Весьма, надо признать, необычный факт; немец – и измена присяге? Хотя немец нынче уже не тот…. Когда он впервые увидел тех, настоящих, военных немцев? В начале июля сорок первого? Да. точно. В те дни их тридцать первый артиллерийский полк (один из четырех словацких артиллерийских полков) походным маршем шёл по Западной Украине – вслед за наступающими частями немцев. Жара, помнится, стояла страшная, солнце палило вовсю, до гаубиц в полдень дотронуться было невозможно – на руках тотчас появлялись волдыри от ожога…. Тогда немцы шли на Восток беззаботно и весело, играли на губных гармошках и постоянно фотографировались у брошенных русских танков – особенно популярными в качестве фона для снимков были жуткие пятибашенные монстры Т-35.… Впрочем, и солдаты их полка с удовольствием позировали у этих громадин – дабы затем отослать фотографии домой, пусть родные подивятся, какие чудные дела творятся на этом свете, в каких великих событиях участвует их сын, брат, муж…. Да, для немцев то лето было временем непрерывных побед – немудрено, что из их колонн постоянно доносился смех и доводящий до бешенства непрерывный гнусавый писк их губных гармоник…. Потом всю осень и зиму сорок первого они простояли на Житомирщине, охраняя железнодорожную станцию и склады группы армий «Юг» – имея дело лишь с разного рода интендантской шушерой, более всего озабоченной тем, чтобы не попасть на фронт…
Второй раз он увидел полевую германскую армию восемь месяцев спустя, в марте сорок второго – когда их полк добрался до станции Дебальцево, чтобы от неё двинутся к станице Терновой, где залечивала раны и пополнялась после кровопролитных зимних боёв первая словацкая моторизованная дивизия.
Станция, помнится, кишела немцами – казалось, их были тысячи и тысячи! И среди этих тысяч солдат и офицеров уже не слышалось ни смеха, ни гнусавых мелодий гармоник…. Зима сорок первого года отрезвила тогда многих – но не всех; немцы в Дебальцево хоть и были угрюмы и сосредоточены – но всё равно были уверены в своей грядущей победе. А как же – ведь фронт стоял в центре России! До Азовского моря от позиций словацкой дивизии было рукой подать…
Потом был майский разгром их полка – русские, перейдя в наступление на Харьков, двенадцатого мая походя смели все их шесть батарей, сумевших, правда, подбить два танка – ценою жизни нескольких офицеров и полутора сотен унтеров и солдат; также полком были потеряны две дюжины его стомиллиметровых гаубиц, проделавших ради этого долгий путь от Ружомберока до Терновой. Тогда им казалось, что война закончилась вчистую – а как же, ведь от их полка осталось три сотни растерянных, подавленных и ничего не понимающих оборванцев, с полусотней лошадей и без единой гаубицы…
Правда, потом немцы, окружив армии Тимошенко под Харьковом, затеяли наступление на Кавказ – и вновь в рядах наступающих немцев начали потихоньку и несмело гнусавить губные гармоники; вот только мелодии были уже совсем не те, что летом сорок первого. Всё больше в миноре…. А девятнадцатого ноября сорок второго немецкие гармоники умолкли. И уже НАВСЕГДА.
Станица Кулешовка, Кубань, 31 января 1943 года
– На Ростов! Путь на Ростов ещё свободен!
Чёрт, какая нелёгкая принесла этого щеголеватого капитана из штаба полка…. Ведь всё шло так замечательно! В Кагальницкой им удалось избавиться от двадцати повозок с боеприпасами; правда, в Тимашевской догнавший их ординарец командира полка привёз приказ батарее занять позиции у Батайска – но все они были уверены, что Советы успеют в этот Батайск раньше их; да и потом, что в масштабах всего трещащего по всем швам фронта могла сделать одна словацкая гаубичная батарея – когда с Кавказа бежала вся немецкая армия вместе со всеми своими «союзниками»? Колонны отступающих войск заполонили всю Кубань…
Командир батареи хмуро взял из рук штабного офицера конверт, распечатал его, прочёл – а затем, плюнув с досады, крикнул ездовому первой повозки:
– Йожко, через два километра будет поворот – на нём поверни направо и через сто метров остановись!
– Слушаюсь, пан поручик!
Поручик, обернувшись к капитану, делано вежливо спросил его:
– Пан капитан, у вас всё?
Франтоватый офицер пожал плечами.
– Янчи, не злись. Это ещё не все плохие новости, что я привёз тебе.
– Что может быть хуже этой войны…. Какие беды ты нам ещё принёс?
– Прости, Янчи, но ты должен понять…. Мы для командования дивизии – пасынки, сам понимаешь, чужаками куда проще затыкать дыры…. Дивизия отходит к станице Саратовской, и я, скажу тебе честно, не уверен, что мы сможем пробиться на Тамань. Так что тебе с твоими гаубицами, вполне может быть, повезет куда больше, чем нам…. В общем, твоя батарея должна выполнить ту боевую задачу, которую вы получили ещё в Лабинской. Так что двигайтесь на Батайск… – И, понизив голос, добавил: – Русские, по слухам, уже за Манычем. Если до того, как доберетесь до позиций, вы встретите их танки – я бы советовал тебе не геройствовать. Достаточно будет пары выстрелов – чтобы мы записали вас в «мужественно павшие на поле брани». Говорят, к пленным словакам у русских совсем неплохое отношение…. Плен всяко лучше смерти, надеюсь, ты меня понимаешь?
Командир батареи хрипло засмеялся.
– Дружище, да у меня вся батарея в любой момент готова уйти к русским! Единственное, что их держит в строю – то, что вокруг пока до черта немцев…. Как только мы избавимся от наших союзников – мои солдаты гуртом повалят на восток! Неужели ты думаешь, что они хотя бы выстрел сделают по русским, если у них над душой не будут стоять вот эти? – и поручик кивнул в сторону немецкого обоза, двигающегося по левому краю дороги.
Капитан замялся.
– Понимаешь, Янчи…. Тут такое дело…. В общем, не будь так оптимистичен.
Поручик саркастически ухмыльнулся.
– Ладо, я уже забыл, что такое оптимизм…. Хорошо, езжай, передай полковнику, что мы уж как-нибудь доедем до Батайска…
Капитан кивнул, дал шенкеля своему жеребцу и, на прощанье махнув поручику, поскакал назад – туда, где на юго-востоке погромыхивала канонада…
Командир батареи, тяжело вздохнув, обратился к своему ординарцу:
– Ну что, Яшик, ты всё слышал?
– Всё, пан поручик.
– До Батайска – семьдесят километров. Это двое суток хода…
– За двое суток многое может измениться…
Поручик кивнул.
– Хорошо, что ты меня понимаешь…. Пробегись вдоль колонны, поговори со взводными унтер-офицерами, с вахмистром, с командирами орудий. Сориентируй их на новые обстоятельства. Понимаешь, в каком смысле?
– Да, пан поручик. Мы идём в Батайск, замки и панорамы по-прежнему держать отдельно от орудий, повозки со снарядами – отдельно от повозок с зарядами, брезент с гаубиц не снимать.
Командир батареи одобрительно покачал головой.
– Всё верно. Передай всем, что возможна встреча с русскими – пусть готовятся…. Надеюсь, ясно, в каком смысле?
– Ясно, пан поручик.
– Хорошо, иди.
Яшик спрыгнул с повозки, и, придерживая винтовку, побежал в хвост колонны – где на интендантской повозке ехали вахмистр и все три взводных унтер-офицера, раздобывших в Лабинской бочонок местного вина и уже завершавших его «дегустацию».
Подошедшего к повозке Яшика они встретили довольно дружелюбно – как-никак, ординарец командира батареи – но все же несколько настороженно; чёрт его знает, что за вести он принёс, ничего хорошего они уже давно не ждали.
Яшик подтянул винтовку, и, мельком глянув на почти пустой бочонок – вполголоса произнёс:
– День добрый, пан вахмистр. И вам, панове…. Сейчас поворачиваем направо. На восток. Комбат велел подготовить батарею к возможной сдаче в плен. Мы поворачиваем навстречу русским, и, очень может статься, что завтра к утру мы столкнемся с их передовыми дозорами. Русские уже перешли Маныч…
Вахмистр кивнул.
– Всё уже давно готово. Пусть командир не тревожится – солдаты знают, что им делать в случае появления русских. Куда точно мы идём?
– На Батайск. Капитан Рудаи из штаба полка привёз приказ, нам надлежит поступить в распоряжение полка немецких горных егерей. Которых русские вышибли с Кавказа… – И Яшик чуть заметно улыбнулся.
– Хорошо, сейчас мы пройдем вдоль колонны, ещё раз поговорим с ребятами.
Яшик молча кивнул и, на прощанье махнув рукой вахмистру, побежал обратно, к командирской повозке. Хорошо, что удалось оставить в Кагальницкой почти все снаряды, теперь у них всего по шестнадцать выстрелов на гаубицу, много с таким боезапасом не навоюешь…
Колонна их батареи – четыре гаубицы, влекомые каждая шестеркой лошадей, и две дюжины пароконных повозок с разным имуществом и боеприпасами, ползущих в окружении полутора сотен артиллеристов – дойдя до шоссе, начала поворачивать направо – навстречу густому потоку отступающих немецких войск.
Вокруг, сколько хватало глаз, лежала стылая заснеженная степь. Обочины шоссе и кюветы вдоль него замело колючим промёрзшим снегом, порывы ледяного ветра обрушивались на устало бредущих солдат, пробирали насквозь, плоть леденела – но Яшик, держась за поручень повозки, бодро шагал вперёд. Вид отступающей немецкой армии, вид бегущих «повелителей мира» грел его сердце почище огня костра. Вот они, завоеватели! Бредут толпами, не держа строя, закутавшись в разную рвань; по бокам от шоссе то тут, то там горят костры, языки пламени мечутся и взлетают клочьями; вокруг костров стоят немецкие и румынские солдаты, греют над огнём почерневшие, обмороженные руки, топочут ногами, словно табун подкованных лошадей.
Перед ним была картина Страшного Суда – не меньше! Это было Поражение – настоящее, всамделишнее, такое, от которого уже никогда не оправиться…
Среди отступающих масс войск не было видно начищенных сапог. Шагали тысячи ног, завёрнутых в тряпки, двигались тысячи голов, закутанных в шерстяные платки – и головы эти казались нечеловечески огромными. Определить воинские звания этих людей было невозможно – немногочисленные военные в шинелях с меховыми воротниками могли быть офицерами, а могли – фельджандармами, могли – и ловкими интендантами, сумевшими грамотно распорядится брошенными складами.
Порывы ледяного ветра насквозь прошивали тело Яшика, но он не замечал этого, не думал о застывших руках. Он обозревал картину всеобщего разложения с изумлением, потому что никогда не предполагал, что оно может быть столь всеобщим, столь многоликим в своих проявлениях на таком ничтожном пространстве.
Этот хаос распада восхищал его – ибо его самого он не захватывал. Он не пришёл на эту землю, как завоеватель, он никого здесь не хотел покорить – и поэтому чувствовал себя посторонним зрителем Разгрома, окруженным врагами. Его больше не злило, что их батарею отправили в Батайск – теперь он надеялся на то, что всем им выпадет шанс закончить эту войну. Перейти к русским – если будет к тому возможность; или просто бросить позиции и своим ходом добираться до Словакии – как собираются сделать некоторые его товарищи?
Пока неизвестно. Но известно одно – больше ни одного выстрела по русским ни он, ни вся батарея не сделает. Хватит! Русские – славяне, братья, родная кровь; не для того он родился на свет, чтобы нести горе и смерть своим братьям…
Вторая республика и возникновение Протектората Богемии и Моравии. Стыдливо замалчиваемые факты…
В сентябре 1938 года страны-создатели Чехословакии – Франция и Великобритания – на конференции в Мюнхене признали, что в 1919 году несколько погорячились, нарезав своему «детищу» излишне много территорий с преобладающим немецким населением. И, признав эту свою ошибку – тут же её исправили, согласившись с переходом под юрисдикцию Берлина Судетской области. В принципе, все стоны послевоенной антинемецкой пропаганды о том, что Чехословакию в Мюнхен не пригласили, более того, там её предали и продали – есть пустое сотрясение воздуха. В данном случае эта страна была не субъектом, а объектом политики, причем вполне объективно – ибо речь шла именно об ОШИБКЕ разработчиков условий Версальского договора, когда никаких международно признанных границ Чехословакии вообще де-юре не существовало. Те, кто эту ошибку совершил – её же и исправили; а то, что при этом консультироваться с паном Бенешем и Даладье, и Чемберлен посчитали излишним – лежит на их совести, никаких процессуальных нарушений международного права они этим НЕприглашением не совершали.
То, что «Мюнхенский сговор» стал после войны считаться каноническим «шагом к развязыванию Второй мировой войны» – это уже изыски агитпропа победителей, которому очень нужно было, во-первых, сделать Третий рейх виновным во всех ужасах и бедствиях войны, а во-вторых, подлинных победителей оного Третьего рейха следовало оперативно переодеть в снежно-белые одежды ангелов во плоти, отодвинув в сторону довоенных политиков Франции и Англии, стремившихся избежать этой самой войны. Ничего особо безнравственного и слишком уж циничного в деяниях оного агитпропа, конечно, нет – поелику Мировая Демократия вышла из Второй мировой победителем, то и кроить предвоенную историю по её лекалам никто ей не запрещал. Дело житейское.
Интересно другое.
Все знают, что в сентябре 1938 года правительство Чехословакии в ответ на угрозы Германии силой отнять немецкоговорящие богемские районы объявило мобилизацию. На линию огня к 1 октября было выставлено 1.185.000 штыков и сабель при соответствующем тяжелом вооружении – среди которого было 279 легких танков LT-35 с 37-мм пушкой. Не Бог весть, конечно, какое количество – но всё же…
Мобилизация эта, как известно, закончилась пшиком, войска вскоре после Мюнхенской конференции были распущены по домам, танки, соответственно, вернулись в места постоянной дислокации.
Но немцы (в силу своей злокозненности) продолжали вынашивать вероломные замыслы в отношении миролюбивой Чехословакии – их тщанием затаившийся было, после смерти Андрея Глинки, словацкий сепаратизм поднял голову и начал зловеще тлеть – причём усиленный сепаратизмом подкарпатским (первую скрипку в котором играло движение Августина Волошина). Чешский генштаб имел на руках неоспоримые свидетельства того, что Гитлер, неудовлетворенный результатами Мюнхена, вынашивает планы по полному подчинению Чехии германскому Рейху (главным образом, из-за чешского промышленного потенциала).
В конце концов, президент Гаха (к этому времени Эдвард Бенеш благоразумно скрылся в Англию, передав полномочия президента Чехословакии этому пожилому господину – кстати, совершенно непонятно, на каких основаниях потом оный Бенеш вдруг стал главой «чехословацкого государства в изгнании» – ведь к марту 1939 года он был никем?) и министр иностранных дел Хвалковский были вызваны к Гитлеру, где последний и предложил должностным лицам Чехословацкой республики совершить небольшое должностное преступление – подписать меморандум о вхождении Чехии в состав Рейха под именем «проекторат Богемии и Моравии». Чехи поломались немного – и эту бумагу подписали. На следующий день, 17 марта, немецкие войска вошли в Прагу, и с независимой Чехией было покончено на долгие пятьдесят четыре года.
Главной причиной, почему чешская армия не стала сопротивляться поглощению своей страны Германией – называют её слабость, несоизмеримую с вооруженными силами Рейха. Дескать, имея всего 279 танков, как мы могли сопротивляться армаде в две тысячи бронированных монстров?
Чехи – весьма любопытный народ. И их историки обладают чертовски избирательной памятью!
Да, они имели всего около пятисот бронеедениц – против двух с лишним тысяч немецких. Но, во-первых, 350 их танков имели в качестве основного вооружения 37-мм ПУШКУ – тогда как у немцев таковых бронеедениц имелось 1066 – из коих 986 были Pz-II с двадцатимиллиметровым орудием, в немецких документах проходящим под наименованием «тяжелый пулемет». Танков с 37-мм пушкой, равным по боевым возможностям «чехам», у немцев имелось ВСЕГО СОРОК ПЯТЬ МАШИН – плюс к этому, было тридцать пять Pz-IV с 75-мм орудием. Все остальные немецкие танки были, по сути, ПУЛЕМЕТНЫМИ ТАНКЕТКАМИ.
Во-вторых, на территории Чехословакии имелось, как минимум, около ста пятидесяти новеньких танков того же класса, что и LT-35 – на заводах «Шкоды». Это были машины из румынского (около 90 единиц), перуанского, швейцарского и литовского заказов.
Что делает государство с боевой техникой, находящейся на его территории, предназначающейся для экспорта – в предвидении войны? КОНФИСКУЕТ эту технику. Так поступили британцы с чилийскими линкорами накануне Первой мировой – конфисковав их на нужды Гранд Флита. Что же мешало чехам конфисковать предназначенные для румын, литовцев, швейцарцев и экзотических перуанцев танки? Ведь налицо типичный форс-мажор, угроза вражеского вторжения! И эти действия Праги были бы поняты заказчиками – почему же продукция «Шкоды» не пошла на пополнение танкового парка чешской армии?
Потому, что чехи И НЕ ДУМАЛИ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ своей инкорпорации в Рейх!
Вхождение в состав Германии предоставляло чешской промышленности огромный рынок сбыта; а, учитывая, что чешская промышленность – это промышленность в основном тяжелая и военная, не стоит удивляться, что шкурные интересы чешских промышленников (да и рабочих, чего уж там!) перевесили разного рода патриотическую шелуху, щедро рассыпаемую правительством Бенеша. ЧЕХАМ БЫЛА НЕ НУЖНА НЕЗАВИСИМАЯ ЧЕХИЯ – им нужен был гарантированный кусок хлеба. Бенеш гарантировать его не мог – с 1932 года Чехословакия находилась в имманентном экономическом кризисе, и выхода из него не видела. Гитлер же оный кусок – да ещё и с маслом! – гарантировал однозначно. И чехи выбрали Гитлера – наплевав на собственную независимость…
А то, что после войны они объявили себя «первой жертвой Второй мировой войны» – так надо же было им как-то отвлечь внимание мировой общественности от статистики деятельности их многочисленных заводов в 1939-1945 годах…
⁂
Послезавтра – операция…. Что ж, он готов. Готов ко всему – хотя зачем лукавить перед самим собой, ведь ему лучше, чем кому бы то ни было, известно, что это – конец…. Но оставим похоронные настроения! Он слишком старый и слишком опытный солдат, чтобы всерьез относится к смерти…
Как ни странно – но он почти не вспоминает войну; а ведь тогда, зимой сорок третьего, казалось, что он будет помнить о ней вечно…. Отступление с Кубани, марш на Батайск, разгром их батареи и бегство на восток – двое суток они прятались в сгоревшем амбаре, дожидаясь русских. Холодно было так, что, казалось, все кишки превратились в сплошной комок льда!
На третий день они вышли из амбара, в надежде найти что-нибудь из еды на брошенном хуторе – и попали прямо в лапы немецких фельджандармов. Это же надо так было обмануться! Им казалось, что, раз канонада смолкла – значит, фронт ушёл на запад; оказалось, что это просто немцам в очередной раз удалось ненадолго остановить русское наступление – или русские, что больше похоже на правду, решили зря не тратить силы и обойти батайский тет-де-пон с севера, со стороны задонских степей. И эта обманчивая тишина вытащила их из развалин – прямо навстречу патрулю фельджандармерии. Немцы выросли, словно из-под земли, они даже слова сказать не успели…
Им с Ярдой тогда ещё здорово повезло – жандармы не расстреляли их, как дезертиров, прямо у амбара, в котором они прятались; впрочем, они, очевидно, были не единственными из задержанных немцами словацких артиллеристов, что рассеялись по манычской степи после того, как их сводную батарею прямо на марше раздавили русские танки – появившиеся в предрассветном сумраке из ниоткуда и исчезнувшие в никуда, оставив на шоссе обломки повозок, мертвых и раненых лошадей и раскатанные, как на блюминге, гаубицы – из которых теперь уже никто и никогда не сделает ни одного выстрела.… Тогда их батарея просто разбежалась – с тем, чтобы потом быть, по большей части, задержанной немецкими патрулями. Вот и им не повезло – так и не дождавшись русских, они вынуждены были, вместе с остальными арестантами, направится в Ростов, где немцы передали их словацкой комендатуре.
Их вывезли из Ростова за сутки до падения города. В тогдашней панике и неразберихе они уже начали было надеяться, что о них забудут – но нет, комендант вспомнил о полутора десятках словацких арестантов и умудрился-таки впихнуть их в последний вагон уходящего на Полтаву поезда. В Полтаве их чуть было не зачислили к румынам – на соседнем пути стоял эшелон с тылами разгромленной под Сталинградом румынской кавалерийской дивизии – а затем хотели отправить вместе со сводным рабочим батальоном под Ахтырку, рыть траншеи. Как же они благодарили Бога и словацкого военного коменданта, напоследок сунувшего в зарешеченное окошко их документы с направлением в словацкий военный трибунал в Житомире!
А ведь не зря Господь хранил его…. И у Терновой, где в первый раз погиб их полк, и тогда, на Маныче, когда из начинающего сереть предрассветного сумрака вдруг появились три десятка рычащих стальных чудовищ, за несколько секунд сравнявших с землей их сводную батарею, и в Житомире, в военном трибунале – где один из судей оказался уроженцем Кисуц и просто по-человечески пожалел его, и в октябрьских боях сорок четвертого, когда половина их отряда осталась лежать в Раецкой долине…. Бог не дал мне погибнуть – ждал, когда я напишу Главную Книгу своей жизни? Я написал её, в будущем году она увидит свет, вместе с «Чёрными и белыми кругами» и «Повестью о белых камнях» – дело сделано? Похоже, что так…. Смерть не страшна – когда знаешь, что успел сделать то, ради чего пришёл на эту землю!
Жаль только, что больше не увидеть ему его Кисуц – родных гор его детства…