Buch lesen: «Сектор»

Предисловие

ПОКА НЕ НАУЧНАЯ, ДАВНО НЕ ФАНТАСТИКА. «Что за бред?»: Подумает, мой дорогой читатель, и отчасти, конечно, будет прав. Но только лишь отчасти. И пусть кому-то покажется странным это изречение, я все-таки прошу, уделить моей скромной персоне совсем немного Вашего драгоценного времени. И если в прошествии этого времени Вам не захочется читать дальше, то я не вправе удерживать внимание человека, быть может, достойного чего-то более интеллектуального, чем эта моя писанина. Хотя, я всё-таки надеюсь заинтересовать моего уважаемого читателя. А тот из Вас, у кого хватит терпения прочесть этот «бред» до конца, я надеюсь, точнее, знаю, обретет что-то, что пригодится ему во всей его последующей жизни. И будьте уверены это, что-то не купить ни за какие деньги.

Глава 1

Это раннее июньское утро в одном провинциальном городке российской глубинки начиналось как обычно. Дворники лениво подметали асфальт, едва остывший после вчерашнего зноя. Точнее не вчерашнего, жара, без единой капельки дождя стояла уже много дней, начиная с майских праздников. И это, несомненно, означало только одно, если, максимум через недельку, небо не смилостивиться, можно будет проститься с надеждами на хороший урожай не только фермерам, но и даже дачникам, на чьи грядки, не смотря, ни на что, всё-таки попадала так нужная растениям влага. По всей губернии, да и в соседних областях тоже, уже не первый день горели леса. Иногда при смене направления ветра стойкий смог из дыма плотной завесой застилал все небо. Всё это зрелище напоминало кадры из апокалипсического фильма. Даже лучи солнца не могли пробиться сквозь пелену густой гари, от которой страдало все живое: и люди, и животные, домашние и дикие, растения и даже насекомые. Вечно надоедающие мухи и комары исчезли, и это, наверное, единственный плюс метаморфоз природы, который можно было найти в этой аномальной погоде. Такого странного и страшного лета не мог припомнить ни один старожил. Да что там старожилы, даже синоптики признали, что зной этого лета никогда и ни кем ранее не был зарегистрирован в этой местности. Рекордная жара держалась уже около двух месяцев. И, по всей видимости, метеоцентры намеренно занижали температурные показатели на несколько градусов Цельсия, чтобы у людей не плавились мозги не только от ужасного зноя, но и от лишней, на взгляд властей, для населения информации. Хотя и без этого всем было ясно, с климатом творится что-то, мягко говоря, не совсем обычное. Спасенья не было нигде, тем более в городе. Разогретые солнцем бетон и асфальт прокалили воздух так, что практически лишили его какой-либо влажности. Да так, что куда бы Вы ни смотрели, что бы вы не видели, всё подрагивало и расплывалось, будто невидимое сопло гигантского самолёта гнало и гнало горячий воздух без усталости и перерыва над всей поверхностью земли.

То ли от жары, то ли от почтенного возраста бывший главный врач районной больницы Павел Иванович Ангелов, а на сегодняшний день, после выхода на пенсию, всего лишь патологоанатом местного морга, проснулся довольно рано.

– Скорее, скорее на работу из этого пекла! Там трупчики голубчики в холодильничках! Там прохлада! – Цинично бормотал себе под нос Павел Иванович, стараясь как можно быстрее попасть в родной, если так можно выразиться, морг, где он работал последние десять лет своей жизни. В прочем, на самом деле, циником доктор никогда не был, просто профессия наложила свой отпечаток на его юмор. Войдя в свой кабинет, и плотнее прикрыв за собою дверь, дабы уличная атмосфера никоим образом не смогла проникнуть в помещение, Павел Иванович первым делом включил чайник. И, усевшись в кресло, стал набивать табаком свою старую трубку, подарок сокурсников по медицинскому институту. И это был своего рода ритуал. Из всех вредных привычек, освоенных человечеством, на долю Павла Ивановича приходилась всего одна. Да и той бы не было, но спасибо друзьям, сделавшим этот нелепый подарок тогда еще не курящему молодому студенту. Надо отдать должное Павлу Ивановичу, курил он не много, один максимум два раза в день. До начала работы оставалось еще достаточно много времени. Доктору нравилось иногда прийти в морг пораньше и немного побездельничать в ожидании начала трудового дня. Вот и сейчас, усевшись в глубокое кресло, поставив большую горячую чашку чая на письменный стол, Павел Иванович взял в руки уже готовую к употреблению трубку. С удовольствием раскурив её и удобней устроившись в кресле, принялся размышлять, вспоминая прошедший день. Ангелов любил вот так прийти на работу и никуда не торопясь вспомнить день вчерашний и мысленно поставить себе задачи на день сегодняшний. «Странного типчика привезли к нам вчера. По виду обыкновенный бомж, под грязной, начавшей тлеть одеждой, оказалось молодое, весьма бледное тело. И как это не странно не испорченное ни алкоголем, ни образом жизни данной категории людей. Да и вообще, если отбросить одежду, он вовсе и не похож на бомжа. Кажется, молодой человек просто уснул и вот-вот должен проснуться. При нём не оказалось ни каких-либо вещей, ни документов. Что-то всё-таки не так с этим пареньком? Есть во всем этом какая-то загадка». – Размышляя над всем увиденным, Павел Иванович не заметил, как задремал. И приснился ему странный сон. Будто сидят они со своей супругой Верой Сергеевной холодным зимним вечером у себя на кухне и пьют горячий чай. Вдруг, неожиданно для обоих начинает трезвонить звонок входной двери. Удивляясь позднему визиту, они с женой начинают лениво спорить о том, кому же из них идти открывать дверь. И никак не могут решить этот простой вопрос. Ведь, по их мнению, каждый занят важным делом – доктор смотрит футбол, а Вера Сергеевна вяжет. Между тем, звонок все настойчивее и настойчивее врывается в тихое жилище двух пожилых людей. Наконец, Павел Иванович сдается в этой бесхитростной дискуссии и, открыв дверь квартиры, видит на пороге этого самого, странного паренька-бомжа, тянущего к нему руки. А звонок, меж тем, всё звонит и звонит… С трудом возвращаясь в реальность, Павел Иванович, наконец, понимает, что это всего лишь сон, а звонит всего лишь городской телефон.

– Вас слушают.

– Алло, Пал Иванович. Вы на работе? Это Фёдор. Откройте, пожалуйста. – 7.47. отметил, про себя Ангелов, посмотрев на часы, стоящие на столе, и пошёл открывать дверь. На пороге стоял практикант Фёдор с сотовым телефоном в одной руке и с небольшой спортивной сумкой в другой. Молодой человек был прислан для прохождения практики в местную городскую больницу. «Аж из самой столицы, – как выразился Ангелов, – в помощь местным светилам медицины».

– Пал Иванович, с Вами всё в порядке? Я уже минут 10 стучусь. – Не много взволнованным голосом спросил Фёдор, заглядывая своему наставнику в лицо.

– Да вот задремал, – чуть смущённо отвечал доктор, – на улице жара, а здесь хорошо, прохладно, вот и разморило.

– Я, честно сказать, испугался за Вас. Такая душегубка вокруг стоит, покойников каждый день пачками завозят, у кого сердце, у кого давление.

Фразу, «я испугался за Вас» несомненно, было приятно услышать Павлу Ивановичу, и он благодарно улыбнулся. За время практики студента они сблизились с Фёдором. Своих детей у него с супругой Верой Сергеевной не было. Бог не дал. Видимо, по этой причине доктор все чаще ловил себя на мысли, что его чувства по отношению к Федору все больше и больше напоминают отцовские. Федор же, выросший без отца, на подсознательном уровне всей душой тянулся к мудрому и доброму Павлу Ивановичу.

Весь день доктор и практикант занимались своей обычной работой. Вскрытие, осмотр, составление документов о причинах смерти и т. д. и т. п. Ещё в обязанности доктора входило приводить в порядок внешний вид усопших. Их нужно было одеть, побрить, в некоторых случаях загримировать, если того хотели родственники или обстоятельства, при которых почил усопший. И тем более эта работа приносила определённый доход, весьма ощутимый, учитывая ту мизерную заработную плату, которую получали врачи в маленьких провинциальных городах. Фёдор всегда помогал Павлу Ивановичу и от денег не отказывался. Вернее, первый раз не захотел брать категорически. Но после того как доктор припугнул практиканта тем, что он и один справится, и после маленькой лекции на тему о том, что любой труд обязан быть оплачен, согласился. Рабочий день подходил к концу, и не много уставшие наши герои решили попить чайку в кабинете у доктора.

– Сегодня мы уже не успеваем заняться вчерашним бомжем, да и время терпит. А вот завтра, если не будет много работы, мы его быстренько оформим. Ты Федь не заметил, странный он какой-то, и совсем не похож на опустившегося человека. Может быть, у него есть хоть какие-то родственники?

– Может быть, они и есть, а может и, нет. Ему теперь это уже всё равно. И ему всё равно, сколько здесь лежать, до завтра или ещё месяц. И кто будет на его похоронах, куча скорбящих родственников, большая часть из которых лишь изображающая скорбь или одни кладбищенские работники, вынужденные в силу своих обязанностей, предать его тело земле. А Вы не замечали, доктор, что иногда люди, не связанные кровными узами, много больше переживают смерть того или иного человека? На много больше, чем даже самые близкие родственники. А ведь по-настоящему переживать могут только близкие и любящие люди.

– Да бросьте, Фёдор, цинизм вам совершенно не к лицу. Ведь сразу видно, что вы нормальный молодой человек. Цинизм присущ людям либо пресытившимся жизнью, либо, наоборот, чего-то не дополучившим от нее. А у вас всё впереди, ещё успеете что-то недополучить, а чем-то пресытиться. Хотя на счёт скорби, Вы это верно подметили.

Павел Иванович сам, не замечая того, мог обращаться к Федору то на «ты», то на «Вы». По началу студента немного шокировало частое, как ему показалось, смена настроения его наставника. Но скоро он к этому привык, заметив, что «ты» и «Вы» абсолютно не совпадают с эмоциональным состоянием доктора. В конце концов, такое обращение ему стало нравиться, было в этом что-то не предсказуемое, и практикант иногда пытался даже угадывать, как в следующий момент доктор обратится к нему. Так, например, если утром Пал Иванович обратится на «ВЫ», то в течение дня, обязательно произойдет какой- либо казус, а уж приятный или не очень это было неизвестно. Ну а если на «ты», то все будет тихо и спокойно, чинно и благородно. И что удивительно, эта придуманная им примета, практически всегда срабатывала.

– Так чем же Вам так приглянулся этот, как Вы сказали, «странный труп»? На мой взгляд, бомж как бомж. – Невольно глянув в сторону холодильника, отвечал Фёдор.

– Ну не скажи. Лучше пойдём, я покажу тебе, почему он не похож на людей, ведущих подобный образ жизни. У нас ещё есть полчаса рабочего времени на маленькую лекцию. Думаю, она будет Вам полезна и интересна. – Приглашающим жестом позвал Павел Иванович Фёдора. Они прошли в комнату, где на носилках лежало тело, подвезли их к столу, на котором проводились вскрытия и перенесли на него труп.

– Ну что же, коллега, приступим. – С этими словами старый доктор скальпелем разрезал на усопшем одежду, и аккуратно вытащив её, бросил в мусорный контейнер. – Или нет, давайте Вы мне расскажете, почему он не подходит под категорию бездомных людей. И так, смотрите и оценивайте, забудем о том, как выглядел он минуту назад в тех обносках.

– Хорошо, только давайте я его сначала отмою. – Отвечал Фёдор, надев резиновые перчатки, взял в руки резиновый шланг, предназначенный именно для таких случаев.

Минут через пять, закончив с водными процедурами, удивлённый практикант с не поддельным интересом рассматривал тело.

– А Вы доктор удивительно внимательны, этот человек абсолютно не похож на бомжа, даже язык не поворачивается так его называть. Смотрите, каких правильных форм тело, такое ощущение, что он не скитался неизвестно где, а каждый день занимался в приличном спортзале. А кожа? – Всё больше удивляясь и восхищаясь, продолжал Фёдор. – Обратите внимание на эту бархатную кожу, ей могла бы позавидовать любая женщина.

– Вы правы, уважаемый коллега. – Улыбаясь и слегка иронично, отвечал Павел Иванович. – Но, говорите, же дальше.

– А лицо? Оно феноменально! Я бы никогда не сказал, что оно красиво, но то, что оно не ординарно, это точно. – Всё больше распалялся Фёдор – Ответьте мне, кто были его предки? Без сомнения, и европейцы, и азиаты и, может быть даже арабы, да и китайцы, определённо китайцы. Может быть, или мне это только кажется, здесь не обошлось и без африканского континента. Это лицо также загадочно, как лицо Джоконды картины Леонардо да Винчи, лишь с той разницей, что на картине загадочна улыбка, а в нашем случае загадочно все лицо!

– Может быть, может быть… – уже и доктор заинтригованно смотрел на лежащее перед ним тело. – Обратите внимание на руки. Ими одинаково можно как играть на фортепьяно, так и свернуть кому-нибудь шею. Какие они изящные, и в тоже время сильные.

– Вы правы, док! – Сказал Фёдор, не заметив, что первый раз так фамильярно назвал Пал Ивановича. – Вы правы!

– Ох, чует моё сердце, этот покойный ещё преподнесёт нам сюрприз и не один. Слегка нахмурился Павел Иванович.

– Так что же мы ждём? – С каким-то уже остервенелым нетерпением отозвался юноша. – Давайте его скорее вскроем, да и посмотрим, от чего остановилось его сердце, ведь на теле я не наблюдаю никаких признаков насильственной смерти.

– Весьма похвально, что вы готовы работать сверхурочно и приятно видеть ваш энтузиазм, но, дорогой мой, отдыхать нужно не только моему старенькому организму, но и вашему молодому, и может даже в большей степени, чем моему. Так что давайте отложим разгадку, сей тайны, хотя бы до завтра. – С этими словами Павел Иванович снял с себя большой кожаный фартук, в котором он обычно занимался своей ежедневной работой.

– Вы как всегда правы, дорогой мой доктор, только знаете, мне нисколько не хочется возвращаться домой. – Фёдор снимал так называемую «хрущевку», маленькую однокомнатную квартирку, не далеко от городской больницы. – Я уж лучше здесь останусь. Не хочу просидеть сиднем в раскаленном каменном склепе, название которому «А ля бетонная кукуруза».

– Эх, Феденька, – Павел Иванович был слегка задет сравнением молодого человека, – не знаете, вы, нынешняя молодёжь, какого это ютиться по пять и более человек в одной комнатушке в бараке, где из всех удобств холодная вода на общей кухне, да и то не везде. Только в послевоенное время, и этому люди были рады, да и куда народ было расселять? А уж когда при Хрущеве стали эти, как Вы выразились, «бетонные кукурузы» строить, людям они казались ну, если не дворцами, то по меньшей мере, прекрасным и достойным жильём. Своя, отдельная, пусть и малометражная, но со всеми удобствами квартира, да плюс всегда горячая вода. Вам молодым, выросшим, в комфорте кондиционеров и никогда не видевших зловонных выгребных ям, рядом с играющими во дворе детьми, этого не понять. Вспомните-ка Володенька, как совсем недавно Вы еще совсем юным мальчуганом спешили к металлической, несуразной палатке, скорее напоминающей военный бункер, чем торговый павильон. В ней продавались невиданные всеми нами доселе заморские яства. А ведь эта палатка уже тоже стала историей! И к этой палатке, как символу перестроечного времени, как и к истории своего государства, да и любого другого, нужно и должно относиться с уважением. Старый Арбат в Москве сделали улицей только для пешеходов, и это прекрасно. Только мне кажется этого мало! Нужно хотя бы в одном городе страны создать пешеходную «Улицу Истории». Двигаясь по которой, люди по правую сторону увидели бы все прекрасное, созданное человечеством за все время существование нашей цивилизации. Это великие ученые, великие писатели и художники, музыканты и композиторы, артисты и люди всех творческих профессий и их творения, посвятившие себя нести людям доброту и любовь, истинную доброту и истинную любовь. И, конечно, простые люди, руками которых было создано все это великолепие. А по левую руку идущих экскурсантов по той же улице стояли бы великие, нет, не великие, а низкие злодеи всего человечества! С их пыточными! С их тюрьмами! С их лагерями! С их машинами для убийства! С их ненавистью к мыслящим не так, как им хотелось бы! И еще, я верю, что когда-то, может быть совсем скоро, по обе стороны этой улицы будут стоять люди и их творения, воплощающие в себе лишь только созидание, любовь и доброту!

– Простите, доктор, опять вы правы. Просто, как представлю себе, что придётся весь вечер тупо смотреть в телевизор и каждые полчаса нырять под холодный душ, хорошее настроение сразу улетучивается вместе с надеждой на прохладную ночь. – Фёдор вздохнул, накрыл простынёй обнажённое тело странного покойного и с обречённым видом пошёл собираться домой.

– Вот видите, у Вас хотя бы есть прохладная вода. – Улыбаясь, сказал ему в след Павел Иванович. В ответ Фёдор лишь устало махнул рукой.

Немного взбодрившиеся, после принятого душа наши герои, не спеша шли домой. Это Павел Иванович посоветовал Федору снять квартиру у его хорошего знакомого, живущего с ним по соседству. Сосед с апреля, и практически до декабря жил в деревне, не далеко от города. Наведывался редко, да и то, одним днём, в основном, чтобы купить продукты, да узнать у доктора последние городские новости. Плату брал не большую, да и пустил, по его словам, постояльца лишь для того, чтобы квартира не осиротела в отсутствии хозяина.

– А давайте-ка Феденька, я прямо сейчас познакомлю, Вас с очень интересным человеком, уверяю это намного лучше, чем просто тупо провести вечер у телевизора. Тем более, обещаю, что уж там точно не будет жарко. Ну что принимаете моё предложение? – Интригующе улыбаясь, глядя на практиканта, спросил Павел Иванович.

– Я согласен. – Без лишних размышлений согласился Фёдор, быстро представив свой скучный одинокий вечер в компании с «говорящим ящиком», то бишь, с телевизором.

– Хорошо, вот, только предупрежу супругу о том, что после работы приду немного позже. – Павел Иванович на ходу достал сотовый телефон и набрал номер. – Верочка, не жди меня к ужину, я задержусь… Нет, ничего не случилось, просто решили с Федором нашего батюшку навестить.

Спустя какое-то время они уже подходили к местной церкви, построенной в конце девятнадцатого века. Федор невольно залюбовался старинным зданием, возвышавшимся у подножья холма, покрытого вековыми дубами.

Павел Иванович, как это не странным может показаться, был человеком и верующим, и атеистом одновременно. «Я человек, и имею право сомневаться, но не имею права отрицать», – именно так оценивал свое отношение к религии доктор в беседах с настоятелем местной Православной церкви отцом Андреем. К нему то и привёл Павел Иванович Федора.

Отец Андрей появился в городе в пост перестроечное время, совпавшее с восстановлением церквей по всей России, и проводить первые службы ему пришлось практически под открытым небом в полуразрушенном местном православном храме. По национальности он был армянин, и злые языки поначалу говорили о нем так: «Мол, вот они, армяне, везде вперед лезут, и даже к Богу норовят первыми. Сейчас смотри, обживется, и перетащит сюда все свое семейство». Но глядя на то, как отец Андрей вместе с рабочими от зари до зари работает над восстановлением храма, прерываясь лишь для того, чтобы отслужить очередную службу, все жители города и верующие и атеисты понемногу прониклись уважением к батюшке. Ночевать отцу Андрею поначалу приходилось практически прямо под открытым небом. Местные власти, видя все это, предложили ему абсолютно бесплатно пожить в казённой городской квартире, от чего батюшка скромно отказался. После восстановления храма отец Андрей остался жить прямо в нем в маленькой комнатке, так и не приобретя для себя никакого жилья. На церковные службы, где вместе с батюшкой молилось сначала лишь несколько старушек стало приходить все больше и больше горожан. По собственной инициативе или по просьбе местной паствы, не суть важна, местная власть все-таки выделила отцу Андрею из городского фонда однокомнатную квартиру. От которой он тут же отказался в пользу одной мало обеспеченной семьи с четырьмя несовершеннолетними детьми на руках, ютившимися в такой же однокомнатной квартире с родителями мужа. А на вопрос, почему он так сделал, отвечал:

– Храм для людей должен быть открыт и днём, и ночью. Мало ли какая заблудшая душа и когда придёт просить о помощи или за словом Божьим. Нельзя закрывать от людей Бога. Храм- то сам, я, конечно, закрываю, времена смутные хоть и закончились, но безбожников поживиться чужим добром хватает. Зато дверь в мою келью всегда открыта, на ней и замков нет. За себя я не боюсь, страха давно нет, потерял его еще в прошлой жизни, будучи атеистом, да и сказано в святом писании: «Ни один волос не упадёт с головы человека без воли Божьей».

Вечер прошёл не заметно. Отец Андрей оказался образованным и очень интересным собеседником, мог поддержать любую беседу, начиная с бытовых проблем и заканчивая законами мироздания. В его маленькой келье, за метровыми стенами, было приятно прохладно. В небольшой, опрятно прибранной комнате стояли стол, небольшой холодильник, пара стульев да старенький диванчик, служивший днём местом приёма не многочисленных гостей батюшки, а ночью ему кроватью. Всё остальное место занимали полки с книгами. Бегло просмотрев названия на переплетах, Фёдор был весьма озадачен их, мягко говоря, разнообразию! Вместе со Старым и Новым заветом, Законом Божьим, Житием Святых и другими церковными книгами на полках стояло такое обилие литературы, никак не вяжущейся с текстами святого писания, что у студента сначала брови прыгнули вверх, а затем, от удивления, открылся рот. Он хотел, что-то сказать, но лишь развел руками, и из его уст вырвалось одно слово: «Почему?».

– Вы хотите, спросить, как мне не стыдно держать на одной полке рядом с библией, «Капитал» Маркса, работы Ленина и другую, не подобающую этому месту литературу? – Обратился отец Андрей к Фёдору, взяв в руки одну из книг с полки и передовая ее своему гостю. Молодой человек взял ее и, прочитав название, уже в полном смятении медленно опустился на диван.

– Ничего не понимаю.

– Дайте-ка мне полюбопытствовать, «Майн Каф» А. Гитлер. – Взяв книгу в руки, прочел название Павел Иванович. – Да, батюшка, у нас большой оригинал!

– Зачем Вам всё это? – Спросил Федор.

– Сейчас попробую объяснить, вот только заварю чаю. Какой Вам нравится, чёрный, зелёный? Сам-то я редко чайком балуюсь, предпочитаю простую воду. А для гостей держу. У меня даже с жасмином есть, не желаете? – Предложил батюшка.

– Благодарю, – доктор улыбнулся, потирая в предвкушении руки, – давайте уж холодненькой родниковой, от жары и жажды только она и спасает, и тебе, Федор, рекомендую.

– Спасибо, но я бы выпил чаю зеленого, если можно.

Пока отец Андрей готовил напиток, и разливал его по чашкам, Федор украдкой и с неподдельным интересом рассматривал батюшку. Лет пятидесяти с гаком, когда-то черные смоляные волосы и борода теперь побиты сединой. Мужественное красивое лицо не портил шрам, протянувшийся с правой стороны лба до самого подбородка. «Если бы не ряса, – вдруг подумал практикант, – Никогда бы ни подумал, что это священник. Он скорее похож на благородного разбойника, только серьги в ухе не хватает».

– Вам не понятно, как служитель культа может читать подобную литературу? Видите ли, я глубоко убеждён в том, что любая информация об истории нашей цивилизации и людях, так или иначе творивших эту историю, не должна бесследно исчезнуть. Будь то Гитлер или Шекспир, Христос или Ирод. Тот, кто забудет свою историю, обречён снова и снова повторять её, совершая одни и те же ошибки, а это путь в прошлое, топтание на одном месте, а подчас и возврат в смутные времена.

После этих слов лицо батюшки помрачнело, пальцы сами собой сжались в кулаки. В его взгляде застыла безграничная боль человека, пережившего в своей жизни что-то нестерпимо ужасное, несчастье, которое невозможно заставить себя забыть.

– Знаете, – продолжил отец Андрей, возвращаясь в действительность, – однажды я стал свидетелем такой, как мне показалось, дикой сцены. Один мой очень хороший друг, добрейшей души человек, любящий свою семью, своих детей, да и вообще людей, стал отчитывать своего девятилетнего сына. Может быть от слишком строгой интонации в голосе, а может от страха перед наказанием, мальчик расплакался. Это привело его отца в ярость. И он стал повторять одну и ту же фразу, повторяя ее все громче и громче, пока его голос не сорвался на крик «НЕ НУЖНО ПЛАКАТЬ». На шум прибежала мать, тоже расплакалась, схватила в охапку мальчика и выбежала из комнаты. Какое-то время мы вместе приходили в себя. Я – от того что увидел, а он – от того, что сделал.

– Ненавижу себя за это… За то, что сделал им больно – Тихо начал говорить мой друг, сидя на стуле, уставившись в пол и нервно перебирая пальцами горящую сигарету.

– Не могу, когда дети плачут,… Я ведь сначала даже не кричал на него, а просто просил. Зачем он заплакал? А у меня перед глазами сразу картинки. Страшные картинки! О том, как воспитатели в детских домах за пустяковую причину, а чаще даже и без нее бьют невинных детишек. О том, как недалёкая мать со всего маха лупит своей тяжеленой ручищей щуплого мальчонку-сына только за то, что он, как ей показалось, громко смеётся. Это кем нужно быть, чтобы так поступать с собственным сыном? Как стоя за колючей проволокой в полосатой арестантской одежде дети, разучившиеся плакать, просто показывают под закатанными рукавами выколотые извергами рода человеческого номера. Зачем, зачем он заплакал, ведь я даже не кричал на него.

Я понял главное. Он любит детей, и не только своих, вообще всех детей и ненавидит всех тех, по чьей вине текут слёзы наших малышей. Слёзы обид, боли и непонимания. И всей душой ненавидит тех, кто заставляет их плакать. Нельзя нам забывать свою историю, как бы сильно кому-то этого не хотелось. Нельзя! Какой бы страшной она не была! Нельзя допустить повторения кровавого прошлого, нельзя повторять прошлых ошибок. Вот поэтому я собираю и изучаю все эти книги. Хочу понять, как один параноик смог завладеть умами целого народа, как он смог внушить ему его мнимое превосходство над другими расами, саму идею сверхчеловека.

Ivalir.ru