Buch lesen: «Арктическая одиссея»

В книге «Арктическая одиссея» мастерски описаны события:

Схватка с медведем

Попытка самоубийства одного из полярников

Встреча с американцами, которые избили и ограбили отчаянных пленников

Им говорим спасибо

Генеральный партнёр издания книги: С.Л. Зорин

Почётные партнёры:

А.А. Дугин

Д.А. Соколов

Ю.А. Ермаков

С.В. Степанов

В.Г. Матвеев

С.А. Цифров

Н.Ю. Литвинова

Дорогой читатель!

Волею случая ко мне попали дневниковые записи нашего земляка Александра Кузнецова, которые за три года работы удалось изучить и отчасти даже восстановить. В них шла речь о том, как в апреле 1951 года он вместе с двумя зимовщиками полярной станции – метеорологом Виктором Пысиным и каюром Николаем Даниловым (произошедшие события раскрыли в нем лучшие качества коренных жителей Якутии) – попал в ледовый плен Арктики на долгие 15 месяцев… Бремя лидерства всегда берет на себя сильный духом, и Саша взял ответственность на себя. Полярники дрейфовали на отколовшейся льдине в Северном Ледовитом океане, зимовали на заброшенной полярной станции на острове Генриетты, охотились на белого медведя и рисковали, чтобы не быть раздавленными льдами… Это была жесткая схватка человека с Арктикой.

Природа щедро одарила Александра Кузнецова талантами, которые он проявил в абсолютно противоположных сферах деятельности. Одно только перечисление будоражит сознание: при жизни он состоялся как ученый, полярник, гидрометеоролог, педагог, музыкант (играл на баяне и гармони), поэт, баснописец, увлеченный пчеловод… А еще он был изумительный собеседник и добрейшей души человек.

Нельзя не удивиться тому, что все время пребывания в арктическом плену Александр регулярно вел записи химическим карандашом на обрывках бумаги. Так родился дневник полярника, реальная история с захватывающим сюжетом, в которой нет и доли вымысла. Это повесть о том, как сила духа помогает бросить вызов стихии. И выжить.

Александр Иванович вернулся из Арктики только в 1955 году, в общей сложности проработав там пять с половиной лет. Поступил на географический факультет МГУ. В 1958 году женился. Его супругой стала юная школьная учительница Юлия Ивановна. Трудился в НИИ Министерства сельского хозяйства, защитил докторскую диссертацию, работал директором Пласкининской школы. Был лектором-международником: объездил многие города и страны. Его лекции по экологии «Охрана окружающей среды», «Человек и биосфера» и другие были глубоко научны, заставляли задуматься о предназначении человека на Земле.

Александр Кузнецов много лет молчал о том, что в Арктике с ними произошло событие, остававшееся долгие годы под грифом «секретно» как государственная тайна.

Благодарим

Огромное спасибо отзывчивым людям, благодаря которым Вы читаете эту книгу. Проект был размещен на сайте краундфандинговой компании народного финансирования «Бумстартер», получил поддержку и был признан успешным.

Особенно хочется поблагодарить жену Александра Ивановича Кузнецова – Юлию Ивановну, которая за эти годы стала для меня лично добрым другом и сподвижником в работе над книгой. Спасибо ей за всемерную поддержку идеи – издать уникальные дневники её мужа как книгу. Слова признательности хочется сказать художнику-иллюстратору Борису Сергеевичу Воробьеву – за его творческий подход и профессионализм.

Спасибо всем, кто верил в нас и делился живительной энергией.

Далее по нашему замыслу – художественный фильм.

Ирина Дмитренко, издатель

А.Кузнецов. Вместо предисловия

Однажды, разбирая свой архив, я обнаружил сильно потрепанные самодельные тетради. Это был мой дневник полувековой давности. Я думал, что он утерян, и, признаться, забыл про него. Когда учился и работал, было не до стародавних дневников и прочих записей, пошел на пенсию – работы и забот не убавилось.

В то давнее время работал в Арктике гидрометеорологом, и все записи при наблюдениях в полевых документах заполнялись химическим карандашом. Тогда не было шариковых ручек, и свой дневник я вел также карандашом. И вот я с трудом читаю полуистершиеся и выцветшие от времени слова на некачественной, пожелтевшей по краям бумаге.

Нередко я сокращал слова (была такая привычка: писать быстро и полусловами, но впоследствии я от нее избавился), и некоторые из них прочитать было затруднительно, порой невозможно, так что если бы эти записи пришлось кому-то читать, то он не везде и разобрался бы в них. Я решил переписать его, а после частичной обработки перепечатать на пишущей машинке. Обработка же заключается в восстановлении по смыслу предложений из-за неразборчивых слов и фраз, в некоторой литературной обработке. Конечно, это будет не подлинник, но меня это не огорчает: писал я для себя и своих близких, мне ценны воспоминания о моем суровом прошлом. А эти полуистлевшие, с полуразборчивым текстом листки можно и выбросить.

Предварительно хочу сказать о сути тех событий. Теперь они «дела давно минувших дней». В конце мая 1950 года после окончания спецкурсов полярных работников нас, группу ребят-полярников, срочно направили через Владивосток в восточный сектор Арктики. Готовили по сжатой и усиленной программе (радисты и гидрометеорологи). Курсанты, которые должны работать в западном секторе Арктики («западники»), в это время продолжали учебу.

Первая моя зимовка проходила на полярной станции «Остров Четырехстолбовой», на одноименном острове в составе Медвежьего архипелага, расположенном в Восточно-Сибирском море. На станции работали 14 человек: гидрометеорологи, аэрологи, радисты, актинометрист, механики, повар и начальник станции.

Каждый год в начале весны гидрометеорологи должны делать ледовый разрез. Так было и в тот злополучный для меня и моих товарищей 1951 год, когда в конце марта на полярную станцию пришло срочное задание: в десятидневный срок сделать сквозной ледовый разрез к северу от острова. Сквозной – значит до кромки ледяного припая, до самой воды. Попутно сообщили, что кромка льда находится от станции приблизительно в 50 километрах. Пятьдесят километров в основном торосистого и труднопроходимого льда. Это примерно до полусотни вручную пробуренных лунок в двухметровой толще льда, столько же определений солености и температуры воды, замеров плотности и высоты снежного покрова, измерений температуры воздуха, направления ветра, визуальных определений балльности торосистости льда.

На станции работали три гидрометеоролога. На ледовый разрез отправлялись я (за старшего), Виктор Пысин – метеоролог и рабочий-газогенераторщик Николай Осипович Данилов (по национальности якут). Начальник станции (по профессии метеоролог) обещал помочь вести метеонаблюдения за время нашего отсутствия. Планировали обернуться с рабочей поездкой за 5-6 дней. У нас была хорошая упряжка из десяти рослых колымских собак, но и груз был приличный – до трехсот килограммов. Кроме оборудования, оружия и продовольствия мы захватили с собой небольшую брезентовую палатку, дрова и керосин. Продовольствия взяли на 9-10 дней.

В то время мне и Виктору Пысину было по 21 году, Данилову или Данилычу (так его все звали на полярке) перевалило за 40. На станции он обслуживал аэрологов – готовил к запуску шары-зонды, был опытным охотником и каюром. В нашей экспедиции такой человек был просто незаменим.

Погода благоприятствовала нам: облачность высокая, нередко выглядывало солнце, температура воздуха не опускалась ниже 20 градусов, и было сравнительно тихо.

Настроение у нас было бодрое, под стать погоде. Но погода в Арктике обманчивая, буквально в течение нескольких часов штиль может смениться на шторм. И я вспоминаю разговор с начальником станции Василием Петровичем Бучиным накануне нашего отъезда:

Жаль, что нет у нас переносной радиостанции. Пригодилась бы вам, а то, кто знает, как еще погода поведет себя, – говорил он, и в его голосе чувствовалась тревога за нас.

Обойдемся без радиостанции. Все будет хорошо. Дней через пять вернемся, – говорю ему.

Я надеюсь, но все же, Саша, будь благоразумен и не рискуй зря. В случае пурги, или сильного торошения, или других непредвиденных тяжелых обстоятельств поворачивайте назад.

Так меня напутствовал наш добрый начальник. А я… рискнул.

Дней через пять вернемся

1951 год. 2 апреля.

Выехали рано, в лучах утренней зари. Почти полчаса ехали вдоль острова, ехали споро по хорошо наезженной дороге, называемой столбовой дорожкой. По ней иногда проезжал Данилыч осматривать свои охотничьи угодья, но чаще ребята, выпросив у Данилыча упряжку, прокатывались в виде прогулки по этой безухабистой стежке-дорожке. Василий Петрович поощрял такие прогулки, дескать, пусть ребята развеют свою грусть-тоску. Данилыч отказывал нам только в одном случае: если собаки сильно устали (своих четвероногих друзей он жалел), тогда он бывал неумолим.

Сразу же за островом начались поперечные гряды торосов. Данилычу эти места знакомы – здесь его охотничьи угодья, и он легко отыскивал лазейки между торосами, умело правил упряжкой. Я и Виктор шли, а иногда трусцой бежали за нартой.

Первую остановку, иначе рабочую станцию ледового разреза, сделали в километре от острова. Дальше мы такие станции делали через каждые 600-800 метров по пересеченному, торосистому полю, а по ровному – через 1,5-2 километра. Работу распределили так: Виктор с Данилычем бурят лед, затем замеряют его толщину, определяют температуру и соленость воды. В это время я при помощи снегомера определяю высоту и плотность снегового покрова, делаю описание окружающей местности. Четыре раза в сутки я определяю температуру и влажность воздуха.

За день мы сделали 15 станций и прошли не менее 20 километров. Здорово устали. После работы установили палатку, поели и попили чаю, накормили собак и – спать. Виктор с Данилычем уже спят в своих спальных мешках, Данилыч даже слегка похрапывает, а я вот сижу с дневником, пишу. Это у меня дополнительная работа, работа для себя.

На пять деньков их провожали,

Но станет с ними что, не знали.

Самое яркое впечатление на нас произвела первая рабочая станция. Мы с ней управились меньше чем за полчаса. Лед здесь оказался двухметровой толщины, но хорошо отлаженным острым буром ребята его прошли за 20 минут.

В это время всходило солнце. Большое, искрящееся и лучезарное, оно торжественно выплывало из-за торосов, из неведомого далека, и каждая льдина, большая и малая, засветилась радостным разноцветьем, в котором преобладал золотой цвет; казалось, на необозримом пространстве не гряды и глыбы льда, а горы огромных алмазов. Видно было, как солнце заливало остров, прямой наводкой лучами ударило по отвесным базальтовым скалам, и они, казавшиеся до этой минуты мрачными, недоступными, словно вдруг озарились улыбкой – светлые блики потекли по черному телу острова. И сразу весь остров преобразился – теперь он похож на огромный храм в праздничный день, казалось, что сейчас оттуда послышится торжественный колокольный звон или польются зовущие звуки мифической трубы.

А солнце вот уже оторвалось от горизонта и словно уменьшилось в размере, но такое же сияющее и горячее, набирая высоту, медленно покатилось по безоблачному небу, заливая землю теплым живительным светом и словно говорило, нет, торжественно возвещало: «Я – Солнце, дающее всем жизнь! Все живое на земле славит меня, и я славлю все живое. Живите, люди, живите, звери и птицы, живите, все твари – я для всех нужно, всем одинаково отдаю свои живительные свет и тепло! Хороша жизнь, когда я на небе! Славьте жизнь, она достойна этого!».

Наверное, примерно так думал каждый из нас, молча стоявших здесь и завороженно наблюдавших за восходящим солнцем и преобразившейся окрестностью.

«Хорошо-то как!» – с умилением произнес Данилыч, не отрывая восхищенного взгляда от блестевшего позолотой острова.

Пока еще нет художника, который бы достойно отразил эту красоту, – Виктор Пысин, казалось, не дышал и тоже восхищенно смотрел на алмазные торосы.

Меня тоже тронула красота этого чудесного утра, и я сказал:

– Придет время – будут такие художники, как Левитан, Тургенев или даже Лев Толстой. Они по достоинству прославят Арктику, а теперь, ребята, в путь. Солнце уже встает, вон как вверх поползло!

Мы тронулись вперед к ближайшим торосам.

3 апреля.

Утром Данилыч поднял нас в шесть часов. Сам он встал значительно раньше. К нашему подъему он успел накормить собак и приготовить завтрак на примусе, растопить снег для умывания. Обязанности повара добровольно взял на себя Данилыч, этот безотказный и практичный в жизни человек.

– Вставайте, парни, завтрак готов, и работа ждет. Кто много спит, тот мало живет, – приговаривал Николай Осипович, подергивая наши спальные мешки.

Из-за дневника ложился я спать довольно поздно и спал беспокойно от холодного воздуха. Окунешься с головой в спальный мешок – душно, освободишь голову (спим в шапках) – начинает мерзнуть лицо. Мороз-то 18 градусов. Ближе к утру приспособился, оставил небольшую отдушину в мешке и крепко уснул.

Утро было такое же солнечное и лучезарное, как и вчера. И светило почти до вечера. Ближе к вечеру с востока надвинулись плотные облака нижнего яруса и закрыли солнце. Днем температура воздуха повысилась до минус 12 градусов, и такая же сейчас, вечером. Мягкая погода.

Сегодня славно поработали – сделали 20 станций. Средняя толщина льда превышает два метра. Торосы чередуются с неширокими ровными снежными полями. Вот и сейчас, преодолев несколько труднопроходимых, почти сомкнувшихся гряд торосов, мы остановились на ночлег перед огромным снежным полем шириною не менее двух километров. За ним, словно горы, возвышаются торосы. Дальше к северу, ближе к небосклону, темнеет небо. Там должна быть вода. Возможно, завтра мы закончим ледовый разрез.

Должны же нас искать!

5 апреля.

О ужас! Нас оторвало! Сейчас мы находимся на огромном ледяном поле, которое движется в северном направлении, все дальше удаляясь от коренного припая. Как такое произошло? Расскажу все по порядку.

Спали хорошо, крепким здоровым сном. Но ближе к утру, перед рассветом, стали выть собаки. Они разбудили нас. Данилычу пришлось вылезти из своего мешка, чтобы успокоить собак. При нем собаки скулили и вели себя беспокойно. В чем дело? Если бы поблизости шастал медведь, то собаки лаяли бы и рвались бы к нему. Их беспокоило что-то другое. Правда, иногда слышались странные звуки, словно где стреляли: то глухие – в отдалении, то громкие и резкие – поблизости. Так лопается лед, и появляются трещины на нем. Море словно живой организм и по-своему постоянно дышит. Приливы сменяются отливами даже зимой, подо льдом. Происходит сжатие и торошение льда. Во время сильных приливов лед разрывается, образуются трещины, которые иногда тянутся на много километров.

С утра с юга потянул свежий ветерок. Мы не обратили на это внимания, занимались своим делом. За полдня выполнили девять станций. В полдень перекусили, немного отдохнули и снова за работу. Впереди, казалось, совсем близко было видно черное небо, т.е. водное поле, значит, там была открытая вода. Наша работа близилась к концу.

Резко уменьшилась толщина льда. Теперь она не превышала 120 сантиметров. Значит, под нами был более поздний припай, сравнительно молодой лед. На пути встречались небольшие трещины на льду. Одна трещина нас насторожила: она протянулась с запада на восток шириною пять-шесть сантиметров. Тут Данилыч сказал мне:

– Саша, дальше идти опасно. Эта трещина нехорошая, коварная. Здесь может развести лед, разводье будет. Ветер-то в спину нам, с материка. Опасный ветер.

Я понимал тревогу Данилыча, но открытое море было совсем рядом, осталось пройти каких-нибудь три-четыре километра – мы

уже чувствовали его по влажности воздуха. И я стал убеждать Данилыча в противном, что, дескать, за два или два с половиной часа мы обернемся и возвратимся назад, к этой трещине, и что за это время страшного ничего не случится, и что ветер пусть и упругий, но не сильный, всего 10-12 метров в секунду – он с утра такой дует… Меня поддержал Виктор. Уж так нам хотелось побывать у открытой воды, взглянуть на живое море!

Горько на душе людей бывает,

Когда надежда мимо пролетает.

– Ты у нас старший, Саша, тебе и решать. Будем надеяться на благополучный исход, – сдался Данилов.

Будем считать, что ледовый разрез мы закончили, задание выполнено. Разгружаем нарту и к кромке припая едем налегке, – сказал я ребятам.

Так и сделали.

Но мы несколько просчитались: до открытой воды было не три-четыре километра, как предполагали, а приблизительно пять-шесть, и торосистость была приличная. На эту «прогулку к морю» мы затратили полтора часа.

Вот оно – открытое море. По поверхности гуляли невысокие волны, на гребнях волн – белые барашки. Воздух влажный со своеобразным морским запахом. Холодное море. Какое-то чужое, враждебное. И страшное, если разбушуется. Вдали, по северному горизонту, видны сплошные торосистые льды, ледяные поля. Выходит, перед нами было не открытое свободное море, а огромная полынья, которая в любое время может исчезнуть, закрыться плавучим льдом.

Я хотел было записать в рабочий журнал визуальные наблюдения, но Данилыч стал торопить меня:

– Потом все опишешь, Саша, нам надо спешить. Ветер крепчает.

Действительно, ветер заметно усилился. Мы заспешили назад, не пробыв у воды и четверти часа. Ветер крепчал с каждой минутой. Тревожно было на душе. Мы торопились, но продвигались довольно медленно: сказывалась усталость. Устали и собаки. Когда перевалили последнюю гряду торосов – ужаснулись: на месте трещины была видна черная полоса воды. Подъезжаем к своим вещам – перед нами полынья шириною метров шесть-семь. Что делать? Виктор предложил через полынью переплыть, предварительно перебросив необходимые в дороге вещи. Я согласился с Виктором, но с поправкой. Быстро перебрасываем через разводье полешки дров, а их немного, и бур. Остальные вещи упакуем в спальные мешки, завертываем в плащ-палатку и – на нарту. К нарте привязываем веревку-бечеву и ставим ее на край льдины. В нижнем белье, а лучше нагишом, быстро переплываем разводье и сразу же вытягиваем груженую нарту. Развертываем груз, быстро одеваемся и разводим костер. На эту процедуру уйдет не больше пяти минут, а за это время мы не успеем окоченеть. На этот случай у нас есть НЗ – бутылка спирта. Конечно, тяжело и очень неприятно плыть в ледяной воде, но другого выхода у нас нет.

Но Данилыч забраковал мой план.

– Во-первых, я не умею плавать, – обескуражил он нас. – Во-вторых, стронем нарту с грузом в воду – она сразу пойдет ко дну; когда будем вытаскивать, может оборваться бечевка. И мы останемся на льду нагишом. В-третьих, собаки не пойдут в воду.

– Что же ты предлагаешь?

– Я предлагаю перебраться на ту сторону по сухому. Когда отрывается ледяное поле от основного льда, то его разводит, то есть один край отходит, а другой упирается в припай. Нам надо определить этот край.

Мы решили, что нашу льдину разводит с западной стороны, и, захватив с собой самое необходимое, мы двинулись вдоль разводья на восток. Разводье тянулось по ровному полю, но собаки еле плелись, с трудом тащили нарту. Они очень устали, как и мы. К тому же дул очень сильный и холодный ветер. Мы сидели на нарте, каюр шел рядом. Данилыч был выносливее нас.

Проехав с полчаса в восточном направлении, мы наконец убедились, что едем неправильно. Разводье расширялось на глазах, и небо впереди было черное. Повернули назад. Когда дотащились до места, где мы оставили часть груза, сделали пятиминутную передышку. В этом месте разводье было уже вдвое шире прежнего, и теперь о том, чтобы переправиться через него вплавь, не могло быть и речи. Была слабая надежда на западную сторону, и мы двинулись туда. Но скоро разводье свернуло вправо и пошло по торосам. Наш путь преграждали мощные гряды торосов, преодолеть которые мы уже не могли. Собаки валились с ног от усталости. Пришлось вернуться.

Ветер достиг ураганной силы. На месте груза лежал только металлический бур; дрова и палатка отнесены ветром к ближайшим торосам. Среди торосов мы отыскали место, где ветер был значительно тише; с большим трудом установили и закрепили палатку и, не разжигая огня, вскрыли по банке мороженой тушенки, наспех поели и залезли в спальные мешки. А Данилычу еще нужно было накормить собак. Когда каюр закончил свое дело, мы спали.

Ночью проснулись от сильного шума и грохота. Палатка наша трепетала и хлопала от неистовых порывов ветра. Где-то рядом очень громко скрипело, скрежетало и бухало: шло интенсивное торошение, с грохотом ломался лед. Мы освободились от спальных мешков и стали решать, что нам предпринять. Находиться среди торосов было опасно, но здесь была хоть какая-то защита от ветра, и палатка пока еще держалась. Можно бы выбраться на ровное, более безопасное место, но там нам долго не продержаться под ураганным ветром. Решили пока оставаться, где находились, но быть начеку. Привязанные к потягу собаки тоже бодрствовали и беспокойно поскуливали. Было четыре часа утра. Темнота кромешная. Это перед рассветом.

Скоро забрезжил рассвет. Мы не стали терять время, не стали завтракать, вывели собачью упряжку из торосов. Ветер гудел и мешал идти. Быстро светало. Разводье в ширину теперь достигало не менее 500-600 метров и к востоку еще больше расширялось. Но к западу, заметно было, оно несколько сужалось. Значит, там наше ледяное поле упирается в коренной лед, припай. Скорее вперед – на запад! Вчерашняя ровная неширокая полоса вдоль разводья была местами сильно исторошена, и торошение продолжалось: видно было, как шевелились, вставали торчком льдины, громоздясь друг на друга. Двигаться по такому льду было опасно, но нужно и надо было спешить, чего бы это ни стоило. И мы с опаской для жизни перебирались через живые гряды молодых торосов, если не было возможности их обойти. Вот и то место, где разводье отклонялось вправо, и откуда вчера мы повернули назад. Разводье стало значительно уже, ширина его здесь не превышала и двухсот метров. Это обрадовало нас. Крепла надежда, что мы наконец-то вырвемся из ледяного плена. Дорогу нам преграждали несколько гряд старого торосистого льда. Преодолев их, мы ужаснулись. Проклятье! Как же нам не повезло! И если действительно есть на свете Бог, то почему он так жестоко решил нас покарать?! Перед нами было другое новое разводье шириною не менее 25-30 метров, которое почти под прямым углом отходило от разводья, вдоль которого мы двигались, и уходило в сторону моря, на север.

Все. Приехали, ребята, – безнадежно сказал Данилыч, первым увидевший коварную полынью.

Что же нам делать?! – громко, с отчаянием проговорил Виктор, и на глазах его выступили слезы.

Не надо отчаиваться, Витя. Возьми себя в руки, – стараясь казаться спокойным, сказал я, хотя тоже был потрясен увиденным.

Начинался пасмурный апрельский день. По небу плыли низкие рыхлые сплошные облака, по востоку и северу полукружьем небо было черное от водного поля. Торошение заканчивалось. Иногда где-то за полыньей среди припайного льда послышится скрежет или треск разламывающейся льдины, и снова все затихает. Слабел и ветер. Этот ветер, будь он трижды проклят, сделал свое дело: изолировал нас от человеческого общества, засадил нас в такую страшную тюрьму, какой и недругу не пожелаешь.

Мы стояли на своей льдине и молча смотрели на ту сторону, теперь недосягаемое для нас ледяное соседнее поле, которое, теперь с уверенностью можно сказать, примыкало к припаю. Окажись мы на той стороне разводья, и наша жизнь пошла бы по другому руслу. По разводью ходили упругие волны в белых барашках и шлепками бились о ледяные берега. До нас долетали соленые брызги.

– Так что же будем делать, Николай Осипович? – нарушил я тягостное молчание. – Может, это разводье не доходит до большой воды и поля смыкаются?

– Вряд ли. Это разводье сквозное. А, впрочем, давай прокатимся вдоль него. Теперь нам спешить некуда. Два часа пробивались мы сквозь торосы к открытому морю. И пробились. Разводье оказалось сквозным. Только теперь оно было значительно шире, метров до двухсот ширины. Наша льдина удаляется от кромки припая и несет нас куда-то в Ледовитый океан, куда – одному богу известно.

По 10-балльной шкале торосистость нашей плавучей льдины соответствовала примерно пяти баллам, и направление торосов было преимущественно с запада на восток. Используя открытые пространства между торосами, мы без особого труда переехали на восточный край льдины, отыскали подходящее место для стоянки, установили палатку. В море открытой воды почти не было, откуда-то нагнало много плавучего льда. Отдельные льдины достигали несколько сот метров в поперечнике.

Ближе к вечеру каждый из нас занялся своими делами: я – за дневник, Данилыч поехал на южный берег льдины за оставленными нами дровами и буром, а Виктор забрался в спальный мешок: то ли спать, то ли думать горькую думу. Скорее всего, второе.

Ветер приутих: 12-13 метров в секунду, такой не страшен для нашего быта, для палатки нашей… Но то, что он довольно быстро отгоняет нашу льдинку куда-то на север, – уже страшно.

6 апреля.

Проснулись рано, но долго молча лежали в своих спальных мешках-берлогах, и каждый думал о своем. Неопределенность, некоторая растерянность и страх, душевная боль… А что думать? Теперь уже ничего не придумаешь.

Как спастись? Спасение в одном – взять себя в руки, мужественно и терпеливо ждать, что будет дальше, надеяться на случай… Люди попадали и в худшие ситуации. Правда, и наше положение не из лучших. Впереди ожидание, переживание, бездеятельность и голод, самый страшный фактор – голод. Наши продовольственные запасы на исходе. Что осталось – экономить, с сегодняшнего утра – на полуголодный паек. Экономить горючее. И не скулить. Противостоять суровой и капризной стихии, бороться за свою жизнь, бороться до конца.

Вот об этом мы и говорили утром за завтраком.

Днем осматривали свою льдину, в двух местах бурили. Толщина льда 85-90 см. Сравнительно молодой лед. Зона активного торошения, так что находиться на нем небезопасно. Но сейчас у нас нет возможности перейти на более устойчивый паковый лед.

7 апреля.

Сегодня или завтра, как предполагали, мы должны бы возвратиться на полярную станцию. Послезавтра будут о нас беспокоиться, и тревога будет возрастать с каждым днем. Пройдет еще несколько дней тревожного ожидания, и начальник станции пошлет на Шмидт, на имя начальника района, тревожную телеграмму. Вероятно, будет послан самолет на поиски.

Днем от нечего делать слонялись по льдине, больше около открытой воды. Несколько раз видели всплывавшую нерпу, я даже стрелял по одной, но напрасно. Сейчас весной убитая нерпа держится на плаву минуту-другую, а затем тонет. Достать ее нет возможности. Нужна выброска, то есть деревянный, утыканный гвоздями колючий шар на длинной бечевке. Он забрасывается чуть дальше убитого зверя, цепляет его, и туша подтягивается к берегу. Кстати, Данилыч из полена что-то мастерит наподобие выброски. У него нашелся гвоздь, который он загоняет в полукруглую чурку, вытаскивает гвоздь и в отверстие протаскивает кусочек проволоки.

Вчера и сегодня питаемся впроголодь. И собаки на голодном пайке. «Постарайся, Данилыч, выручай своей выброской. Сейчас нам позарез нужна убитая нерпа».

8 апреля.

Охотились на нерпу, но неудачно. Зверь чаще появлялся на поверхности на почтительном расстоянии и был недосягаем для нашей выброски. Данилыч убил нерпу близко от берега (ледяного), не дальше 25 метров. Трижды забрасывал выброску: один раз недолет, дважды деревянная болванка падала около туши зверя, но не зацепила, и вскоре убитая нерпа скрылась под водой. Ближе к вечеру Виктор убил еще одну нерпу на почтительном расстоянии, метрах в пятидесяти от припая, за что Данилыч поругал охотника: зачем без пользы бить зверя.

Во второй половине дня появилось солнце, вскоре небо очистилось от облаков, ветра нет, температура воздуха минус 18 градусов – прекрасная погода.

А на душе тяжело. Тревожно.

9 апреля.

Подстрелили еще одну нерпу, и снова неудача. Она продержалась на поверхности воды меньше минуты и затонула. Нерпа любопытна, но и осторожна. После оглушительных выстрелов из карабинов зверь теперь показывает свою морду из воды на почтительном расстоянии от берега. На нерпу следует охотиться с малокалиберной винтовкой.

Ведем полуголодный образ жизни. Но пока держимся в норме. Собакам труднее. Когда мы поедаем свой скудный продукт, то прячемся от собак в палатку или за палатку. Но их трудно обмануть. В это время они скулят и повизгивают. Они тоже получают всего четверть суточного рациона.

Предполагаем, что наша льдина дрейфует в северо-восточном направлении. Вокруг нее со всех сторон плавучий лед. Теперь от берегового припая льдина ушла на десятки километров, и он едва просматривается в бинокль за плавучими льдами.

10 апреля.

Стоит чудесная погода. На чистом небе – лучезарное солнце. Оно пригревает и слепит. Пользуемся светозащитными очками. С охотой на нерпу ничего не получается. Да ее что-то меньше стало. Пока есть небольшой запас продуктов. А как кончится? Вся надежда на охоту. Постоянно хочется есть. Организм пока держится за счет ранее приобретенных «соцнакоплений».

Есть надежда, что нас будут искать и обнаружат. Сегодня мы присмотрели площадку для посадки самолета. Хорошая площадка. Завтра на ней поработаем, удалим неровности, посшибаем заструги.

Погода хорошая – тихая, солнечная, днем температура воздуха повышается до минус 16 градусов. Подольше бы постояла такая погода!

11 апреля.

Весь день проработали на льду, готовили посадочную площадку. На всякий случай. Снежные заструги стали как бы ледяными – так под воздействием ветра уплотнился снег.

Идет десятый день нашего пребывания во льдах. И, конечно, Василий Петрович забил тревогу, сообщил о нас на Шмидт. Должны же нас искать! Может, и так получится: пока в райцентре начальство раскачается, найдут самолет, а за него надо платить, начнут поиски с запозданием, а благоприятная погода ждать не будет. Сегодня она была солнечная и безветренная, но к вечеру на небе появились облака среднего яруса и уже закрыли полнеба. Резко снижается температура воздуха. Сейчас 9 часов вечера, термометр показывает 27 градусов ниже нуля.

12 апреля.

Утром температура воздуха понизилась до минус 34 градусов. С запада стал надвигаться туман, погода меняется. И весь день в тумане, видимость не превышает трехсот метров.

Ох и тошно проводить время в бездействии да еще голодными! А что поделаешь? Надо привыкать, свыкаться с этим.

13 апреля.

Весь день – туман. Неба не видно. Температура воздуха в полдень 26 градусов.