Buch lesen: «Жирные Боги»

От автора

Когда-то я написал книгу, за короткий срок ставшую поистине народной. Стоило попасть в сеть, как сочинение само собой разошлось десятками тысяч экземпляров. Ее печатали и копировали, передавая из рук в руки, словно запрещенный фолиант. Своими впечатлениями со мной делились из всех уголков Земли – благодарили или проклинали, но никогда не оставались равнодушными.

Я много размышлял, что именно сделало эту книгу такой востребованной? Что задевает и заставляет перечитывать ее спустя годы? Может быть то, что она пропитана любовью и божественностью всего происходящего? Или дело в том, что эта книга подавалась в документальной форме – так, будто описанные в ней события действительно произошли некоторое время назад? Ведь чаще всего мне задавали вопрос: «А это все – правда?»

– Вы сами должны решить для себя… – таинственно улыбаясь, всегда отвечал я. И добавлял, – Скажу только, что я действительно работал в детском отделении психиатрической больницы. А дальше думайте сами – верить мне или нет.

Та книга получилась таким вот документальным вымыслом. Я взял факты своей биографии, имевшие место в разное время, десятки таинственных событий, множество удивительных людей, что довелось повстречать – окутав все единым сюжетом. Частичный вымысел я оформил в виде правды. Фантастической, но правды!

С книгой, что сейчас вы держите в руках, все наоборот. Во-первых, она недобрая. Совсем недобрая. Эта история не о любви и всепрощении, не о принятии или исцелении. В ней вообще нет ничего из излюбленных блюстителями духовной чистоты (к коим я приписываю и себя) тем. Скорее наоборот – эта книга о болезни. Не болезни общества, что смакуют писатели-правдорубы в социальных романах. А о болезни, заложенной в самой природе человека. Присущей каждому из нас – мне и тебе.

Во-вторых, описанные в ней события столь невозможны и экстраординарны, что людской разум напрочь откажется верить в их реальность, поливая мою честно рассказанную историю дождем критики и обидных сомнений. Не желая оправдываться, как и слыть лжецом, я нанес факты на холст художественного вымысла. Надеясь, «умеющий слышать – да услышит».

Читатель мой, обращаюсь к тебе!

Пробегая взглядом строчку за строчкой, не верь разуму своему, но «сомневайся» в описанных мной событиях сердцем. Пусть сердце и только оно на протяжении всего путешествия будет твоим главным советчиком. При желании ты можешь сопоставить вымысел с реальными событиями. И в этом, возможно, найти глубину.

Знай, что в этой книге я приукрасил факты не из страха быть освистанным толпой, не из желания повторить успех прошлых работ, и уж, тем более, не из сомнительной тяги к играм разума или словесным лабиринтам. Просто (Увы!) настолько кристаллизованная правда может сгубить человека без веры. Поэтому, словно яд, я подношу тебе новую реальность, припорошив ее сладостями и ароматным словом. Надеясь, что ты, читатель, в результате этого эксперимента не только выживешь, но и выработаешь иммунитет, лишь став сильнее.

Как автор, я беру на себя всю ответственность за каждый случай отравления этими строками и заранее приношу извинения всем, кто погибнет, пробираясь сквозь иллюзии к правде.

С надеждой и равнодушием,

Александр Рей

Вместо предисловия

Бытие в оригинале:

Бытие на иврите:

Традиционный перевод:

«В начале сотворил Бог небо и землю»

Дословный перевод с иврита:

«БОГИ¹ выпустили наружу (сотворили) вневременное, абсолютное начало мира, [из которого возникли] проникающие друг в друга небо (то, что находится вне пределов человеческой досягаемости) и землю (то, где все разделилось до мельчайших деталей, стало ограничено, индивидуализировано).»

¹ ЭЛОГИМ – Бог, форма множественного числа. Буквально: Боги.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1. БОГ ЕСТЬ!

На старых записях кинохроники я неоднократно видел кадры семей, прильнувших к радиоприемникам. Люди на экране неподвижно замерли, боясь шелохнуться, и не дай Бог спугнуть голос диктора, пришедший погостить в дом через невидимые волны. Этот сильный голос нес весть, способную изменить привычную жизнь раз и навсегда. Именно поэтому люди на экране замерли, они молчат, потому что знают – через мгновение жизнь больше не будет прежней. Все изменится, и это правда… Правда, которую не хочется признавать и даже думать о ней. Напряженные до предела, люди на экране молятся, даже сами не осознавая, они молятся, выпрашивая у Небес крохотную надежду, что услышанное минуту назад – лишь страшный сон, а значит, есть шанс проснуться, а значит, никакой войны на самом деле не будет.

Но в реальности, всего одно мгновение ДО, сильный голос диктора вынес приговор: «Говорит Москва!»

Сколько себя помню, я всегда до чертиков боялся войны. Не карикатурных и уж очень фантастичных танков и истребителей, а самой настоящей войны – той, которая несет голод, скитания, отсутствие нормального туалета и ежевечернего душа. Мне, человеку мирного времени, с рождения изнеженного благами цивилизации, даже представить сложно, не то что отсутствие дома и крыши над головой… О чем говорить, если даже просроченный сыр в магазине выводит меня из себя?

А тем, кто был до меня, и так жилось несладко – они прошли тоталитаризм, вечную нехватку продуктов… Да что там, если у них даже интернета не было, значит к лишениям и трудностям им не привыкать. Уж войну-то они точно переживут.

А я? Я что могу? Могу быть сытым и несчастным… А голодным и счастливым, как они – нет уж, увольте!

Квинтэссенцией моего страха стал сигнал воздушной тревоги. Лишь стоит услышать вой сирен, как меня охватывает ужас. Горло и голову сдавливают тиски, а глаза мечутся в поисках выхода. Я, как та собака, с рождения боящаяся грозы – мной правят животные инстинкты. «Бежать! Куда бежать?! Надо бежать!!!» – разносится воем в моей голове.

Будучи еще совсем мальчишкой, я услышал этот сигнал. Первым порывом было спрятаться под стол. Хотя на тот момент я даже не знал, откуда и что это за звук, а все равно боялся.

Всего через несколько дней я увидел японский анимационный фильм «Босоногий Ген». Показ мультика приурочили ко дню поминовения атомной бомбардировки в Хиросиме. Мальчишкам в том мультфильме было лет приблизительно столько же, сколько и мне. И летнее нарисованное солнце светило так же, как за моим окном. Потом мальчики услышали сирену – ту самую, которая всего пару дней назад породила во мне желание забиться в угол. Вслед за страшным воем на экране появилась белая вспышка.

Сирена, вспышка, а после боль, скитания, голод, смерть… Война.

«Говорит Москва!»

С трепетом просматривая кадры хроники, я надеялся и верил, что это никогда не случится со мной. Что я не окажусь в числе тех несчастных, и мне не придется вслушиваться в голос из радио или всматриваться в телевизор и ждать, что же скажет диктор.

Но, когда я вошел в комнату, мое сердце екнуло. Мать и отец неподвижно смотрели в экран телевизора, и в том, КАК они молчали, я услышал то же, что на старых кадрах – молитву, чтобы мир остался прежним.

– В чем де… – хотел узнать я. Но мать громко шикнула, подняв указательный палец – мол, закрой рот. В последний раз она так делала, когда я был еще совсем ребенком.

– Помолчи!

На экране цифры обратного отсчета сменила фигура.

– Здравствуйте, дорогие друзья! – поздоровалось знакомое лицо. – Сообщение, которое вам сейчас предстоит услышать, подготовлено Организацией Объединенных Наций, и транслируется по всем телеканалам мира на всех возможных языках. – Диктор заметно волновался. Чувствовалось, какой груз ответственности сейчас лежал на нем. Еще бы! Возможно, его имя останется в веках, как имя Левитана или даже Нерона!

Черт побери, что происходит? Неужели и правда война?

Но новость, которую диктор собирался объявить, оказалась куда страшнее.

– Два дня назад астрофизики из Манчестерского университета Юрий Толкунов и Харуки Курасава смогли обнаружить и заглянуть в центр Вселенной – туда, где зародилось все. Согласно полученным данным, на расстоянии 14 миллиардов световых лет находится обитель Высшего Существа… Того, кто породил пространство, время и материю. Также это подтверждают расчеты математика из Принстона Артура Гаспаряна, с которым связались астрофизики сразу после открытия, и… – Ведущий на экране замер. Сначала я подумал, что проблемы с сигналом, но мужчина определенно подавал признаки жизни: моргал и дышал, но почему-то оставался неподвижен. В чем дело?

Его глаза наполнились слезами. Отвернувшись, ведущий, всегда такой уверенный и категоричный, тяжко вздохнул, на несколько секунд зажмурился и лишь затем вернул взгляд к камере.

– Ребята, вы хоть понимаете ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ? – будто завороженный, спросил он. – Они доказали, что Бог есть! Не нужно верить… Теперь мы знаем! Знаем… Все изменится… Все теперь по-другому!

Ведущий встал из-за стола, и ушел. Просто ушел…

Камера еще с минуту показывала осиротевшую студию, словно в телестанции никого не осталось. Но потом все же кто-то догадался включить рекламу.

Рекламировали прокладки, дарующие свежесть на целый день.

Мать выключила телевизор. Все так и остались сидеть истуканами, уткнувшись в погасший экран.

Ну, хоть кто-нибудь? Нет?

– Пойду кофе сделаю, – сказала мать, но прежде чем встать, просидела еще пару минут.

Тик-так, тик-так… Звук секундой стрелки до жути громкий – еще хуже, еще страшнее сирены воздушной тревоги. Почему я раньше не замечал этого? Может быть, просто воздух сгустился, и теперь стрелке, чтобы преодолеть каждый шаг, приходится вспарывать его, прикладывая уйму сил?

Что за чушь лезет в голову? Почему так мерзко на душе? Будто действительно только что объявили о начале войны, а не радостную весть… Радостную? Ну, да, разумеется. Ведь если Бог есть (теперь в этом нет никаких сомнений), значит есть и жизнь после смерти физического тела, и душа, и любовь, и ангелы… Да много еще чего.

Почему же нет радости, а лишь ощущение, что диктор вместе с русским, японцем и математиком из Принстона все вместе нагадили в душу? Почему?

Матери на кухне не оказалось, как и заваренного кофе. Она даже воду не вскипятила. Дверь в ее комнату была закрыта, а из щелей доносились глухие, но вполне отчетливые всхлипы. Мама плакала.

Мимо прошмыгнул отец. Накинул сверху ветровку и в домашних тапках вышел на улицу. Наверное, курить.

Я же вернулся на кухню, налил в чайник воды, поставил его на плиту. Достал чашку и стал дожидаться, когда вода закипит.

Чертовы ток-шоу (вот уж где создание Сатаны) не умолкали сутками. Депутаты, актеры, врачи, священники, учителя, дворники и даже один китайский чревовещатель… Казалось, продюсеры телеканалов задались целью опросить каждого-перекаждого жителя Земли на тему: «Как вы относитесь к Богу?» Заметьте, о вере уже никто не спрашивал. Ведь научно-то доказано!

Был, правда, один сумасшедший, который упрямо заявил о заговоре духовенства и продажности современной науки. Но его быстро заклевали. Под шум гомонящей толпы приглашенный поп умудрился засадить ребром ладони по горлу убежденного атеиста. Проглотившему «кирпич» посиневшему бедняге пришлось даже вызывать врача. Присутствующий в студии хирург отказался помогать «безбожнику».

Смотреть эту чушь не было сил, но ничего другого по телевизору не показывали. Иногда казалось, что принципиально.

Хуже всех вели себя святоши. Нет, правда. Я не придираюсь. От буддистов до жрецов североамериканского племени Хулхуа, от деревенского дьячка до Папы Римского – словно с цепи сорвались. Не особо себя стесняя в выражениях, попеременно жестикулируя то указательным, то средним перстами, небесные наместники улыбались широкими улыбками и говорили, говорили, говорили… Все их многоголосье можно было свести к одной простой фразе: «А мы вас предупреждали! Теперь вам, грешники, пи**ец!»

Высокомерием «победы» разило даже сквозь толстое стекло экрана.

Толпы неожиданно прозревших и прозревших со стажем повалили на главные улицы городов. Плакаты, сконструированные таким образом, чтобы надписи видели не только объективы телекамер, но и небеса, признавались Богу в любви и рекомендовали пробудиться к праведной жизни, дабы не гореть в Аду. По будням сбор в 18.00, в выходные служения дважды. Обращаться по адресу…

Но по-настоящему качественное шоу начиналось, лишь стоило столкнуться представителям двух разных конфессий. Куда девалась религиозная терпимость и солидарность, когда речь заходила о том, в чей Рай придется отправиться после смерти! Мусульмане категорически отказывались от православного Рая, а те, в свою очередь, не хотели кайфовать в облаках с семитами, мол, от них и на земле-то спасу нет.

За все существование бокса не было столько пролито крови, как за первые дни дебатов. Никого не хочу обидеть, но обычно победа оставалась за православными священниками. Оказалось, что их засаленные бороды не так-то просто повыдергивать. А массивные распятия в случае необходимости удобно использовать вместо кастетов.

Шутки шутками, а все эти побоища изрядно поднадоели, но конца и края им видно не было. Даже когда ученые сыны размахивали формулами и цифрами перед задранными носами священников, доказывая, что Творец – это просто Творец. И нет у Него предпочтений креститься ли, отращивать ли пейсы, мыть ли руки перед молитвой… Что это сугубо наше, людское! Задранные носы оставались глухи.

В попытке усмирить воинственных жрецов, депутат государственной думы Жириков Вольф Владимирович предложил установить одну-единственную религию для всех. Собрать Вселенский Собор и путем голосования определить угодные Центру Вселенной обряды, атрибуты служения, одежду. Выяснить, нужны ли Творцу минареты у мечетей, и как лучше хранить религиозные тексты: в книгах или свитках.

На вопрос, как быть со священными писаниями, Жириков предложил приравнять их к историческим документам и рассматривать исключительно в качестве культурного наследия.

«Если внимательнее посмотреть на любую священную книгу, то без труда можно заметить, что у всех религий есть общие идеи: любовь к ближнему, сопереживание, забота о родителях и родной земле, главенствующая роль созидания и развития личности. Нужно поручить ученым (и ни в коем случае не духовенству) провести качественный анализ текстов, с целью вычислить точки пересечения, найти эти самые главные мысли. По сути, не так уж важно, как звали Пророка, куда он ходил, кто мыл ему ноги. Главное – Идея. Вот эту Идею, общую для всех, и следует извлечь. И уже на ее основе строить международный единый институт церкви…»

На следующий день после этой речи машину Жирикова подорвали. Кроме депутата, погиб водитель и охранник. Желтая пресса писала, что следы ведут в Ватикан, но по федеральным каналам об этом не говорили ни слова.

Смерть депутата Жирикова удивительным образом оставила внутри меня неприятный осадок. Не так переживают смерть чужого человека. И до того отвратительное настроение только ухудшилось, а я все не мог понять, что со мной происходит. Почему с того самого дня, когда диктор официально объявил о признании существования Высшего Существа, тягучая, тупая боль в груди и ощущение «начала войны» никак не проходят? И то же самое, я уверен, происходило абсолютно со всеми: и с духовенством, так истово защищающим свои храмы; и с атеистами, до сих пор свято верящими, что их в очередной раз пытаются развести; и с моей семьей, словно зомби, слоняющейся из угла в угол, с работы – домой. У всех болит в груди, а иногда без причины тошнит.

Что с нами происходит?

Я задаю этот вопрос, а в голове сами собой всплывают кадры с обгоревшими останками депутата Жирикова.

Телефон заиграл знакомую мелодию. Я наклонился, чтобы выключить звук.

– Твоя? – презрительно спросила Катя, посмотрев на меня через плечо.

Не став отвечать, я лишь покрепче схватил ее за шею, чтобы заткнулась, и продолжил.

– Чего трубку не брал? – спросила Таня.

Черт, ведь чувствует. Давно чувствует, что у меня кто-то есть.

– У директора на ковре был. Лучше не спрашивай, – пробубнил я, стараясь как можно правильнее выразить заранее подготовленные и отрепетированные эмоции.

– В обеденный перерыв? – недоверчиво спросила она.

– Да. Обед – не обед. Какая разница? Начальству все равно, когда настроение портить.

Положив трубку, я отчетливо почувствовал, что боль в груди стала больше, плотней. Даже мешала дышать.

Черт, да в чем же дело?!

Обгорелый череп депутата смотрел на меня и улыбался неприятным оскалом.

– Главное – Идея! – проговорил череп устало. – Вот эту Идею, общую для всех, и стоит извлечь… Ты извлек идею? Извлек?

Из груди боль резко перекочевала в горло – его сдавило, а затем также резко отпустило. Не удержавшись, я вырвал на асфальт.

«Чтоб ты сдох со своей идеей!»

– Поздно! – закачал он обгоревшей лысиной. – Да и Идея-то не моя, а общая. Так что все вопросы не ко мне, к Центру Вселенной, пожалуйста.

Добравшись домой, я присоединился к семье – стал шарить по квартире, не находя себе места. Не помогло. Да я и не надеялся, прекрасно осознавая, что мне может помочь.

Усевшись в своей комнате на диван, долго вертел в руках телефон, все обдумывая, взвешивая, сомневаясь. Боль в сердце больше не позволяла самому себе лгать.

Я набрал номер.

– Да, любимый, – ответила Катя.

– Кать, ты пойми меня правильно. Я просто Таню больше обманывать не могу, а признаться и разрушить наши отношения – не хочу. Поэтому извини… Извини, что я говорю тебе об этом по телефону. Понимаю, что некрасиво, но ждать я не готов.

Молчание.

– «Некрасиво»? – повторила мои слова Катя.

Молчание.

– Ну и сука же ты! – озвучила она приговор и бросила трубку.

В конце концов, Катя знала, на что шла. И я ей ничего не обещал.

Неподвижно сидя в темноте, пытаюсь понять, что происходит внутри. Как и ожидалось, боль значительно уменьшилась. Я наконец-то смог вздохнуть полной грудью. Наконец-то.

Значит, Жириков был прав – все дело в Идее… Идее, общей для всех.

Перебравшись на кухню, я заварил себе кофе. Дождался, пока уйдет отец. Закурил.

Жириков был прав, а значит, сожалел я не о его загубленной жизни, а о той мысли, которую он начал, но не успел досказать, объяснить мне, что за гадкое чувство появилось внутри вслед за сбежавшим из студии диктором.

Ведь Творец существует, а значит нет смерти, есть душа и ангелы… Должно быть радостно, а не вот так – до рвоты!

«Все изменится. Все теперь будет по-другому!» – напророчил диктор и ушел.

Откуда взяться радости? Ведь если есть Бог, значит, есть и долг перед Ним. Есть ответственность за свою жизнь, сделанные выборы, произнесенные слова и даже мысли. Он все слышит, и за все придется держать ответ. Ведь именно поэтому так тяжело на душе. Каждый из нас остался наедине с самим собой, со своей Совестью. И каждый знает, где неправ и что не следовало делать.

Если раньше, лишь догадываясь о существовании Центра Вселенной, можно было жить на авось – вдруг пронесет – то теперь так не получится. Теперь я точно знаю, что за все придется отвечать.

Я взглянул на себя Его глазами и оценил свои поступки по Совести. Именно это принесло боль. Именно это напугало больше, чем война или болезни. Каждый сам знает себе цену.

Бог есть! И это пугает…

Глава 2. БОГ УМЕР

Единственное, кому я в жизни завидовал – облакам. Завидовал, не стесняясь, в открытую, черной завистью. Сколько помню себя, смотрел на эти полчища пушистых демонов с тоской о том, что я – не один из них. И как окружающие ни убеждали, как ни пытались доказать, что это нелепо, я знал – они, там, наверху, живые… Неспешно плывут, подгоняемые ветром, лениво наблюдая за людьми-букашками, презирая нас. Они – бессмертные, а мы – скоротечны.

Такая у меня была мечта – быть облаком. С детства она оставляла меня в проигрыше, делая несчастным. Нет ничего хуже, чем знать: все, о чем ты только можешь грезить, никогда не сбудется. В итоге жизнь блекнет и теряет смысл.

Окружавшие меня люди всегда мечтали о чем-то конкретном: встретить большую и чистую любовь, съездить на море, купить машину, занять первое место в конкурсе или высокий пост. А я всего-то хотел плыть по небу без цели, в никуда. И наблюдать…

Такая мечта без шанса на воплощение. Дни без толики счастья. Отчаянье.

Чтобы хоть как-то продолжать жить, я пытался создать иллюзию небесного путешествия. Думаю, у меня это получилось. Избегал всего, что могло заставить приземлиться или хотя бы задержаться на одном месте. Впереди еще ждали сотни и тысячи миль неизведанных земель, которые мне предстояло увидеть отсюда, сверху. Я не имею в виду путешествия. Из родного города я практически не выезжал. Речь скорее об отношении к миру, когда ничего не важно настолько, чтобы из-за этого расстраиваться или пытаться удержать. Работа, отношения, здоровье. Для облака важно лишь плыть вперед в неизвестность, отдаваясь воле переменчивого ветра. В обществе таких людей, как я, принято считать безответственными. Пожалуй, это правда.

Мать с отцом мной никогда не гордились. Мы, конечно, это не обсуждали, но все и так было ясно. Меня это даже не задевало. Главное, что родители не пытались меня поучать. Спасибо и на том.

Когда я встретил Таню и наши отношения переросли во что-то большее, чем эпизодические ночевки друг у друга, мне на мгновение… лишь на мгновение показалось, что я вдруг стою на земле. Облако стало приобретать конкретные очертания. О, Боже, как же я тогда испугался! Таня почувствовала мое состояние. Помню, она сказала, что мы вместе лишь по одной причине – ей нравится, когда за ней наблюдают чужаки.

– Это что-то сродни фетишизму? – спросил я тогда.

– Не знаю. Возможно. Есть же те, кого заводит подглядывание. А мне, наоборот, становится спокойно, когда кто-то чужой, кого я не знаю, смотрит на меня со стороны.

Я удивился:

– Но ты же меня знаешь.

– Разве? – лишь ухмыльнулась она, а затем добавила, что я никогда не стану близким ей человеком. Так и буду вечно слоняться неприкаянный, пристальным взглядом наблюдая за тем, что происходит в ее очень понятной и размеренной жизни. И Таню это вполне устраивало.

Земля ушла из-под ног так же быстро, как и появилась. Я смог вздохнуть с облегчением.

Единственное, чего я хотел от жизни, чтобы вот так было всегда. Чтобы ничего не менялось и все события в мире происходили не со мной. Никогда не быть главным или даже второстепенным героем. А просто смотреть, как течет река машин.

Нет, конечно, я догадывался, что рано или поздно каждое облако встречает на своем пути порывистые ветра и тогда, хочет оно того или нет, попадет в самую гущу событий. Просто я надеялся: повезет и спектакль пройдет без моего участия. Что жизнь забудет о моем существовании.

Но мне не повезло. Я стал даже не главным героем, а, скорее, самим спектаклем. Время безмятежности закончилось.

С того момента, как диктор объявил о существовании Бога, прошло совсем немного времени. Но уже с уверенностью можно было сказать, что для человечества в целом кардинально ничего не изменилось. Разве что больше людей стало молиться и ходить в храмы. И если раньше верить было то модно, то наоборот, теперь религия окончательно стала мейнстримом. Священнослужители, как и в лихом XV-ом, «ринулись» в политику, провозглашая, что «на все воля Божья». И без одобрения духовенства ни о каких экономических, общественных и военных реформах речи быть не может. Но это все так, мелочи. Признаться, я ждал чего-то большего – по-настоящему глобального. Не знаю. Допустим, создания единой конфедерации планеты Земля с образом всевидящего ока на флаге. Или исчезновения пьянства и блядства как феноменов. Но ничего такого не произошло.

Люди довольно быстро стали задумываться о своих отношениях с Творцом, превратив знание о Нем в очередные бездумные обряды и ритуалы. Люди есть люди.

– А для тебя, умник… Лично для тебя что изменилось?

Я перестал мешать картошку в сковороде и посмотрел через плечо на Таню. У нее на губах застыла улыбка.

– Для меня?

– Да.

– Не знаю, – я выключил клмфорку и сел напротив. – Не думал об этом.

– А стоило бы! – упрекнула меня Таня и перевела взгляд за окно.

Я соврал. На самом-то деле, я почувствовал изменения. Слишком они были явные, чтобы закрывать на них глаза и притворяться, будто смог остаться в стороне.

Если раньше я просто жил и совершал поступки, не задумываясь о последствиях, то сейчас буквально всей душой ощущал, как любое действие или даже слово влияет на жизнь – мое настоящее и будущее. Дело не в том, что мне стыдно перед Творцом, или не дай Боже, я Его боюсь. Страх должен иметь лицо, а добродушного бородача в потрепанной белой рясе, довольно сложно бояться. Скорее я понял, что есть правильные и неправильные поступки. Дело не в морали – не в «хорошо» и «плохо», записанных в огромном свитке где-то на Небесах. Дело исключительно в личных переживаниях и оценке своих дел. Я чувствовал, как должен поступать, а как не следует. И никто меня не накажет за проступки. Лишь я сам буду считать себя куском дерьма, если пойду в разрез с «честным» решением.

Это чувство правильного было всегда. Но когда-то очень давно, сам не знаю как и почему, я перестал его слышать. И с тех пор, словно назло суровому родителю, все делал не так. Когда брал чужое, или шел по головам, или спал с теми, на кого было плевать, или совершал еще десятки «как бы не мерзких» поступков.

Хуже всего, мне не казалось такая вот моральная глухота чем-то плохим. Все так живут, не обращая внимания, что Голоса внутри не разобрать за стеной желаний и страхов. Все так живут, и я так жил. Это я сейчас понимаю, что подобная «тишина» сродни уродству. Но, что сделал зрячий из той притчи, попав в царство слепых? Выколол себе глаза! Прям, как и я. Как и каждый, кого я встречал на своем пути.

Многое изменилось у меня внутри. Я стал чувствовать что-то, что сложно описать. Это как… направление, которое невозможно игнорировать. Когда пытаешься плыть в потоке воздуха, обволакивая себя белой пеленой, но тяжесть притяжения напоминает кто ты на самом деле. Значило ли это, что моя мечта о жизни в ритме беспечности растворялась? И облако обретало очертания человека? Пока об этом рано судить, но с недавних пор, я не только стал наблюдать за проплывающими мимо пейзажами, но и смотреть вперед, пытаясь понять, куда меня несет ветер.

– Бог отвернулся от нас! – плакала с экрана исхудавшая, серая женщина. – Он больше не даст нам шансов. Это даже не наказание за грехи. Это конец! Он больше не хочет, чтобы мы изменились или что-то поняли. Поздно! Он плюнул на нас и ушел… – Женщина демонстративно сплюнула, показывая Божественный плевок на род человеческий. Но попытка оказалась неудачной – вязкая слюна предательски повисла на подбородке. Вмиг праведный гнев женщины сменило смущение. Бледность скрылась за стыдливым румянцем.

Видимо оператору надоело издеваться над героиней репортажа – оплеванное лицо исчезло, а на весь экран, в винтажном обрамлении, появилась известная цитата Ницше:

«Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое святое и могущественное Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами – кто смоет с нас эту кровь?» Фоном для пущей трагичности играла мелодия Fabrizio Paterlini с говорящим названием «Темнота – не противоположность света». Честно признаться, получилось довольно эмоционально. По телу пробежал неприятный озноб.

– Черт бы вас побрал! – выругался я, и спешно выключил телевизор. Не вставая, дотронулся до сотового и набрал Танин номер. Она долго не брала трубку.

– Давай коротко. У меня люди… – деловито обрезала она еще до того, как я произнес хоть слово.

– Ты как? Все в порядке? – спросил я, немного растерянно.

– Да, все в порядке. Как обычно. А в чем дело? – складывалось впечатление, что я ее раздражал. Таня вообще не любила, когда мы созванивались во время работы.

– Просто опять сдохлосов показывали. На этот раз какая-то тетка кричала, что Бог обиделся и сбежал от нас. А потом Ницше цитировали под пианино. Вот и стало не по себе.

Таня выдержала паузу, думая о чем-то своем, а затем, довольно холодно посоветовала:

– Не смотри телевизор. Там одну ахинею показывают.

– Я его уже выключил, – почему-то оправдывался я.

– И перестань их «сдохлосами» называть. Это мерзко и тупо.

– Их все так называют.

В трубке повисла неприятная тишина.

– Мне нужно идти. Клиенты ждут.

– Хорошего дня, – пожелал я. Получилось неискренно.

– Ага, – и повесила трубку.

Бросив телефон рядом, постарался поудобнее улечься на диване. Руки сложены на животе, взгляд устремлен в потолок, словно я попал на прием к психоаналитику. Мне бы сейчас действительно не помешало. Хотя… Всему миру сейчас бы не помешало – на Земле творится черте что.

Буквально через полгода после объявления о том, казалось бы, судьбоносном, а на деле, самом посредственном открытии, появилась какая-то бактерия или вирус (ученые до сих пор пытаются разобраться), от которой люди высыхают, постепенно превращаясь в мумии. Зрелище, конечно, жуткое. Всего за пару месяцев из упитанных, заплывших жиром красавцев люди превращаются в кожу да кости. Казалось, не хватает всего одного касания, чтобы несчастные рассыпались по полу грудой пыли. Один журналист в прямом эфире назвал таких людей «сдохлосами». То ли потому, что они довольно быстро умирали. То ли потому, что инфицированные – «дохлые», то есть худые, как сама смерть. В итоге, неосторожного журналиста либеральное общество линчевало за пару дней, а бедных мумий все стали называть не иначе, как сдохлосами. Название прижилось и по мере нарастания эпидемии становилось все более популярным. Чуть позже стало известно, что ученые эту странную болезнь назвали «Синдромом Дефицита хромосомочегототам». Сокращенно СДХ. Поэтому и «СДоХлосы». По-моему, что бы Таня не говорила, а название очень даже подходит.

Шутки шутками, а эпидемия грозила стереть с лица Земли все человечество. Ученые никак не могли разобраться, что это за ерунда происходит с людьми. Вирус или бактерия – первое, о чем они подумали. Но эту гипотезу опровергало сразу два факта. Ни у кого из больных не выявили в организме ничего подозрительного – это раз. Второе – СДХ захлестнула всю Землю в одночасье. Если бы недуг вызывал вирус, то он бы имел очаг распространения. Сначала кто-то где-то заражается. Потом кто-то переносит болезнь в другое место, пока количество заболевших не достигает критической массы. Но не может такого быть, что в один день большая часть земного населения стали иссыхать. Раз, и болеют люди, как в Португалии, так и в Канаде. Единовременно, на всех континентах.

Течение болезни тоже происходит довольно любопытно. Сначала сдохлосы жалуются на плохое самочувствие, общую слабость, как, например, во время гриппа. Постепенно слабость перерастает в бессилие. Они быстро теряют в весе и в итоге достигают того момента, когда уже просто не могут стоять на ногах, превращаясь в живых мумий. А там и мучительная смерть не за горами. Жуть! Период от заражения до смерти у всех занимает разное время. Одни иссыхают всего за неделю. Другие вообще, начав «худеть» и достигнув опасного веса, вдруг, чудесным образом, исцеляются. Правда, это единичные случаи. В основном исход печален.