Buch lesen: «Случай в зелёной зоне»

За каким… я полез на соседскую дачу? Согласен, возможно, что было не надо, но влез. Продравши утром очи, соскочил с крыльца, нырнул в кусты!.. И, обретя возможность снова внятно думать, окинул подобревшим взглядом всё окрест. Деликатно припекало солнце, зеленела трава.

Новогодней елкой сверкала электричеством соседская дача…

Зачем, к чему?.. И пусть хозяин дачи, Николай Иванович Райхерт, слыл человеком не бедным, но и мотом он был не настолько: заспал? Необходимо это дело было как-то поправить. Отношения меж нами были самые, что ни на есть, добрососедские, в его отсутствие я присматривал за домом, Николай Иванович, ни разочка не поморщась, порой ссужал меня деньгами – с моей стороны разбудить его было просто необходимо. Отворив калитку между дачами, я ступил на соседский участок. И сделав несколько шагов почуял, как в спину выше поясницы осязаемо упёрлось явно нечто из железа. А на словах негромко прозвучало: «руки…»

Круто? Круто. За крючковатый огурец! Тем более, и огурцов у Николая Ивановича на участке не водилось сроду. Так что, руки для отвода глаз я поднял. Но с ситуацией согласен в корне не был. Как там в пособиях: «Одной ногой сделав шаг в сторону, другой – назад, отводите вооружённую руку плечом. Надавив сверху своей левой на локтевой сгиб противника, зажимаете правой эту самую вооружённую руку между плечом и предплечьем. И, вызывая болевое ощущение в лучезапястном суставе, бросаете противника на спину».

Для подготовленного человека всё предельно понятно, в учебнике по самбо таких приёмчиков куча. Но, скосив глаз на подъездную дорожку, под сенью Райхертовского джипа я вдруг узрил притулившийся автомобильчик с выразительной надписью «полиция» по борту. Что, в конечном счёте, от активных действий меня и остановило, ибо известно и ёжу, что принадлежность тыкавшего явно пистолетом субъекта к правоохранительным органам в исключительных случаях даёт ему некоторое право даже слегка меня пристрелить. Чего мне не хотелось. Тем более, что просили всего лишь поднять в гору руки.

– А в чём, собственно, дело?..– вспомнив о правах, вякнул было я. Но, получив решительный толчок, дискуссию свернул, и, не роняя достоинства, проследовал к крыльцу.

Внутри нас ждали. Представившись Рудольфом Петровичем Ивановым, товарищ средних лет и с мудрым взглядом пригласил меня присесть, сел сам, достал бумагу, ручку. И мы заговорили обо мне.

Кто я? Я человек. Порой этим даже горжусь. Ибо! Как выразился классик, человек – это звучит!

Во всяком случае, Горький подобное говорил. Но сидевшему напротив товарищу мой ответ показался несколько куцым, и я был вынужден признаться в том, что я Сергей. По отчеству Васильевич, с фамилией Кондратьев. Прописан!..

Правда, в настоящее время там не живу, но ведь нынешние законы подобное дозволяют? А вопрос «кто я…» временами заводит в тупик и меня самого. Родился – было дело, кончил школу. И возник вопрос, кем быть?

Едва лишь в школах по весне прозвенит прощальный звонок, вопрос этот тотчас возникает перед каждым из тысяч, кто школу закончил. Хорошо, если определился заранее – бегаешь дальше всех, прыгаешь выше. Показал выдающийся результат, играя на скрипке. Собрал все первые места на школьных олимпиадах, в шахматы с тобой не садятся даже учителя.

Хотя в большинстве случаев будущим своим выпускник заморачивается как-то не очень. Разве он родителям (а так же, дядям, тётям) ещё в детсаде не сказал, что станет водителем поливальной машины? Девочка станет актрисой. В крайнем случае – моделью. И если к моменту окончания образовательного процесса вдруг выяснится, что по стечению обстоятельств абсолютно все поливальные машины персоналом укомплектованы (как, кстати, и подиум), то это их, родителей, проблема. А так же дядь и тёть, которым надо больше всех. И теперь так и будут за выпускником ходить и вынимать душу вопросом, «так кем же мы всё-таки будем?» Когда-то стать пожарником предполагал и я!..

– Всё это интересно и весьма, – прервал меня Рудольф Петрович, который оказался следователем. Но в данный текущий момент ему не даёт покоя вопрос, за каким!.. Какие причины побудили меня проникнуть на участок соседей.

А тайны тут не наблюдалось никакой, и я, как на духу, ответил: так и так! Свет горел, машина стояла… Что говорило о том, хозяин, Николай Иванович где-то рядом. И если я до него доберусь, то, не исключено, что с его помощью я смогу решить некоторые финансовые вопросы, да ни нужен-то мне был всего лишь стольник.

«Забрался занять взаймы стольник, а никак не ограбить…» – улыбаясь чему-то своему, записал следователь, на мой закономерный вопрос «а по какому, собственно, праву!..» даже не поднял от протокола головы. И уже сухим протокольным голосом поинтересовался, чем я в жизни занимаюсь.

Чем я в жизни занимаюсь? Пожарником я так и не стал. И это, наверное, правильно, мечта должна оставаться мечтой. А в остальном кем я только не был. До недавнего времени работал на заводе. До поры, пока платили. Потом пошли задержки, на производстве стало скучно, и я в расцвете лет решил профессию сменить. На что? Тут стоило подумать. Кто-то из великих как-то поднапрягся и выдал: «выбери дело по душе, и в общепринятом смысле в жизни работать тебе не придётся». А как из этой кучи выбрать, если, профессий в мире около пятидесяти тысяч?

Подходящая зарплата в академии наук. Некоторое время можно было бы помучиться министром. Заделаться банкиром. Правда, тут, как минимум, нужен банк и дальше тоже, очень не поспишь; следи постоянно за курсом, по ночам трясись, чтобы не обокрали.

Из всех профессий, на мой взгляд, лучшая – это рантье. Как это выглядит и что нужно делать? Объясняю: имея в наличии приличную пачку газовых акций (или нефтяных), делать ничего не нужно, главное – чтобы акции были! И с каждой, словно мёд, в ваш оттопыренный заботливо карман густой и полновесной каплей неукоснительно стекает фантастический процент. Вы спите, вы вкушаете свой завтрак, а он каплет! Не суетясь, спокойно удишь карасей, в охотку рубаешь для бани дровишки. Или же, дабы совсем от безделья не «съехать…», ломаешь голову над теоремой Ферма, – а он каплет!

Если акций ни Газпрома, ни Сибнефти у вас нет, а на работу ты уже отвык?.. Даю наколку: объяви, что ты писатель и, не поспешая, что-нибудь пиши – профессия достойная, не хуже многих. Свободный график, где бы не находился (хоть бы в ресторане), ты на работе, ты изучаешь! Не важно, – что! В писательском деле мелочей нет: изучаешь поведение распоясавшихся посетителей, изучаешь убогий репертуар оркестра ресторана.

…Непомерный на ваш взгляд счёт, который оплатить придётся, изучай, не изучай. А если по весьма и весьма объективным причинам ресторан (вот привязался!) ты некоторое время не посещаешь, не унывай: садись в людном месте и с полным правом изучай спешащих мимо героинь.

«Профессия – писатель…» – записал следователь в протокол. – А история со стольником, за которым проник, – это в целях изучения человеческих взаимоотношений?..

– В том числе! Или кто-то думает, что быть писателем легко? Пока напишешь, пока издадут! Тем более, что книгу я только задумал, издатели о ней пока не подозревают, и посему авансами пока не докучают и у дверей не толпятся.

– А живёте вы, Сергей Васильевич?..

– По соседству, за забором. Потому как, если вы твёрдо решили что-то написать, и чтобы это что-то получилось – заниматься этим нужно на природе. Естественно, не в шалаше, всякий раз, возжелав чашку чая, высекая кресалом огонь. А на цивилизованной себе дачке. Этажа, эдак, на два. С ванной, туалетом. Обязательно – интернетом. А не в раскалённом городе, в котором не то, что творить, а и думать-то порой получается с трудом. На даче у меня и паспорт, я бы мог и сбегать!..

– С этим успеем, – загадочно откликнулся Рудольф Петрович, – а что вы, как писатель и гражданин, нам скажете на это? – Резко свернув нашу тёплую беседу, следователь встал, дождался, пока я последую его примеру, и увлёк меня в гостиную.

Несмотря на, в общем, ранний час и рабочее время в гостиной Райхертов царило оживление. На журнальном столике у дивана красовалась почти полная бутылка односолодового виски «Белая лошадь», шоколад, виноград, мясная нарезка. На неискушённый взгляд похоже было на обычный сабантуйчик, хотя со стаканом я никого из присутствующих не заметил. Особо не суетясь, кто-то занимался фотографией, кто-то с помощью рулетки измерял, кто-то увлечённо пытался извлечь что-то из-под дивана.

Не суетился лишь хозяин. Совершенно недвижим, не предпринимая даже попытки подняться. Забыв об элементарной учтивости, показывая гостям спину, с полуоткрытым, неотрывно смотревшим под батарею отопления глазом, на ковре лежал хозяин дачи Николай Иванович Райхерт. В некотором отдалении на стуле, то и дело поднося к глазам платок, располагалась Элеонора Митрофановна, супруга. Словно пытаясь что-то услышать, склонился над Николаем Ивановичем врач «скорой…»

Выпил лишнего и прихватило?.. То, что бутылка на столе одна, не говорило ни о чём; охламундив очередную, пустую тару сосед вполне мог вынести на кухню. И пусть я ранее подобного за ним не замечал, но в душу к человеку не залезешь, всё когда-то бывает впервые. И тут меня как будто бы кольнуло – Николай Иванович, похоже, мёртв! Конечно, ни положение тела, ни упорное желание соседа оставаться на полу не говорили ни о чём, но уж слишком он был неподвижен. Не хвалясь скажу, книг по теме я прочёл немало, да и деловито снующие по комнате люди приехали не на именины, явно работала оперативная группа. На выезде на труп. На труп очерченного какой-то лентой многоуважаемого спонсора Николая Ивановича Райхерта, что с неловко подвёрнутой под себя ногой и трагически отброшенной рукой, лёжа на ковре, безропотно дожидался, что же новенького о его состоянии доложит публике врач. Картина была ещё та, смотреть на это как-то не хотелось, хотелось жгуче только знать, а что же тут произошло!..

– А вот это с вашей помощью мы выяснить и попробуем, – проникновенно глядя мне в глаза, живо откликнулся следователь. И, безо всякого перехода, спросил: а не являюсь ли непосредственным виновником столь непоправимого состояния гражданина Райхерта я?..

Вот так: ты им всю душу!.. Не дав мне даже поскобеть и как-то выразить!.. Не дав обвыкнуться в неординарной обстановке, следователь уголовного розыска Рудольф Петрович Иванов церемонии оставил, и занялся мною вновь: а знаком ли я с лежащим? Как давно? И, включив на максимум остатки душевности, указывая перстом на недвижимого Николая Ивановича, проникновенно сообщил, что в случае если я, не обременяя занятых людей дальнейшей бесполезной работой, надумаю добровольно в содеянном признаться, то мне, как бонус, в смысле сокращения срока, при вынесении приговора в суде выйдет большущая скидка. И! – Только быстро! – В каких я отношениях с его женой.

И я признался: с Райхертом знаком уже как год, как заселился по соседству. Отношения между нами чисто соседские, без напрягов. А что касается отношений с Элеонорой Митрофановной, его женой! Стыдливо отворачиваясь и смущаясь, я доложил, что отношений с Элеонорой Митрофановной у меня не было и нет: никаких. Что я могу сказать о ней ещё? Обычно красива, сегодня не в счёт. Да, с ней знаком, на даче тоже часто видел, но денег у неё не занимал, и делить нам с ней было нечего, так как мужем ей приходился Николай Иванович, а не я.

Почему не я? Во-первых, потому, что Николай Иванович познакомился с ней раньше. И пусть в принципе это никогда никому не мешало, но Элеонора могла быть элементарно не в моём вкусе. А из незначительных причин нашей с ней не связи – не в её вкусе, похоже, был я, а что тут больше сыграло? Отсутствие у девушки вкуса? Возможно. Ну, не понимала она своего возможного счастья, не понимала. Хотя о том, что вскорости непременно стану известным, я неоднократно в мимолётных беседах через сетку забора ей намекал.

Откуда у меня дача в престижном районе как наша Зелёная зона? Отвечаю: дача друга, не моя, я только здесь живу. Точнее? Тут всё просто и не просто. Один из древних как-то на досуге выдал: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». О себе сейчас не буду, тут всё субъективно: бывает, временами сам себя бы взял и задушил! А вот о моём друге Михе пару слов скажу. Во-первых, он хороший друг. Помимо этого, говорят, офигенный строитель. И лишь только на нашем Дальнем Востоке задумали строить новый космодром, как Миху тут же и позвали. Миха в знак согласия ударил себя в грудь! А так как космодром не туалет, его в три дня не возведёшь, тут дел на годы, то дачу он оставил на меня. Буквально умолил и навязал, а я пошёл ему навстречу, потому как в результате развода в смысле жилья оказался несколько стеснён.

Что делал прошлой ночью?.. Большей частью спал. Ничего, что могло бы вызвать подозрения, не слышал. Спал хорошо, как, кстати, остальные ночи тоже. И дело не в моей эксцентричности, тут иначе просто спать никак: во-первых, неприлично чистый воздух, во-вторых, берёзы, сразу за участком, полосой. Бывает, что шумят, бывает, что молчат, но навевают… И среди них бандюга – соловей, который навевает тоже. И не мешало бы его спросить, а чем он занимается днём?

Ничего, что могло вызвать какие-либо подозрения, за Николаем Ивановичем в последнее время не замечал. Разговоры наши ограничивались видами на урожай, погодой, и немножко о деньгах. Николай Иванович мирно фабрикантил на своём заводе, я, совершенно параллельно, размышлял о будущей книге. Ни он меня, ни я его в свои дела не втягивал. Он меня эпизодически ссужал, я же, в свою очередь, в отсутствие хозяев присматривал из-за забора за их дачей. Благо, времени у меня много, а на жилистой шее Николая Ивановича Райхерта висел целый завод, и появлялся он тут лишь наездами.

Вообще-то я считаюсь парнем компанейским, но, видимо, сегодня был не мой день. Ничего отталкивающего во внешности следователя Иванова не было, напротив, он со вниманием ловил каждое моё слово, а что-то для памяти даже записывал в протокол. Но рядом с неподвижно лежащим Николаем Ивановичем как-то не веселилось. Николая Ивановича было искренне жаль, но о чём мы с ним говорили, к примеру, три дня назад, я, как не старался, вспомнить не мог.

Сказать мне больше было абсолютно нечего, себя я исчерпал. Эпизодически пытаясь откланяться, терзаясь втуне мыслью, что за убитое время теоретически мог бы умыться, позавтракать и даже отважиться на первую в жизни зарядку, я ёрзал на стуле. Но следователь не отставал, и, видимо, совсем уж от безделья, стал меня пытать на тему, а на что я, собственно, живу: ни гонораров, ни работы?..

Задай мне подобный вопрос кто-то сторонний, я бы дико оскорбился, мог наговорить!.. Но с органами такое не проходит, они и сами: оскорбиться могут так!.. И я, не дожидаясь пыток, без особой охоты, но признался, что невеликие грошики, что позванивают в моих карманах, я не похитил. И пусть не дрейфовал годами в Арктике, не ковырял в неподходящих для жизни местах стратегическую руду, пока не выпустил ни одной книги! Но не крал. А однажды даже вовсе: поднял и вернул одной рассеянной хозяйке выпавший из сумки кошелёк.

С деньгами – да, порой не просто, на производстве как нас в бессрочный отпуск проводили, так с тех пор не приглашали. Бесследно не прошёл и развод. С получением бумаги из ЗАГС-са бывшая жена с довольствия меня немедленно сняла. Что, в общем, справедливо, но достаточно болезненно. Ибо, отвыкнуть есть три раза в день я так и не сумел.

Но я не умер, у меня был дядя! На свадьбе нашей был, избранница моя ему, уже тогда, «не показалась…» Но, будучи мудрым, дядя говорить со мной на эту тему посчитал бесполезным, так как помнил себя, в своё время он был не умнее. Нахлебавшись под завязку «счастья», убежал в буквальном смысле на край света. И, с опаской оглянувшись, принялся методично расковыривать недра нашей бескрайней Сибири.

Так вот, на свадьбе дядя был, мёд, пиво пил! А позже, после свадьбы, призвал меня к себе и подписал на моё имя некоторое количество нефтяных акций, что достались ему в результате достопамятной приватизации. Подзуживаемый молодой женой, с целью приобретения авто, я незамедлительно вознамерился их продать! Но ничего из нашей с ней аферы не вышло. Не знаю, на чей конкретно опыт в своих действиях опирался мой дядя, но только к огорчению жены внезапно вскрылось, что с акций я могу снимать лишь проценты, а продать – ну, никак…

Тогда это виделось чуть ли не издевательством, но как же в новых реалиях те процентики оказались кстати, ибо! Благодаря именно этим бумажкам, голодная смерть меня обошла, я, худо-бедно, стал рантье, всё обошлось. Но жизнь на месте не стоит, и теперь, в свете случившегося, я стал ещё и кандидатом. Но не в нашу думу – кандидатом на отсидку за убийство.

А как же: на дачу соседей проник? Ах, с целью добытия денежных знаков? Воспользовавшись тем, что Райхерт был один, стал требовать, возможно, угрожать! Райхерт, приняв перед этим «на грудь», отказал. И в результате завязавшейся полемики имеем, что имеем – хладный труп.

Зачем вернулся? Тут всё просто, всё по схеме: после содеянного не спалось. А поутру под видом отправления естественной нужды пришёл опять из любопытства. Так как общеизвестно – преступников на место преступления тянет, словно магнитом, всегда. Да и по какой тропинке двинет следствие – наверняка меня весьма интересовало тоже.

Вот так! Придумал это всё не я, так было «с моих слов» записано в протоколе, что любезно предложил мне подписать следователь уголовного розыска Рудольф Петрович Иванов, в который раз призвав, пока ещё не поздно, в содеянном признаться.

Наивный! Да любому мало-мальски подкованному нарушителю известно, что скидки по сроку – компетенция суда. Чистосердечное признание может облегчить лишь душу и совесть! А срок удлинить. Так что вы, Рудольф Петрович, как-то там сами… Тем более, что к смерти Райхерта я ни с какого боку! И ещё неизвестно, от чего он умер: может, сам… а мне по этапу? А отпечатки пальцев, если таковые найдутся, оставлены мной в процессе предыдущих посещений.

– Очень, очень может быть, – подозрительно легко согласился следователь. И, не заморачиваясь с подпиской о не выезде, пообещал по дружбе, что как только с осмотром закончат, захватить меня с собой. Исключительно ради моей безопасности. Так как если Райхерта всё же не я… то с целью устранения возможного свидетеля (конкретно – меня) преступник обязательно вернётся, чтобы довершить… И тут уж – кто кого… кому как повезёт, полиция за результаты подобных встреч не в ответе.

Не важно, под каким соусом, но, судя по всему, меня собирались «закрыть». А я бы не хотел, хотелось на свободе!.. Да и в глаза убивцу, если таковой посмеет и вернётся, посмотреть хотелось. Всё это, пусть несколько сумбурно, я высказал вслух! Но, не смотря на мои железно обоснованные доводы, отпускать на волю единственного подозреваемого в ближайшее время органы не предполагали. Не помогло даже робкое заступничество со стороны Элеоноры Митрофановны. Которая, после некоторого замешательства, вызванного бесцеремонностью вопроса о нашем не состоявшемся с ней интиме, знакомство со мной всё же признала. Что я Сергей – признала точно. В том, что «Васильевич», да ещё и «Кондратьев» уверена до конца уже не была. Чем и вызвала падение доверия ко мне со стороны полиции настолько. Что когда я через час попросился, извините, «до ветру», почуяв в моей просьбе что-то неладное, присутствующие не сговариваясь, принялись лапать рукоятки табельных пистолетов.

И не мудрено, для следствия я был подарок: не думать, не искать. Припрыгал сам. А как же: крался? Крался. А зачем? Добить! Умыкнуть недоукраденное. Освежить ощущения, ещё раз получить адреналин. Поразмыслив, сделав вывод, что «чем никогда… уж лучше – поздно…» – ещё раз влажной тряпкой протереть ручку входной двери. Присыпать кайенской смесью прямо-таки горящие следы своих ног. И пусть в железо до поры меня не заковали и в туалет после продолжительных сомнений сводили. Но убраться восвояси не позволили, видимо, тая надежду, что, с конца-то наконец, совесть моя возопит, и, волей-неволей в содеянном я признаюсь.

И ничего тут не смешно: идёшь за стольником! А тут тебе – с приездом… И хотя смотреть на подобное по телевизору порой любопытно, но оказаться на месте преступления в качестве подозреваемого номер один! Это, как говорится, две большие разницы, ни о каком стольнике я больше не думал, хотелось домой, тем более, повторяю: к печальной кончине соседа я отношения не имел. Оставалось убедить в этом чрезвычайно любознательного Рудольфа Петровича, в чём, к сожалению, я так и не преуспел.

И дело было, видно, не во мне, а в том. Что до конца месяца оставались считанные дни, предполагалась премия, а без раскрытия сегодняшнего дела рассчитывать на неё не приходилось. Надежды на то, что я в убийстве признаюсь, с каждым часом иссякали. Возможно, у отдельных членов группы уже чесались руки слегка меня к признанию и подтолкнуть. Но подталкивать меня в нужном направлении в присутствии Элеоноры Митрофановны было как-то не комильфо. Внешне оставаясь равнодушным к моим стенаниям и заверениям, следователь уже выписывал постановление на задержание. И тут! Следуя жанру, до поры стоявший у окна ко всем спиной товарищ повернулся. И с уст моих чуть не слетело матерное слово. Это уже было несколько через край, так как на меня смотрел и не смеялся Витька! Да, майор, да, старший оперативной группы – так легло!.. Но – Витька, Виталий Игнатьевич Мордвинов. Белобрысый тип. С которым мы!..

Короче с этим Витькой. Мало того, что учились в школе в параллельных классах. Мало, что нам нравилась одна и та же девочка. Так мы ещё и умудрились! Из разных позже городов. Когда пришла пора отдать отечеству долги, не сговариваясь, оказались на сборном пункте в городе номер три. Откуда «покупатели» со всех концов нашей Родины, а так же и из наших групп присутствия в странах тогдашнего еще крепенького Варшавского договора, привередливо набирали команды.

На сборном пункте Витька «парился» уже неделю, ну, а я. Я только-только. Влача набитый провизией чемодан, брёл по двору сборного пункта, и вдруг…

«Вы не бывали на Гаити?..» – говаривал известный попугай, и это он про Витьку. Сидя в центре круга из подобных себе оборванцев, Витька вдохновенно заливал. Возможно, делился свежими анекдотами, возможно, рассказывал о бурной жизни на «гражданке», которая осталась за забором.

Что привлекло его в моей согбенной фигуре? Скорее всего, чемодан. По логике: ведь если кто-то его тащит, значит, в чемодане что-то есть. А что там может быть у призывника? Продукты: сало, хлеб, возможно, колбаса. Про чемодан Витька в дальнейшем так и не признался, но, не смотря на занятость, всеобщую любовь и внимание окружающих, из нас двоих первым узнал меня он, оставив тёплую компанию, бросился на мою шею! И мы двинулись искать свободную лавочку, где бы я мог без помех открыть свой чрезвычайно интересный чемодан и ознакомить с его содержимым сего проглота.

Затем мы ехали, затем буквально бок о бок, затылок в затылок пол года служили в «учебке», мёрзли под одной шинелью. А сегодня, едва скрывая ухмылку, сей тип стоял и, видимо, с удовольствием слушал, как старый его кореш, путаясь в подробностях, извивается перед следствием.

Усмехался, на протяжении всего печального действа я это видел по его затылку! Фыркнул, чуть не рассмеявшись, когда мы с Рудольфом Петровичем попытались уточнить, а «по-большому…» я минувшим утром вышел «до ветру», или слегка … Да и теперь, когда я смог увидеть его нахальную личность воочию, улыбка ехидны продолжала кривить его губы.

Ну, не скотина! Я сделал гневное движение навстречу, вместе со мной, почуяв угрозу начальству, вскочили остальные, Витька их остановил. Но о том, что мы знакомы, группе не сказал. В дальнейшем, спустя время, я правоту его действий признал, а тогда! Тогда во мне всё кипело, но, как говорится «во избежание…» не стал навязываться в его знакомцы и я.

Такое вот кино. Уже не детектив, а мелодрама. Для законченности оставалось лишь облобызаться, уронить слезу!

А тут и «скорая», которую, наряду с полицией вызвала Элеонора Митрофановна, сказала, что на их взгляд ничего, кроме банального инфаркта в данном печальном случае не видят, врач оперативной группы с ними тоже осторожно согласился. И Рудольф Петрович Иванов, взглянув на всё чуть под другим углом, погрозив передо мной ответственностью за уже содеянное, и за то, что я лишь только собираюсь. Взяв честное слово, что до окончания дела я воспитанно буду находиться в пределах видимости закона, меня отпустил.

Я горячо пообещал! Тем более что никого не убивал. И не душил, и не топил, не лишал жизни чем-то иным. В детстве искренне сочувствовал даже тараканам! И сколько же я Николаю Ивановичу на сей день уже должен?..

Тьфу ты, ерунда какая лезет. Тут, можно сказать, разговор о свободе!.. И пусть моё сидение на мягком стуле (просто жёстких на даче Райхертов не нашлось) заточением назвать можно с натяжкой. Но кандидатом на «посадку», если не найдут кого-то более стоящего, я был наипервейшим, и значит! Значит, нужно в этом плане делать что-то самому. Возможно, пожизненное за это дело «не светит», но ни к чему мне и «червонец». Что у нас по этому поводу гласит мудрость народа? А мудрость гласит: «спасение утопающих – дело самих утопающих!» Как отпустили, так и возвернут, и нужно разобраться. Самому. Подумать, поднапрячься.

Инфаркт – хорошо. То, есть, «хорошо» – глупость, но если без эмоций и моральных оценок… То инфаркт «скорой» заявлен был лишь для того, чтобы не приставали, чтобы им скорее соскочить, уехать. А если Николаю Ивановичу умереть помогли? То в таком разрезе негодяя необходимо было найти. И почему не я, и почему не мне?.. Бесплатно, на общественных началах, головой! И, ясный перец, с пользой для себя. Так как причастность к убийству никто покуда с меня не снимал. И, кстати, материал для детектива: не давить по капле из себя, не выдумывать, а просто-таки грести лопатой, на документальной основе. Материал «с куста»: одной рукой расследуй, а другой себе пиши. Сюжетная линия такова: я – главный детектив! Кого назначить преступником – это позже, пусть будет сюрприз. Расследовать буду, основываясь на сегодняшних событиях, и назову!.. «Кровавое отравление на даче».

Пожалуй, не стыковка: если отравили, то зачем резать. Травят-то затем, что, может, кто из исполнителей боится крови. Над названием необходимо подумать, а предварительным, рабочим, будет «Случай в Зелёной зоне».

…Значит, отравление, значит, я иду по следу. И помогать мне в этом будет! Тот, кто мне сегодня усмехался, – Витька. С чего обычно начинают детектив? Либо, – «брезжило раннее утро», либо, – «бушевала буря».

Я же начну оригинальней, с описания рабочего места. Но не своего, об этом пока рано, тут необходимо всё продумать не спеша. Да и что можно особо познавательного можно извлечь из описания писательского стула и стола? А вот место помощника, старшего опер уполномоченного Виталия Игнатьевича Мордвинова читателя заинтересует. Наверняка у Витьки кабинет, хотя бы, личный стол.

…Так, значит, стол. Из сериалов дальше – стул, на нём сидят. Компьютер. Фотография жены. Бюстик Железного Феликса… Хотя, пожалуй, фотографии жены не будет, по доходившим до меня обрывочным слухам светило розыска пребывал в разводе, как и я.

…Да, как и я! И почему ему не быть?.. А если кто-то спросит: «почему?..», то я тоже отвечу вопросом: а по какой такой причине не живёт с женой ваш сосед? Ваш брат? И даже чья-то, кажется, сестра?..

…Так, значит, стул. Вертящийся, удобный, на колёсах. Не знаю, как в таком работать, но кататься – красота. Вешалка. На которую вешать. Шкафы с документацией, окно. В доисторическом кино окно обычно выходит во двор-колодец. Взглянув в который усталый блюститель закона вновь и вновь преисполняется яростью к вселенскому злу и, не сходя с места, в очередной раз даёт обет самолично в текущем тысячелетии оное извести. Моё же Витькино окошку выходит на улицу. Где люди. Такие, порой, самоуверенные в своём незнании жизни. И, зачастую, такие беззащитные, что герою уже хочется вновь: Поклясться! Извести! И защитить! Тем более, что ему, в конце концов, за это и зарплату…

…Нет, улица – слишком шумно, окно лишний раз не откроешь. А вот парк… Через дорогу. Или сквер. И дальше, простирающийся город. Но в начале сквер! Занятые обсуждением очередного телевизионного кровавого преступления пенсионеры. Придерживая пальчиком коляску, дабы окончательно не потерять контакт с чадом, напряжённо вглядываются в экран айфона молодые мамы. Девушка в спортивном. Как и положено, в наушниках, бежит. Скорее, убегает. От инфаркта. Который, как известно, катастрофически помолодел. Девушка молодец. Стройные ноги, покрытая ровным загаром, шелковистая кожа. А эти завитки волос на шее?

Пожалуй, чересчур лирично, я собираюсь написать не сюси – пуси, а суровый детектив. Так что лирику оставим. И вглядывался Виталий Игнатьевич не в одиозные завитки. Тем паче, не занимался оценкой оттенков загара каких-то там ног. А задумчиво дёргая за шнурок жалюзи, вглядываясь в расстилающийся перед ним город, решал очередную криминальную загадку – только так! А дальше…

Дальше что-то не пошло: Витька мой стоял, конечно, думал. Только сколько можно: в детективе нужен экшн. А экшн мне пока на ум не шёл. И я, с целью напитаться творческой силой, проследовал к сараю, взял удочку, наживку, и двинулся к водоёму, гордо именуемому обитателями нашего массива прудом.

Построено сооружение было давно, ещё при ТОМ «прижиме». И не для дач, не для того, чтобы я тут сейчас рыбалил. А как пожарный водоём для промышленного гиганта, что должен был быть возведён рядом. Чтобы знаменовать… Переполнять гордостью. Приносить, в конце концов, пользу. Но случилось то, что случилось, объект был даже не начат. А водоём, как памятник эпохи, как назидание потомкам, сохранился. Оброс по берегам деревьями. И если на официальных планах в архитектуре наверняка пожарным водоёмом и именовался, то среди простого нашего народа с незапамятных времён прозывался прудом. А там, где пруд, там – что? Там караси. Правда, до промышленных размеров они почему-то не дорастали. Хотя некоторых, если потянуть за уши, легко даже можно было разглядеть из-за стандартного пятисантиметрового коробка спичек. С карасями интересно: с азартом на одном конце обрывает наживку карасик, а на другом, на берегу, исходит адреналином рыбак. Пляшет, мечется поплавок, серебристым листиком трепещет на крючке желанная добыча. И после визуального осмотра и совместной фотографии на память, с пожеланием расти, отпускается в родную среду.