Buch lesen: «Чёрный Рыцарь»

Пролог

Кимберли

6 лет

Иногда истории заканчиваются в тот момент, когда начинаются.

Бабушка часто говорила мне это, когда я проводила с ней лето в Ньюкасле. По крайней мере, тогда я могла держаться подальше от мамы и от того, как она смотрела на меня.

Как будто она ненавидела меня.

Теперь у меня нет бабушки. Никто не заберет меня и не расскажет историй, которые перенесут в другие миры.

Миры с принцами и рыцарями. Миры, наполненные таким количеством магии, что мне снится это.

Я бегу вниз по лестнице дома, пока не оказываюсь снаружи. Солнце сегодня такое яркое, бросает яркий оттенок на весь сад и забор.

Звуки ссоры мамы и папы преследуют меня, пока я не закрываю за собой дверь. Теперь их никто не слышит, ни персонал, ни соседи.

Даже я.

Я усаживаюсь на ступеньку и облизываю фисташковое мороженое, которое папа купил мне. Сильвер говорит, что все мороженое на вкус одинаковое, но Сильвер иногда бывает такой глупышкой. Фисташковое мороженое самое лучшее. Оно зеленое, сладкое и восхитительное.

Если бы я не была так расстроена, я бы пошла к ней и поиграла с ее куклами Барби, но мне никуда не хочется идти.

Кроме..

Мой взгляд устремляется вперед, к огромному особняку напротив нашего. От него исходит древнее ощущение, как от тех замках из рассказов бабушки – где живут рыцари и принцы. Я хочу пойти туда, постучаться и попросить его выйти.

Мой рыцарь.

Мы договорились об этом на прошлой неделе – что отныне он мой рыцарь. Я даже благословила его бамбуковой палочкой, как королева.

Сильвер все равно, когда я расстроена, но не ему. Потому что он мой рыцарь. Он всегда щекочет меня и рассказывает анекдоты, пока я не начинаю заливаться смехом.

Мальчик с золотыми волосами и волшебными голубыми глазами, похожий из историй бабушки.

Все еще облизывая мороженое, я поднимаюсь на ноги и делаю медленные, но решительные шаги, пока не выхожу за ворота нашего участка. Сейчас вторая половина дня, так что, может быть, он проводит время с Эйденом и Коулом. Возможно, он не захочет играть со мной сегодня.

Я не люблю, когда он выбирает мальчиков, а не меня.

Их дверь гаража с шипением открывается, и я замираю. Выезжает красная машина, сначала медленно, потом набирает скорость.

Тетя Саманта.

Это она играет роль королевы в рассказах бабушки с ее золотыми локонами и большими голубыми глазами, которые такие добрые и заботливые.

Тетя Саманта, которая зовёт меня в дом всякий раз, когда мои родители ссорятся, и делится со мной едой. Она сидит со мной и причесывает меня, потому что у мамы нет на это времени. Она говорит мне, что у мамы важная работа и что я не должна не любить ее за это.

А ещё она мама моего рыцаря.

Ее лицо ничего не выражает. Она выглядит расстроенной, но не плачет. Или, может, она вовсе не расстроена. Она похожа на маму, когда та запирается в своей художественной студии, не желая никого видеть.

Я уже собираюсь помахать ей рукой, когда замечаю, кто бежит за ее машиной.

Ксандер.

Мальчик с золотыми волосами и голубыми глазами, которого он украл у океана, неба и магии в книгах.

Слезы текут по его щекам, когда он выкрикивает имя своей мамы. Все его тело дрожит, но он не прекращает бежать за ней.

На секунду весь мир застывает. Это мгновение, всего лишь одно мгновение во времени. Это так странно, как все плохое случается в одно мгновение.

Бабушка тоже покинула меня в мгновении. В одну минуту она сидела с нами, а в следующую у нее остановилось сердце. Она была рядом, улыбалась мне, давала мороженое и рассказывала историю, а потом моей единственной бабушки не стало.

Теперь только я, мама и папа.

Я ненавижу, когда только я и они. Потому что папа много работает, и я не могу проводить с ним много времени. А мама… ну, я не существую перед ней, не так, как когда я существовала с бабушкой.

Она была моим миром. Теперь я его лишилась.

Пока я стою и смотрю, как отъезжает машина тети Саманты, а Ксан бежит за ней на своих ножках, в груди становится больно, так же, как и тогда, когда не стало бабушки.

Мое сердце громко и сильно бьется в ушах. Я не слышу криков и рыданий Ксана. Я слышу свое, когда бабушка упала на пол, закрыла глаза и так и не проснулась.

Тогда я поняла, я просто поняла, что потеряла что-то, что никогда нельзя будет вернуть.

Моя жизнь изменилась раз и навсегда.

Точно так же, как у Ксана.

Он ударяет по багажнику машины, но вместо торможения красная машина издает громкий звук, набирая скорость.

– Мама, не уезжай! – Ксан бежит за ней, его тапочки шлепают по улице. – Не оставляй меня, пожалуйста. Я буду хорошим мальчиком. Я о-обещаю.

Его слова перетекают друг в друга, смешиваясь со слезами.

Мои ноги двигаются сами по себе, сначала медленно, потом я бегу так же быстро, как Ксандер за красной машиной.

Эта машина напоминает монстра с раздувающимися ноздрями и красными рогами, но никто из нас не останавливается.

Он все еще кричит и плачет, звук громкий в тишине улицы. Его тапочка соскальзывает с правой ноги. Он снимает другую и продолжает бежать босиком, не обращая внимания на мелкие камешки асфальта. Я останавливаюсь на секунду, чтобы поднять его тапочки в одну руку, в то время как мороженое тает в другой. Оно начинает становиться липким и создавать беспорядок, но я не отпускаю, следуя за Ксаном.

Ему больно, а мне не нравится, когда ему больно. Мне не нравится, когда кому-то больно, но еще больше я ненавижу, когда это происходит с ним.

Я чувствую привкус соли и понимаю, что мои щеки тоже мокрые от слез.

– Остановись, м-мама! – спотыкается Ксан, но спохватывается и продолжает бежать.

Звуки, которые он издает, прерывистые и такие гортанные, что похоже на дыхание животного.

Машина исчезает за углом. Ксан не останавливается. Он продолжает бежать и бежать, даже когда тетя Саманта и ее чудовищная машина исчезают из виду.

Даже когда мы вдвоем бежим по длинной дороге, примыкающей к нашему району.

Его нога спотыкается, и он падает вперед, на колени, плача так громко, что я чувствую каждый звук в своих костях.

– Маааааам!

Я бросаюсь к нему, но останавливаюсь на небольшом расстоянии, прижимая его тапочки к груди. Затем медленно, слишком медленно присаживаюсь и надеваю их на каждую из его ног. Кожа грязная, и на одной ноге виден порез, из которого кровь покрывает его мизинец на ноге.

– Г-грин? – он смотрит на меня сквозь блестящие слезы, заливающие его глаза.

Ксан называет меня Грин, потому что это мой любимый цвет. У всех девочек спальни розовые, у меня же зеленая.

– М-мама у-уехала. – он шмыгает носом.

Я заставляю себя улыбнуться.

– Она вернется.

Это ложь. Я тоже говорила, что бабушка вернется после того, как я усну, но проснувшись, ее все еще не было рядом.

Уходя, взрослые не возвращаются.

– О-она не вернётся! Она сказала, что больше не хочет нас с папой. – его нижняя губа дрожит, даже когда он пытается перестать плакать, отворачиваясь от меня.

– Ксан… – я протягиваю к нему руку и вытираю его слезы рукавом.

На мгновение он позволяет мне смотреть, как их становится все больше.

Мороженое теперь капает на асфальт, и я обычно съедаю все это, но мое внимание сосредоточено на Ксане и на том, как он не может перестать рыдать.

А еще я думала, что никогда не перестану плакать из-за бабушки. Что я буду плакать, как принцесса в одной из ее книг, и слезы станут причиной моей смерти.

Однако в конце концов я перестала плакать.

Папа говорит, что нет ничего постоянного. Все меняется.

Он ошибается. Мы с Ксаном никогда не изменимся. Я всегда буду его Григ, а он всегда моим рыцарем.

В конце концов, мы сделали это официально.

Ксан кладет руку мне на плечо и толкает меня, затем смотрит на асфальт.

– Уходи, Грин.

– Нет.

Он смотрит на меня.

– Нет?

– Я не хочу оставлять тебя одного. Ты не бросил меня, когда бабушки не стало.

Медленно повернувшись ко мне, он пристально наблюдает за мной, его светлые брови хмурятся, когда еще больше слез катятся по его щекам.

– Почему ты плачешь?

Я шмыгаю носом, вытирая лицо тыльной стороной ладони, смешивая его слезы со своими.

– Потому что ты плачешь.

– Не плачь, Грин.

– Ты не плачь. – я шмыгаю носом.

Он икает.

– Не люблю, когда ты плачешь.

– Я тоже не люблю, когда ты плачешь.

Я придвигаюсь ближе и обнимаю его за шею, отодвигая таящее мороженое, чтобы не испортить ему ещё больше настроение.

Мой рыцарь прекрасен, и его доспехи не должно быть грязными.

Ксан обнимает меня за талию, прячет лицо у меня на шее и рыдает. Он плачет так сильно, что я чувствую вибрацию на своей коже.

Я тоже плачу, потому что теперь его боль похожа на мою. Его боль так реальна и близка, как будто это мне больно, а не ему.

Когда бабушки не стало, Ксан обнимал меня, пока я плакала. Он оставался со мной, пока я не засыпала, и не отходил от меня.

Теперь я буду обнимать его, пока его боль не пройдет. Пока он не сможет улыбнуться и показать мне свои красивые ямочки.

– Грин… – он шмыгает носом мне в шею. – Обещай, что никогда не бросишь меня.

– Никогда. Ты мой рыцарь, не забыл?

Он кивает.

– С сегодняшнего дня и впредь мы едины.

– Мы едины.

Глава 1

Кимберли

Я недостаточно хороша.

Я никогда не буду достаточно хороша.

Вам знакомо это чувство, когда слова продолжают крутиться в вашей голове, пока не превратятся в удушливый туман? Пока не станут всем, о чем ты можешь думать, и всем, чем ты можешь дышать?

Просыпаясь, они медленно сгущаются вокруг вас, будто они ваши спутники на всю жизнь.

Это первая мысль, с которой ты просыпаешься, и последняя, с которой засыпаешь.

Вот как это ощущается уже на протяжении многих лет.

Вот как начинается моя битва, и каждый день я говорю: не сегодня.

– Кимми!

Маленькая рука тянет меня за руку, когда мой младший брат тащит меня ко входу в начальную школу.

Кириан теперь достигает моей талии. На его выглаженной форме виднеется морщинка, которую я разглаживаю.

Его выгоревшие светлые волосы коротко подстрижены, и он гордится этим, потому что это «круто». Его ярко-карие глаза так блестят, что сквозь них почти можно увидеть мир. Настолько чистый мир, что вам захочется массово его производить и свободно распространять.

– В чем дело, Кир? – я спрашиваю.

– Я спросил, приготовишь ли ты мне макароны с сыром позже?

– Я не могу. У меня занятия допоздна.

Он надувает губы, его рука расслабляется в моей. Если есть что-то, что я ненавижу в этом мире, так это то, что я убиваю эту искру в его чертах.

– Мариан приготовит для тебя, – заключаю я сделку.

Кир любит нашу экономку и проводит время с ней, когда меня нет.

– Я не хочу Мари. Я хочу, чтобы ты приготовила.

– Кир… – я приседаю перед ним на корточки, заставляя его остановиться. – Ты же знаешь, что я ничего так не хочу, как быть с тобой, верно?

Он отчаянно трясет головой.

– Ты исчезла на днях.

Моя нижняя губа дрожит, и требуется все силы, чтобы взять себя в руки. Это причина, по которой я просыпаюсь каждый день, почему борюсь с этим туманом, почему принимаю душ, а затем надеваю форму.

Люди говорят, что ничто не может остановить эти мысли, когда они проникают так глубоко. Тебе нужна терапия, тебе нужны лекарства, тебе нужны все эти чертовы вещи.

Мне нужен только этот маленький человечек с огромными глазами и маленькими надутыми губами. Его лицо первое, что я пытаюсь увидеть утром. Его голос я хочу услышать, как только открою глаза.

Кириан моя особая таблетка. Моя счастливая таблетка.

Но на прошлой неделе он увидел то, чего не должен был видеть. Вернее, он стал свидетелем этого, и когда я проснулась, то обнаружила, что он рыдает в ногах моей кровати, обнимает меня и умоляет не оставлять его.

– Этого больше никогда не повторится, моя маленькая обезьянка.

– Что, если повторится? – его нижняя губа выпячивается вперед, когда он широко раскрывает глаза. – Что, если ты исчезнешь, и мне придется остаться с мамой?

– Никогда, Кир. – я притягиваю его к себе и сжимаю в объятиях. – Я никогда не оставлю тебя с мамой. Ты понял?

Он отталкивается от меня и вытягивает мизинец.

– Клянешься на мизинце?

– Клянусь на мизинце, малыш. – я обвиваю его палец своим.

Как только он уверен в обещании, он отстраняется и смотрит на меня, надув губы.

– Я не ребенок.

– Ты мой маленький ребенок. Смирись с этим.

– Неважно. – он снова широко раскрывает глаза. – Ты вернёшься домой пораньше?

Серьезно, у него щенячий взгляд, из-за которого я готова совершить преступление.

Я встаю и треплю ему волосы.

– Хорошо. Я постараюсь.

– Ура! – он обнимает мои ноги. – Я люблю тебя, Кимми!

Затем он бежит в направлении школы, вцепившись в лямки своего рюкзака.

– Я тоже тебя люблю! – кричу я ему вслед. – Не беги.

Как только я убеждаюсь, что он вошел в школу, я возвращаюсь к машине. Другие дети выпрыгивают из авто своих родителей, целуют их, прежде чем отправиться в школу.

Сцена, которой ни у Кира, ни у меня не было за всю нашу жизнь. Я, наверное, единственная сестра, которая на сегодняшний день привозит брата.

В такие моменты красные облака, которые я питаю к маме, взрываются со страстью.

Мне плевать на себя, но она не имеет права заставлять Кира думать, что он тоже нежеланный, ошибка, порванный презерватив.

По крайней мере, папа пытается. Все мои ранние детские воспоминания состоят из того, как он укладывал меня в постель или обнимал, когда я спала. Он также тот, кто всегда ухаживал за мной, когда я простужалась.

Но не мама, никогда.

Папа просто занятой человек и редко бывает дома, чтобы что-то изменить. Его звонков уже едва ли достаточно.

Я прибываю в Королевскую Элитную Школу – или КЭШ – в рекордно короткие сроки, так как она недалеко от школы Кира.

На парковке я смотрю на свое отражение в зеркале и делаю глубокий вдох. Я могу это сделать.

Ради Кира.

Я откидываю свои каштановые волосы с зелеными прядями – или, возможно, наоборот, больше зеленого, меньше каштанового. Что? Мне нравится этот цвет. Я просто благодарна, что родилась со светло-зелеными глазами. Еще одна вещь, которую я хочу добавить в свою зеленую коллекцию.

Ладно, прозвучало немного странно, даже в моей голове.

Я выхожу из машины, вцепившись в лямки рюкзака, и шагаю через огромный вход в КЭШ. Королевская Элитная Школа имеет десять гигантских башен и великолепное здание, построенное в средние века.

Логотип: Золотой лев и щит это все о величественной силе данного места.

Богатые, влиятельные люди отправляют своих детей в эту школу, чтобы им было легче приобщиться к обществу. В конце концов, большинство британских политиков, членов парламента и дипломатов ходили по коридорам этой школы – включая папу.

Сейчас он известный дипломат, тесно сотрудничающий с Европейским Союзом в Брюсселе, и по этой причине мы его почти не видим. Может, все изменится теперь, когда страна выходит из ЕС.

Но я совершенно уверена, что он найдет способ стать занятым в другом месте. Как будто он не хочет находиться с нами – или с мамой.

Обычно я хожу по этим коридорам со своей лучшей подругой Эльзой, но после несчастного случая и осложнений с сердцем она отдыхает у себя дома. А пока я совсем одна между людьми, которые либо ненавидят меня, либо притворяются, что меня не существует.

Начинаются знакомые уколы.

– Она думает, что теперь хорошенькая?

– Однажды толстушка, навсегда толстушка, Кимберли.

– Посмотри на эти бедра.

– Маленькая сука Эльзы.

Моя кожа покрывается мурашками, чем больше их слов проникает под нее. Я пытаюсь не обращать внимания, но, как и туман, их невозможно игнорировать. Они продолжают умножаться с каждой секундой, усиливаясь и наполняя мою голову этими мыслями.

Серые, горькие на вкус и жгучие, как кислота.

Никому нет до тебя дела.

Ты никто. Абсолютно никто и ничто.

Я качаю головой, сокращая расстояние до класса. Они не доберутся до меня.

Не сегодня, сатана. Заползи в свою маленькую норку.

Это моя школа в течение трех лет, но я ни разу не чувствовала, что принадлежу этому месту.

Несколько дней назад мне исполнилось восемнадцать, и я отпраздновала свой день рождения на больничной койке Эльзы, рядом с Киром и папой по скайпу.

Независимо от того, сколько мне, не легко ходить по этим коридорам, позволять ножам вонзаться в меня с каждым словом из их злобных уст.

Интересно, видят ли они кровь, идущую за мной, как след, или мне одной это видно?

Мои пальцы скользят к запястью, затем я быстро опускаю руку.

Ради Кира я мысленно повторяю мантру. Ты делаешь это ради Кира.

Если я поступлю в хороший колледж и получу стипендию, я смогу позволить себе частное общежитие и забрать Кира с собой, потому что, черт возьми, я ни за что не оставлю его с мамой, как только поступлю в колледж.

Голоса вокруг начинают сливаться сами с собой, и я высоко поднимаю голову, ставя одну ногу перед другой.

Они ничто.

Они просто разветвление тумана, и я всегда сбиваю этот проклятый туман.

Кроме одного раза.

Ладно, кроме двух, и Кир стал свидетелем одного из них.

– Скудная, дура.

Мои ноги сами собой останавливаются при этом голосе. При этом сильном, низком голосе, постоянного в моих снах.

И в кошмарах.

Ладно, больше в кошмарах, чем во снах.

Этот жестокий голос снова и снова обрывал мою жизнь, когда он мог бы спасти меня. Вместо того, чтобы позволить мне держаться за него, он оставил меня умирать.

Этот голос не только часть кошмаров, он сам по себе кошмар.

Пол двоится, когда я поднимаю голову. Я должна постоянно напоминать себе, что гравитация существует, и я на самом деле не упаду.

Что он не имеет значения. Он перестал иметь значение в тот день семь лет назад.

Но, возможно, я только обманываю себя, потому что, хотя я вижу его каждый день – или, скорее, избегаю, – его взгляд никогда не становится более знакомым, или простым, или чертовски нормальным.

Но в Ксандере Найте нет ничего нормального. Он был рожден, чтобы стать частью элиты, частью тех, кто сокрушает других своими ботинками и не оглядывается на разрешение.

Он один из КЭШ, оставляющие за собой хаос и горе. Он входит в состав четырех всадников школы, нападающий футбольной команды, и получивший прозвище Война за свою способность разрушать оборону противника.

И он война. Ксандер это тот тип войны, которую вы никогда не предвидите, а когда предвидите, уже будет слишком поздно.

Он уже схватил тебя в свои лапы и уничтожил изнутри.

Его золотистые волосы зачесаны назад, но по моде коротко подстрижены по бокам, что добавляет ему общей жестокости. Когда я была маленькой, я думала, что он украл голубизну своих глаз у океана и неба.

Теперь я уверена, что он это сделал, потому что он вор садист.

Спокойный синий цвет, который раньше светлел при виде меня, теперь темнеет до зловещего оттенка.

Сказать, что Ксандер красив, было бы преуменьшением не только века, но и всей общей эпохи. Это не только из-за его сложенной белокурой внешности – его лицо принадлежит моделям, богам и обычным бессмертным. Острое, с легкой щетиной, добавляющая ему очарования.

Как и все в школе, я привыкла видеть эту красоту. Я обычно останавливалась на пороге своего дома и щипала себя, повторяя, что он действительно мой друг – мой рыцарь – и он зовет меня поиграть вместе.

Теперь я вижу кого-то совершенно другого. Я вижу мстительность, ненависть, бога войны, готового уничтожить.

Он был моим лучшим другом. Теперь он чужой.

Задира.

Враг.

Парень, которого Ксандер только что прогнал, склоняет голову и отступает за угол. Будучи частью всадников, нападающим Элиты, и сыном Министра, он получает право на корону, ту, которая усеяна шипами и черным дымом.

Тем не менее, все здесь преклоняются перед его авторитетом. Если бы он попросил этого парня ползти, он бы упал на пол, не задавая вопросов.

Ксандер крутит футбольный мяч на указательном пальце, другая его рука в кармане брюк, когда он идет ко мне уверенными, целеустремленными шагами. Я не отрываю от него взгляда, наблюдая за каждым его движением и изо всех сил пытаясь втянуть воздух в легкие. Я не знаю, почему я думаю, что он оттолкнет меня или, скорее, ударит.

Не то чтобы это что-то новое. За годы издевательств со мной поступали и похуже – оскорбительные замечания, пролитие краски, насмешливые признания, все такое.

Глупо думать, что Ксан прикоснется ко мне. Он никогда этого не делал.

Ни разу.

Синий пиджак облегает его широкие плечи и мускулистую грудь. Все в нем.. мускулистое, я имею в виду. Включая его футбольные бедра, особенно его футбольные бедра.

Не знаю, когда это произошло. Ладно, я лгу. Развитие его телосложения началось именно летом между Младшей Королевской Элитной Школой – нашей предыдущей школой – и Королевской Элитной Школы.

Дисклеймер, я замечаю много вещей вокруг себя. Дело не только в нем. С тех пор как я поняла, что моя мама не заступится за меня и мне придется делать это самостоятельно, я научилась многим методам выживания. Самое главное: осознать окружение.

Нравится мне это или нет, Ксандер всегда был частью моего ближайшего окружения и будет оставаться им до конца этого года. Потом, когда я уеду из города, все будет кончено.

Вдох. Еще несколько месяцев. Выдох.

– Ты ждешь приглашения? Недостаточно, Пузо.

Его голос легок, но в интонации нет ничего светлого. Я знаю, что он не велел парню уйти ради меня. Ксандер не заступается за меня, и уж точно не отчитывает других от моего имени.

Если бы это была прежняя я, я бы склонила голову и убежала, плача, а его насмешливый смех преследовал бы меня, когда я шмыгала носом в темных углах, не желая, чтобы другие видели мой позор.

Однако что-то изменилось.

Я.

Я изменилась.

С тех пор как я проснулась и обнаружила, что Кир обнимает меня и плачет, я пришла к важному выводу. Если я хочу выжить в этом мире, если я хочу остаться со своим младшим братом и спасти его от нашей мамы, тогда я должна взять свою жизнь в свои руки.

Я устала играть второстепенную роль в своей собственной истории.

Я устала позволять таким, как Ксандер Найт, ходить по мне.

Я устала плакать по углам, как чертова трусиха.

Я расправляю плечи, как всегда, делает Эльза, и встречаюсь с ним взглядом.

– Места хватит.

Хорошо, мой голос мог бы быть громче, но он спокоен, что есть, то есть. Маленькими шажками.

– Что ты только что сказала? – он прищуривает один глаз, словно не веря моим словам.

Я не возражаю Ксандеру. Никогда. Я либо убегаю, либо делаю так, как он мне говорит. Я всегда думала, что если я буду это делать, то однажды он найдёт в себе силы простить меня. Однажды он вспомнит те времена, когда мы были лучшими друзьями.

Но я дура.

Те времена существуют только для меня. Он уже стер их, так что я могу сделать то же самое.

– Ты меня слышал, – я указываю на остальную часть коридора. – Здесь есть место. Воспользуйся им.

Он усмехается, звук сухой и невеселый, и моя спина напрягается.

– Ты только что приказала мне, Пузо?

Я ненавижу это прозвище. Я чертовски презираю его.

Это насмешка, и притом жестокая. Мальчик, который раньше называл меня Грин, давно ушел. Не то чтобы я хотела, чтобы он снова называл меня так, он потерял право, когда сказал, что я ему противна. Он потерял это право, когда стоял в стороне, когда все остальные студенты издевались надо мной.

Он потерял это право, когда перестал быть моим сторонником номер один и превратился в моего мучителя.

И все же я бы хотела, чтобы он просто называл меня по имени.

Я поднимаю плечо.

– Называй это как хочешь.

Я начинаю идти мимо него, но он перестает вертеть мяч и толкает его перед моим лицом, заставляя остановиться.

– Не так быстро.

У меня вырывается вздох, хотя по спине пробегает дрожь. Находясь так близко к нему, что я почти чувствую запах мяты в его дыхании, и его насыщенный океанский аромат пугает меня так, как я не хочу признаваться. .

– Чего ты хочешь, Ксандер?

Его брови хмурятся, и он крепче сжимает мяч.

– Во-первых, поменяй поведение. Во-вторых, не произноси мое имя.

– Тогда как насчет того, чтобы ты перестал вставать на моем пути? – я огрызаюсь, затем прикусываю нижнюю губу.

Дерьмо.

Я просто накинулась на него. Должно быть, это первый раз за… ну, когда-либо. Не помню, чтобы делала это, даже когда мы были детьми. Он тоже кажется озадаченным, когда на долю секунды его лицо теряет жесткость.

Прежде чем он успевает подумать о мести – и как причинить мне боль, – я проскальзываю мимо него и направляюсь в класс. Но не убегаю. Нет, я держу свои шаги под контролем.

С сегодняшнего дня Ксандер Найт не увидит, как я сбегаю или плачу.

Это противостояние только начинается.

В нашей войне началась новая битва.

И на этот раз я выйду победителем.

Глава 2

Кимберли

Я спускаю свой обед в унитаз, булькающий звук эхом разносится вокруг, как ужасная симфония.

Знаете, какой искаженный звук издают некоторые скрипки?

Да, я тоже. Папа и мама увлекаются классической музыкой – они познакомились на концерте. Потрясающе. Я предпочитаю панк и альтернативный рок. Большое спасибо.

В любом случае, я заполняю свой разум моими любимыми песнями вместо звука. Вы никогда не привыкнете к этому, ни к тому, что вы засовываете палец в горло, ни к тому, что вас рвет; это всегда отвратительно. Каждый раз, когда я это делаю, я чувствую, словно пауки ползают по моей коже своими волосатыми лапами, оставляя за собой следы мусора.

Как только мой желудок издает глухой звук, возвещающий, что ничего не осталось, я покидаю туалет. Здесь никого, как и не должно быть.

Я делаю это только прямо перед уроком после того, как удостоверюсь, что все уже в классе. Вот почему я иногда опаздываю, а потом притворяюсь, что все из-за головной боли.

Быть невидимкой легко, но быть полностью несуществующей немного сложно. Если бы я была призраком, мне не пришлось бы проходить через эти неприятности каждый день.

Ну, знаете, ту часть, убеждаясь, что никто не находится в общественном женском туалете. Если кто-то рядом, я просто блюю в саду за школой в мусорное ведро и возвращаюсь сюда только для того, чтобы почистить зубы.

Как только я заканчиваю, я смотрю на свое отражение в зеркале.

Это лицо тоже кошмар.

На самом деле, это самый страшный кошмар. Эти щеки, которые, как я думала, больше не будут жалкими, грудь, кажущая слишком маленькой на фоне блузки. Обвисшие руки в изобилии покрыты растяжками. Они повсюду – я имею в виду растяжки – на нижней стороне моих рук, на животе и на бедрах.

Везде.

Я ненавижу их и ненавижу это чертово тело. Я ненавижу себя в этом. Хотела бы я, чтобы был способ взорвать его изнутри, кроме, как блевать на обед.

Мысль нападает на мое подсознание.

Я хочу ударить кулаком по этому зеркалу, разбить его на куски, затем взять осколок стекла и..

Нет.

Нет, нет!

Я отчаянно качаю головой и хлопаю себя по обеим щекам, сопротивляясь желанию прикоснуться к запястью.

Ради Кира, ты здесь ради Кира.

Мои шаги тверды и решительны, когда я выхожу из туалета и закрываю рюкзак.

Я опаздываю на свой урок. Или, скорее, я опоздаю примерно через минуту.

Это обратная сторона пребывания в комнате для девочек после того, как все уже в классе.

Я бегу по коридору, когда чья-то рука хватает меня за плечо. На секунду я замираю, думая, что Ксандер вернулся ради мести.

Он игнорирует меня с самого утра, но я больше, чем кто-либо другой, знаю, что, если Ксандер Найт игнорирует, это катастрофа, замаскированная под благословение.

Я выдыхаю, понимая, что это не он. Он не пахнет так сильно и не ощущается таким твердым – не то, чтобы я знаю, каким он ощущается.

И да, я знаю, как пахнет Ксандер. Это только благодаря моей способности подключаться к своему окружению, не забыли?

– Тоже опаздываешь, Кимми?

Я улыбаюсь Ронану, моей первой настоящей улыбкой с той, которую я подарила Киру этим утром.

Ронан Астор, также один из всадников и, возможно, самый близкий мне человек в этой школе – кроме Эльзы.

Он обладает мальчишеским очарованием, его каштановые волосы слегка вьются, а его глубокие, насыщенные карие глаза намекают на начинающего плейбоя. Вычеркните это, он уже плейбой. Ох, и он, оказывается, настоящий аристократ. Его гордый нос явное тому доказательство.

Не думаю, что он это замечает, но его нос кричит о благородстве с другого континента.

– Говори за себя. – я тыкаю его в бок. – Ты не пришел утром.

– Я был… на важной встрече.

– Хочешь сказать, что проспал из-за вчерашней вечеринки?

– Эй! Вечеринки это важные встречи, Кимми. Я собираюсь научить тебя этому… среди прочего. – он ухмыляется. – Дождись и увидишь.

– Нет, спасибо.

– Да, и пока не благодари меня. – он шевелит бровями. – У меня есть предложения по оплате на потом.

– Почему я чувствую, что мне это не понравится?

– Поверь мне, тебе понравится.

Он прижимает меня ближе к себе, когда мы идем в класс.

Никто из учеников не осмеливается ничего сказать мне в присутствии Ронана. Может, он и не такой задумчивый, как Эйден и Коул, или чертов фанат популярности, как Ксандер, но у Ронана тоже есть свой трон в КЭШ.

Его корона просто немного более доступна, даже осязаема.

Он принц, и к тому же довольно обаятельный.

Я до сих пор не могу поверить, как он подошёл ко мне первым и решил, что мы станем друзьями только потому, что он увидел меня на одной из игр Элиты. Ох, и он объявил, что я приглашена на все его вечеринки. Они легендарные и имеют ограниченный доступ, поэтому сначала я подумала, что, возможно, это был еще один тщательно продуманный план Ксандера, чтобы поиметь меня.

Однако прошли месяцы, а Ронан остается скалой, на которую я могу опереться. Если это окажется больной игрой, я могу никогда из нее не вернуться. Мне на самом деле очень нравится Ронан. Он общительный и забавный, и всегда отгоняет все нежелательное внимание.

А иногда даже туман.

Он подробно рассказывает о травке, которую он купил вчера, когда мы входим в класс.

– Говорю тебе, Кимми. – он наклоняется, чтобы прошептать мне на ухо, заставляя остановиться у первой парты. – Это дерьмо облако девятого уровня. Хочешь попробовать?

Мои глаза расширяются.

– Мы в школе.

– Снимите номер, – говорит кто-то из класса.

Вот тогда я понимаю, в каком положении мы находимся. Ронан обнимает меня за плечи, а я полностью приклеена к нему, когда его губы парят у моего уха. Со стороны это кажется слишком интимным.

Но так как я привыкла к этому от Ронана, я больше не думаю об этом.

– Это отличная идея. – Ронан щелкает пальцами в направлении голоса.

Сильвер. Конечно, она бы так и сказала.

Не могу поверить, что когда-то мы были близки. Теперь она экзотическая богиня, красивая до боли, с модельным телом и ядовитым ртом, и также ученица высшего класса. Обычная стерва.

Которая когда-то была моей подругой. Которая обнимала меня, когда умерла бабушка, и подарила мне одну из своих любимых кукол Барби.

То время моей жизни было таким наполненным, а потом, в одно мгновение, оно опустело.

– Пойдем снимем номер, Кимми. – Ронан озорно улыбается мне.