше в бане рожали – и ничего?» А так и рожали, что и ничего. И ни матери, и ни ребенка. Две могилки на кладбище. Поэтому стресс для нашего мужика начинается не с момента «сын», а с момента «живое», а уж потом «сын!». Сын, как вы понимаете, отцу в условиях выживания в традиционном обществе абсолютно необходим, это то, без чего он сам не выживет в более преклонные годы. И поэтому наш с вами мужик находится в данный момент в состоянии бешеного стресса. Нам с вами стресс такой силы, наверное, как-то и перенести сложновато будет. У нас с вами нервы-то слабенькие, у них нервы покрепче будут. Они вечно в стрессе живут, пострашнее, чем у нас, потому что их жизнь ежедневно под угрозой. И поэтому, когда вы посмотрите на его действия не с точки зрения, чего он там «считал»; считал тот дурак-ученый (хотя он и ученый, но дурак, потому что он позитивист, который приписал традиционному человеку логический акт, дескать, если ребенка не завернуть, то пол переменится), а с точки зрения бешеных эмоций: он ни о чем вообще сейчас не думает, он захлебывается в эмоциях «ура-ура, сын» и надо его завернуть в рубаху, «оно мое!», прижать к себе. Да, но вы же мне скажете, что, если бы один человек так поступил, это было понятно и логично, но речь идет в данном случае об обычае, который из раза в раз воспроизводился у русских крестьян, то есть он был совершенно стандартным, он был общий, то есть какая-то опора на логику тут есть, это верно.

И вот здесь мы подходим к следующему очень любопытному аспекту. К тому, что мир традиционного человека – это выстроенная система эмоций. Приходит весна, детишки бегут закликать весну. Что будет, если они не будут ее закликать? Придет она или не придет? Не верьте книжке, в которой написан этот идиотский вопрос. Фактографии, изложенной в это книге, верить можно, а вот, что традиционный человек ставил такой вопрос, – не верьте. Просто идет зашкаливающее буйство эмоций, но выражаются эти эмоции не индивидуально, выражаются они коллективно. Невеста после просватания и до свадьбы обязана плакать, причитать, оплакивать свою будущую женскую долю, не важно любит она жениха, не любит она жениха, это ее личное дело. Изволь плакать, изволь причитать. Причем «причитать» означает петь свадебные причитания, текст которых известен. Если она плохо умеет петь, то в богатой семье наймут специальную девушку-вопленицу, которая будет за невесту петь эти самые причитания, а она будет сидеть, дошивать свое приданое, охать и делать вид, что это она причитает. Или, например, обряды, которые показаны в фильмах типа «Шокирующая Азия». Когда во время ритуала в честь некой богини, весьма жуткой (кстати, имеющей черты Богини-Матери), юноши наносят себе ритуальными кинжалами раны. Причем в этот момент они не чувствуют боли. То, что это некий ритуал, говорит все-таки об определенном элементе сознательности. Что это такое во всех случаях? Это вот что.

Традиционное общество единицей выживания считает не человека. Мы с вами в условиях мегаполиса можем прожить в полном одиночестве, работая через интернет и покупая через интернет-магазины, то есть физически жить в одиночестве мы можем. Для нас идет абсолютизация нашей замечательной личности, мы считаем себя, логично, центром мира. Мы считаем, что нам более-менее не нужны окружающие. В традиционном обществе единица выживания – это коллектив, поэтому интересы отдельной личности коллектив просто не рассматривает. Массе невест свойственно плакать, нервничать перед свадьбой, откуда возникает ритуал свадебных причитаний. Массе народа свойственно радоваться приходу весны, откуда возникают ритуалы от закличек весны до Масленицы. Массе народа свойственно горевать на похоронах, и, даже если лично вы терпеть не могли умершую бабушку, всё равно ритуал есть ритуал, вы обязаны соблюдать траур и так далее. Я сейчас веду вас вот к чему. Я веду вас к тому, что традиционное общество – это не просто общество, живущее эмоциями, отличается оно от нас даже не этим, не положением наших замечательных весов. Отличается оно от нас тем, что традиционное общество – это выстроенная система эмоций, а переживание этих эмоций является для каждого члена общества обязательным: все веселимся сегодня, все плачем завтра в зависимости от того, когда какое событие. И об этом, например, мы будем говорить, когда дойдем до проблем подростка и обряда инициации, потому что вот те самые раны, которые я упомянула, это есть психологически вполне нормальная реакция подростка, он хочет пройти через некую боль. Если современное общество на эмоциональные потребности закрывает глаза, то традиционное общество будет именно в масштабе своей культуры выстраивать и семейный календарь эмоций, и годовой календарь эмоций. Каждый человек знает прекрасно, как он может выражать эмоции в той или иной ситуации, он этому обучен. Вы хотели обучение, вот вам обучение. Путем подражания. Ежели у нас старший сын видел, как папа содрал с себя рубаху, чтобы в нее завернуть младшего братика, то нет сомнений, что когда мальчик вырастет, он поступит так же. Пример у него перед глазами, специально обучать не нужно, у человека все идет на уровне подражания. Все побежали, и я побежал.