Buch lesen: «Недетская сказка»

Книга первая

Ванька-дурак

Пожалуй, не было такого уголка в подлунном мире, где не ходила бы молва о загадочной и удивительной стране Омутляндии. Одни говорили, что Омутляндию назвали так за бескрайние просторы c полноводными реками и озерами, непроходимыми лесами c множеством болот, где сгинуть в трясине или утонуть в омуте проще, чем сломать ноготь, ковыряя в зубах. Другие связывали название с бездонным омутом тамошних женских глаз. Действительно, омутянские девки были настолько красны, что мужскому населению приходилось выпивать несколько бочонков хмельного мёда, дабы умерить похоть, которая, минуя отупевший мозг, рвалась из штанов наружу. Обычно хмель действовал успокаивающе не на всех. Слабые на выпивку организмы расползались по избам или засыпали в обнимку с крынкой мёда, а те, кто выстоял в схватке с зелёным змием, шли драться на кулаках, чтобы хоть как-то отвлечься от нижней мысли. Самые стойкие, выходя из мордобоя победителями, выпивали ещё четверть медовухи, а потом набрасывались на девок и жён, разминая и услаждая свои затёкшие члены. Такие мероприятия называли в деревнях «праздник плотских утех» и проводили их по мере накопления хмельных напитков в закромах и стойкого желания подраться.

Отдельные иноземные счастливцы, посетившие Омутень (так ласково называли страну омутяне) и сумевшие убраться к себе за бугор, сохранив в целости здоровье и зубы, рассказывали о местных достопримечательностях в выспренних выражениях, закатывая глаза и цокая языком. Основной акцент в их побасенках делался, как правило, на разбойниках, зверях, бездорожье, суровом климате и красоте местных дев. Однако все отмечали хлебосольность, весёлый нрав и простодушие омутян.

В одной из множества деревень бескрайней Омутени жила-была Авдотья и её сын Иван. Лет этак девятнадцать тому назад отец Ивана, набравшись медовухи и повыбивав пригоршню зубов у односельчан, в замутнённом сознании овладел соседкой Авдотьей, а проспавшись, наутро собрал котомку с пожитками и сгинул. Так как в угрызения совести омутяне верили с трудом, то народ решил, что всё дело в желании Демьяна (так его звали) сменить образ жизни. Больше его не видели, да и не особо вспоминали. Через положенный природой срок Авдотья родила белокурого голубоглазого мальчонку, которого назвала Ваней в честь героического деда, павшего в сражении за независимость Омутляндии от иноземных захватчиков. Когда Ване исполнилось два года, мать Авдотьи пошла по грибы-ягоды в лес да так и не вернулась, растерзанная волками, а отец отчаянно запил и скоротечно помер, не приходя в тверёзые чувства. Пришлось Авдотье растить сына без подмоги, что не могло не сказаться на развитии мальчика и его характере.

Рос Ванька, как придорожный гриб, – без червоточины, но трухлявенький. На кислых щах и подножном корме. Очень часто ему грезился стол, уставленный едой и закусками, которые он поглощал, запивая хлебным квасом. Еще он мечтал о коне, с которым будет дружить потому, что росший без отца Ванька постоянно испытывал чувство одиночества, так как не мог найти общего языка со своими сверстниками. Деревенские мальчишки его колотили, а девчонки посмеивались над его наивностью и неспособностью за себя постоять. Кроме того, за Ваней с малолетства закрепилось обидное прозвище – Дурак. Ванька так не считал, но доказать обратное не мог, а постепенно свыкся и перестал обращать внимание. Часто он убегал в лес, где слушал звуки природы и впитывал чарующие запахи, вдыхая чистый кислород девственной флоры и возвращаясь домой с большой неохотой. С раннего детства Иван любил слушать всякие сказки, байки и просто россказни. Если рассказчик заканчивал повествование, то Ваня поднимал на него свои наивные глаза и с мольбой в голосе просил: – «Расскажи ещё». Кто-то начинал рассказывать заново, а кто-то, слегка озадаченный, заводил новую байку, но были и такие, кто отвечал вопросом: «Ты что, дурак?». Дураком Ивана называли постоянно за любой проступок. Как-то, еще мальчонкой, он под вечер заглянул в окошко соседского дома, где молодица рожала первенца. Бабка-повитуха колдовала возле роженицы, суетясь и бегая туда-сюда, пока молодуха напрягала утробу, широко расставив колени. Интуитивно понимая, что грядут великие события, Ваня вглядывался в происходящее, растворив шире окно. Повитуха вышла в сени, и минуту спустя роженица закричала, затем затихла ненадолго и вновь истошно заорала. По простоте душевной Иван подумал, что она зовет бабку на помощь, и решил пособить, как умел. Он также истошно заорал в открытое окно, вложив в свой крик всю страсть молодых легких. В это время в светелку из сеней заходила повитуха с большим жбаном теплой воды, но, когда из окна раздался звериный вой молодого волчонка, она с испугу уронила жбан и с криком ретировалась обратно в сени. От этих воплей молодуха заорала еще пуще. Ванька ее, конечно, поддержал как мог, а повитуха продолжала голосить уже на улице. На эту какофонию стали подтягиваться соседи. Кто с вилами, кто с топором, считая, что на деревню совершили набег лихие людишки из темного леса. Через десяток минут возле дома роженицы собралась почти вся деревня. Немного позже Авдотья драла Ваньку хворостиной и приговаривала: «Дурак ты, и впрямь дурак».

Пуще всего маленький Ванюшка любил сочинять сказки. Бывало, подсядет к старухам, судачившим на лавке во дворе, и предлагает им послушать сказку своего сочинения. Бабкам в радость, что не нужно больше косточки мыть односельчанам, вот они и внимают отпрыску с огромным вниманием и интересом. А Ваня и рад-радёшенек. Такой сюжет закрутит, что бабки только охают да удивляются, откуда малец этаких историй наслушался. Иногда Ванюшка вставлял в свой витиеватый рассказ пару разных словечек, подслушанных во взрослых беседах, но тут же получал в свой адрес: «Ну и дурак же ты, Ванька».

Еще один случай закрепил и без того дурную Ванькину славу, когда он (опять же по доброте своей) спустил в речку деревенский пруд, открыв заслонку плотины. На вопрос старосты: «Зачем?» Ивашка честно ответил: «Рыбкам тесно в пруду. Я их в реку отправил поплавать». За что был бит и награжден новым прозвищем – Придурок.

А как-то весной Ваня с мамкой забрел на местную кузницу. Пока Авдотья шушукалась с кузнецом, рукастый подросток успел забить штук сорок гвоздей для ковки лошадей в стоявшую тут же дубовую колоду. Вгонял каждый гвоздь по самую шляпку и гордился верностью руки и прицельным глазом. Когда кузнец Прохор узрел, что Иван загубил весь запас, то свое восхищение Ванькиным мастерством оставил на его детской заднице. По старинке, зажав башку паренька меж колен, он стегал его по жопе вожжой и приговаривал: «Ну есть же такие дураки на свете».

Время шло своим чередом. Дураки растут не хуже умных. К восемнадцати годам малец окреп и обрел мужицкую стать. Его белокурые волосы и большие голубые глаза стали притягивать нескромные взоры деревенских девок. Молодухи искоса поглядывали на Ивана, как бы оценивая его на будущее. Он тоже стал ощущать в себе некие перемены и невзначай поглядывал на их стройные станы и прочие округлости. Но жизнь сделала крутой поворот. Вдова-мельничиха, жившая по соседству, заманила Ваньку в амбар и изнасиловала. Толстушка толкнула паренька на мешки с мукой, задрала юбку и толстыми ляжками зажала Ванькину голову меж ног, уткнув его нос в свою промежность. Сама же принялась теребить его петуха да облизывать, словно леденец. По телу Ивана разлилась непривычная истома, и кружил голову незнакомый запах женской плоти. А мельничиха, разъярив Ваниного петушка, разжала ноги, развернулась и ловко насадилась своим лоном на причинное место, разбросав огромные груди на лице юноши. Пока она, орудуя толстым задом и прерывисто дыша, получала то, что хотела, Иван, словно во сне, пытался сосредоточиться на ощущениях, которые были внове. Вдруг его тело пронзили токи, низ живота свело судорогой, и он, почувствовав горячую струю, застонал. Большие груди превратились в две луны на фоне темного неба, усыпанного яркими звёздами, а в висках молотил бешеный стук сердца. Вдова утихла, дождавшись, пока Ванькин петушок не выскользнет из нее, и проворно вскочила на пол. Одернула подол и, поправив растрепавшиеся волосы, как бы виновато сказала:

– Мамке не говори. А захочешь еще, так милости прошу в гости. Можешь завтра после обеда ко мне заскочить. Я из тебя мужика сделаю.

Сгорая от стыда, Иван подтянул портки, промокнул ими слипшуюся мошонку и рванул на выход из амбара. Добежав до дома, он успокоился и попытался осмыслить произошедшее. Конечно, матери он ничего не скажет. Она сгоряча может такой хай у мельничихи поднять, что потом придется неделю в лесу отсиживаться, или того хуже, начнет выспрашивать про подробности. Вот если бы отец был, то с ним, пожалуй, можно было бы посоветоваться. Хотя, если разобраться, чем отец мог помочь в такой ситуации. Ну пошел бы укорять вдову, а она и его бы окорячила. Видимо, придется самому решать, как дальше быть. К чести Ивана, он не очень долго раздумывал над дилеммой – стать мужиком или немного погодить. Чувство стыда и возраст мельничихи не оставляли выбора в принятии решения. Этот случай охладил влечение к женскому полу, хотя опыт чувственных наслаждений стойко зафиксировался у Ивана в мозгу. Через несколько дней вдова, встретив Ваньку на улице, ехидно спросила:

– Чего же не заглядываешь, соколик? Скучно жить, поди?

Иван выпрямил спину и гордо молвил:

– Обойдусь без веселья как-нибудь.

– Ну и дурак! – вспылила мельничиха и демонстративно отвернулась.

Где-то по весне в деревне остановился обоз с проезжими купцами, которые везли свой товар на ярмарку. Мельничиха решила поехать с оказией и продать на рынке излишки муки, а заодно закупиться кое-какими безделушками. Снарядила телегу с мукой, погрузилась и уехала, да так и не вернулась. Сказывали люди, что на обоз напали разбойники. Купцов лютой смерти предали, а вдову в полон взяли – видно, приглянулась она им чем-то. Иван сразу догадался, чем мельничиха приглянулась бандитам, но сие в тайне хранил и только грустил иногда, глядя на полную луну в ясные ночи.

      Время шло, настала пора обучиться какому-то делу, и Иван вызвался помогать кузнецу Прохору. Кузнец в подмастерьях не нуждался, но имел виды на мамку Авдотью и потому, кряхтя и охая, взял Ваньку в помощники, предупредив его, чтобы руки никуда не совал и по возможности вообще ничего не трогал, только смотрел. Глядел Ваня на спорую работу кузнеца, а у самого руки так и чесались ножик выковать или меч небольшой для самообороны. Да только Прохор к горну его близко не подпускал. Подай, принеси – вот и все обязанности. Иван хоть и дураком числился, но юноша был наблюдательный и сметливый. Вникал в процесс быстро, мелочи всякие подмечал: степень красноты, наклон удара молота, чередование сторон, отжиг и закалку, ничего не упускал из виду. Однажды, когда кузнец занемог, попросил Ваня дать ему хоть какую работу, чтобы себя в деле попробовать. Прохор окинул парня недоверчивым взглядом и, высморкавшись на сторону, произнес:

– Ты мне гвозди задолжал. Пора должок вернуть. Накуй мне три дюжины гвоздей, но чтоб как один были. Сможешь?

– Сам знаю, что долги нужно отдавать. А как же моя располосованная задница? Я-то думал, что мы в расчёте, – обиженно молвил Иван, – короче, за мою пострадавшую жопу ты мне дашь железную полоску. Я из нее себе ножик выкую.

– Скуешь гвозди – дам полоску, а нет, значит, уголек потаскаешь еще пару месяцев, – угрюмо проронил Прохор и смачно высморкался.

Перед тем как уйти, кузнец достал три железных прутка, протянул их Ваньке и дал напутствие:

– Пруток тонкий, смотри не перекали, а то гвозди ломкие будут. За кузней смотри, огонь не оставляй без присмотра и уголь зря не жги, чай не лучина. Короче, если чего сотворишь по дури, я тебе гвоздями на заднице серп и молот наколочу. Соображаешь?

– Ага, – едва сдерживая радость, ответил Ванька, – будь спокоен, болей на здоровье!

А когда кузнец ушел, проворчал ему вслед:

– Накуй, накуй. Сам поди накуй!

С гвоздями Иван справился на удивление быстро. Получились они ровненькие, остренькие и одного размера. Решил Ваня их болящему отнести да выпросить полоску. Пошел к дому кузнеца, постучал в дверь – тишина. «Может, плох Прохор, может, помощь нужна?» – подумал Иван и толкнул дверь. Вошел в сени и услышал какую-то возню. «А вдруг у него припадок случился?» – подумал наивный юноша и толкнул дверь в горницу. Припадок Прохора выглядел очень похожим на случку оленей с той лишь разницей, что вместо лосихи Ванька разглядел свою мать. Она лежала на столе, запрокинув голову и раздвинув широко ноги, а лось-кузнец, стоя между ее ног со спущенными штанами, наяривал задом туда-сюда, и его покрасневшая от натуги мошонка стучала по мамкиной заднице. В пылу утехи они не обратили внимания на растерянного отпрыска, и накал их соития, похоже, только возрастал. Если бы Ваньке было лет шесть, то наверняка бросился бы на кузнеца с криком: «Перестань мучить мою мамку» и стал бы колотить по его спине маленькими кулачками, но в свои восемнадцать он кое-что уже в жизни повидал. Поэтому Иван потихоньку прикрыл дверь и вышел из дома.

На следующий день Прохор пришел в кузню вполне себе поздоровевший. Ванька кинул ему на верстак кулек гвоздей и присел у порожка. Кузнец развернул материю и стал разглядывать первую работу подмастерья. По выражению его лица Ваня понял, что гвозди кузнецу понравились. Они ему и самому нравились, но гвоздем в заднице была мысль о вчерашнем событии, которое заставило Ивана по-новому взглянуть на реальность. Выходит, что Прохор втихую охаживает его мать, а делает вид, будто Ванька у него просителем подвизался.

– Ну, как гвозди? – начал разговор Ванька.

– Вижу, что руки у тебя растут из правильного места, не то что голова, – пробурчал Прохор.

– Значит, полоска моя?

– Держи, – кузнец протянул Ваньке ржавую заготовку, – испортишь, больше не дам.

Ножик выковал Иван себе отменный. То ли в роду у него кузнецы были, то ли талант прорезался, но Прохор, повертев в руках Ванькино творение, пощелкал языком и уверенно сказал:

– Кузнец из тебя знатный выйдет, но нос не задирай, учись, пока я жив. Пойдем к точилу, покажу, как ножи затачивают.

Наконец-то сбылась первая Ванькина мечта. Осталось приделать к ножу рукоять и пойти в рощу построгать деревяшки, дабы проверить на остроту и прочность свою самоделку. Рукоятку Иван сделал из толстого грушевого поленца. У груши древесина вязкая и твердая – для рукояти в самый раз. Налюбовавшись своей работой, Ванька отправился в лес.

Белая и пушистая

       Гулять в окрестностях деревни было привычно и приятно. Иван часто сидел на опушке, прислонившись к сосне, и думал о будущем. Его мечты были по-детски наивны, но вселяли уверенность в том, что так и будет. Усевшись на привычном бугорке под сосной, Ванька достал нож и стал стругать осиновую ветвь, которую он подобрал по дороге. Сначала обрезал мелкие ветки, а затем приступил к затачиванию толстого конца сука, пытаясь придать ему вид копья. Работа шла споро. Ваня не переставал нахваливать остроту и упругость своего ножа, когда послышался треск орешника и на прогалок выпрыгнуло что-то белое, похожее на пушистого зверя. Буквально следом из кустов показалась оскаленная морда здоровенного волка какой-то редкой бурой окраски. Увидев Ивана, волчара уставился на него сверкающим взором и еще пуще оскалился. Что-то внутри у Ваньки ёкнуло. Показалось, что время остановилось, и только стук в груди и в висках отсчитывал ритм бегущих секунд. Волк метнулся на Ивана, метя клыками в его горло, а малец интуитивно выставил заточенный кол в сторону разинутой пасти. Огромные клыки впились в осиновый кол и раздавили его в щепу, словно соломину, а Ванькина правая рука конвульсивно взлетела к волчьей морде и проткнула ножом звериную шею. Волк рухнул на Ивана, придавив его тяжестью своего пудового тела, и мелкая дрожь его огромных лап заронила в перепуганную душу подростка радостную мысль: «Ножик, однако, я ко времени выковал».

Кряхтя и охая, Ваня столкнул с себя агонизирующую тушу и поднялся. Вся одежда в крови. Ноги словно ватой набиты, а голова гудит, как дымоход. Глядя в потускневшие глаза свирепого зверя, Ивашка испытал новое, до сих пор незнакомое чувство победителя. Но тут его триумф прервал нежный девичий голос:

– Ты ранен? Весь в крови. Может, присядешь на землю, а то, не ровен час, в обморок упадешь.

Иван обернулся и… Возле него стояла белоснежная коза с невообразимо красивыми синими глазами, маленькими, но острыми рожками и густой с кудельками шерстью.

– Это ты говоришь? – недоуменно молвил Ваня.

– А что, если коза, то и говорить нельзя? – ехидно проронило животное. – В сказках даже рыбы разговаривают, а тут целая коза!

– Хорошо, что не козёл. Я козлов не люблю за бодливость и упрямство, – скривился Иван.

– Лихо ты кандера завалил. Сразу видно, что не трус, – продолжила коза.

– Кандер – это кто?

– Это древний волк. Сейчас такие не водятся, – обыденно ответила коза.

– Значит, мне всё померещилось. А я никак в толк не возьму – то кандер, то коза говорящая. Уж не во сне ли мне всё привиделось? – глядя на окровавленную рубаху, иронично произнес Ванька. – Кстати, я таких коз тоже не встречал. Может, ты древняя?

– Но-но, сам ты деревня. Я еще молоденькая козочка. Правда, внешность у меня самобытная, с претензией на индивидуальность.

– Как-то ты мудрёно излагаешь, говори проще, а то мне, дураку, не понять, – сказал Иван, почесывая затылок.

– Это значит, что я одна такая на всём белом свете. Дошло? – повысила тон коза. Ладно, я не сержусь на тебя. Давай знакомиться. Зови меня Настенька. А как тебя величать?

– Вот еще, всякую козу приблудную Настенькой звать. Нюрка тебя устроит? Вот меня Иваном кличут, а по-простому – Ванька.

– Значит, Нюрка? Хорошо. Тогда тебя я буду звать Ванюрка. Согласен? – вспылила коза, – И не приблудная я, а свободная в мыслях, поступках и чувствах!

– Ну хватит, не надо ссориться, – сказал Ванька и подошел к мертвому волку. Вытащил нож из звериной шеи и обтер кровь об рубаху. – Надо бы башку ему отрезать, но что-то руки ослабли.

– Трофеи собираешь? – хихикнула коза.

– Надо в деревне показать, а то скажут, что выдумал. Люди должны знать, какая напасть бывает. Может, это кому-нибудь жизнь спасет, – ответил Иван и со всего маха рубанул волка по шее.

– Ты мне жизнь спас, так что можешь называть меня Настя, – миролюбиво проворковала коза.

– Да не тебя, а себя спасал, – задумчиво сказал Иван, – хотя немножко и тебя… Настя.

– Значит, дружба? Расскажи мне о себе. Ведь так хочется знать, кто мой отважный спаситель и герой, – сказала коза, выждав, пока Иван заворачивал голову зверя в окровавленную рубаху.

Слово «дружба» распахнуло Ванькино сердце настежь, и он рассказал ей вкратце историю своей недолгой жизни, утаив лишь несколько неприглядных сюжетов.

– Вот, пожалуй, и все. А теперь мне поведай, кто ты и откуда, и зачем в нашем лесу волков гоняешь? – спросил Иван, глядя в игривую синь козьих глаз.

– Смеркается уже. Надо отсюда уходить, а то не ровен час стая волков набежит, почуяв свежую кровь, – вздохнув, проронила коза.

– И то правда. Пойдем к дому, там и поговорим. И жрать хочется, словно три дня не ел.

Закинув куль с волчьей головой за спину, Иван пошел тропкой к дому, а за ним следом новая подружка – коза Настенька.

– Я тебе в сенях соломки постелю. Ты чем питаешься обычно? – с легкой заботой спросил Ванька.

– Морковь, капуста, свекла, кабачки, салаты разные, ну и так, что под ноги попадет, – то ли в шутку, то ли серьезно сказала Настя, – еще люблю яблоки и виноград, да и от клубники с малиной не откажусь. Грибы пойдут, но не всякие, а только съедобные.

– Виноград – это что?

– Представь гроздь смородины, только раз в десять больше, – это и будет виноград, правда, косточками плеваться надоедает, но зато вкусно и полезно.

– И где же ты его кушала?

– Ох, далеко! Я тебе потом расскажу.

– Ты мне только не ври, я к вранью строг, – сказал Иван, открывая дверь в избу.

Накидав в себя каши с тыквой и запив смородинным морсом, Ванька принес со двора в сени соломы и устроил для козы лежанку. Затем сходил в горенку и вернулся с миской капусты и моркови.

– Поешь на, только вот винограда у меня нет, не обессудь.

Пока коза хрупала из миски овощи, юноша внимательно разглядывал ее. Он ловил себя на мысли, что впервые видит такое совершенное животное, хотя коз повидал немало. Первое, что удивляло, – это невероятной белизны шерсть, которая длинными кудряшками обрамляла тело козы, оставляя открытыми лишь ее стройные ноги. Ивана не покидало ощущение, что коза накинула на себя дорогую шубку и готова в любой момент ее сбросить, оставшись в неглиже. Еще Ивана поражали неземные миндалевидные глаза – лазурные и бездонные, как синь небес. Они завораживали своим блеском и загадочностью. Серебристые локоны, свисающие с холки, обрамляли красивую мордочку с игривой челкой на лбу. И вообще, экстерьер козы был настолько совершенен, что вызывал сомнение в происхождении этой особи от козьего рода.

– Ну что, наелась? – спросил Ванька, когда коза отошла от миски и стала располагаться на соломенной лежанке.

– Скудненько, но питательно, – вяло произнесла Настя.

– И где ж тебя к таким разносолам пристрастили? У нас козы травой питаются, – ухмыльнулся Иван.

Тут дверь в сени распахнулась, и на пороге появилась Авдотья. Ванька подскочил к матери и взволнованно запричитал:

– Ма, ты только не волнуйся. На нас напал волк и пришлось его чуть-чуть убить. Вообще-то не чуть, а совсем, ну короче, ты понимаешь. Это коза Настя. Она будет жить у нас…

– Здравствуйте, мама Дуня! – Настя поднялась и сделала что-то типа козьего реверанса.

У Авдотьи подкосились ноги, и она ухватилась за притолоку, чтобы не упасть.

– Коза говорящая? – выдохнула Авдотья.

– Не просто говорящая, а так наплетет, что и толмач не сразу разберет, – ответил Ваня.

– Да вы, мама, не беспокойтесь. Умение говорить – мой единственный недостаток, а так я просто само совершенство, – попыталась Настя успокоить Авдотью.

Само собой, фраза козы добила добрую женщину. Авдотья бочком по стене прошла к двери в горницу и прошмыгнула туда, крепко захлопнув. Потом послышался ее надрывный голос:

– Ваня, ты дверь-то полешком припри, а то я не усну с перепугу.

– Ладно, спи спокойно. Я тебя посторожу, – ободрительно крикнул Иван.

– Что это она так напугалась? Я же коза, а не тать какой-нибудь, – задумалась вслух Настя.

– Старикам трудно объяснить, что времена меняются. Говорят, в прошлом петухи шепотом кукарекали, – пошутил Ванька и вздохнул, – ничего, привыкнет мать к твоей болтовне. Вы еще на завалинке ворковать по вечерам будете.

– Старикам? Она же у тебя еще молодуха, – возмутилась Настя.

– Это с какого бока посмотреть. Может, и молодуха, но из другого поколения, – задумался Ванька. Затем поудобней расположился на соломенной подстилке возле Насти и приготовился слушать удивительную историю, так мало похожую на его серую повседневную жизнь.

– Давай с самого начала. Кто ты и откуда, да какого рода-племени будешь? Откуда у тебя разговорный дар? – спросил юноша и сладко зевнул.

– Я думаю, что в один раз мы не уложимся. Сначала я тебе в общих чертах изложу, а потом ты начнешь вопросы задавать.

– Валяй, мне всё едино, – опять зевнул Ваня.

– Ой, боюсь я, что ты уснешь под мой рассказ. Лучше поведай мне о своих мечтах, а уж потом и я начну, – предложила коза.

– У меня мечта особая, не то что у всех, – загадочно молвил Иван.

– У всех, это у кого?

– О чем мечтает настоящий мужик? Он мечтает о добротной избе с печкой да двумя спальнями. Ну, еще чтобы терраска для чаепития – это вообще верх желаний. Еще должны быть жена, лошадь, собака, ну и скотина какая-нибудь, да хоть коза, например. А моя мечта – взять в жены Елену Прекрасную, да иметь коня богатырского, да жить в полатях каменных. Это только для начала, а там видно будет, – пафосно ответил Ванька.

– Про козу-скотину ты, Ваня, зря ляпнул, я тебе это припомню. А про Елену Прекрасную хотелось бы подробней. Она вроде за Кощеем замужем, или я чего напутала?

– Люди говорят, что Кощей её в заточении держит, чтоб не сбежала. Она его к себе близко не подпускает, вот он ей и мстит.

– Ай, Ваня, дурачок ты. Людям верить, что в соломину дудеть – всё пустое.

– Дурачок – это юродивый, а я дурак! Просто д-у-у-рак! А людям верить надо! – повысил голос Иван.

– Да не психуй ты, Ванечка. Я не хотела тебя обидеть. Думала объяснить, как жизнь взаправду устроена. Кощей на царстве уж сколько годков? То-то! А Елену Прекрасную в глаза никто не видел – одни разговоры. Да и прекрасной её назвали в угоду царскому честолюбию. Не может же у великого Кощея быть обычная жена. Не по рангу ему страхолюдину в спаленке тискать. К тому же Елене уж и годков набежало немало за то время, что слух идет об их неравном браке. Спустись на землю, Ваня. Тебе девок в Омутени не хватает? Да на такого красавца любая рада променять свое целомудрие вместе с приданым.

– Не хочу девок, хочу Елену Прекрасную! Не верю я, что она старая и безобразная. Вон, Кощей, говорят, бессмертный. Значит, и Елена вечная молодица, – выпалил Иван.

– Кощея прозвали бессмертным потому, что очень долго на царстве сидит. На деле же он уже поди через раз дышит, а ты, Ваня, только в жизнь вступаешь, и кажется мне, что хочешь сразу наступить в дерьмо. Ну ладно, вызволил ты Елену из плена, а куда ты Кощея денешь?

– Убью старикашку! – оживился Ваня.

– Ну вот, а сам говоришь, что он бессмертен. Это в тебе вопят юношеские амбиции.

– Чего? – Иван напрягся.

– Представь, что ты заходишь в горницу, а там на столе яства всякие расставлены. Такие разные деликатесы, что ты и не кушал отродясь. Первая мысль – всё сожру! А потом вдруг понял, что все это съесть ты не сможешь, лишь попробуешь, да и то не всякого. Первая мысль – это амбиции, а остальное – реальность. Надеюсь, ты понял?

– Понял, – уныло ответил Иван, – а как же мечта?

– Мечта служит основой для воплощения в действительность твоих желаний. Путь к реализации может быть разным, но путеводная звезда всегда будет висеть на горизонте твоих стремлений, – нравоучительно выдала коза.

– Откуда ты это всё знаешь? – восхищенно спросил юноша.

– Книжки читала.

Ванька засмеялся в голос, потом с подковыркой произнес:

– А страницы ты как переворачивала, копытом, что ли?

– Языком. Правда, странички потом слипаются, но я приспособилась. Я сразу нужное запоминаю, чтоб назад не возвращаться, – ответила Настя.

– Поди науку ты одна в лесу постигала или кто помогал? – недоверчиво спросил Ванька.

– Отец научил.

– Грамотный козёл? – хохотнул недоверчиво Иван, но, посмотрев в глаза Насти, которые почернели от гнева, тут же поправился: – Я хотел сказать, что, оказывается, бывают от природы грамотные козлы и, разумеется, козы.

– Мой отец – белый шаман. Слышал про таких? – очень тихо спросила Настя.

– Нет, не слышал. Прости. Я больше не буду задавать тебе свои дурацкие вопросы, – потерянно произнес Ваня и встал. – Пойду спать, а то ночь уже.

– Иди, только про завтрак не забудь. Я рано встаю, – наставительно сказала Настя.

Ванька помялся у двери и сказал, как будто сам себе: «Я отца даже ни разу не видел».

Выпив ковш родниковой воды, Иван лег в постель, но уснуть не получалось. Этот день привнес в жизнь Ваньки столько новизны и открытий, что голова кружилась от наплыва мыслей. Знакомство с говорящей козой затмило все прошлые события его короткой жизни. Он чувствовал, что произошло что-то такое, что кардинально изменит его существование, и эта неизвестность пугала и настораживала. Однако молодость взяла свое, и под пение домашнего сверчка пришел глубокий сон, продолживший сумбурность пережитых эмоций. Во сне Иван оказался в мрачном и таинственном лесу. Предчувствуя опасность, он осторожно пробирался через заросли к дороге, которая была где-то там далеко, но наверняка должна была быть. Лес сгущался и темнел. Ветки цеплялись за ноги, стараясь удержать его, заставить остановиться и почувствовать весь ужас ночного одиночества, но Ванька упрямо продирался к призрачному выходу из непроходимой чащи. Показалось, что вдали мелькнул огонек. Силы удвоились, и Ваня буквально налег на кусты, прорываясь сквозь колючие лапы растений. Огонь приближался. Вот уже стало видно, что на небольшой поляне горит костер, а возле него кто-то есть. Действительно, на поляне у костра сидел дед и шурудил прутом угольки, разлетавшиеся от горящих поленьев. На вид тому деду было лет сто с гаком. В Ванькиной деревне старики до таких лет сроду не доживали. Присел Иван у костра, и стало ему так хорошо и спокойно, будто мамка его обняла да к груди прижала.

– А вот и Ванюша пожаловал, – бодрым голосом поприветствовал юношу дед, – коль пришел, давай рассказывай, как ты Беляшу спас.

– Сам-то, кто будешь? – задал вопрос Ванька, с вызовом глядя в блеклые дедовы глаза.

– Зовут меня Яга. Я тут в лесочке проживаю. Небось слышал обо мне?

– Так Яга же старуха, а ты дедушка. Старая Яга у Кощея златом заведует, как люди сказывали.

– Настоящий Яга – я. Люди много болтают, а за правдой и помощью ко мне ходят. А та Яга, которая при Кощее, – шарлатанка и воровка. Она эту должность купила за огромные деньжищи, надеясь в три раза больше украсть. Только вот на роду ей написано, что помрет она в дырявой избушке на курьей ножке.

– А ты про какую такую Беляшу спрашивал?

– А сам, поди, не догадываешься? Про Настеньку, да вот и она – легка на помине.

К костру приближалась коза. Вроде бы и Настя, и в то же время не она, а большой белый ком шерсти с маленькой головкой и тонюсенькими ножками. На маленькой козьей мордочке выделялись знакомые синие глаза, смотрящие на Ивана с немым укором.

– Подходи, не бойся, – ласково сказал козе дед, – мы тут с Ваней заждались тебя.

– Уж коль ты мудрец великий, то скажи: как у меня жизнь сложится? Кто моя суженая? Сколько годов мне вековать? – спросил Иван старика, поглядывая на Настю.

Яга прищурился, пригладил морщинистой рукой редкую бороденку и вздохнул:

– Отвечу на все вопросы, но начну с самого последнего, а ты сам смекай. Жить тебе осталось недолго. Аккурат завтра к обеду и преставишься. Выходит, что первые два вопроса отпадают за ненадобностью. Но это дело поправимое. Если хочешь изменить свою судьбу, то придется выполнить маленькое дельце, и…

– Что надо? – напрягся Иван.

– Плёвое дельце для убийцы матёрого кандера. Нужно отправить в мир иной свою подружку-козу. Она освободится, а ты продолжишь земной путь. Тогда мы и обсудим первые два твоих вопроса. Ну как тебе моё предложенице? – ехидно спросил дед.