Ветерок стал лёгким, невесомым, почти незаметным, словно он не хотел покидать столь благостное место.
Грязные шкуры с человека упали на землю, обнажив крепкое тело с золотым загаром, сочетавшее в себе красоту и необоримую силу. Под гладкой кожей переливались бугры грозных мускулов – эластичные, гибкие и быстрые.
Описав ногами кривую линию, Ортон почти без брызг вошёл в живительно прохладную воду…
Долго плавал, наслаждаясь временно приобретённой свободой, такой редкой и желанной! Иногда чувствовал прикосновение невидимой рыбёшки, и тогда его охватывала огромная радость, как после тихой неприметной ласки любимой девушки.
И вдруг – это было словно гром без молнии при совершенно чистом небе – его беззаботность словно придавило огромным валуном: на берегу он увидел чудовищной величины зверя, злобно скалящего огромные клыки. Это был волк, но особой породы, которая процветала в далёком прошлом, но уже давно вымирала. На берегу находился один из немногих, кто ещё оставался. Может быть, он являлся последним представителем своего племени. Этот волк был вдвое крупнее, мощнее обычного лесного волка. Зверь легко разбросал бы и передавил целую стаю серых сородичей. Да что там волки, он в одиночку заваливал быка!
Ортон вздохнул, сокрушённо покачав головой. Юноша знал, что зверь в воду не войдёт, ибо органически её боится. Можно было переплыть реку и на её противоположной стороне оказаться в полной безопасности, но его одежда находилась там, где стоял гигантский волк. Но самое страшное – это Ортон осознал только сейчас, что хищник был людоедом, давно пристрастившийся к человеческому мясу. Люди для него куда более лёгкая добыча, чем, скажем, тот же дикий бык.
Выбора не оставалось: не получив его, волчара найдёт себе жертву в другом месте. И после продолжит убивать людей. Осознав это, Ортон содрогнулся при мысли, сколь легко зверю умертвить ребёнка – перекусит надвое маленькое тельце без малейшего труда одним движением могучих челюстей. И подростки, девушки будут убиты им столь же легко, как человек прихлопывает муху…
– Нет! – покачал головой Ортон. – Не бывать такому!
И двинулся на врага, глядя в его глаза. Тот злобно ощерился – добыча сама шла в его пасть.
До сухой полосы песчаного берега юноше оставалось сделать всего один шаг, когда зверь-людоед бросился в решительную атаку. Ортон ждал её, внутренне готовый ко всему. В самый последний момент он нанёс короткий удар сбоку ладонью. Именно ладонью, а не кулаком, так было быстрее и надёжнее, менее вероятен промах. Несмотря на молниеносную атаку, удар человека оказался быстрее. Голова хищника была сбита набок, тут же Ортон навалился на него сверху, стараясь придавить к земле… Хотел было охватить зверя, но помешала гигантская грудная клетка зверя, руки начали сползать.
Волчара бешено метался, пытаясь освободиться, обернуться и впиться клыками в мягкую плоть человека. По какому-то наитию в последнюю секунду юноша ухватился за лапы зверя, развёл их в сторону. Теперь волк не мог в достаточной мере повернуть голову, он зарычал, но тут же словно захлебнулся и страшно завизжал, словно придя в ужас и прося пощады: Ортон напрягал свои мышцы, лапы хищника всё больше расходились в сторону, а затем послышался хруст костей, заглушённый хрипом и воем обезумевшего от боли людоеда…
Ортон отбросил содрогающееся тело. Ему было омерзительно прикасаться к нему дольше, чем вынуждали обстоятельства. В нескольких шагах поодаль лежал валун. Юноша взял его, подошёл и с силой прицельно швырнул в голову зверя. Затем поднял камень и снова бросил в агонизирующего людоеда, добив его окончательно.
Поднял сучковатую корягу и ею столкнул труп волчары в воду реки, позволив медленно унести его дальше.
Затем окрестности потряс торжествующий крик победителя…
+ + +
…Была беспросветно-тёмная ночь. Черноту её только подчёркивали змеистые молнии, с оглушительным грохотом разрывающие небо. Каскады низвергающейся воды молотили тугую, разбухшую землю. Разбушевавшаяся стихия подавляла, устрашала людей своей грозной силой. Они трепетали в хрупких хижинах, пугаясь за свои жизни.
В эту ненастную ночь в хижине вождя разрешилась роженица. Старый ведун пророчествовал страшную, небывалую судьбу ребёнку…
– Две дороги судьбы перед ним, – говорил он, закрыв глаза, словно вслушиваясь во что-то неслышимое остальным, но доступное его внутреннему слуху. – Очень разные пути, как день и ночь, как свет и тьма, как светлое добро и чёрное зло. На одном из них – счастье и процветание народа, а на другом – его личное счастье. Он может жить, не испытывая ни забот, ни тревог, ни сомнений, не зная равных ни в чём – ни в силе, ни в уме, ни в богатстве, ни в удаче… Но придёт чёрный день и он погибнет, и всё племя тоже, а позже уйдут в небытие и все остальные народы, населяющие землю. Предотвратить это несчастие может только он один, но для этого ему прежде нужно узнать всю глубину горестей и страданий, стать самым несчастным из людей, переносить их презрение, издевательства, быть униженным и страдающим, как никто в этом мире. Жить так – вернее, существовать! – из года в год, всю жизнь, а потом придёт день, когда ему нужно будет пожертвовать ещё вдобавок и самим собой ради всех остальных людей. Именно эта судьба уготована ему свыше. Я ясно вижу печать рока на его лице…
Так говорил мудрый старец и со страхом внимали ему родители ребёнка.
Новорожденного назвали Ортоном. Вождь объявил племени, что его сын появился на свет калекой. Поэтому никто не удивлялся, что родители его никому не показывали. Вскоре от родовой горячки в несколько дней умерла мать мальчика, и теперь его тайну знали лишь двое: отец и старый ведун.
На людях Ортон показывался в одеждах, скрывающих его истинный облик, отец приучил его ходить прихрамывая, изображая хромоту. Часто вождь уводил сына далеко в лес и подолгу учил там воинскому искусству, передавал свой богатый жизненный опыт.
Мальчику шёл четырнадцатый год, когда с охоты принесли бездыханное тело его отца: спасая соплеменника, он вступил в неравную схватку с пещерным медведем и тот сокрушил храбреца, но и сам тут же пал, от нанесённой ему смертельной раны.
Ортон остался один. Какую-то поддержку ему оказывал старый ведун, но позже в конце голодной зимы он тоже ушёл из жизни. Соплеменники и раньше не любили Ортона, считая обузой калеку, а теперь откровенно презирали сироту. Заслуги его отца, их вождя, были быстро ими забыты. Юноша стоически терпел всё, помня о своём предназначении, в ожидании давно предсказанного дня.
…Много дней подряд охотники возвращались с охоты с пустыми руками. Скудная и ранее добыча сейчас исчезла совсем. Перестали улыбаться взрослые, смеяться дети. Потом начали умирать старики: они были куда слабее других. Вслед за ними голод стал забирать детей. Оставшиеся в живых не могли даже двигаться, в них жили только глаза, в которых не было ничего детского.