Buch lesen: «Принцип Рамзая. Записки военного разведчика»

Schriftart:

* * *

Посвящается моим друзьям и наставникам, защитникам нашей Родины

Пролог

На выпускном курсе военного училища началась моя подготовка к работе в военной разведке. Но прежде чем нацепить на себя «парашют и буденовку», я должен был еще многому научиться. Одним из основных направлений в моей учебе была военно-медицинская подготовка, которая в дальнейшем помогала не только справляться со своими болезнями и травмами, но и успешно выполнять поставленные передо мною задачи.

И красной нитью через всю мою учебу, военную службу и жизнь прошли девиз и главный принцип легендарного советского разведчика, Героя Советского Союза Рихарда Зорге (агентурный псевдоним – Рамзай).

За моими плечами – двадцать шесть месяцев службы в Афганистане, командировки в разные страны, множество интересных событий и приключений, связанных с моей «лекарской» практикой, о которых и пойдет речь в этой книге. Как и о том, что моя подготовка к работе в военной разведке началась гораздо раньше, чем на четвертом курсе Московского ВОКУ.

Глава 1. Детские годы

Мои первые шаги в жизни были не самыми уверенными. Я родился с пороком сердца – пролапсом митрального клапана.

Мои родители всю жизнь проработали на комбинате «Химволокно», на вредном производстве. В связи с этим у всей нашей семьи всегда были проблемы с легкими.

У моей старшей сестры эти проблемы начались в полтора года, когда меня еще не было даже в проекте. Ей хватило небольшой простуды в яслях, чтобы получить двустороннюю пневмонию. После этого до двенадцати лет дома она практически не появлялась, месяцами пропадая в больницах и санаториях. В то время врачи говорили, что она проживет еще полгода. От силы год.

В двенадцать лет ей сделали первую операцию. Удалили часть одного легкого. Потом выполнили еще две операции на втором. И только тогда у нас появилась надежда, что она выкарабкается.

Я хорошо помню свою сестру в те годы. Мне показывали ее. Говорили: «Видишь вон ту девочку в окне третьего этажа? Это твоя сестра Таня». И я вытягивал шею, чтобы получше ее рассмотреть. В саму больницу меня обычно не пускали.

Татьяна потом долго вспоминала большую кучу конфет, которые я собирал почти целый год к ее приезду домой после очередной операции, – все, что получил на свой день рождения, на Новый год и другие праздники. А чего вспоминать-то? Родители с детства приучали нас думать не только о себе. И всегда делиться конфетами с друзьями и близкими.

Именно тогда я и решил стать врачом. Чтобы маленькие дети никогда не болели. И всегда были дома, а не в больнице.

А еще я мечтал попасть на войну. Потому что оба моих дедушки погибли во время Великой Отечественной войны. Все свое детство я ненавидел их за это. Почему-то тогда я был уверен, что если бы они по-настоящему всех нас любили – своих жен, детей и внуков, – то обязательно вернулись бы с войны живыми. То, что на войне не все зависит от нашей любви, я тогда еще не знал. А потому мечтал стать военным, попасть на войну и обязательно вернуться с нее живым. Чтобы доказать им, чтобы они поняли, как сильно я их люблю. И как сильно мне их не хватает.

Но все это было только мечтами. В реальной жизни в детстве я сторонился подвижных игр со своими сверстниками. Ни о какой игре в футбол, волейбол, хоккей или баскетбол, разумеется, и речи тогда не было. Даже обычная игра в прятки была мне не по силам. Пробежав с десяток метров, я чувствовал, как сильно начинает колотиться сердце. Останавливался и сразу же забывал об игре. Я долго не мог научиться плавать, подтягивался всего два или три раза. Бег на уроках физкультуры казался мне сущим наказанием – я задыхался, быстро уставал и почему-то все время боялся потерять сознание.

В первом классе, катаясь зимой с горки на санках, я сделал маленькое открытие. Оказалось, что уличная водоразборная колонка гораздо крепче, чем моя голова. И в результате этого открытия оказался в больнице с сотрясением мозга.

Как-то вечером, путешествуя по больнице, я забрел в один из кабинетов, в стеклянных шкафчиках которого хранились какие-то неведомые мне хирургические инструменты, огромные шприцы и другие орудия пыток. Это было по-настоящему страшно. В этом кабинете я понял, что врач из меня не получится. Потому что я слишком добрый для этого. А если и буду лечить своих пациентов, то только вкусными микстурами, теплым словом и волшебным пенделем – как говорил мой отец, лучшим лекарством всех времен и народов.

А еще отец часто рассказывал мне об Александре Васильевиче Суворове, который в детстве тоже рос болезненным мальчиком. Но чтобы стать сильным и здоровым, он обливался холодной водой, делал разные упражнения. И со временем стал полководцем и генералиссимусом. Я пробовал принимать холодный душ и делать разные упражнения. Но мне казалось, что толку от них мало. А вода была слишком холодной или слишком мокрой – в общем, с закаливанием у меня тогда тоже ничего не получилось.

Возможно, дело было в том, что к здоровью ведет множество тропинок. Но те тропинки, которые проложили до меня другие люди, мне не совсем подходили. И я должен был проложить свой путь, используя опыт и знания тех, кто жил до меня.

Правда, вместо того чтобы прокладывать его или хотя бы пытаться справиться со своими врожденными и приобретенными проблемами, я в эти годы активно собирал в свою медицинскую карту все новые и новые болячки.

Для меня до сих пор остается загадкой, почему мои родители никогда не делали особой скидки на мои проблемы со здоровьем. Возможно, на фоне проблем моей старшей сестры они не казались им такими уж серьезными? Татьяне регулярно оформляли справки об освобождении от уроков физкультуры. Мне – нет. Но, с другой стороны, и за низкие оценки по физкультуре они меня никогда особенно не ругали. Правда, однажды я случайно подслушал окончание разговора родителей на эту тему. Они что-то говорили о моем здоровье. Я запомнил лишь окончание той беседы. Точнее, всего два слова, сказанные отцом: «Как все».

Отец был уверен, что я не должен получать каких-то послаблений. Потому что они не пойдут мне на пользу. Я должен быть таким, как все. Вернее, стараться стать таким, как все. Чтобы когда-нибудь в далеком будущем стать хотя бы чуточку лучше… себя вчерашнего.

Почему-то вместо того, чтобы учить бегать, отец с раннего детства приучал меня делать упражнения для улучшения зрения. Говорил, для того чтобы жить мне было интересно, нужно видеть дальше и больше остальных.

А еще мы играли с ним в «запоминайку» (запоминание большого количества различных предметов на время с последующим их записыванием в ограниченное время) и шахматы.

Все эти игры и занятия явно не способствовали выработке у меня физической выносливости и силы. Но, по словам отца, когда тебе что-то не по силам, начинать нужно с того, что по силам.

Когда я учился в четвертом классе, почему-то решил, что должен готовиться к войне. Во-первых, если меня ранят в правую руку, я должен уметь стрелять и левой рукой. А потому начал ее разрабатывать. Держать чернильную ручку в левой руке, когда делал уроки. И ложку во время еды. Много лет спустя я узнаю, что эти упражнения очень полезны для развития мозга. Но, что самое забавное, через много лет я действительно попаду на войну. И эти навыки мне очень пригодятся.

А во-вторых, я считал, что мне нужно научиться терпеть боль. Ведь если на войне я попаду в плен к врагам, они начнут меня пытать и сделают мне больно. Но я не умею терпеть боль и поэтому выдам им военную тайну. А ведь пионеры не должны выдавать военную тайну!

Как-то раз я стащил из кухни спички, неподалеку от дома развел небольшой костер. Взял кусок арматуры, которую нашел рядом. Обмотал толстой тряпкой одну сторону, чтобы было за что держаться. А другую сторону арматуры разогрел на костре докрасна. И приложил к левой руке.

Я точно знал, что враги, захватившие меня в плен, обязательно сделают это. Потому что это очень больно. Да, это было очень больно. Но я не заплакал. Подумал, что, если заплачу, враги догадаются, что мне больно. И решат, что я выдам им тайну. Не дождутся!

Тогда я еще не знал, что настоящую военную тайну защищает не героизм пионеров, а целый комплекс мероприятий, предусматривающих по умолчанию, что попавший в плен давно уже не пионер. И все расскажет. Рано или поздно. Все, что знает, и даже то, чего не знает.

Но это будет еще не скоро. А пока я шел домой и надеялся, что родители не заметят огромный волдырь, вскочивший на месте ожога. Отец увидел его сразу.

– Мальчишки? – почему-то спросил он.

– Сам, – ответил я. Но даже если бы это и сделали мальчишки, я бы все равно их не выдал.

– Больно?

– Больно.

– Плакал?

– Нет.

– Это правильно, – сказал отец и пошел искать в аптечке, чем обработать ожог. Хотя к тому времени я уже знал, что на любую царапину или ожог нужно просто пописать, приложить подорожник, а потом забинтовать, если есть чем. А если нечем, то найти чем. И все обязательно заживет! В детстве нам все кажется простым. Это у взрослых все сложно.

Глава 2. Завидовский заповедник

На выходные родители регулярно вывозили меня на дачу. На те самые прославленные шесть соток в ближайшем пригороде, полученные ими от комбината «Химволокно», на котором работали, в год моего рождения. Родители постоянно загружали меня какими-то сельскохозяйственными работами: похоронами картошки на майские праздники или археологическими раскопками ее останков в конце августа, прополкой сорняков на грядках и сбором урожая. Иногда мы с отцом делали скворечники или клетки для кроликов. Но самым увлекательным занятием, разумеется, была очередная реконструкция нашего садового домика (три на пять метров), которую отец проводил с завидной регулярностью. То пристраивая небольшую терраску, то строя мансардную крышу.

Во время строительства отец подробно объяснял мне, почему для дома так важен крепкий фундамент, а для стоек – укосины. Он рассказывал, чем разные породы древесины отличаются друг от друга. И какие доски можно использовать для несущих конструкций, а какие – только для подрешетки. Оказывается, нет ненужных досок, как и людей. Все они могут принести пользу. Ведь даже отходы пиломатериалов можно использовать для того, чтобы развести костер, согреться рядом с ним или приготовить на нем пищу.

А еще помню, как отец показал мне годичные кольца на спиле дерева. Оказывается, на северной стороне у него не только более грубая кора, часто покрытая мхом, но и ширина годичных колец гораздо меньше, чем на южной стороне. И древесина с северной стороны тверже, чем с южной. Поэтому дерево и вырастает таким большим, что умеет совмещать в себе твердость и гибкость. Так и человек должен уметь быть твердым на пути к своей цели. И гибким, если упрется лбом в стену. Потому что не всегда стоит биться лбом в закрытые двери. Иногда бывает лучше посмотреть по сторонам: нет ли рядом открытого окна?

Каждое лето родители отправляли меня в деревню к родственникам. В Завидовский заповедник. И тогда я чувствовал себя настоящим декабристом, без вины виноватым, сосланным в далекую сибирскую ссылку без права на помилование. И без малейшей надежды на условно-досрочное возвращение домой.

Правда, скучно мне в деревне не было. Мы часто ездили с моим старшим двоюродным братом Володей на рыбалку. На ближайший пруд. В молодости Володя был хорошим спортсменом, бегуном на длинные дистанции. В восемнадцать лет он неудачно нырнул с берега в реку и сломал позвоночник. Но не сломался сам. Володя разработал для себя специальные упражнения. Ежедневно изнурял себя тренировками. И уже через несколько месяцев начал ходить на костылях. И даже пробовал ходить без них. Женился. А вскоре жена его бросила. И тогда Володя стал делать вещи, совершено мне непонятные. Резать вены. Экспериментировать с дозами лекарств, пытаясь угадать, сколько нужно выпить за раз таблеток, чтобы не проснуться. Начал придумывать что-то уж совсем экзотическое. И после этого ходить он уже не смог. Даже на костылях. Всю оставшуюся жизнь провел в инвалидном кресле-коляске.

Я укладывал специальные доски на крыльцо и помогал ему спуститься по ним на кресле-коляске. Внизу Володя пересаживался в коляску с велосипедным приводом. Мы забирали удочки и уезжали рыбачить. Это было не очень трудно. Гораздо труднее было возвращаться и поднимать Володю в коляске по наклонным доскам на крыльцо. В десять лет сил для этого мне явно не хватало. Но я как-то справлялся. Ведь если бы я не справлялся, то Володя не ездил бы на рыбалку, а сидел целыми днями дома. Это было бы неправильно.

Главной моей обязанностью в летней ссылке было пасти деревенских коров и овец. Деревня была маленькая, домов на пятнадцать, не более. Жилых домов – семь или восемь. Пастуха в деревне не было, так что коров и овец мы пасли по очереди. И раз в неделю этой чести – быть главным в небольшом рогатом деревенском стаде – удостаивался я. Зачем были нужны овцы на планете Земля, я в то время не понимал. О шкурах и мясе я, конечно же, знал, но все это было как-то совершенно абстрактно. Хотя как стригли овец, видел не раз.

Но зато я прекрасно понимал, для чего нужны коровы. Коровы были нужны для того, чтобы в кладовой ежедневно появлялись новые трехлитровые банки парного молока с толстым, почти на четверть емкости, слоем густых сливок. По соседству стояли такие же банки с простоквашей. Рядом из небольшого марлевого мешка в таз стекала молочная сыворотка. А в мешке был вкуснющий свежий творог.

Коровы были нужны для того, чтобы дарить детям радость! И капельку счастья. Потому что литровая кружка парного молока с краюхой белого хлеба да тарелка свежего творога, присыпанного сахарным песком, – это было настоящее счастье! В десять лет.

Пасти деревенских коров и овец было нетрудно. Нужно было лишь целый день провести на ногах, бегая за бестолковыми овцами, которые постоянно пытались залезть в какие-то кусты. И за коровами, так и норовившими забрести в ближайшее болото. С учетом того, что в Завидовском заповеднике всегда водилось множество волков, наше маленькое, но неугомонное стадо нужно было не только пасти, но и защищать. Для этого поначалу я носил с собой ивовый прутик. Мысленно представляя, как буду делать этим прутиком «а-та-та» волкам, которые попытаются обидеть моих бедных овечек или добрых коровок.

По мере взросления я заменил этот прутик на большой березовый дрын. Понимая, что добрым словом волкам можно попытаться многое объяснить, но с помощью большого березового дрына проще сделать так, чтобы они меня лучше поняли.

Возможно, летом волкам хватало корма и без моего стада. А возможно, грозный вид десятилетнего гнома с березовым дрыном в руках казался волчьей стае настолько смешным, что она хохотала на весь лес. И обходила юного пастуха стороной. Ведь все знают, что когда тебе смешно, то не так голодно.

Как бы то ни было, я успешно веселил волков, пас и охранял коров и овец. А по вечерам коровы дарили мне молочную и творожную радость. Это было правильно.

Иногда меня отправляли ворошить сено. Но больше всего мне нравилось ходить с дядей Валей в питомник, чтобы ухаживать за саженцами молодых сосен, которые он потом высаживал на делянках вместо спиленных деревьев. Дядя Валя был лесником. А на войне был войсковым разведчиком, командиром разведотделения в кавалерийском корпусе Доватора. После тяжелого ранения стал механиком-водителем танка Т-34. Прошел всю войну, с октября 1941 года по май 1945-го.

Тогда мне казалось странным, что дядя Валя разговаривает с каждым деревом, словно с живым человеком. И только многие годы спустя я понял, что все эти деревья он высаживал в память о своих погибших товарищах. А потому каждое дерево было для него живым.

Именно он научил меня не бояться заблудиться в лесу. Находить подножный корм и выживать. Использовать подорожник, лопух и листья мать-и-мачехи при незначительных порезах, а сухой мох – при сильных кровотечениях. Приучил к долгим походам. Научил наблюдать за животными и любить жизнь.

Когда мне исполнилось одиннадцать лет, в деревню на пару дней приехала моя двоюродная сестра с мужем. Ее муж был настоящим офицером, майором, командиром автомобильного батальона в Центральной группе войск. И однажды у меня даже получилось поговорить с ним. Разумеется, на его вопрос, кем я мечтаю стать, я не мог ответить «врачом». Вы бы что ответили на моем месте? Конечно же, военным!

Когда он узнал, как я учусь, как бегаю и сколько раз подтягиваюсь (на всякий случай я немного преувеличил свои физические способности), то сказал, что для поступления в военное училище этого будет маловато. Что мне нужно подтянуть учебу и обязательно научиться бегать.

Легко сказать – подтянуть и научиться! А вот как это сделать, он почему-то не сказал. Видимо, подразумевая, что на некоторые вопросы я должен найти ответы сам.

Вот так проходила моя ежелетняя ссылка в деревню. Там было много приключений – хороших и разных. Но главное, за эти летние месяцы я получал уроки, которые оказались очень важными для меня в дальнейшем. Хотя в то время я о них, конечно же, не задумывался.

Во-первых, что для укрепления здоровья, как и для строительства дома, нужен хороший фундамент – чистый воздух и натуральные продукты, которые в виде подножного корма лучше добывать самому, собирая грибы, ягоды, орехи и т. д. И следует правильно использовать «строительные материалы», учитывая их свойства, в том числе гибкость и твердость.

Во-вторых, нужно много путешествовать, насколько хватит сил, – в лесу, парке, по планете. Или по книжным страницам, когда передвигаться на ногах ты не можешь. Но путешествовать не просто так. А для того, чтобы узнавать что-то новое и интересное.

В-третьих, помогая Володе подниматься на коляске по доскам на крыльцо, я сделал маленькое открытие: когда ты помогаешь другим, то становишься сильнее, чем есть на самом деле.

Четвертый урок оказался для меня немного неожиданным. То, что мой старший двоюродный брат, сильный и мужественный человек, после тяжелейшей травмы смог за очень короткий промежуток времени «встать» на костыли. И сломался буквально в полушаге от того, чтобы начать ходить снова, – уже без костылей. Это как-то не укладывалось у меня в голове.

А в-пятых, я был уверен, что со мной такое никогда не случится. Я никогда не буду нырять в незнакомом месте. Никогда не сломаю позвоночник. И никогда не окажусь в инвалидном кресле.

Кроме этих уроков, остались от того времени мои многокилометровые прогулки по лесу, мои пастушьи бега и березовый дрын, которым я веселил и распугивал все местные волчьи стаи. А если верить нашим ученым, которые говорят, что количество переходит в качество, все это должно было помочь мне в будущем. Но уверенности в этом у меня не было.

Глава 3. Новые уроки

Увы, светлое будущее все никак не наступало. И особых изменений в своих физических возможностях я не замечал.

На летние каникулы после 7-го класса отец моего одноклассника Андрея Пименова устроил нас на работу помощниками слесаря в совхоз «Щекинский». Больше месяца мы помогали готовить сельскохозяйственную технику к уборке урожая. Прикручивали и откручивали какие-то гайки и механизмы на комбайнах и тракторах, что-то смазывали, что-то ремонтировали под руководством взрослых дяденек. Самым трудным в этой работе было пережить обед. Ибо слесарей и механизаторов в то время, похоже, кормили на убой. И даже одна порция на двоих казалась нам с Андреем тогда явно избыточной. Но мы героически справлялись и с этим испытанием. Брали одну порцию на двоих, а на оставшиеся деньги покупали фруктовое мороженое по семь копеек.

Летом после 8-го класса родители по моей просьбе помогли мне устроиться на комбинат «Химволокно» транспортировщиком. В мои обязанности входило перевозить тележки со шпулями из одного цеха в другой. Помнится, мне всегда хотелось хотя бы разик разогнать тележку со шпулями, запрыгнуть на нее и с криком «Ура!» вкатиться в соседний цех под восторженные взгляды перемотчиц и начальника цеха. Хотя нет, начальника цеха в этих моих мечтах не было. Потому что даже в мечтах я понимал, что бы сделал со мной начальник цеха, если бы я перевернул тележку со шпулями. К счастью, тележка была не только очень большой, но и довольно тяжелой. Катать ее по цеху у меня получалось, а вот чтобы разогнать, сил могло не хватить.

После окончания восьмого класса я попытался поступить в Калининское суворовское училище. Но моя попытка не увенчалась успехом. Разумеется, я не прошел медкомиссию.

Эта неудача стала для меня хорошим уроком. Я впервые серьезно задумался о словах мужа моей двоюродной сестры о том, что для поступления в военное училище мне нужно не только подтянуть учебу, но и научиться бегать. Как решить вопрос со своим здоровьем, я уже догадался и сам. Если не получается вылечить какие-то болячки, то можно просто не говорить о них врачам. И как-нибудь «случайно» потерять свою медицинскую карту. Благо, что в то время ни сама медкарта, ни записи, что делались в ней, нигде не дублировались.

С учебой тоже все начинало складываться как надо. Моя нелюбовь к подвижным играм со временем привила мне любовь к малоподвижному образу жизни. И вместо того чтобы пропадать вечерами на улице, я просиживал эти вечера с книгами и учебниками. Постепенно превращаясь из твердого хорошиста в отличника.

А вот с бегом мне просто повезло. Мой одноклассник Сева Лехин уговорил своего тренера из спортивной школы взять меня в секцию легкой атлетики. Для меня до сих пор остается загадкой, почему тренер согласился на эту авантюру. Официально он занимался со спортивным классом. Неофициально – с двумя своими лучшими учениками, неоднократными чемпионами и призерами областных соревнований по легкой атлетике – с Севой и еще одним мальчиком. По возрасту я был уже слишком старым для того, чтобы из меня могло что-то получиться в плане спортивных достижений (ведь уже перешел в 9-й класс). Быстро бегать не умел. А значит, я был совершенно бесперспективным. Но тренер все равно согласился. Возможно, он просто не мог отказать Севе. А может быть, не мог отказать самому себе – сделать доброе дело.

В результате я начал заниматься с «мелюзгой», которая была младше меня года на три, – с его спортивным классом. Но даже с ними бегать мне было не по силам. А потому пришлось работать по индивидуальному плану, составленному тренером.

Неожиданно выяснилось, что бег бегу рознь. Я не укладывался ни в какие нормативы на стометровке, умирал на дистанции в один километр. Но, к моему удивлению, мог без особого труда пробежать два, три, пять или даже восемь километров. При одном маленьком условии: что бежать буду не слишком быстро. Точнее, совсем медленно – тратя по 6–7 минут на километр. А то и больше.

Это была практически скорость пешехода. И бег этот мало чем отличался от моих летних прогулок по заповеднику. Гулять я мог долго. Это было мне по силам. Выяснилось, что и бегать у меня тоже получается долго. Но небыстро.

В конце того года я мог пробежать уже 10–12 километров. Но с той же самой скоростью. К счастью, большего от меня тренер и не требовал. Перед самым Новым годом я пробежал свою первую двадцатку.

После бега тренер загонял нас в тренажерный зал, заставлял подтягиваться, делать подъем переворотом и прыгать в высоту. Поэтому к окончанию девятого класса я уже без особого труда подтягивался пятнадцать раз. И делал более десяти подъемов переворотом.

Вместе с Андреем мы записались в бассейн, но там мои достижения были куда скромнее. Тренера в бассейне у нас не было, но через полгода Андрей проплывал уже почти весь бассейн. У меня же получалось проплыть метров пять. На большее не хватало дыхания.

Еще одним сюрпризом для меня стало то, что при беге на десять километров я начинал дистанцию со скоростью черепахи, а на последних километрах ускорялся до трех с небольшим минут. Это было настоящим чудом – у меня впервые в жизни стало получаться пробежать километр на оценку «отлично». Правда, при условии, что перед этим я пробегу на разминке хотя бы три-четыре километра.

В любом случае это было здорово! Я становился таким, как все. И даже мой пролапс митрального клапана теперь мне в этом не мешал. Все мальчишки уставали при беге. Все задыхались на финише. Многие сходили с дистанции. Но не многие могли, как я, пробежать двадцать километров.

Да, количество постепенно начинало переходить в качество. Этот урок я уже начинал понимать. Но главным уроком в это время для меня стало понимание одной детской поговорки: «Без труда не выловишь рыбку из пруда».

Не только мои летние ссылки в деревню помогли мне стать таким, как все, но еще и мои садово-дачные строительно-огородные занятия. Работа помощником слесаря. И транспортировщиком. Все это, словно элементы пазла, начинало складываться в большую и целостную картину. И ни один из этих элементов не был лишним или бесполезным. А привычка к труду становилась моим самым главным секретным лекарством.

В общем, к окончанию девятого класса я находился в состоянии легкой эйфории. У меня все начинало получаться, болезнь постепенно отступала. А мир казался огромным и безоблачным.

Говорят, что, когда у тебя все начинает получаться, не стоит расслабляться. А я немного расслабился. Летом после девятого класса на тренировке я упал с турника. Буквально в нескольких шагах от дома. Разумеется, никаких матов под перекладиной не было.

Диагноз, который мне поставили, перечеркнул на корню все мои мечты и планы. Трещина лучевой кости. Ах, да, разумеется, еще и перелом позвоночника. В поясничном и шейном отделах. А еще недавно я был так уверен, что со мной это никогда не случится и я никогда не окажусь в инвалидном кресле, как мой двоюродный брат Володя…

– Зато теперь у тебя не будут болеть зубы, – пошутит позднее Володя, когда приедет меня проведать.

Я почему-то обрадуюсь этой новости, ведь, на мой взгляд, зубная боль – это что-то совершенно нестерпимое. И подумаю, что в результате травмы позвоночника у меня, видимо, поврежден какой-то нерв, который «отвечает» за зубную боль. Но все оказалось гораздо прозаичнее.

– Нет. Просто теперь ты будешь постоянно жить с такой болью, что зубная боль уже не будет казаться тебе настолько сильной.

А еще через несколько лет мой друг Андрей Павлюков (литературный псевдоним – Павел Андреев), потерявший на Афганской войне обе ноги, напишет замечательный рассказ «Самый легкий день был вчера».

С тех пор и у меня самый легкий день будет не сегодня и не завтра, а вчера.

Der kostenlose Auszug ist beendet.