Время счастья

Все совпадения с действительностью случайны.

Но всё могло быть на самом деле.

1

Если у вас нет денег, это вовсе не означает, что их больше не будет никогда.

Именно так полагали несколько хорошо одетых молодых и не очень молодых людей, которые скучали у стойки модного бара. Бар не случайно назывался так же, как и находившееся в непосредственной близости от него крупное казино в центре Москвы. Это был как бы его придаток с утешительными «призами» для проигравшихся. Как бы его эхо, отражавшееся от мрачноватых зданий в центре большого города. Вечер только начинался и скоро в казино начнут играть по-крупному.

– А не пора ли нам развлечься, господа? – спросил один из них, задумчиво рассматривая почти опустевший стакан текилы с размазанной по краям солью.

«Господа» переглянулись и согласно кивнули. Каждый из них выложил на стойку по пять сотенных купюр зелёной валютой. Бармен ухмыльнулся, быстро пересчитал деньги, и выставил на стойку вазочку с кучей жестяных колокольчиков на прищепках. Рядом с вазочкой он поставил заранее приготовленное объявление в красивой рамочке:

«Пацаки обслуживаются со скидкой 50%. Бакланы бесплатно. Совсем бесплатно. Администрация».

…Подождали. Но совсем недолго. Уже через несколько минут в бар зарулил вальяжный господин с двумя блондинками в вечернем боевом раскрасе. Усадив дам за удалённый от барной стойки столик, он уверенной походкой направился к бармену.

Господа слегка напряглись: судя по недовольной гримасе, винная карта и, в целом, всё меню пришедшего господина немного огорчило: бар был и в самом деле недешевым. Кашлянув, он оценивающе оглянулся на своих блондинок, словно прикидывая их остаточную стоимость:

– Две виски-колы и одну хорошую водку с мятой, – наконец сформулировал свою оценку он.

– Не повезло в рулеточку сегодня? – вежливо поприветствовал его бармен.

– Да уж! Влетел по самые бакенбарды, – решил сразу же исповедаться приветливому бармену этот господин в слабой надежде на снисходительность.

– Четыре шестьсот, – невозмутимо отреагировал на заказ бармен и как бы нехотя добавил:

– Зато сегодня пацакам скидка.

– Чего-чего? Кому-кому?

– Если вы нацепите вот этот маленький колокольчик на нос, за заказ можете заплатить только две триста. Давайте я вам помогу, – ловким движением колокольчик был прилеплен к носу клиента и жалобно звякнул.

Пока господин справлялся с этой нелепой неожиданностью, бармен вернул посетителю половину заплаченных денег и улыбнулся:

– Можете снять – но тогда надо будет заплатить всю сумму!

Господин оторопело уставился на бармена:

– А в лоб не хочешь?

– У нас профессиональная охрана. ЧОП из одних «афганцев». Да и на камерах всё будет видно… Впрочем, не хотите – как хотите, – бармен так же ловко отцепил колокольчик и выхватил из рук посетителя 2300 рублей.

Господин затравлено оглянулся на своих недооценённых блондинок, ещё раз прикинул в уме свои наличные возможности и взял колокольчик:

– Да хрен с вами – гулять, так гулять!

Бармен с лёгким поклоном вернул две тысячи и три сотенных бумажки, но протянул ещё два колокольчика:

– Это – для ваших дам. Вы же не станете один пить три коктейля?

Пробираясь к своему столику и призывно позвякивая носом, важный господин почти столкнулся с новыми посетителями – парой накаченных дядей со своими немного недонакаченными подружками.

– Ты куда меня привёл? – спросил один качок у приятеля, подозрительно косясь на колокольчик в носу встреченного господина. – Сначала продулись как идиоты, а теперь в какой-то стрёмный кабак с клоунами влипли…

– Ни чё, щас разберёмся! – ответил другой.

Через минуту от стойки донеслось радостное:

– Бесплатно?! Да-да, бакланы мы, бакланы!

От стойки они отходили, дружно звеня колокольчиками в носу и на ушах. Зато с целым подносом халявной выпивки. Тем временем почтенный господин, нервно озираясь, убеждал своих дам нацепить колокольчики.

– Ну, тут так принято, понимаете? – неубедительно говорил он, помогая дамам экипироваться.

Уже через час в баре наблюдался весёлый звенящий галдёж – десятка два посетителей, накачавшихся бесплатной выпивкой по самые гланды, весело двигались на танцполе, в унисон позвякивая колокольчиками.

– Ты, снова проиграл, Виталик, – ехидно заметил один из не очень молодых людей у стойки, неторопливо потягивая недешевый джин-тоник. – Сегодня тоже «отказников» не нашлось.

Виталик, будучи человеком слова, согласно кивнул, и вернул каждому из участвовавших в споре, по пятьсот баксов, которые они час назад отдали бармену:

– Я всегда говорил: кругом одни бакланы! Но почему-то не хотелось верить, что так оно и есть на самом деле…

Остальные господа, глядя на него, молча усмехнулись.

Виталик не поехал после бара вместе с другими «господами» в прикормленный ими же бордель на Садовом кольце под «крышей» местного отдела милиции. После «представления» в баре ему отчаянно захотелось остаться одному. И на то была веская причина.

Необходимо было то ли выспаться как следует и всё забыть, то ли наоборот, всё вспомнить и попытаться понять, что это за жизнь такая, что это за время такое, когда ему и таким как он, всё позволено, ну, или почти всё… Казалось бы, Бог в темечко поцеловал, и где-то совсем рядом должно быть счастье, которое ещё с детства в его представлениях было непременно связано с достатком и богатством … А вот нету его! Нету – и всё! И времени, чтобы понять почему, тоже нет. Или не времени, а чего-то ещё… постоянно ускользающего. Тоскливо-тошное настроение охватило его от ботинок до волос.

…А, ведь, тоску на Руси никогда не спутаешь со скукой. Тоска – это боль и скрытое отчаянье, переходящее в вакуум безысходности. А скука – это ноль эмоций и отсутствие интереса.

До этого момента Виталик думал, что оно просто где-то застряло на подходе и не нужно пока «дёргаться». «Счастье есть! Его не может не быть», как утверждали за большие деньги в музыкальном клипе Михаил и Раиса Горбачёвы. Но потом выяснилось, что и у них самих с этим счастьем были проблемы. Или это – то самое, дурацкое счастье, за которое поднимают тосты: «… Так выпьем же за то, чтоб у нас всё было, и нам за это ничего не было!»? В общем, дурь какая-то и непонятки напряжные…

Не так давно Виталик начал задумываться, зачем всё это? Куда его несёт? И почему все его попытки остановиться, вырваться из череды каких-то необходимостей и зависимостей ни к чему не приводили?.. Да и как остановиться? Остановишься – тут же тебя «съедят». Это он чувствовал… Спинным мозгом чувствовал.

Когда-то, в юности, он решил, что будет жить не очень долго, но очень счастливо. И не станет повторять мамино-папину судьбу. И умрёт в один день. И всё быстро закончится. Или нет?..

Не так давно понял, что он из тех людей, которые нормальными не рождаются, а только становятся, что он из тех людей, которых очень много, очень близко, очень долго, и… очень зря. Он почти всегда мог ответить на любые вопросы, кроме собственных и дурацких. Впрочем, иногда это были одни и те же вопросы.

Ещё учась в институте, сообразил, что обременён ненужным обаянием, и девушки всегда активно интересовались его ежедневным расписанием, в надежде на возможную интересную личную жизнь. Личная жизнь была, но почему-то она не приблизила Виталика к достижению счастья. Того самого «Счастья», для которого, по утверждению отлакированного учебниками в советской школе Максима Горького, «человек рождается, как птица для полёта».

Он поумнел. В смысле сам Виталик, а не Горький. Время от времени он даже считал себя очень умным. Но это бывало нечасто и, наверное, случалось со многими.

…Придя домой, повалился на кровать, и почти сразу уснул. Ночью опять что-то чувствительно кольнуло под сердцем. Такое случалось. И сны какие-то странные снились. Жестокие и несправедливые. И с возрастом все чаще. Он включил свет. Пошарил рукой по простыне на кровати. В принципе искать-то там было нечего. Виталик жил один. Не хотел себя женить, как он сам говорил. Чувствовал инстинктивно, что это может помешать достижению того самого «Счастья». Тем не менее, на кровати что-то нашлось: омерзительно пухлый журнал. На русском языке: с сиськами, письками, открытыми ртами и разведенными в стороны ногами. Остался от любившей экспериментировать в постели Светки. Она не любила объяснять, ей проще было ткнуть пальцем в журнал: – Вот так хочу!..

Виталик не любил эту женщину. Но этот «организм» был очень сексуален и по-детски искренен в постели. Каждый раз, когда они добегали до двери его квартиры, она воспламеняла его таким взглядом, который мог бы, наверное, прожечь большую дыру в этой самой двери. Но дверь было жалко, и они падали на любую поверхность трёхмерного пространства, почти забывая о четвёртом измерении. То есть, о времени.

Она никогда не делала вид, будто лезла к ему в штаны исключительно потому, что ей интересен его внутренний мир. Так сказать, проникновение через штаны – в душу. Да, это проникновенно, но Светка довольно быстро поняла, что для него она – просто заводная блондинка для «потрахаться». И он действительно на какое-то время стал активным пользователем её вагины.

Однажды Виталик сказал Аркаше: – Наверное, для того, чтобы по-настоящему любить женщину, нужна какая-то отдельная жизнь. Я не могу любить женщину кое-как, ведь надо еще работать и через эту работу становиться самим собой.

Но Аркаша, скорее всего, не понял его. Виталик знал, что Светка тусуется и с Аркашей тоже. Не ревновал. И вообще, между ними считалось, что она – Аркашина женщина. И работала она в его фирме. Но в последнее время что-то изменилось в отношениях всех троих. И больше всего изменилась сама Светка. Что-то стало сквозить в ней жесткое, даже временами жестокое. И одновременно какое-то непрочное, оскольчатое. Теперь они встречались очень редко. И со Светкой, и с Аркашей. Было очевидно, что Светка окончательно определилась, и уводила Аркашу в свою жизнь.

Виталик полистал журнал, посмотрел на все эти красивые жопы, которые фотограф застал словно врасплох… И, вот ведь, что интересно, этому неизвестному фотографу, каким-то образом удалось поймать и передать в своих снимках очевидное: женщины, может быть, и имитируют оргазм, зато мужчины чаще всего имитируют сами отношения.

Впрочем, мастурбировать уже не хотелось. Вспомнились подробности последних двух недель. Он нервно отбросил журнал, закурил и задумался.

Ситуация с трудом укладывалась в голове, там явно для этого не хватало места.

Ещё совсем недавно он мог позволить себе многое. – Да что там многое! Приходя поздно вечером с работы, мог расслабиться, выпить кофе, и смотреть, как на экране телевизора длинноногие девки пристраивают свои дорогостоящие прелести к борту морской яхты, рекламируя то ли эту яхту, то ли клинику пластической хирургии. Мог прикидывать, хватит ли у него денег на содержание такой посудины вместе с жопастыми опциями… А что теперь?

2

А теперь: может быть, и правда, в этой жизни неважно как ты падаешь. Важно только как ты поднимаешься.

Несколько дней назад его процветавшая, всё время набиравшая силу и известность фирма разорилась. Внезапно. Как это могло быть только в девяностые и в начале двухтысячных. Девять лет почти каторжного труда без выходных привели к тому, что он оказался даже без квартиры. Свои убытки на него «повесили» сразу две крупные фирмы, а банк потребовал немедленно погасить средства, полученные по кредитной линии. Деньги были им сняты со всех счетов. Даже те, которые успел «вывести» за границу. Даже часть оборотных. Слава богу, машина осталась за ним. Хорошо ещё, что информация обо всём этом пока не сильно распространилась. Всё оставалось на уровне банковской операционной деятельности.

На его манипуляции по срочной добыче денег ушло три дня. А на четвёртый позвонил один из приятелей-господ Пашкевич и спросил, не желает ли он завтра поучаствовать в «охоте».

Ну что ж, в этот момент он был готов убить всех! Да и встряхнуться после всего этого неплохо. В этой жизни нужно попытаться попробовать всё… Зачем? – А так, напоследок! Или отказаться? Как он делал это раньше не один раз, сославшись на занятость. Ну, что ж, условия и этой «игры» он знал…

– А Аркаша будет? – спросил на всякий случай Виталик.

– Да будет твой Аркаша… Он сам недавно просился. Но, учти, в пять утра выезжаем, – сказал Пашкевич. – Я тебе позвоню.

Аркаша был другом детства. Вместе учились в школе, правда, в разных классах. В школьной футбольной команде оба были полузащитниками. Вместе учились в Политехническом институте. В начале 90-х оба стали «челноками», возили из Польши и Турции шмотки и перепродавали их на московских рынках. Позже знакомые турки заинтересовали туристическим бизнесом. В чём-то, даже, помогли. И вместе с безотказным Аркашей они занялись именно торгово-туристическим бизнесом.

Виталик с детства был немного посообразительней, и почти сразу зарегистрировал свою фирму. А, обычно повторявшего всё, что делал Виталик, Аркашу взял в свои заместители. Правда, без права подписи финансовых документов. Вообще, в их тандеме Виталик как-то сразу стал старшим. Конечно, Аркаша, разобравшись, что к чему, тоже зарегистрировал свою собственную контору, по обыкновению копируя всё, что делал «старший». И, таким образом, в конторе Аркаши Виталик тоже стал его заместителем. И тоже – без права подписи. А что?.. В этом шатком бизнесе стоять на двух ногах было гораздо удобней. И дело у них пошло.

Через несколько лет они уже жили в старом доме в пределах Садового кольца, высвободив потихоньку для себя по четырёхкомнатной квартире после почти ненасильственного расселения коммуналок. Виталик обосновался на третьем, а Аркаша – на втором этаже. Установили бронированные двери, а ниже второго этажа – решетку из спецстали. Даже автоген ее не брал, можно было только взорвать. Старые стены облагородили, а лестницу, сплошь заросшую кошками, ночными кошмарами и заплесневевшими окурками, восстановили в первозданно помпезном виде. В общем, добивались «статуса», старательно «кося» под новых «хозяев жизни».

И вот теперь, нужно было признаться Аркаше, что он, Виталик, всегда бывший первым номером в их тандеме, расслабился, загордился, и попался как лох! Нет, пока он не может этого сделать… Ведь до конца он ещё в самом себе не «уложил» ощущение полного жизненного краха…

Надо сказать, что в те годы особенно свирепствовала так называемая эпидемия ОРЗ (Откаты, Распилы и Заносы). И Виталик с Аркашей тоже поучаствовали в этой вакханалии. Конечно, в меру своих возможностей.

В результате, пятизвездочные отели на берегах тёплых морей регулярно принимали в своих уютных бунгало нужных чиновников со всеми их домочадцами, нужных банковских служащих, и, вообще, всех нужных… И всё было до неприличия хорошо и благостно. Виталик с Аркашей постепенно обрастали нужными им связями и становились заметными в тогдашней Москве людьми. А чиновники легко поддавались на взятки, словно руководствуясь императивом:

«Все, что может быть украдено, должно быть украдено! А то, что не может быть украдено, потом все равно должно быть украдено».

Насытившись украденным, и, даже, всё ещё продолжая насыщаться, эти люди потом активно «спасались». На Западе. Покупая там квартиры и дома. Хотя, кое-кто считал, что спасаться нужно на Востоке. Виталик с Аркашей полагали, что спасаться им пока ещё рано. Но нигилизм с циничной улыбкой и холодным блеском равнодушных глаз постепенно закрадывался и в их растопыренные души, пока вальяжно и окончательно не расположился на позолоченных стульчаках в их квартирах.

Досаждали только мелкие неприятности и несоответствия.

Рядом с их «престижным» домом располагалась булочная. Ну, конечно! Хлеб нужен даже в центре города. Неприятным было только то, что каждое утро у булочной стояла согнутая в знак вопроса так низко, что и лица не видно, старушка. А, может, и не старушка вовсе… Побирушек тогда становилось всё больше. Но Виталик с Аркашей, садились по утрам в свои «Лендроверы» и «Мерседесы» чтобы ехать на работу, и вскоре научились не замечать их, этих старушек и приравненных к ним личностей, словно те не должны были больше участвовать в их жизни даже в качестве неотъемлемой части окружающего пейзажа.

А тут ещё каждое лето таджики со своими детьми начали заполонять город, садясь в засаленных халатах на коврики прямо вблизи перекрёстков с очень медленными светофорами. По вечерам к этим таджикам заруливали ППСники, которых по утрам на разводе в районном отделе милиции драли звуковой волной их непосредтвенные начальники. Начальники требовали от них неукоснительного соблюдения законности и, одновременно, гораздо большей наличной выручки, сдаваемой лично им.

ППСники, утомлённые друг другом и бессмысленной ездой по городу, как могли, уже по привычке лениво обирали таджиков и другую иностранную живность, угрожая немедленной высылкой на родину. Таджики ППСников опасались, но не очень. Тоже по привычке. К концу каждого дня форма на ППСниках почему-то сидела так, будто это были вовсе не люди, а вещмешки с погонами. В конце концов, сальные халаты таджиков – тоже их форма.

Ближе к ночи собранная выручка отвозилась в соответствующие отделения милиции. А утром ППСников снова драли звуковой волной и нехорошими обещаниями, связанными с растянутым сфинктером и последующими увольнениями…

В общем, город жил как-то неубедительно, с явной тенденцией в анекдот.

Единственное, в чём Аркаша не захотел копировать Виталика, это была предстоящая свадьба.

Да! Аркаша вдруг захотел жениться, и стал задумываться о продолжении рода. А Виталик явно затягивал с решением этого вопроса. История со Светкой – не в счёт.

Все женщины его ареала обитания казались Виталику одноразовыми. В смысле их использования «по назначению». Он даже почему-то стал с некоторых пор называть их просто «организмами». Так и говорил, когда рассказывал о своих похождениях в мужском обществе: – Я вчера с таким классным организмом познакомился в баре на Таганке! Сразу ко мне потом поехали…

В общем, Виталик не «парился» на этот счёт, в отличие от Аркаши.

Но, ведь, если хорошенько подумать, то получается, что если у ваших родителей не было детей, то и у вас их, скорее всего, тоже не будет.

3

У костерка грелся бомж, сидя на каком-то пне. Он протягивал над огнем разбитые работой, видимо лагерной, покрытые татуировкой руки. Был это жилистый мужик лет сорока-пятидесяти, в каком-то помойном пиджаке, старых джинсах и разваливающихся кедах без шнурков. Впрочем, к таким персонажам в силу их природной известности не хотелось как-то особенно приглядываться.

Просто чувствовалось, что всё, одетое на нем, наверняка, было чужим. Да, и вся жизнь его, по всей видимости, была чужая. Или он в этой жизни уже давно сам чувствовал себя чужим. В общем, не та, которую он хотел бы прожить, и после которой хотел бы умереть. Недаром, в 19 веке вместо термина «бомж», в официальных документах использовался термин «бывшие люди».

За ящик водки «бывший» взялся сыграть роль «зайца». Ящик водки стоял тут же. Рядом с костром.

– Заинтересуем товарища дополнительно, – улыбаясь хорошо отбеленными зубами, сказал Николай Николаевич, самый пожилой из приехавших на охоту, неинтересный внешне, и от этого беспощадный в жизни.

Он занимался тем, что находил и выкупал незначительные доли в успешных предприятиях. Затем через окраинные арбитажные суды за небольшую взятку добивался решения о банкротстве этих предприятий, предоставив липовые документы о невыполнении ими договорных обязательств, и, тут же назначая своих временных управляющих. После этого с помощью этих управляющих начинал распродавать за бесценок оборудование и другие активы. Заканчивалось всё это тем, что настоящие владельцы предприятий, видя это и понимая, что за время ожидания новых справедливых судебных разбирательств могут потерять всё, не выдерживали. И чтобы остановить это безобразие, вынуждены были за большие деньги выкупать у Николая Николаевича те самые незначительные доли в Уставном капитале своих предприятий.

Приехавшие быстро снова сбросились по пять сотен баксов. Николай Николаевич вложил эти деньги в конверт и засунул среди бутылок в ящике.

– Три штуки зелёных – без обмана! – сказал он бомжу.

– Вижу, – хрипло откликнулся тот, смутно догадываясь, что сидит уже не просто на пне, а на самом краю своей опоздавшей, несбывшейся, и почти остановившейся жизни.

Аркаша, толстощекий и добродушный, заряжал свой (и когда только успел приобрести?), коллекционный Зауэр, одобрительно похохатывая над анекдотами Павлика. Юного и начинающего. Преисполненного благодарности за то, что наконец-то был ДОПУЩЕН. Говорили, что он «поднялся» неожиданно легко и быстро на строительных подрядах. И всё благодаря удачной женитьбе на дочери областного министра финансов. К встрече с любым из них он готовился. Принося в клюве сенсационные тайны и смешные истории, стараясь быть приятным и необходимым. Павлик и сейчас по-собачьи вопрошающим взглядом быстро обводил всех. В том числе и бомжа.

Пятым из приехавших был тот самый Пашкевич, который накануне звонил Виталику. Это был «его» бомж. Ведь по условиям «охоты» каждый, из участвовавших в этом действе, должен был по очереди добывать и привозить свою жертву, так или иначе согласившуюся быть «зайцем». Пашкевич на вопрос о бизнесе всегда отмахивался: "Делаю табуретки". И, хотя такое тоже могло иметь место, однако намекали, что это Пашкевич – владелец большого таможенного терминала на юге города и хозяин нескольких магазинов с импортной сантехникой и строительными материалами в центре. Большую часть года он пропадал в Швеции, Германии, Соединенных Штатах. Конечно, может, он там действительно изучал тамошние табуретки… Но, поговаривали ещё, что он вхож в очень высокие правительственные круги. Видимо, и там все сидели на его «табуретках».

Ещё одним из «охотников» был Анатолий Петрович, прокурорский работник высокого ранга. Собственно, он нужен был здесь в качестве «прикрытия» на случай каких-либо разбирательств с милицией, если ей станет вдруг что-нибудь известно о проводимом в лесу «мероприятии». Должен был быть и ещё один прокурорский, но, видимо, не сложилось. Периодически в «охоте» участвовали и другие персонажи, но в тот день не смогли.

– Пора, господа, пора! – потирая от холода руки, провозгласил тщедушный Николай Николаевич.

Господа набросили на плечи дождевики и резиновые сапоги на ноги.

Солнце уже взошло, роса сверкала в зарослях густого кустарника и скапливалась каплями на паутине. Виталика совсем не вдохновляла мысль о том, что предстоит лезть туда, в этот кустарник.

– Условия такие, – сказал Николай Николаевич бомжу. – Ты с другого края рощи пробираешься сюда. Если достигаешь ящика: ты жив – и это все твое! Мы с этого конца идем к тебе навстречу и стремимся тебя замочить, э-э-э… то есть убить. Понял?

– Чего не понять-то?! – приведя в движение глубокие морщины лица, хрипло откликнулся бомж и закашлялся.

–Тогда лезь в машину. Широким жестом показал Николай Николаевич, – в мой "мерседес". Тебя отвезут на исходную позицию.

Бомж затравленно и обречённо взглянул на «охотников», вздул ноздри и выхватил из ящика бутылку. Открыл зубами, влив себе в глотку убойную порцию, отбросил бутылку и как-то не слишком обречённо полез в машину.

Николай Николаевич привычным движением проверил магазин своего нарезного Ремингтона. Павлик, страдая, впихивал дрожащими пальцами в ствол картонные патроны 12 калибра в помповый дробовик, видимо, позаимствованный на время из коллекции тестя. Пашкевич, сумрачный, бесформенный и рослый, обнажил потрясающей красоты никелированный револьвер, каким-то образом вывезенный из Германии. Виталик вытащил из сумки свой ТТ с полной обоймой, приобретённый ещё в начале 90-х, когда на них крупно наехали «братки» из Подмосковья. Такой же должен был быть у Аркаши… Почему-то вспомнилась дурацкая шутка юмориста Задорнова: –"В этой стране у каждого уважающего себя бизнесмена должен быть пистолет с глушителем, хотя бы для того, чтоб застрелиться, не привлекая к себе лишнего внимания".

– Странно, – подумал Виталик, – а, откуда у Аркаши взялся этот Зауэр?.. Может быть, я что-то ещё о нём не знаю?.. Ладно, потом выясню…

А вот Анатолий Петрович оказался владельцем добротного «Винчестера», был спокоен и не суетился.

Наконец на телефон Николая Николаевича пришло сообщение от его водителя, и, развернувшись цепью, они пошли.

Сначала Виталика все раздражало: осыпающаяся с кустов роса, заросли с паутиной, сквозь которые нужно было буквально продираться, мокрые ветки, хлещущие по лицу, весь этот чуждый мир, отчаянно тянущийся к небу и выросший из глинистой земли непонятно зачем. Неожиданно для себя он оказался на какой-то, высвеченной солнцем, лужайке и остановился, прислушиваясь… То ли к самому себе, то ли к звукам из леса.

Какое-то время он стоял неподвижно, словно пытаясь понять, как здесь оказался и зачем ему всё это нужно …

– А может быть, остановиться сейчас?.. Совсем остановиться! – А что? Со стороны это выглядело бы, наверное, как кадр из фильма под названием «Конец карьеры». Он сам режиссер этого фильма, фильма своей жизни: Лучи низкого утреннего солнца как софиты освещают его фигуру в бесформенной плащевой накидке, под которой спряталось беззащитное тело, служившее ему средством для жизни. Для жизни, которая сейчас уже непонятно зачем нужна. Своё детище, свою фирму он потерял. Квартиру в центре через неделю необходимо освободить. Детей не нажил. Женщин, которые могли бы долго по нему тосковать – тоже нет. Денег больших уже нет, но об этом ещё никто из его круга общения не знает, даже Аркаша…

В общем, его уже нет! Почти…

Ну, что же, давай! Пистолет ведь в руке. Ну, давай! И не забудь снять с предохранителя. Правильно! Вот так…

Неожиданно что-то затрепыхалось в ближних зарослях, онемевший палец уже замер на спусковом крючке, и… И он жахнул в сторону зарослей, и снова жахнул. Кровь ударила в голову, и неконтролируемое последнее желание охватило его.

Справа и чуть спереди со звоном ударил "Зауэр", почти сразу раздался сдавленный крик Аркаши. – Ну, конечно, куда без него… Слов он не разобрал, но понял, что тот наткнулся на «дичь». И Виталик, ломая ветки пистолетом, пошёл по направлению выстрелов… Вот ведь, представился случай увидеть то, что с ним должно вскоре тоже случиться…

… Собака ещё дышала, в бессильной попытке зализывать смертельные раны в своём животе, наполненном нерождёнными ещё щенятами, которые теперь никогда не увидят этот свет, особенно жестокий к таким, как они, дворняжкам. Большая лохматая дворняга с двумя рядами отвисших грудей, встать уже не могла. Из грудей что-то слезилось и стекало в большую лужу крови. В разорванном дробью животе что-то шевелилось…

Она, видимо, честно пыталась осуществить свою божественную миссию, ушла рожать в лес, и решила уединиться для этого сакрального действия на стихийной свалке мусора. Но пустая густота леса предательски обманула её надежды на счастливое материнство.

Наверное, это тоже был эффектный кадр из фильма его жизни… – подумал Виталик, когда всё это увидел. Почему-то на себя он теперь мог смотреть только со стороны. Каким-то ошалелым режиссёрским взглядом.

…Аркаша стоял и откровенно тупил. Ну как можно стоять и тупить? Он застыл с открытым ртом и мучительно перекошенным лицом, как будто увидел в лесу не кого-нибудь, а раздетую Бабу Ягу…

Собака невыплаканными глазами смотрела на своих палачей. Это были одновременно и глаза обиженного несправедливостью ребёнка, и глаза матери, понимающей всю мучительную несправедливость происходящего, и глаза, уже осознавшего свою обречённость на погибель, существа, вымаливающего прекратить мучения поскорее.

Виталик подошёл и выстрелил в упор. Прямо в голову несчастливого существа. Следующей головой должна была стать его собственная.

…Но не стала.

На выстрелы прибежали все остальные, кроме Николая Николаевича. Зауэр тоже выстрелил ещё раз, и шевеление в животе бедной собаки закончилось навсегда.

Спустя какое-то время стало понятно, что бомж, наверное, уже добрался до заветного ящика с водкой и деньгами, воспользовавшись шансом, который ему предоставила другая случайная «смертница» этого леса.

Но, не тут-то было!

Оказалось, что Николай Николаевич только сделал вид, что ушёл в лес вместе со всеми «охотниками», а сам спрятался за большой берёзой на опушке в прямой видимости от «премиального» ящика. Он почему-то был уверен, что бомж, привыкший к играм в прятки с милицией и другими враждебными обитателями его жизни обязательно прорвётся сквозь строй «охотников»-любителей.

Когда из леса раздались звуки выстрелов и крики, Николай Николаевич было подумал, что его расчёт не оправдался и бомж оказался не таким пронырливым. Но звонок на мобильный от Анатолия Петровича, прекрасно знавшего об «охотничьих» манерах Николая Николаевича, прояснил картину произошедшего в лесу «недоразумения». Анатолий Петрович попросил его оставаться в засаде.

Ну а дальше произошло всё то, что должно было произойти.

Через некое, остывшее для него за предыдущую ночь, время бомж по-заячьи выпрыгнул на опушку леса совсем неподалёку от сидевшего в своей засаде Николая Николаевича. Они разделили это время на двоих. Оглядываясь и пригибаясь, бомж на кураже рванул к спасительному ящику с водкой и деньгами. А из-за большой берёзы уже прицельно выдвинулся ствол Ремингтона. Пуля прострелила бомжу правое лёгкое и предплечье. Он упал, не добежав каких-то сорок метров до ящика. Даже пытался ползти, но вторая пуля попала ему куда-то в район таза, и он завыл от боли.

Николай Николаевич сообщил по телефону Анатолию Петровичу «пренеприятное известие» и попросил всех вернуться к месту сбора.

Виталик с Аркашей вернулись из леса одними из последних. Бомж лежал на боку, задыхаясь и затравленно глядя на свору своих убийц. Струйка крови стекала изо рта с гнилыми зубами, а руки зажимали рану в паху. Аркаша опять стоял с открытым ртом и страдающим выражением лица. Павлика трясло и рвало неподалёку.

Виталик, споткнувшись о какую-то корягу, подошёл близко к скорчившемуся бомжу. И он увидел то, что хотел: у бомжа были те же глаза, что и у оставшейся в лесу собаки. Измученно-покорные… глаза умирающего ребёнка.

– Сс-у-ки-и! С-у-ки-и… Ну да-а-ай! Дай! – прохрипел бомж последнее желание. – Ну, дай водки!..

– Тебе, пожалуй, хватит уже! – Спокойно сказал Пашкевич. – Так, все пришли?.. Вижу: все! Пора кончать. Все согласны? Все!..

Ожидавший и уже что-то про себя решивший, Николай Николаевич неожиданно подошёл к Аркаше и попросил дать ему Зауэр: – Заряжен? – Аркаша молча кивнул и выпустил из рук ружьё. Николай Николаевич подошёл к бомжу и выстрелил всей жестокой зауэровской дробью ему прямо в голову, превращая того в кусок хлипкой скоропортящейся человечины.