Василь обрадовано проглотил застывший ком в горле. Перед ним открывались просто сумасшедшие перспективы для службы. И если в первый день, в пустой избе бургомистра он сожалел о том, что не показал свой характер, смалодушничал, струсил, не сумев отказаться от назначения, то теперь, после слов Бааде о возможном отъезде в Германию, он переменил свое решение.

– Можете быть свободны!– отпустил его комендант, ожидая следующего и последнего на сегодня посетителя. Все-таки заветы доктора Шюрле надо было исполнять, чтобы как можно быстрее суметь встать на ноги.

Последним на сегодня посетителем господина Бааде сегодня был начальник тайной полиции ГФП-725 полковник Клаус Шпигель. Среднего роста мужчина с мягкими, плохо запоминающимися чертами лица, которые портили неухоженные черные усики. Он был крепкого телосложения, с развитой мускулатурой и твердолобой головой. Как он стал начальником тайной полиции, для Эрлиха было до сих пор загадкой, ибо Клаус Шпигель был беспросветно туп, но исполнителен. Громыхая своими сапогами, он бодро отрапортовал, что прибыл по приказанию коменданта и замер, выпучив свои круглые рыбьи глаза, уставившись куда-то в стену мимо Бааде. Это глупая солдафонская привычка давно раздражала коменданта. Он несколько раз спорил с Шпигелем по этому поводу, но добиться нужного ему результата, так и не смог. Клаус по-прежнему пучил глаза и вытягивался во фронт, будто они были в армии кайзера Вильгельма, где полковник и начал свою службу.

– Доброе утро, Клаус!– поздоровался с ним Бааде, собираясь с силами для еще одного непростого разговора.– Вольно, садитесь!

Шпигель кивнул и занял место напротив коменданта.

– Вы в курсе, что сегодня произошло в комендатуре?– мягко поинтересовался Эрлих, начав разговор издалека.

– Вы родились под счастливой звездой, господин комендант!– бодро отрапортовал солдафон.

– А что тайная полиция? Почему не сумела предотвратить покушение?

– Слишком мало времени, господин комендант. Всего неделя прошла с того момента, как мы овладели данным районом. Для налаживания агентурной сети – это слишком малый срок, но мы работаем. Думаю. Что больше такого не повторится!

– Буду надеяться! Иначе в следующий раз мне может так не повезти,– улыбнулся Бааде, прикуривая,– а как вы смотрите на то, чтобы провести акцию устрашения силами вашего подразделения, чтобы дать нам время создать эту самую агентурную сеть, а, Клаус?

Шпигель замолчал, наморщив лоб, раздумывая над словами коменданта.

– Но кого мы будем устрашать? Если у нас нет никаких данных о пособниках партизан, если само местонахождение их неизвестно?

– А не все ли равно, Клаус?– усмехнулся Бааде.– Или вы верите в то, что хоть кто-то в этом сраном городишке относится к нам по-человечески? Бросьте! Каждый из тех кто здесь остался хочет уничтожить нас! Почему же мы должны хотеть другого?

Губы Шпигеля тронула довольная улыбка. Он наконец понял к чему клонит его начальник. Не надо искать виновных, не надо искать доказательства, достаточно сделать так, чтобы русские были жестоко наказаны за содеянное и впредь думали, перед тем как совершить нечто подобное.

– Совсем необязательно искать виновных в покушении на вас?– озвучил свои мысли в слух Шпигель.

– Именно, мой дорогой! Достаточно провести операцию «возмездие»!

– Это понятно…Это хорошо, господин комендант, – довольно улыбнулся Шпигель,– разрешите приступать?

– Идите, полковник!– махнул целой рукой Бааде.– Идите и сделайте так, чтобы я всю ночь слышал крики русских под своим окном.

За начальником тайной полиции закрылась дверь. Комендант лег поудобнее и закрыл глаза, намериваясь подремать. Все-таки силы его были не беспредельны.

« Партизанское логово »

8

Июнь 1942

Станция была переполнена людьми, почти так же, когда они провожали Петра на фронт. Только люди теперь эти были другие. Крикливые чернявые итальянцы, беспрерывно что-то говорившие на незнакомом языке. Вокруг них плотным кольцом сопровождения выстроились серые мундиры немецких пехотинцев. Они зорко наблюдали за разгрузкой союзников, не опуская оружия.

Вокруг потрепанного авиацией фашистов здания вокзала, обложенного горой из мешков с песком, прогуливался патруль, негромко перекликаясь между собой. Прогудела по Привокзальной площади грузовая машина, протарахтел мотоцикл с коляской. Несколько солдат погрузились в поданный транспорт и уехали куда-то в сторону Раздолья.

Мимо деда Федьки строем промаршировал отряд итальянских карабинеров, распевая на своем чуждом русскому уху языке, что-то бравурное. Медленно и неузнаваемо менялся родной город, превращаясь из советского заштатного городишки, пусть и с узловой станцией, в настоящий немецкий укрепрайон. Вот и флаг на здании вокзала развивался уже не кумачовый, а нацистский со свастикой. Из всех путей, готовых и отремонтированных к приему поездов, занятых было только четыре. На них выгружались итальянцы, несколько рот румын, венгров и немецкой техники. Создавалось ощущение, что оккупанты собираются здесь остаться всерьез и надолго.

Вы то, что здесь забыли…Подумал дед Федька, глядя, как два итальянца, что-то горячо обсуждая, показывают на дореволюционную архитектуру вокзала.

– Тьфу ты!– сплюнул Подерягин на землю и медленно пошел к стихийному рынку, образовавшемуся на Привокзальной площади. Здесь толклось немало народа, который продавал, менял ненужные вещи на картошку, муку и другие продукты питания. В основном стояли тут старухи в потертых платках и домотканых платьях с накинутыми на плечи жилетками. Одна из них, завидев деда Федьку, тут же закричала:

– Сапоги новые, яловые! Подходи! Покупай! Налетай!– с глубоким сожалением, Подерягин – старший прошел мимо, хотя у самого обувь была латаная – перелатаная.

– Тулупчик купи!– твердила вторая.– За ведро картошки отдам! Пусть гнилой…

Дед лишь качал головой и наблюдал за бродящими по рынку немцами. Один из них примерял женский бюстгальтер, а двое других уморительно гоготали над его глупой шуткой.

Зачем он пошел сегодня в город? Наверное, дед и сам себе не смог бы ответить. С тех пор, как в деревню вошли немцы, он не мог поверить, что по его земле вот легко и непринужденно разгуливают захватчики, что мирная жизнь при их приходе не прервалась, ничего не изменилось. Только флаги поменялись, а все остальное стало по-прежнему…Вот, наверное. Чтобы доказать себе обратное, он и отправился в город, ничего не сказав о своем походе Акулине с внуками.

– Ахтунг!– закричали чуть в стороне от рынка. Беспрерывно галдящие бабки напряженно замолчали. Небольшой броневичок, словно сделанный из картона, резко затормозил возле одноэтажного домика бывшего дежурного по станции. Из броневика высыпались несколько солдат в черной форме, с автоматами на плечах. Грамотно рассыпались по двору. Дед Федор остановился, чтобы понаблюдать, что будет дальше. Несколько зашли внутрь. Раздался выстрел, потом еще и еще один. Из открытых настежь дверей за руки и ноги вытащили труп ровесника Подерягина. Его голова седая голова безвольно болталась на весу, а тело скользило по мокрой после дождика земле, оставляя за собой ярко красный алый след.

– Что делается, батюшки святы!– прошептала над ухом та самая бабка, которая пыталась ему всучить зимний тулупчик, обильно поеденный мышами.

– Так аресты, почитай, целое утро идут!– подхватила вторая, шепча товарке на ухо.– говорят, что какой-то партизан в самого коменданта стрелял сегодня!

– Вот полиция и зверствует!

– Танюшку Сатину-то тоже схватили! Учительницу… Говорят партизанская связная!– проговорила первая с тулупом.

– Ой, Стеша, и не говори…Немец он и есть немчура проклятый!– покачала головой та. Что меняла яловые сапоги.

– Тут может быть небезопасно, Федор Алексеевич…– Подерягина под руку подхватил тот самый лысый мужчина, который представился в деревне Говоровым. Сейчас он был одет в какие-то старые обноски, а на лицо его была низко надвинута кепка с длинным широким козырьком. Щеки и нос вымазаны то ли сажей, то ли землей. Если бы взглянуть на него со стороны, то в этой нескладной сгорбленной фигуре дед Федька никогда бы не угадал бывшего начальника НКВД района.

– Тарас Павлович…– вскинулся Подерягин, чувствуя, как крепкие руки тянут его в сторону.

– Тсс…– приложил палец к губам майор и заблеял звонким противным голосом.– дай копеечку, любую работу буду исполнять по дому, по полю…Кушать хочется сил нет! Трое деток на полках, все голодные!

Примерявшие женский бюстгальтер пьяные немецкие солдаты посмотрели с изрядной долей брезгливости. Один из них замахнулся прикладом винтовки на сгорбленного Говорова, за что получил порцию оваций и смеха от своих товарищей. Майор скрипнул зубами, но промолчал, продолжая тянуть деда Федьку куда-то в привокзальные закоулки, о которых Подерягин даже не слышал, а не то, что ему приходилось в них бывать.

Они обогнули по дуге большую кучу мусора, зашли за угол старого хозяйственного железнодорожного здания, и только тут Тарас Павлович позволил себе снять маску, снова превратившись в лихого командира партизанского отряда.

– Вы зачем тут?– снова спросил он, присаживаясь на груду битого кирпича и сворачивая самокрутку самосада.– В городе неспокойно! Начались аресты. Мы провели акцию, но…

– Я слышал,– кивнул дед. Нога от быстрой ходьбы разнылась с ужасающей силой. Он потер травмированное колено и сел рядом, далеко вытянув болящую конечность.

– Хотели этого гада Бааде кончить! А оказалось, что везуч он сволочь!– хмыкнул Говоров, лихо улыбнувшись.

– Коменданта не ликвидировали,– констатировал Подерягин,– а кучу людей под разнос подставили! Вы слышали про учительницу? Ее тайная полиция задержала сегодня утром из-за связей с партизанами?– укоризненно покачал головой Федор Алексеевич.

– Какую учительницу?– пересохшими губами переспросил Говоров. По его лицу легко можно было понять, что эта информация стала для него новостью.

– На рынке говорили про некую Сатину!

– Танюшку что ли?– нахмурился Тарас Павлович.

– Ты ее знал?

– Она настоящая комсомолка!– потерянно кивнул Говоров, шевеля губами, видимо, вспоминая что-то свое, личное, запрятанное где-то в душе.– Не выдаст!

– А ну как расстреляют?– прищурился Подерягин.– Я, гляжу, немцы особо не церемонятся с нашими. Чуть что – свинца в грудь! Вон, только одного на вокзале в расход пустили.

– Ее не пустят…

– Почему?

– Я что-то придумаю,– схватившись за лысую голову, пробормотал Говоров.

– Придумаешь…– хмыкнул дед Федька, прикуривая от поданной ему самокрутки.– Придумал уже с Бааде! Ты ж на верную смерть пацаненка этого посылал! Чудо, что он ушел оттуда живым! А зачем? Что в Германии больше таких Бааде не найдут? Коменданта нового не пришлют?

– Они должны нас бояться!

– Эх ты…– махнул рукой дед Федька. – Эшелоны надо взрывать с техникой и солдатами, а не в народовольцев с револьверами и бомбами играть. Размах иметь, тогда немцы вас начнут бояться. А так…За каждого убитого фашиста, вы своих десять жизней отдадите.

– Спасибо,– поднял на деда Федьку впервые за весь разговор глаза Говоров.

– За что спасибо-то? Думай, как девчонку эту, учительницу выручать будешь! Они ж ее не зря оставили в живых. Видать показательное представление готовят…

– Вы думаете?

– Уверен! – кивнул дед Федька.– им тоже надо сделать так, чтобы их боялись…

– А может вместе, придумаем? Расскажите все это нашим товарищам,– предложил неожиданно Говоров.– Я провожу, тут недалеко…

9

Говоров провел старика через весь центр города, ловко огибая выставленные блок – посты и стационарные патрули, дополнительных в столь ранний час еще не ходило, а потому они относительно безопасно добрались до полуразрушенного авиационной бомбой дом в конце Максима Горького.

Трехэтажка, когда-то выкрашенная в зеленый цвет, сиротливо смотрела на мир пустыми глазницами выбитых оконных проемов. Задняя ее стена рухнула вниз после очередного точного попадания люфтваффе, обнажив квартиры со старенькими крашеными полами, ржавыми рукомойниками, шкафами и частью мебели. Казалось, что трехэтажка в разрезе сделана специально, чтобы, как в музейной обстановке, рассмотреть быт советских граждан начало 40-х годов.

На развалинах копалось несколько ребятишек. Слышался напряженный смех, шелест отодвигаемых камней.

– А ну брысь!– прикрикнул на них Говоров, оглядываясь по сторонам. Вокруг никого не было. Улицы были пусты. Каждый из жителей города со времени оккупации старался лишний раз не попадаться на глаза немецким патрулям, особенно в такое неспокойное время.

– Пойдем!– позвал он деда Федора, когда убедился, что за ними никто не наблюдает.

Обойдя остов трехэтажки сзади, они наткнулись на плотно пригнанную железную дверь подвала, закрытую на замок.

– Это бомбоубежище политического руководства города,– пояснил Говоров, заметив недоумевающий взгляд Подерягина,– о нем знают только я и несколько людей из обкома. Даже местные жители не в курсе были, что у них под ногами творится. Теперь-то нескольких мы забрали к себе, а часть отправили на постой к другим – верным товарищам.

Дверь скрипнула и открылась. В лицо пахнуло удушливым запахом сырости.

– Вентиляцию завалило. Приходится прятаться так…– пожал плечами бывший начальник НКВД.– Если мы начнем раскапывать завалы, то обязательно у немцев возникнут ненужные вопросы. Сейчас товарища делают схрон в лесах. Туда-то вскоре мы и переедим. Тут слишком опасно!

– Еще бы!– хмыкнул Федор, осматриваясь.– Прямо под носом у немцев. Вы в курсе, что через пару кварталов отсюда немецкая комендатура?

– Темнее всего под фонарем, Федор Алексеевич,– улыбнулся Говоров.

Они брели длинным неосвещенным коридором пару минут, пока не выбрались на узкую освещенную площадку еще с одной дверью.

– Это и есть наш штаб!– Говоров постучал условленным способом., чем-то вроде интернационала. За бронированной дверью зашуршали. Заскрипел вентиль, отодвигаемой защелки. Крысы с писком ринулись из открывающейся щели.

– Здравствуйте, товарищ Говоров!– поздоровалась совсем юная девчушка, еще школьница в грязной телогрейке с вылезшей из огромных дыр ватой. В руках она держала пистолет, который уперся Тарасу Павловичу прямо в живот.

– Все хорошо, Настена, это друг!– кивнул он, и девчонка с серьезным видом убрала оружие в карман. Пропустила их внутрь.

Это была довольна большая комната, ярко освещенная фонарями дневного света. Возле стены, вдоль, располагались ряды панцирных кроватей, на которых лежали, сидели молодые ребята и девчонки, такого же возраста, как и Настя. Их было человек семь. Кто-то читал, кто-то чистил оружие, кто-то курил. Они заинтересовано остановили свои занятия и уставились на вошедших жадными внимательными глазами.

Посреди комнаты стоял стол, вокруг которого разместились несколько разномастных табуреток. Видимо, мест не хватало, и молодежь принесла остальное из дома. За кроватями, в проходе было еще несколько дверей, куда ведущих непонятно, дед Федор махнул на них рукой. Если надо будет, то расскажут…

– Это Федор Алексеевич Подерягин!– объявил Говоров, усаживая старика с палочкой на самое почетное место во главе стола, где, скорее всего, сидел раньше сам. Ребята тут же прониклись уважение к этому хмурому деду с покалеченной ногой, несомненно, представляя его кем-то из героев Гражданской войны, каково же было их удивление, когда Тарас Павлович сообщил им его биографию.

– Белый офицер, дворянин, кулак, подследственный НКВД СССР. Сидеть не сидел, но много раз был в шаге от того, чтобы отправиться в лагерь по статье 58-ой «враг народа». Человек-кремень! Он нам будет помогать!

– Белый офицер?– хмыкнул один из парней, высокий, даже слишком, с коротким ежиком светлых волос, худощавый. За поясом у него торчал револьвер. И сам он себя ощущал не меньше, чем Лазо или Фрунзе.

– Это Паша Шевелев,– представился парня Говоров, с усмешкой наблюдая за реакцией Подерягина,– он у нас всеми культурно-массовыми мероприятиями в комсомоле заведовал до войны.

– Оно и видно!– кивнул дед Федор.– Потому как револьвер никто и никогда из грамотных людей за поясной ремень в штаны не засунул бы, только массовик-затейник. Курок может спуститься самостоятельно, получишь позорное ранение в мягкое место, а в экстренной ситуации зацепиться барабаном и все…Поминай, как звали!

По тому, как уверенно говорил дед Федор, прошедший Первую Мировую войну, как смеялись язвительно его серо-зеленые глаза, ребята поняли, что все это правда. Шевелев торопливо перепрятал пистолет в карман, чем вызвал смех окружающих.

– Теперь понятно, что дед Федор нам не враг?– уточнил Говоров у ребят, рассевшихся вокруг стола. Часть из них закивала, другая часть все еще смотрела настороженно, но без ненависти к неправильно подкованному классовому врагу. Уже было лучше… Атмосфера немного разрядилась.

– Сегодня утром арестовали Танюшку Сатину!– сообщил Говоров.

– Как? За что?– все знали эту добрую и ласковую учительницу начальных классов, которая даже в трудное время немецкой оккупации находила время, чтобы учить детей писать и читать в своем собственном доме. В школе, где она работала, фашисты организовали лазарет.

– По подозрению в покушении на убийство коменданта Эрлиха Бааде,– пояснил майор НКВД.– Немцы хватают всех подряд и тех, кого считают неблагонадежными. По городу прокатилась волна арестов.

– Это все из-за меня…– простонал Паша Шевелев, хватаясь за голову.

– А вот и горе-стрелок объявился!– констатировал дед Федор.

– Федор Алексеевич, хватит!– остановил его Говоров.– Это была его первая акция…

– К сожалению, ясно, что Сатину не спасти,– Подерягин положил свои крупные ладони на стол и тяжело вздохнул.

– Можно организовать нападение на тюрьму!– воскликнула та самая Настена, которая открывала им дверь.

– И мужественно погибнуть у ее входа. Немцы отличные солдаты, как бы плохо вы о них не думали, но отомстить за девчонку следует.

– Как?

– Есть одна идея…– нахмурился дед Федор

10

День медленно и неотвратимо катился к ночи. После обсуждения всех тонкостей, придуманного дедом Федькой плана. Несколько человек во главе с Говоровым отправились вместе с Подерягиным в его деревню. Добирались пешком. Срезав изрядный крюк через Лучку.

На задание отправились трое наиболее подготовленных ,по мнению бывшего начальника НКВД, ребят – тот самый Паша Шевелев, Настя Камская и Веня Веников – худенький ботаник в очках и куцем пальтишке с тонкой тряпичной подкладкой. Тарас Павлович сообщил Федору по секрету, что парень в школе плотно занимался физикой. И никто лучше него не разбирается во всякого рода взрывных устройствах.

Ночь медленно спускалась на город. Тревожно ухая, пролетела над их головами сова. Дед Федор подумал, что Акулина дома места себе не находит, ищет его, но ничего поделать не мог. Раз уж пообещал, то надо исполнять. Почему он согласился на сотрудничество с Говоровым – косвенным виновником всех бед, которые свалились на его семью с двадцатых годов? Он и сам не ответил бы на этот вопрос. Может потому что слова «родина», «отечество» и их защита не потеряли за столько времени для него смысл? Или старик хоть как-то желал помочь своему сыну, волею или неволею оказавшемуся на острие борьбы с немцами? А может просто, потому что при всей своей гнилой должности майор Говоров был ему симпатичен? Ведь остался он тут, в городе, организовал этих юнцов для борьбы с фашистами! А ведь мог уехать вместе с остальными партийными деятелями, всеми этими председателями обкомов, горкомов и прочей ереси, прости господи! Но он остался, пусть на нелегальном положении, прекрасно зная, чем грозит ему поимка немцами, но упрямо продолжал свою борьбу, веря в победу. Может, именно это упрямство и импонировало ему в Тарасе Павловичу, заставляя подчиняться его неуемной энергии и желанию бороться.

Через полчаса они вышли к железнодорожному полотну. Запахло креозотом и сыростью. Под ногами слегка захлюпало. Вокруг стало больше камыша, меньше луговой травы.

– Скоро еще?– спросил шепотом Пашка Шевелев, который держался вторым, сразу за направляющим дедом.

– Тсс!– где-то далеко, пока еще на пределе слышимости в сонной тишине деревенского вечера послышался глухой перестук колесных пар. Рельс зашелестел, передавая звук.

– Давай в посадку!– кивнул дед Федька, хромая за остальными.

Они успели, как раз вовремя. Мерно постукивая на стыках, выпуская облако черного стелющегося дыма, мимо прошелестел эшелон с танками. Бронированных машин, новейших «тигров» и «пантер», Настена насчитала около сорока.

– А вы говорите тюрьма!– довольно улыбнулся дед Федор.– тут таких вещей можно натворить. Немцы месяц расхлебывать будут. И главное, не оградят же они железку через каждые десять метром солдатом. Нет-нет, а лазейка сама найдется!

– Готов?– обратился Говоров к Вениамину, ковыряющемуся в своем заплечном мешке, доставая оттуда пучки проводов, электрические взрыватели и подрывную машинку. Все это хранилось на складе в политическом бомбоубежище на Горького. Партийные деятели были людьми запасливыми и не могли предугадать, что их дети измельчают, и вместо того, чтобы защищать свой край, организовать достойное сопротивление врагу, уедут в эвакуацию, чтобы оттуда управлять регионом. Зато все эти запасы оружия и взрывчатки пригодились этим молодым ребятам, которые сосредоточенно распутывают и растягивают провода, устанавливая бомбу под железнодорожную трубу.

Минут через двадцать все было готово. Настена уложила электрический кабель в траве. Шевелев закопал взрывчатку в шпальных ящиках под щебень, а Веников все соединил в одну цепь. Уставшие и довольные они залегли в посадке, наблюдая за путями.

– И теперь что?– спросила Камская, заправляя косу под серый платок.

– А теперь, деточки, – улыбнулся дед Федор,– наступает два сложных этапа. Первый – ждать, а второй после акции унести отсюда ноги, чтобы не попасться тайной полиции.

– Скорее всего, район будет блокирован,– подхватил его мысль Говоров,– так что уйти будет трудно!

– Зато сколько танков мы разом уничтожим!– заявил Шевелев.

– Размечтался о танках…– дед Федька медленно повернулся на живот, прислушиваясь к ночной тишине.– Чтоб эшелон с танками подорвать информация нужна. Когда будет идти, во сколько…Повезет, если вообще, что-нибудь попадется.

– Слышите! Идет!– обрадовано замерла Настена, чутко вслушиваясь в ночную тишину, прерываемую только переговорами ночных птиц.

– Да вот же…

– Ничего не слышу!– покачал головой Говоров.

Паровоз вылетел из-за кривой, заросшей толстыми кустами клена вперемешку с терном. Прожектор-искатель погладил ярким лучом то место, где они спрятались, а потом вернулся в колею.

– Быстрей!

– Венька!

Состав набирал скорость и ехал намного быстрее, чем эшелон с танками. Может, дело было в том, что этот поезд был легче, а может, просто он двигался без остановки, не планируя задерживаться по узлу.

– Веня взрывай!– закричал Настена, но парень растерялся, потерял снятые очки в траве, нелепо зашарил среди густого клевера, как слепой крот.

– Вижу хвост!– закричал Шевелев почти истерично. Было видно, что ребята волнуются., что это их первая акция, и им хочется, чтобы все прошло идеально.

– Черт!– Говоров оттолкнул Веникова в сторону и нажал кнопку машинки в тот момент, когда хвост эшелона, заполненного солдатами в какой-то непонятной, незнакомой форме почти прошел мост. Раздался оглушительный взрыв. Осколки и щебень разлетелись во все стороны, прокосив посадку. Над головой деда Федьки шлепнулся в молодой дуб обломок мостовой отмостки. Хвостовой вагон устоял на рельсах. Его качнуло из стороны в сторону, но опасное место он успел проскочить. Кто-то сорвал стоп-кран. Из-под колесных пар полетели искры. Заскрипело…Эшелон дернулся, останавливаясь.

– Ходу!– подскочил, совсем, как молодой дед Федька, активно перебирая костылем.– Сейчас тут будут все итальянцы, которые ехали в вагонах.

Подталкивая друг друга в спину, они выбрались из посадки и двинулись по пустынной улице села. Испуганно брехали собаки, привлеченные шумом взрыва. В некоторых окнах загорелась керосинка, но никто и не думал выйти посмотреть, что случилось.

– Ко мне! В сарае отсидитесь…– торопливо произнес дед Федька, заталкивая их в калитку. Дома горела лампа. Тускло светилось единственное окно. Не спит Акулина, не спит… И сколько раз говорил понапрасну не жечь топливо. Подумал разозлено старик. Мысль о том, что акция провалилась, не давала ему покоя. В какой-то степени он винил в этом и себя. Повел детей на дело, даже не проверив уровень их подготовки! Но Говоров ручался же за них…

– Забирайтесь на самый верх! Накроетесь сеном. Утром рано выведу вас в лес,– проговорил Подерягин, поминутно оглядываясь. Ему казалось все время, что кто-то наблюдает за ними, кто-то их рассмотрел на ночной улице, что все пропало, и он подставил, помогая этим комсомольцам, не только себя , но и Петькину семью.

– Спасибо, Федор Алексеевич!– прошептала ему на прощание Настена, неловко забираясь на аккуратно сложенный стожок.

– Не за что!– буркнул старик, закрывая сарай.

– Здравствуй, батя!– от голоса Акулины, прозвучавшего в полнейшей тишине, он вздрогнул и резко повернулся. Нога от всей ходьбы и бега ныла так, будто в нее запихнули раскаленный прут.

– Здравствуй, Акуля! Ты чего не спишь? Говорил же, что керосинку жечь без толку нельзя! – заворчал он, приходя в себя от секундного замешательства.

– Гости у нас!– хмуро проговорила невестка.

– Кого ж это на ночь глядя-то принесло?– изумился дед.

– Сам посмотри… – Акулина пропустила свекра в дом, плотно прикрыв за собой дверь.