Вовка – брат волшебника

Глава 4. Кирилл

Комната Кирилла располагалась на верхнем этаже замка. Хранитель проводил Вовку до двери и ушел к себе. Когда Вовка вошел в комнату, Кирилл сидел за большим столом и что-то рисовал. На столе были раскиданы листы бумаги, карандаши, кисточки, краски. Кирилл обернулся. Только теперь Вовка хорошо разглядел его лицо. Что-то неуловимо знакомое было в его чертах. Ему стало казаться, что он давно знаком с Кириллом. Это было очень странно. Он прекрасно знал, что раньше с ним не встречался.

– Ну что, досталось от Учителя? – спросил Кирилл.

– Да уж, наговорил он мне – всякого. Что ли я виноват, что на меня Гоблин обозлился? Сам попробовал бы что-нибудь сделать на моем месте.

– Он-то? – Кирилл усмехнулся. – Знаешь, Вова, на твоем месте он мигом поставил бы все на правильные места. Ваш Гоблин посмел бы только пикнуть, тут же пожалел бы об этом.

– Вот бы он и поставил… на места.

– Нет, Вова, это не выход. Каждый должен уметь сам постоять за себя, за правду, за справедливость. Если за вас все будет делать какой-нибудь могущественный спаситель, вы перестанете быть людьми. Тогда ваш Мир погибнет, погибнет от вашего непротивления злу. Вы должны быть хозяевами своей Земли. Вы должны давать достойный отпор любому злу. И не важно, от кого это зло исходит. Те, кто несет зло, должны панически бояться порядочных людей. Только страх может обуздать тех, у кого нет совести. Ну, а ты теперь должен все сделать как надо.

– Что ли я знаю, как надо? Что ли подсказал бы кто…

– Этого никто не подскажет. Ты должен все решать сам. Мы можем тебе лишь помочь, но не можем все сделать за тебя. А ты, главное, никогда не смиряйся с несправедливостью.

– А что ли я смирялся?

– Пока нет, но до этого оставался один шаг.

– Не оставался… я бы никогда… То есть, я в конце уже решил не сдаваться. А что ты рисуешь?

– Я-то? Вот, посмотри.

Было заметно, как Кирилл обрадовался тому, что Вовка заинтересовался его рисунками. Рисунков было так много, что просмотреть все не было никакой возможности. Но и то, что Вовка увидел, поразило его. Пейзажи, выполненные акварелью, смотрелись как живые. Лица, фигуры людей на рисунках – все выглядело настоящим.

– Где ты так научился? – спроси Вовка.

– Не знаю, само получается, – ответил Кирилл. – Я просто думаю про то, что там, в вашем Мире; представляю себе тех людей, которые там живут; и все это рисую. В общем, вдохновение.

– А откуда ты знаешь про все что там?

– Я там бываю, иногда, только… только… – Кирилл ненадолго замолчал. Вовка заметил, что Кирилл как-то неожиданно погрустнел.

– Понимаешь, Вова, я ведь там родился. Только я там почти не жил. Там я умер от простуды, когда мне было всего пять месяцев.

– Как?! Умер?! Так ты, что ли, не живой?! Значит, и я тоже?!

– Что ты такое говоришь? Как же я не живой, если мы с тобой разговариваем? Я живой и ты живой. Просто там считается, что нас нет. Ты-то вернешься туда, а мне нельзя.

– Почему нельзя?!

– Это трудно объяснить, потому что ты не поймешь этого. Просто таковы Великие Законы Мироздания. Понимаешь, я теперь вроде ангела-хранителя – твоего ангела-хранителя. Поэтому ты и здесь. А ведь как я хотел бы жить там, с теми людьми… Я ведь всего на один год старше тебя…

Вовка молчал. Он понял, нет, не просто понял, а ощутил всей душей, как грустно Кириллу. Вовке тоже стало невыносимо грустно. Он о многом еще разговаривал с Кириллом, они играли в шашки, в шахматы, но грусть так и не покинула Вовку до самого вечера.

Был обед, был ужин. Оказалось, что в замке живут не только Хранитель и Кирилл. Там было множество студентов, учеников Хранителя. Вовка их в столовой увидел. Кирилл подходил к ним, о чем-то с ними разговаривал. Даже странно было. Было видно, что Кирилл пользуется тут большим уважением или, как говорят, авторитетом. А ведь все, кто присутствовал в столовой, были не просто старше Кирилла, они все были взрослыми.

Когда за окнами стемнело, Кирилл сказал Вовке, что пора спать:

– Когда ты выспишься, – сказал он, – Учитель вернет время вашего Мира назад. Когда ты снова окажешься на крыше, не повторяй ошибки. Ты помнишь, где поскользнулся, поэтому сможешь не допустить этого во второй раз. Я тебя подстрахую, но все равно будь осторожен, чтоб не пришлось все повторять с начала. Я буду рядом, но меня никто не будет видеть даже ты.

Вовка улегся на кровать, появившуюся неизвестно откуда рядом с кроватью Кирилла, и очень быстро уснул в тревожном расположении духа.

Глава 5. Гоблин распсиховался

Вовке показалось, что прошло уже много времени, но когда он открыл глаза, понял, что по-прежнему сидит на коньке крыши, у самого края. Пожарные только начали поднимать лестницу.

«Что ли, все привиделось? – подумал он. – Ну да, конечно. Так ведь не бывает, чтобы упасть с крыши и оказаться непонятно где».

Он встал и направился к чердачной двери. Прошел по коньку, осторожно ступил на скат, чтобы добраться до флигеля, до выхода на чердак, и … ноги заскользили по крыше. В общем, в точности как в том сне или видении. Вовка испугался и упал на живот. К счастью, он успел ухватиться за конек. Обошлось, удержался. «Просто вещий сон какой-то», – подумал он.

Он осторожно, на четвереньках, добрался до двери, освободил ее от лома и открыл. Спустившись на четвертый этаж, он направился к выходу, а навстречу уже бежали директор и Гоблин. Ну и вид у них был. Они оба были растрепанные и мертвецки бледные.

Несмотря на испуг, Гоблин остался в своем духе:

– Ну что, щенок?! Духу не хватило прыгнуть?!

– Я не щенок? – ответил Вовка, – Я же вас не обзываю по-всякому, Геннадий Олегович. Почему же вы меня обзываете?

Сказал он это очень спокойно, даже сам удивился. А Гоблин взревел:

– Ты как со мной разговариваешь!

– Как умею, Геннадий Олегович, по-русски. Я так со всеми разговариваю. И вообще, Геннадий Олегович, почему вы думаете, что я куда-то хотел прыгать? Что ли я совсем дурак? Я просто заперся на крыше, чтобы мне не мешали думать.

– Тебе?! Думать?! Тебе не положено думать! За тебя думать есть кому, а тебе думать нечем и не о чем.

– Как это нечем? Головой. И почему не положено? Что ли головой только есть положено? Думать никому не запрещено, вот я и думал.

– О чем ты, ворюга, мог думать?

– Я придумывал, как отстоять правду, доказать, что я не ворюга. А если из-за всякой ерунды бросаться с крыши, порядочных людей на Земле не останется, останутся одни гады.

Вовка теперь знал, что не прогнется, что будет отстаивать правду, как когда-то это делал отец. А Гоблин, услыхав то, что сказал Вовка, замолк и так и стоял, выпучив глаза. Он, порой, соображал туго, вот и в этот раз Вовкин «глубокомысленный ответ» поставил его в тупик. Он, видимо, никак не мог понять, какие гады имелись в виду, о каких порядочных людях говорит Вовка. А директор все понял:

– Муравкин, что ты себе позволяешь?! Почему грубишь взрослым, тем более своим наставникам?!

– Арсений Ильич, что ли, я грубил кому? Я просто сказал, что было на самом деле. Я там заперся, чтобы мне не мешали думать. Вы же не хотите, чтобы я говорил не то, что думаю?

– Да, Муравкин, трудно с тобой разговаривать. Ладно, пошли в столовую. Позавтракаешь, а потом поговорим о том, что ты вытворяешь.

– Не-а, я не пойду в столовую.

– Это еще почему?

– Арсений Ильич, что ли, вы забыли? Я же лишен завтрака. Да, а еще обеда и ужина. Отменять распоряжение Геннадия Олеговича непедагогично. Вот на полдник, если не возражаете, я схожу. Ведь про полдник Геннадий Олегович сказать забыл.

Теперь в ступор впали оба, и Гоблин, и директор. А есть, почему-то, и правда не хотелось. Можно было подумать, что привидевшийся ему обед, да и ужин тоже, были настоящими. Вовка действительно был сыт, поэтому пойти в столовую отказался наотрез:

– Можете меня силой в столовую притащить, – сказал он, – но есть вы меня все равно не заставите. Ведь не будете же вы силой заталкивать мне в рот еду.

– Так это что же получается… – спросил директор, – голодовка?

– Нет, что вы, Арсений Ильич. Просто, я не хочу подрывать авторитет Геннадия Олеговича. Если он решил меня наказать, а вы это отмените, то я могу подумать, что Геннадий Олегович неправ. А так, получается, что он как будто бы прав.

– Что значит это, – «как будто бы»?! – заорал Гоблин, который уже отошел от устроенных Вовкой переживаний.

– А «как будто бы» и означает то, что означает. Что ли, вы, Геннадий Олегович, не знаете, что я никаких сумок не крал? Что ли, не знаете, что я не курю и не пью пиво? Знаете вы это.

– Я про тебя, сопляк, все знаю! И я знаю, что такие отморозки как ты, и пьют и курят! Так что нечего вводить Арсения Ильича в заблуждение. На что ты еще мог потратить все деньги?!

– Нет у меня денег, и не было. А если были, то когда я успел их потратить? Что ли, я куда ходил, где потратить можно? Вы же знаете, Геннадий Олегович.

– Не потратил, значит спрятал! А потратить собираешься позже! Причем именно на курево и пиво!

– Геннадий Олегович, – сказал Вовка, – я ведь знаю, что вы меня ненавидите. Но это ваше дело. Только вы ведь ничего не знаете про то, кто украл. Что ли вы видели, как я своровал сумку?

– Тогда как же она у тебя под матрасом оказалась? – спросил Арсений Ильич. – И потом, с чего ты взял, что Геннадий Олегович тебя ненавидит? С чего бы это ему?

– Есть с чего. С того, что я не захотел быть гадом и доносчиком.

– Ты думай, что говоришь, щенок! – взревел Блинов.

– Геннадий Олегович, успокойтесь, – осадил его директор. И выбирайте слова. Вы, все-таки педагог, а… впрочем, неважно.

– Извините, Арсений Ильич, погорячился, – ответил Гоблин. – Просто, меня возмутила наглость, с которой этот ворюга отпирается. Мало того, еще и наговаривает на меня всякое.

– Что ли, я наговариваю? – удивился Вовка. – Что ли это неправда? А вот вы на меня наговариваете. Сначала докажите, а потом говорите.

– Я?! Наговариваю?! – снова заорал Гоблин.

– Да, наговариваете, потому что ненавидите. Кстати, и я вас тоже ненавижу, и не только я. Вы это и сами знаете. Но мало ли кто кого ненавидит.

– Ах, вон как! Ты еще смеешь меня ненавидеть!

– Успокойтесь, Геннадий Олегович, – остановил его крик директор. – Вова, как ты можешь говорить такое? И кто что на тебя наговаривает?

– Арсений Ильич, я говорю то, что на самом деле. Если я кого-то ненавижу, то ничего не могу с этим поделать. Что ли, можно кого-то насильно заставить любить? Можно только притворяться, а я притворяться не буду, не хочу притворяться.

– Да уж, характерец у тебя… главное, что и возразить нечего. Вот только наговаривать напраслину непозволительно, даже если и не любишь кого-то.

– Ага, непозволительно. Только и Геннадию Олеговичу тоже непозволительно, а он наговаривает.

Гоблин снова взвился:

– Это ты мне еще будешь указывать, что мне позволительно, а что нет?!

– Геннадий Олегович, держите себя в руках, – остановил его крик Арсений Ильич. – Вам никто не указывает. Но дело зашло слишком далеко. Муравкин, Вова, разве на тебя кто-то чего-то наговаривает? Я понимаю, если бы ты был прав, если бы тебя незаслуженно оговорили, но ведь кража денег это факт.

– Ага, факт. Только то, что я украл – не факт. И, что ли, это правда, что я курю и пью пиво? Что ли, это кто видел? А вот Гоблиненыш… ой!.. то есть Колька и курит и пьет – это все знают. Интересно, где он деньги берет на отраву?

Вовка заметил, что Гоблин испугался, даже побледнел.

Арсений Ильич это тоже заметил.

– Вам что, плохо, Геннадий Олегович? – спросил он.

– Нет-нет, ничего. Я просто перенервничал из-за этого ублюдка. Сейчас пройдет.

– Геннадий Олегович, ну выбирайте, все-таки, слова. Идите лучше, успокойтесь. Потом подойдете ко мне в кабинет. Вова, идем, поговорим там. Я думаю, что в тебе, все-таки, проснется совесть. Ты должен понять, какое горе ты доставил Антонине Александровне. Пошли.

* * *

Когда пришли в кабинет, Арсений Ильич сел за стол и, усадив Вовку на стул напротив, начал «воспитательный процесс».

– Итак, Муравкин, Я хочу рассказать тебе об Антонине Александровне, которую ты так жестоко обидел.

– Я ее не обижал. Что ли думаете, мне ее не жалко?

– Не перебивай, Муравкин. Потом выскажешься, когда я закончу. Так вот, Антонина Александровна одна воспитывает двух маленьких дочек. Зарплата у нее, сам понимаешь, небольшая. Так вот им, из этой зарплаты пришлось целый год откладывать деньги, чтобы накопить на ремонт крыши и крыльца их домика. Ты знаешь, как это трудно? Им ведь приходилось во многом себе отказывать, чтоб накопить те деньги…

Вовка слушал и удивлялся. Ведь привидевшийся старец рассказывал то же самое. И на крыше Вовка поскользнулся, как в том видении. Что это? Может это не просто сон? Да и вообще, сон-то был, как наяву, и совсем не похож на сон.

– …а ты у них отнял все, что они с таким трудом сумели скопить, – закончил Арсений Ильич.

– Арсений Ильич, мне очень жалко Антонину Александровну, но я ничего не могу сделать. Я не вор и денег у меня нет. Вы мне не верите, но ведь вы точно не знаете, кто украл.

– Вова, как ты не поймешь, что отпираться бесполезно. Все видели, что сумку нашли у тебя. А раз тебе жалко Антонину Александровну, давай поступим так: ты просто отдашь спрятанные деньги и будем считать, что ничего не было. Ну, оступился, теперь уже ничего с этим не поделаешь. Давай с сегодняшнего дня ты просто как бы начнешь новую жизнь, с чистого листа.

– Не выйдет, – ответил Вовка.

– Почему не выйдет?

– Я же уже говорил, что денег у меня нет… и не было. И начинать новую жизнь я не хочу, я и так живу честно, в отличие от некоторых. А сумку кто угодно мог подложить.

– Ну вот, снова «сказка про белого бычка». Понимаешь, Вова, я хочу все уладить миром.

– Я тоже не хочу ни с кем воевать, но придется. Я обещаю, что деньги вернет тот, кто их украл, если он их еще не потратил. Я узнаю, кто это сделал, я должен это узнать, обязан.

В это время дверь кабинета открылась, и вошел Гоблин. Он уже не был в «расстроенных чувствах» и выглядел как обычно.

– Ну как, Геннадий Олегович, немного успокоились? – спросил директор.

– Да вот, валерьянки искушал двадцать капель. Ну, скажу я вам, и гадость, но что делать, что делать… Ну что, продолжает отпираться?

– Продолжает. Продолжает утверждать, будто не он украл деньги, а кто-то другой, и он знает кто.

– Нет, – поправил Вовка, – что ли, я говорил, что знаю? Я сказал, что узнаю. А еще я узнаю, кто ему велел украсть деньги и подложить мне сумку, хотя я уже догадываюсь.

Вовка заметил, что при этих словах Блинов снова побледнел. Значит, не случайно Гоблин испугался, когда Вовка упомянул Гоблиненыша. «Неужели это Гоблиненыша работа? – подумал он. – И Учитель из сна говорил, что сумку украли по велению Блинова. Похоже, это правда».

– Ну, ты и наглец! – заорал Гоблин. – Мало того, что совершил гнусный поступок, так еще и на другого свалить хочешь!

– Что ли, я на кого чего сваливаю? Вот когда узнаю, тогда точно скажу, и докажу это. А вообще, надо было следователя вызвать. Он нашел бы на сумке отпечатки пальцев, а по ним узнал бы, кто вор.

– Слушай, ты, щенок! Что ты из себя возомнил?! – заорал Гоблин. – Чтобы из-за тебя, молокососа, кто-то еще и экспертизу делал! Не велика ли честь?!

– Не молокососа, а пивососа. Я же пиво пью. Вы ведь сами говорили, что я пью пиво и курю.

– Вова, – сказал Арсений Ильич, – я знаю, что, что ты никакой отравы не пьешь и не куришь. Просто Геннадий Олегович этого не знал, вот и подумал. Нечего из этого трагедию делать.

– Знал он все.

– Если бы знал, не сказал бы он этого. Геннадий Олегович не злодей, как вы все о нем думаете, – ответил Арсений Ильич. Потом, обращаясь к Блинову:

– Кстати, Геннадий Олегович, а ведь мы, формально, должны были заявить о краже в милицию.

Вовка заметил, что Гоблин снова испугался, и испугался не на шутку, хоть и старался не подавать вида. Наконец, Блинов сказал, пытаясь скрыть волнение:

– Арсений Ильич, зачем нам выносить сор из избы? И так все ясно. Пусть Муравкин признается и отдаст деньги. Дадим ему срок подумать, до завтра. А в наказание пусть пока сидит в спальне и никуда не выходит.

– Что ли и в туалет нельзя? – спросил Вовка.

– В туалет только в моем личном сопровождении.

– Ладно, как-нибудь и при «зрителе» схожу.

Глава 6. Солнцеград

Посидев немного в запертой спальне, Вовка заскучал. Прямо в одежде он плюхнулся на кровать и быстро заснул. Проснулся он, оттого что кто-то тряс его за плечо. Открыв глаза, он увидел… Кирилла. Вовка огляделся и увидел, что находится в замке, в комнате Кирилла.

– Ничего не понимаю! – сказал он. – Что ли, мне это все снится?

– Нет, конечно, – ответил Кирилл, – я снова переправил тебя сюда.

– Так, значит, все это мне не привиделось?! – Башня, город за ней, Хранитель.

– Все это было на самом деле. Я и не думал, что ты это за сон примешь. Надо же… А ты молодец. Так напугать Блинова возможностью разоблачения… Это у тебя здорово получилось. Разговаривал ты с ним, правда, грубовато, ни к чему это было.

– Да я и не думал грубить. Я просто говорил то, что на самом деле, а Гоблин психовать стал.

– Ладно, пускай психует. Все идет как надо. У тебя все получится.

– А что делать теперь? Гоблин и тот, кто украл деньги там, а я снова здесь.

– А, не торопись. Все равно тебе до вечера там сидеть. А так, мы можем куда-нибудь сходить погулять.

– А куда тут можно сходить?

– Да куда угодно. Можно на Великие Озера сгонять, это километров пять отсюда. Или, например, в лес какой-нибудь, или в город. Давай в город сходим, это ближе. У меня там друзья есть. Хочешь познакомиться?

– А что это за город?

– Он называется Солнцеград, это наша столица. Пошли, сам все увидишь.

– Ну, пошли…

И вот Вовка уже идет с Кириллом по залитой ярким солнечным светом неширокой улице. Улица вымощена камнем. По обе стороны стоят одно-, двух– и трехэтажные дома. За ними, второй линией стоят дома повыше. Дома разные, не похожие один на другой. И каменные, и деревянные. На стенах и карнизах красуются старинные лепные завитушки, на окнах резные наличники.

Они шли по улице, мимо этих домиков, мимо маленьких магазинчиков, парикмахерских. Попалась по пути даже библиотека. Вывески над магазинами были написаны в старинном стиле с буквами «Ъ» в конце некоторых слов. Вовке казалось, что он попал в прошлое. Да, он видел нечто подобное на картинках в какой-то книжке по истории. В общем, на столицу, как Вовка себе это представлял, город не очень-то был похож.

По улице шли немногочисленные прохожие. Некоторые ехали на велосипедах. Иногда по улице проносились старинные конные экипажи, кареты с пассажирами. Машин вообще не было. Вовка спросил:

– А тут что, даже машин нет?

– Здесь нет, – ответил Кирилл. – Есть только трамвай, но он ходит только по главной улице. Та улица называется улицей Возрождения. Она весь город соединяет. А машины в городах нашей Земли запрещены, есть только электромобили. За городом, пожалуйста, а в городах нельзя. Это, чтобы люди могли дышать чистым воздухом, а не выхлопами от машин.

– А что, люди тут особенные? Что ли, им все это мешает?

– Нет, они просто люди. Все люди имеют право на то, чтобы им ничто не мешало жить.

– А у нас не так. У нас наоборот. У нас все стараются делать так, чтобы другим было как можно хуже. По улице вообще ходить противно. От одних «куряк», только, такой дым – не вздохнешь.

– Нет, Вова, не все у вас плохие. Просто вы еще не дошли до понимания очевидных истин. А «куряки»? Это слабые люди. Это люди, у которых нет своего «Я», нет силы воли. Многие из них в детстве попали под дурное влияние курящих сверстников или рекламы. Им тоже тяжело, потому что, вырастая, они понимают, что курение – зло, но понимают уже поздно. Это болезнь, которая называется наркоманией. От нее почти невозможно вылечиться. А так как у наркоманов, обычно, низкий интеллект, они не понимают, что доставляют кому-то неудобства, даже страдания. В общем, вы еще просто не дошли до понимания многих вещей.

– А когда-нибудь дойдем?

– Это зависит от вас, и от тебя в том числе.

– От меня?!

– Да, и от тебя. И первое, что ты должен сделать, – наказать зло, из-за которого ты оказался здесь. Это будет твоим вкладом, который сделает ваш Мир немного лучше.

Неожиданно, из-за поворота появились… двое конных полицейских. Они были в точности такими, как на картинках в той самой книжке по истории, которую читал Вовка. Увидев ребят, один из полицейских помахал им рукой и крикнул еще издали:

– Приветствую тебя, Кирюша! Давненько ты к нам не захаживал! Мы уж думали, что ты нас забыл!

– Нет, что вы! – ответил Кирилл. – Просто у меня были дела в моем прежнем Мире!

– Понимаю, – сказал полицейский, поравнявшись с ребятами, – много же у тебя забот. А кто это с тобой? Познакомь со своим новым другом.

– А он как раз из того Мира. Его Вова зовут. У него одна проблема появилась, а мы помогаем.

– Вы с Хранителем молодцы, не оставляете тот Мир в беде. Но мне все чаще кажется, что тот Мир обречен… жаль. А ты, Вова, оставался бы лучше здесь, с нами.

– Ему нельзя, дядя Герасим, – сказал Кирилл, – это нарушит правильный ход событий.

– Жаль. Ну что ж, раз такое дело.

– Ничего, дядя Герасим, как-нибудь мы победим зло и там.

– Хорошо бы… – сказал полицейский, как-то печально взглянув на Вовку. – Ну, ладно. Пока, Кирилл! Пока, Вова! Удачи вам. А нам надо идти. Надо проверить, все ли в порядке на улицах.

– До свидания, дядя Герасим, до свидания, дядя Аристарх. Да, дядя Аристарх, а Сенька дома?

– Нет, он с ребятами на Кузьмовку пошел купаться, – ответил второй полицейский.

Полицейские отправились дальше. Кирилл еще некоторое время смотрел им вслед, а потом сказал:

– Ладно, Вова, пошли на Кузьмовку. Искупаемся, я тебя со своими друзьями познакомлю.

– А что это за Кузьмовка?

– Речка там, в конце Луговой улицы протекает. Там пляж отличный.

– Пошли. А что это за имена такие у полицейских, старинные какие-то?

– Так они и сами старинные. Они в тысяча восемьсот двенадцатом году сюда попали. Они погибли на войне, но Учитель успел их сюда телепортировать.

– Ничего не понимаю. Ты же мне говорил, что здесь все живые, а получается, что они мертвые.

– Вов, какие же они мертвые? Мертвые в могилах лежат, а не ходят по улицам. Ты же не мертвый, даже там у вас… теперь. Я – другое дело. Хоть и не мертвый, но в вашем Мире даже моя могила есть… Я там был... на могиле… Знаешь, Вова, ты не сможешь себе представить, что чувствуешь, когда видишь собственную могилу.

– Теперь смогу. Мне твой учитель показывал, как я с крыши падал.

– Тогда ты меня поймешь. А дядя Аристарх – Сенькин пра-пра и еще, не знаю, сколько там раз пра,– дедушка.

– Но с тех пор столько времени прошло, а они даже не старые.

– Здесь много для тебя необычного. Придет время и у вас будет так же. Когда-нибудь, вы тоже научитесь жить вечно.

– Вечно?! Но тогда на Земле не хватит всем места.

– Места всем хватит. Если вы не погубите свой Мир, ваши ученые откроют тайны параллельных пространств. Места на Земле сколько угодно. Здесь ведь та же Земля, что и у вас, но в других пространственных измерениях. Да и другие планеты вы заселите. Хотя, не знаю, может и не будет в этом нужды. Мы другие планеты не заселили, хотя и есть у нас и звездолеты.

– Звездолеты?! – Вовка даже остановился от неожиданности. Надо же, машин нет, а звездолеты есть.

– Ну да. А чего такого? – говорит Кирилл. – Они уже могут летать к другим галактикам. Но нам пока и в нашей галактике хватает что изучать. Кстати, наши звездолеты и у вас иногда появляются, вы их называете НЛО.

– Ничего себе! Ну ладно, но тогда почему, если у вас все живут вечно, даже не старятся, почему же Хранитель – старик?

– Ему по статусу положено. Это типа имиджа. Ведь он один из самых могущественных магов. Он может выглядеть так, как захочет.

За разговорами Вовка не заметил, как они дошли до перекрестка.

– Вот и Луговая, – сказал Кирилл.

Улица Луговая оказалась одноэтажной. Там стояли обычные бревенчатые домики прямо как в деревне Кошелихе, где раньше Вовка каждое лето отдыхал с мамой. Разница лишь в том, что вдоль улицы пролегала мощеная камнем дорога, а не песчаная как в Кошелихе.

Между дорогой и домами была просто земля, поросшая травой с желтыми одуванчиками и белыми ромашками. Около домов, у заборчиков, стояли скамейки, просто врытые в землю бревнышки, с прибитой между ними доской. На скамейках и на завалинках домов сидели обычные на вид бабушки. Они о чем-то разговаривали. В общем, все как в Кошелихе.

Около домов резвились малыши; они копались в песке, катались на трехколесных велосипедах, просто бегали друг за другом. На улице было много зелени: деревья, кустарники, трава, много цветов. Во дворах росли плодовые деревья, на которых висели еще не созревшие яблоки и груши, вишни и сливы и еще какие-то плоды, которых Вовка никогда раньше не видел.

Все вокруг навевало чувство умиротворения и… тоски. Тоски, – потому что Вовке, вдруг, тоже захотелось жить на такой вот уютной, наполненной светом, радостью и добротой улочке, в каком-нибудь маленьком домике. И еще, чтобы в этом домике жила его мама, а еще папа… и Кирилл. При чем тут Кирилл, Вовка и сам не мог понять.

Вовка шел с Кириллом по дороге, спускавшейся под горку. Вот и конец улицы, а там, дальше, блестит на солнце неширокая речка с небольшим песчаным пляжем. На другом берегу речки стоит лес. Справа и слева от пляжа раскинулись необозримые луга с перелесками.

На пляже Вовка увидел компанию из трех мальчишек и двух девчонок. Они играли в волейбол. Играли как-то неумело, а может, просто никто никого не старался обыграть. Мяч чаще ударялся в сетку, натянутую между врытыми в песок столбами, чем перелетал через нее. Стоял веселый гвалт.

– Сейчас я тебя познакомлю с моими друзьями, – почему-то шепотом, сказал Кирилл, – только ни в коем случае не называй им свою фамилию. Ладно?

– А почему? – удивился Вовка.

– Так надо. И помни, что это очень важно, так что ни в коем случае. Скажешь, будет непоправимая беда. Потом, может быть, ты узнаешь, почему так было нужно.

– Ладно, договорились.

– Привет честной компании! – крикнул Кирилл. Все обернулись на его голос.

– Ребята, Кирилл пришел! – радостно закричала одна из девчонок.

Вся ватага радостно побежала навстречу. Вовку и Кирилла обступили со всех сторон. Стали расспрашивать Кирилла, почему его так долго не было. А Кирилл ответил:

– Ребята, у меня было много дел, я потом все расскажу, а пока, познакомьтесь. Это мой новый друг, его зовут Вова.

Вовка довольно быстро перезнакомился со всей компанией. Сенька был самый старший. Ему еще полгода назад исполнилось двенадцать лет. Несмотря на это, было видно, что Кирилл пользуется в компании самым большим авторитетом.

Младшему, Шурику, девять лет, а его сестре Маришке – почти одиннадцать, как Кириллу. Они оба выделялись среди остальных темным, почти южным загаром. На фоне загара их темные, хотя и выгоревшие на солнце волосы и брови, казались неестественно светлыми. У обоих – карие глаза, оба шустрые и веселые, они постоянно смеялись над каждой шуткой десятилетнего Алешки Шаповалова, по прозвищу «Шаляпин».

Это прозвище Алешка получил, по-видимому, из-за фамилии. Потом, правда, Кирилл рассказал Вовке, что Алешка – солист городского детского хора. Так что, может быть, дело тут не только в фамилии.

Машка Клюквина, по сравнению с остальными, казалась очень тихой, даже трусихой. Казалось, что она боится даже громко разговаривать. Но это было обманчивое впечатление. Вовка узнал о Машке такое, что сразу ее зауважал. Оказывается, полгода назад она бросилась в горящий дом и спасла своего годовалого братика. Случилось это… в его, Вовкином Мире, недалеко от Москвы. Дома там специально поджигали люди, нанятые бандитами. Это делалось для того, чтобы освободить землю под строительство коттеджей, магазинов, гостиниц. Бандитов прикрывали люди, обладающие большой властью, вот почему, преступникам все сходило с рук… до поры, пока ими не занялась прокуратура.

После того пожара семью Клюквиных приняли здесь, в Солнцеграде. В нашем Мире жить им стало негде, да и опасно.

Дело в том, что отец Маши каким-то образом узнал, кто устраивал пожары, и его могли просто убить, чтобы не было свидетеля.

На пляже пробыли не больше часа. Искупались, поиграли в волейбол. Потом Маришка предложила сходить на выставку художников.

– Там вчера новые картины художника Арсенина выставили, – сказала она, – интересно посмотреть.

– Точно! Давайте сходим, – поддержал ее Сенька. – Говорят, там и сам Дмитрий Дмитриевич будет.

– Как это? – удивился Вовка. – Ведь он же давно умер.

Ребята посмотрели на него с удивлением, а Кирилл объяснил:

– Вова, это он у вас умер, но Учитель в последний миг успел его забрать оттуда, из вашего Мира. Теперь Дмитрий Дмитриевич живет здесь, на улице Возрождения.

– Вот это да,… а, может, и моя мама здесь… и папа? – спросил Вовка с надеждой.

Кирилл тут же помрачнел. Он ответил не сразу, но ответил:

– Нет, Вова, здесь их нет… нигде нет… Когда погиб твой отец, мне всего четыре года было. А мама… я хотел перенести твою маму в наш Мир. Прости меня… у меня не получилось… я тогда не успел… опоздал… всего на сотую долю секунды опоздал… – Кирилл неожиданно отвернулся.

Все притихли, потому что понимали как Вовке сейчас тяжело. Вовка видел, что и Кирилл очень переживает из-за этого. Чтобы не затягивать возникшую паузу, Вовка сказал:

– Ладно, идемте на выставку?

– Я бы… я не хотел бы сейчас туда идти, – не оборачиваясь, каким-то странным, дрожащим, что ли, голосом возразил Кирилл.

– Почему? – удивилась Маришка.

– Не могу вам этого объяснить.

– Ну давай, сходим, – попросил Вовка. – Чего плохого, если мы посмотрим на картины?

Кирилл продолжал стоять ко всем спиной. Видимо, думал что ответить. Потом он повернулся лицом к ребятам. Вовка заметил, что вид у Кирилла какой-то странный: глаза как-то странно блестят, и лицо не просто грустное, а вообще стало таким, словно это не у Вовки, а у Кирилла горе какое-то случилось. В общем, Кирилл повернулся лицом к друзьям и к Вовке и сказал:

– Ладно, идемте. Только Вова пусть пообещает, что на мои картины будет смотреть только издали.

– А что, там и твои картины есть?! – удивился Вовка.

– Есть, только помни, что я тебе сказал. И не пытайся прочитать мою фамилию на табличках, даже издали не пытайся. Ребята, и вы ни в коем случае не произносите мою фамилию.

– Почему? – удивилась Маришка.

– Потому что иначе случится непоправимая беда. Вова, не обижайся, но так надо. Тебе ни в коем случае нельзя знать мою фамилию, а моим друзьям твою.

– Ладно, обещаю, что не буду читать. Только не понимаю, почему нельзя…

– Просто, так надо. Сейчас ты этого не поймешь. Может быть после…