Buch lesen: «Алтарь жизней. Том 2», Seite 2

5. Бунт

Плоду нужно дать созреть. Кто знает, каким будет плод, когда дерево в цвету? Подождал, пока ситуация из брожения умов, смутного недовольства станет проявленной и созреет до яркого действия. И начал собирать урожай.

Мне с самого начала было ясно, кто именно подстрекатель бунта и кто будет лидером. Обычно тот, кто раздувает ситуацию, уходит в сторону, когда пламя разгорится. Такие люди любят быть подле вожака, как шакал рядом со львом. От них много шума, но нет дел. Зато поднятый ими шум нередко перерастает во что-то более серьёзное. Вот тогда и появляется лидер.

Лидер в таких случаях всегда предстаёт благородным спасителем униженных и оскорблённых. Он несёт благо, борется со злом и несправедливостью. Он укажет путь в светлое будущее и дорогу к счастью. И эта дорога обязательно должна быть омыта кровью врагов. Лидер пообещает покарать каждого плохого и отомстить за павших в борьбе товарищей.

Я видел много бунтов разного масштаба, они все очень похожи. Самое дурное в них, что погибнет много людей, но в сути ничего не изменится. Даже если победит лидер униженных и оскорблённых. Пройдёт время, и всё вернётся на круги своя. Вчерашние угнетатели станут угнетёнными, оскорблявшие – униженными.

Поднявший бунт может только бунтовать. На другое он не способен. Каждый делает только то, что умеет. Бунтарь не умеет вести армию, воевать и побеждать. Он не умеет строить и управлять. Всё, что он может, – это вести толпу разгневанных товарищей. А это просто – правда, только до того момента, пока не кончится гнев. Что потом?

У меня сложная задача. Лидер бунтовщиков – герой, а мне надо спасти армию от бунта. За героем пойдут не все, часть армии останется со мной. Беда в том, что в случае раскола обе части встанут одна против другой. Нет лучшего способа порадовать наших врагов – перерезать друг друга. И тут уже не важно, кто победит. Выжившие в битве погибнут от рук врага или от жары.

Я не могу убить лидера бунтовщиков: так я сделаю его ещё большим героем и сам распалю бунт до крови. Что делать? Доказывать воинам свою правоту? Нет: гнев силён, никто не станет меня слушать. Вступить в полемику с лидером означает уравнять его с собой. Я не просто потеряю лицо, я развею остатки уважения к себе даже у преданных бойцов.

Жрецы собрались у меня в шатре, совещаются. Слушаю. Идеи одна хуже другой. Спрашиваю:

– Боги говорили вам о бунте?

Смутились, молчат в ответ.

– Тогда не спрашивайте у них совета. Думать надо своей головой.

Стоят растерянные, молчат. У меня возникает такое чувство, что ещё немного – и они сами присоединятся к бунту.

– Потерпите до завтра, – говорю им. – А теперь ступайте.

Утром приказываю всеобщее построение в пешем порядке. Для воинов это настолько неожиданно, что чувствую исходящие от них неуверенность, напряжение, страх. Нехотя, но построились. Я же собрал всех командиров, садимся на коней. Подъезжаем на конях, спускаемся с холма. Командиры останавливаются группой перед центром построения. Я молча, один, еду вдоль строя. Еду медленно, ни на кого не смотрю. На мне боевые парадные доспехи.

Волны страха и неуверенности прокатываются по рядам воинов. Они не знают, чего от меня ждать. Зато хорошо знают мой крутой нрав. Всем ясно, что сейчас что-то произойдёт, но никто не может угадать, что именно. Я рассчитывал этот ход.

Заговорщики, разумеется, планировали какие-то действия. Я точно знаю, что они собирались начать сегодня вечером. Они просчитывали мои ходы и готовы дать отпор любым моим прямым военным действиям. Они готовы поднять на бунт много воинов. Только вот мои действия очень трудно предугадать.

Молча останавливаюсь посередине. Сижу на коне. Молчу. Жду, пока по рядам пробежит ропот. Дождался.

– Кто-то из вас решил, что он хороший командир и знает лучше меня, как надо воевать, – начал я свою короткую речь. Говорю коротко, сухо и резко. – У этого человека хватит храбрости выйти из строя и встать передо мной?

Волна тихих голосов проносится по строю. Неформальный лидер силён в окружении толпы: тогда он под защитой всеобщего гнева. Он силён противостоянием. А когда он один, то становится жалок и бессилен. Ему придётся выйти, хотя я точно знаю, что он дрожит от страха. Он выйдет, чтобы не потерять лицо перед своими товарищами. Он должен им показать и доказать свою крутость.

Вышел. Подошёл ко мне. Старается держаться мужественно и дерзко, даже посмотрел мне в лицо, но взгляда моего не выдержал, опустил глаза. Я знаю, что он думает, знаю, чего ждёт. Я уверен, что и все подумали так же. Его рука проверила меч. Он думает, что я вызвал его на поединок. Но я не буду с ним драться. Поединок будет означать, что мы с ним равны. Он для меня никто, и я хочу, чтобы все тоже знали: он никто. И на этом поле только один хозяин – я. И своё звание командира я не буду ни с кем оспаривать и делить. Он не ровня мне.

– Перед вами воин, который поставил себя выше меня, жрецов, а значит, и богов. Вести вас меня назначили боги, их волю вам передают жрецы. Если этот человек выше воли жрецов и богов, значит, он и в самом деле достоин вести вас на смерть во имя жизни. Он знает, как воевать и побеждать. Идите за ним и побеждайте.

Я отъезжаю в сторону и оставляю его один на один с войском. И снова говорю:

– Я привёл вас к победам. Вы не знаете ни одного поражения. Ваши имена окутаны славой. Про вас сложат песни. Вас ждут дома семьи. Вас ждут с победой. Теперь к этой победе поведёт он. – Я указываю на уже ставшего жалким лидера бунтовщиков. – Он знает, как надо воевать. Он выше богов и жрецов. Идите за ним!

Ряды воинов стоят без движения. Я замолчал. Молчит и лидер. Напряжение нарастает. Чутко слушаю его пульс. Вот-вот – и рванёт. Воины переминаются с ноги на ногу. Что будет тогда, страшно представить. Но я не собираюсь пускать эту силу на самотёк и не дам тому, кто разжёг пожар, направлять её. Это моя армия, и мне решать её судьбу.

– Воины, – снова говорю я, – кто верит богам и предан своему слову, встаньте за моей спиной. Остальные останьтесь на том месте, где стоите. Вот ваш бог и ваша правда. Он властелин ваших жизней, он теперь творец вашей судьбы. Он поведёт вас побеждать.

Я вижу, как волна голосов бежит по рядам. Настал час истины. Чувствую, как взмокла моя спина. Во рту сухо. Но держусь на высоте. Перед лицом судьбы так не хочется быть дураком. Час истины. Сейчас решится всё.

6. Надо идти дальше

Между полководцем и войском есть связь. Она незримая, но очень чёткая и сильная. Стоит полководцу дать слабину или уйти в сомнения, потерять веру в победу, или ещё что-нибудь в этом роде, войско тут же это чувствует. Дисциплина в таком случае разваливается на глазах. Нет вожака – нет стаи. Потому полководец должен быть всегда уверен в себе, чёток, собран, суров, готов к действиям, немного жесток, но справедлив. Только тогда он будет хорошим вожаком, и за ним пойдут. И пойдут не умирать, но побеждать.

У стаи не может быть двух вожаков. Я не дерусь за право быть полководцем. Это моё войско. Я здесь хозяин. Это видит и читает во мне каждый воин. Выбирая из двоих, они не пойдут за слабаком, я это знаю. Они сделают выбор, и я знаю какой.

Один за другим воины переходят на мою сторону, становятся у меня за спиной. Проходит немного времени – и практически всё войско стоит напротив небольшой кучки бунтовщиков. Их главарь остался бы вообще один, только вот его ближайшие соратники теперь просто не могут его бросить. Те, кто громче всех кричал, тоже не могут уйти: они трусы, с удовольствием сбежали бы под более сильную руку, но их не примут мои воины. Они чужие в моём войске.

Перестроение закончилось. Я проезжаю перед рядами воинов. Они приветствуют меня, я отвечаю им поднятым мечом. Подъезжаю к горстке бунтовщиков. Говорю так, чтобы слышали все.

– Возьмите всё, что вам нужно, и принесите нам победу. Мы будем ждать вас три дня. Когда победишь, – это я говорю уже главарю, – вот этим мечом отрубишь мне руку. – Показываю ему свой меч. – После я отдам тебе своего коня.

Я разворачиваю строй и веду воинов в лагерь. Ухожу в свой шатёр. Там сижу долго, слушаю шум в лагере. Он гудит, возбуждён. Заходит астролог, ему разрешено заходить без предупреждения. Стоит у порога, приглашаю за стол. Он вопросительно смотрит на меня, что-то хочет спросить. Киваю: мол, давай говори.

– Что будет дальше? Ты ведь точно знаешь, что делаешь.

– Они уйдут, если ты о бунтовщиках.

– Да, о них. Что с ними будет?

– Погибнут.

– Мне жаль их. Они, – астролог подбирает слова, – могли бы остаться в живых. Тяжело видеть обречённых людей, они ведь наши товарищи.

– Мне жаль каждого воина. Но они погубили бы всю армию, меня и тебя. Моя задача – победить и, да, сохранить армию. Они выбрали путь. Только нельзя играть выбором других людей. Увлечь страстями легко, отвечать за это трудно. Отвечать за жизни других людей. Ты понимаешь, о чём я? Единицы могут взять на себя такой груз. Власть не вседозволенность, не слава, чужие жизни не собственность властителя, но его ответственность. Здесь никто, кроме меня, не сможет нести этот груз.

Астролог слушает внимательно. Потом серьёзно так кивает и говорит:

– Да, именно это я и хотел услышать. Ты единственный такой человек здесь. Таких, как ты… Я иногда так думаю – наверное, это грех, – но не боги вас создают, а сама судьба. Мне кажется, что правда выше богов и они сами служат ей. Просто они понимают правду, а мы нет, или понимаем, но гораздо хуже богов. Тебя судьба послала. Я верю в это.

Бунтовщики ушли вечером. Им выдали всё необходимое: провизию, воду, оружие, коней, палатки. Их никто не вышел провожать. Хотя переживал их уход каждый воин. Я стоял у шатра, смотрел, как лента воинов исчезает за холмом. Я их вижу в последний раз. Боги, простите меня и их! И если можно, сохраните им жизнь.

Да, они погибли, но не зря. Нет, бунтовщики не обнаружили врага, это он напал на них и тем самым выдал нам своё расположение. Жрецы внимательно следили за передвижением отряда бунтовщиков. Я наблюдал, слушая пространство. Полуящеры действительно прятались в горах.

На совещании жрецы показали мне только что нарисованную ими карту. Я очень доверял таким картам. В медитации они просматривали местность и переносили её на ткань. Я не раз сталкивался с подобными изображениями, их совпадение с реальностью просто поражало.

На карте были показаны все входы и выходы пещер, в которых жили полуящеры. Несколько карт отображали окружающую местность. Жрецы знали своё дело и подготовили исчерпывающую информацию для боевых действий. Оставалось разработать план и действовать.

Ещё жрецы доложили о том, как боги советуют нам поступить. А вот это я слушал вполуха. Они знали, что я пренебрегаю советами богов, потому несильно старались донести до меня их волю. Сам не понимая почему, я не доверял богам, старался поступать по-своему, и, как показывала практика, получалось это у меня хорошо. Я не ставил себя выше богов, просто испытывал какое-то предубеждение, которое я не старался объяснить себе и понять.

Внимательно слушал только астролога. Он уже не пытался мне объяснить, какая звезда и как влияет на определённое событие. Я либо засыпал от его монотонной речи, либо перебивал, задавая нарочито дурацкие вопросы. Он докладывал только по сути, делая расклад на конкретное событие, вычисляя благоприятные и неблагоприятные моменты. Исходя из такого расклада, мы выбирали время и день, когда начинать битву, когда выступать.

Сняли лагерь через два дня. Выступили чёткими рядами, при полном вооружении, оставив обоз. Он должен был уйти вслед за нами на день позже. Перед походом проверили оружие, подготовили доспехи. Я произнёс вдохновенную речь, и пошли.

Что ждёт нас? Нельзя позволять неизвестности навалиться на тебя. Она сожрёт страхом, сгрызёт сомнениями, лишит сил. Верить и побеждать – только так. Только сила жизни, жажда её сильнее страха. Это и вело нас вперёд.

7. За спиной

Эту битву я помню плохо. Да, мы победили, но это было не так важно тогда, впрочем, и сейчас тоже. Зато хорошо помню то чувство, оно в первый раз так сильно и отчётливо посетило меня. Оно пришло в то самое «затишье перед бурей» – действительно, перед боем есть удивительная пауза, в которой… Каждый переживает её по-своему.

Эта пауза – страшная штука. Она может сломать слабых духом. Страх сделает руку слабой и неверной. Войско – единый организм. Пробежит волна страха по рядам, и войско станет стадом робких баранов. Таких в бой не поведёшь. Самые мужественные воины, смелые, дерзкие, сильные, могут раствориться в этой волне. Они капля в море страха.

Меня не мучил страх. Я почувствовал смерть. Это очень трудно описать. Я не боюсь смерти: будет новое тело и новая жизнь. Сознание вечно, как и дух, возносящийся вслед за ним.

Я не испугался, я просто очень отчётливо почувствовал смерть. Она, холодная, неизвестная, тёмная и всеобъемлющая, заняла собою всё пространство. Словно зев диковинного зверя, разинула пасть, а там бездна мрака и тоски. Беспредельной, тягучей, тяжёлой тоски, перед которой ты жалок и ничтожен и вся суета твоей жизни – ничто. Твоя жизнь ничего не значит, нет тебе наград, оправданий и ценности всего, что делал, чего достиг или потерял. Ты стоишь перед пустотой, которая алчет твою жизнь, и нет ей разницы до всего того, что было в ней.

Смерть. Она так рядом, так близко. Хрупкая и ненадёжная жажда жизни заставляет стоять на ногах, упереться и не дать этой пасти поглотить тебя целиком. Только чувствуешь, как тихий пронизывающий холод проникает в твоё тело, замораживает в нём жизнь. Тело дрожит, замирает, тягучая слабость поглощает мышцы – ещё немного, и невозможно будет сделать даже малейшее движение. Смерть – она смотрит в душу каждого и ждёт. Она знает, что сегодня ей будет чем поживиться.

Я встрепенулся. У меня за спиной армия, я командир, и я в ответе за каждого из моих воинов. Они доверили мне свои жизни и победу, ради которой они будут умирать. Собрав усилия, отгоняю мрак смерти от себя. Усмехаюсь: быть вечным существом и бояться потерять тело, мешок из мышц и костей! А вот воины не ведают своей вечности, их жизнь – вот она, здесь, пока дышит тело. Их страх оправдан: они теряют всё.

В эти минуты можно проиграть битву или выиграть её. Всё зависит от полководца. Именно в эти минуты он должен поднять дух войска, примером или словом повести за собой. Своей силой, верой, мужеством увлечь бойцов в бой. Именно в эти минуты говорят те великие слова, которые будут повторять потомки.

Нужно сказать что-то такое, за что они будут сражаться. От чего загорятся сердца и нальются силой мышцы. Нужно сказать так, чтобы рёв разнёсся над войском. Рёв силы, гнева и беспощадности, безудержной отваги и мужества. И нужно им передать силу и веру побеждать. Только так отступит смерть, и придёт слава на крыльях победы.

Я им говорю, коротко, чётко, внятно. Я повышаю силу слов, интонаций, довожу речь до кульминации. Войско в едином порыве идёт в бой. Им надо, они идут ради жизни. Они победят, чтобы выжить. У них семьи, народ, родина. Честь и слава, награды, песни, легенды ждут их. Им нужна победа.

За что сражаюсь я? Слава – штука приятная, только вот зачем она мне? Победа нужна: полуящеры совсем не те существа, которых хочется видеть на этой земле. Не знаю, кто и зачем создал их. Знаю, что мы не сможем истребить их полностью. Они хитры, выживут малым числом, и ещё не раз люди вступят с ними в битву за выживание. И память о них долго будет жить среди людей.

Только за что сражаюсь я? Семьи нет. Этот народ… Сколько их было и будет. Эта страна – не чувствую я её родиной, которую всем сердцем хочешь защищать. Друзей у меня нет, только подчинённые и враги.

Обычно сражаются за будущее. Люди как-то знают, понимают и видят свою жизнь, а я – нет. Их жизнь строится на ценностях, страхе, любви и ненависти. Страх у меня только телесный, любовь невозможна, а чувство ненависти мне вообще неведомо.

Они придут домой, эти воины, которые победили и выжили. Их там ждут, по ним плачут, в них верят, их любят, потому встретят и будут праздновать их возвращение. Куда вернусь я?

Мои войска пошли вперёд. Местность оказалась очень схожей с той, что рисовали жрецы. Мы перекрыли все входы в пещеры. Мы не полезем в эти бесконечные подземные лабиринты. Это самоубийство. Махать мечом там, где и в полный рост не вытянуться… Я видел подобные пещеры. Полуящеры там имеют все преимущества, сунуться туда – погубить армию.

Мы заранее всё продумали. Жрецы набрали каких-то трав, сказали, что полуящеры не выносят их запах. Достаточно поджечь такую траву, как те, задыхаясь, выбегут из своих пещер, вот тогда мы с ними и сразимся.

Так и вышло. Воины набрали этой травы в таком количестве, что можно лошадь зиму кормить. Разложили перед входами, подожгли. Жрецы что-то поколдовали, и дым от костров потянулся в пещеры. Через некоторое время полуящеры начали выскакивать.

Остальное я не помню. И это не важно. Победили.

Хоронили товарищей. Праздновали. Собирались домой. Я сделал своё дело. Смотрю на радостных воинов, счастлив. Хоть что-то полезное сделал. Только вот какая-то горькая эта победа. За ней пустота. Пока был враг, был смысл – а теперь что? Что за этим нечеловеческим напряжением, тревогой, сомнениями? Что за триумфом и славой?

Бессмыслица. Не люблю битвы, хотя будет их в моей судьбе ещё много. Но ни одна из них никогда не наполнит меня, не заклеит пустоты в сердце, только на время заглушит старую саднящую рану не нашедшей себе места души.

8. Снова

Я люблю Восток. Здесь всегда бурлит жизнь. Здесь каждый знает себе цену и своё место. Здесь мужчина – это мужчина, а женщина – женщина. Нищий не будет прикидываться богачом, последний же покажет свой достаток всем – и покажет так, что глаза смотрящих долго будет слепить роскошью и величием. Здесь слабый всегда внизу, а сильный непременно заберётся на вершину. На Востоке каждый на своём месте. Во все времена это было так, и даже современный мир не сильно испортил дух Востока. Европа искалечила многие народы, досталось и Востоку, но мощь его не угасла: люди там по-прежнему сильны, и дух древности питает их. Это великий дух, чьё могущество неисчерпаемо.

Европа внушает всему миру – и мы ведь верим! – что все науки пришли из неё. Геометрия, алгебра, логика и прочие. Европа делает вид, что до неё не было ничего подобного, что только европейцы способны думать и изобретать. Только это совсем не так.

Задолго до Эвклида были построены совершенные по архитектуре храмы и дворцы. Я могу допустить, что избушку из брёвен можно сложить и без знания геометрии, можно обойтись даже без линейки. Но не храм. Нельзя построить пирамиды, висячие сады и обсерватории. В Древней Греции подобные по сложности строения появились тысячелетия спустя. Собственно, для древних греков египетские пирамиды тоже были древностью, как и для нас.

Но я не о Египте, а о землях, которые после назовут Месопотамией. Это один из самых первых центров цивилизации. Здесь наука, знание, магия. Только магия не в современном массовом представлении, а настоящая магия, без голливудских спецэффектов и книжных фантазий. Магия как знание, которое могут освоить лишь те, чьё восприятие выше телесного. Те, чей дух отделён от физической формы, свободен и способен видеть, понимать и осваивать нематериальные формы.

Иштар – так её имя. Великая богиня, которой здесь не просто поклоняются, она как мать каждому. Из её рук получают знания, от её сердца питают дух. Науки идут от неё и посвящены ей. Первая и самая яркая звезда носит её имя, как и наука о звёздах – астрология.

Иштар учит миропорядку, движениям сил, периодам, паузам, накоплению и рассеиванию, движению и покою. Даёт знания о том, что нужно знать тем, кто хочет понять себя и мир или себя в этом мире. Иштар указывает путь душе, даёт помощь и силы в самом сложном для человека деле – духовном совершенствовании.

Я опять пришёл на эти земли. Мне очень понравилась работа жрецов в моём войске. Их действия были мне непонятны. Было очень интересно, как они работают. Как получается, что, не имея ни силы, ни соответствующего сознания, они выходят на связь с богами. Умудряются проникать сквозь пространство, видеть то, что сокрыто от обычного физического зрения.

Я был очень удивлён их способностям. Их работа перевернула моё восприятие человека и его возможностей. Мы, древние души, относились к людям с вполне понятным снисхождением. Примерно как взрослый человек относится к ребёнку или профессор – к студенту-первокурснику. Оказалось, что потенциал у людей очень велик. То, что продемонстрировали жрецы, было просто выше всего того, что я мог себе представить.

Они делали вещи, которые превосходили их осознание процесса. Это особенно меня заинтересовало. В Алатарии каждый делал то, что соответствует его возможностям. И было очевидно и понятно, глядя на сущность любого алатария, что и как он может. Люди же были загадкой. Ничем не выдающийся для меня человек вдруг, в определённом состоянии, проникает сквозь пространство и способен в рисунке изобразить то, что увидел. Они составляли карты местности, рисуя увиденное на тонких планах по возвращении из медитации, при этом весьма достоверно. Они могли и со звёздным небом проделывать нечто подобное.

Я был взбудоражен. Люди мне нравились. И очень нравилась бурлящая, перетекающая в них жизнь. Я пришёл к ним жить. Учиться жить. Понять жизнь, пропитаться ею и наполниться, испить до дна.

А ещё я пришёл учиться их знаниям. Это ведь очень интересно – увидеть мир с другой стороны, от земли, глядя на небо, а не наоборот. Я достаточно видел его со стороны богов. Глядя на людей, я ещё понял, что у них есть свой, непонятный мне, путь. И есть великолепное качество, которое является смыслом и сутью человека – выбор. Они могут выбирать. Боги не могут, и служители богов тоже, будь то полубоги или жрецы высокого посвящения. Они сложившаяся структура, они как единый организм, как клетки одного тела. Их путь, их движение невозможны друг без друга, и в вечности они будут развиваться именно так.

У людей всё иначе. Они свежи и юны, их путь ещё не начертан и не предопределён. Им ещё предстоит быть чем-то таким, что пока никто не может себе представить. Это вдохновляет.

Я увидел их могущество. Если они даже в подобном неразвитом состоянии способны проделывать удивительнейшие вещи, невозможные для алатария, будь он на аналогичном этапе развития – что же они смогут, если их сознание достигнет высот, близких к божественным?

Я пошёл к ним учиться. Они уже сами стали развивать науки. Они сами познавали мир и делали это иначе, чем их создатели. Они проложили другие пути и дороги. И я хочу знать, как они это делают. Возможно, эти знания помогут мне обрести свой путь, найти своё место в этом мире.

Снова я начинаю историю поиска. Ещё одна попытка и ещё одна надежда. Я не буду показывать и использовать весь тот багаж, который тяжкой ношей висит у меня за плечами. Я буду чист и пуст, чтобы наполниться. Только так можно учиться новому.

И есть ещё одно, самое важное для меня. Я надеюсь, я так надеюсь с помощью этих знаний найти её, девушку, поющую песню земле. Я не знаю, зачем нас разлучили боги. Я не понимаю их. Я знаю лишь одно: у меня навсегда осталась только половина души, вторая – у неё. И то же самое с ней.

Где она, что с ней? Надеюсь, она тоже ищет меня.