Buch lesen: «Здравствуйте, мсье Поль!»

Предисловие

Я стоял и смотрел вдаль, желая что-то разглядеть, хотя не совсем понимал, что именно. Впереди была абсолютная пустота, вернее, бескрайнее голубое море, оно переходило в небо точно такого же цвета. Чёткой границы между двумя стихиями не было, и создавалось ощущение, будто находишься в синеве безбрежного космоса. Только я словно бы стоял на палубе огромного океанского лайнера, а не на космической станции. Я пытался с головой погрузиться в воспоминания, сердце щемило, но разум не давал выхода некогда пережитым событиям.

Спустя какое-то время рука жены опустилась на моё плечо, а затем скользнула на правую лопатку, нащупывая и гладя большой бугристый шрам. Я передёрнулся и резко убрал её руку, но тут же опомнился, повернулся и нежно обнял мою любимую, поцеловал её в щеку, а потом – привычным движением – в левую половину её чудного лба. Жена посмотрела на меня и заплакала, я прижал её к себе и тяжело вздохнул.

– Я хочу вина, пойдём выпьем, – предложила она немного обиженно.

– Хорошо, ты иди, я догоню, – ответил я.

Она отвернулась и собралась уходить, я остановил её, взяв за руку. Мы снова стояли и смотрели в глаза друг другу, и только ветер сдувал слезы с её щек.

– Если бы ты знал, как я за тебя переживаю. И люблю сильно. Очень сильно, – прошептала жена и всхлипнула.

– И я тебя люблю сильно-сильно и прошу ни о чём не волноваться. Когда придёт время, я тебе всё расскажу, наберись терпения. А сейчас пусть нам будет просто хорошо! – ответил я и, отпустив её, повернулся в сторону моря.

Много раз я садился за стол, на котором лежали листы бумаги и стоял стакан с карандашами и ручками. Теребя в руках письменные принадлежности, я пытался попробовать описать то, что произошло со мной. Было страшно доверить бумаге историю, которая меня самого до сих пор повергает в шок при одном только воспоминании о ней. Да, я долго не мог набраться смелости не только изложить в письменной форме, но и даже рассказать кому-нибудь об этих странных событиях, хотя времени с тех пор прошло немало.

Детали моего приключения уже начали стираться из памяти, словно сюжет давно виденного фильма. Я понял, что больше откладывать невозможно, и решился. Решился написать. Но так как я помнил не так много, как хотелось бы, приходилось часами медитировать, мысленно блуждая по закоулкам своего тела. Теперь я придавал большое значение погружению в подсознание. Медитируя, я пытался вытащить из памяти разные мелочи, сосредоточивался на деталях, записывал их на листе бумаги, а уж затем начал пробовать излагать свою историю в форме коротких рассказов. Получалось плохо, неумело, и я бросал всё, затем брался вновь. Не знаю, зачем я это затеял, ведь можно было плюнуть и забыть, скрыть и никому никогда не рассказывать о пережитом, но это давалось очень непросто. Забыть такое почти невозможно.

Понимая, что топчусь на месте и не получаю должного результата от своих любительских медитаций, я решил попробовать регрессивный гипноз. Работая с гипнотерапевтом, я очень ясно ощутил, что это помогает и процесс вспоминания значительно ускорился.

Со временем я внёс коррективы в свой творческий процесс. Теперь я отказался от карандашей и ручек, прикрывал дверь кабинета, вставлял флэшку в компьютер и учился печатать на нём. Вначале получалось неумело, но чем дальше, тем лучше я овладевал этим навыком. Что интересно, во время печати я как бы синхронизировался со своими воспоминаниями, поэтому процесс пошёл быстрее. Да и медитация с гипнозом помогли. Теперь я садился не просто вспоминать, но работать, и уже особо не напрягался, выуживая информацию из подсознания. Писалось так легко, словно кто-то диктовал мне текст, я уже не нервничал, а просто фиксировал события.

Жена начала задавать вопросы, она заметила, что моё поведение изменилось. Я уклончиво отвечал, что сел за сочинительство фантастических рассказиков, чего-то наподобие «Незнайки на Луне».

Печатал я, как правило, на работе. Ну, потому что мне было так удобнее, да и подчинённые редко заходили в кабинет, если только подписать документ или поставить печать.

И вот наконец повесть закончена. Прежде чем представить её на суд читателя, я бы хотел дать несколько пояснений. В моих текстах иногда можно встретить слова или предложения на разных европейских языках, переводить их придётся самому читателю. Это не писательский каприз, просто я решил некоторые «вещи» оставить такими, какими я их запомнил в «оригинале». Это может быть даже интересно, во всяком случае, я так решил, так как видел такой приём у некоторых известных авторов.

Возможно, кому-то покажется, что текст написан не слишком ярко, без метафорического завораживающего описания природы или чувственных переживаний. Да, я не профессиональный писатель, я лишь пробую изложить произошедшее со мной, поэтому назовём всё это фактологическим изложением событий, так, наверно, будет честнее по отношению к себе и к тому, кто будет держать эту книгу в руках. Для меня важнее то, что на теле сохранились памятные метки о тех днях – шрамы да поломанный нос – и то, что иногда, когда я вспоминаю о своих приключениях, у меня в горле наливается огромный горький ком, и я непроизвольно начинаю плакать. Обычно это происходит, когда подолгу стою в ванной комнате и смотрю на своё отражение в зеркале – глаза в глаза.

Принять или не принять, понять или не понять меня и мои эмоции, усомниться или довериться – дело читателя. В этой ситуации уместна будет фраза одного из моих любимых актеров Евгения Леонова, произнесенная им в фильме «Полосатый рейс»: «Хочешь верь, хочешь не верь, а дело было так…».

Пролог

«…На свете всё не бесконечно,

От океана до ручья,

Но если что-то в мире вечно,

То это Родина моя…»

Идя домой по парку, я почему-то вспомнил именно это место из стихотворения Евгения Евтушенко и, остановившись там, куда уже не доставал свет фонарей, поднял воротник пальто и запрокинул голову. Мой взгляд впился в чёрное глубокое небо, ярко усеянное звёздами. Я замер, не моргая, глядя на Млечный Путь…

– И где же ты, моя Родина, там ли, здесь ли? – непроизвольно пронеслось в моей голове, и я поймал себя на том, что произнес её вслух.

Смутившись, я резко обернулся. Слава Богу – никого, а то подумают, что мужик совсем спятил. Я снова запрокинул голову и, постояв так ещё какое-то время, ощутил дискомфорт: ого, да я по щиколотку стою в луже! Выбравшись из неё, я попрыгал, стряхивая воду и бубня, что с возрастом становлюсь невнимательным и рассеянным.

Спешить было некуда. Нет, я не одинок, у меня, слава Богу, семья, работа, друзья. Я был доволен своей жизнью, поэтому и не хотелось никуда спешить. Меня всегда влекло именно такое чёрное глубокое небо, в нём можно было наблюдать не только яркие звезды и пролетающие спутники, но и неопознанные летающие объекты. Да вообще, иногда человеку просто нужно побыть наедине с самим собой, что-то осмыслить, что-то взвесить, подвести итоги. Особенно если ему уже почти пятьдесят годков, да и помечтать никогда не поздно, правда, мечты уже гораздо более земные, чем в молодости. Понимая, что время уходит и уже работает против тебя, ощущаешь дисбаланс, будто ты раздваиваешься. Споришь порой сам с собой, ища ответы на вопросы. Вопросов всё больше, а ответов всё меньше.

Пройдя где-то километр по парку, я уединился на удобной лавке, закинув ногу на ногу. Благо ещё только начало октября, поэтому совсем не холодно. Набрал сообщение жене, что немного задержусь решать вопросы по новому контракту с поставщиком, отключил телефон, бросил его в портфель, закурил сигарету и, смачно затянувшись, выпустил вверх столбик дыма.

Я сладко потянулся от осознания того, что сегодня мой вечер, вечер любования небом и слушания вечернего парка. Именно в этой части парка всегда немноголюдно, видимо, потому что здесь почти нет освещения. Сюда почти не захаживают мамы и бабушки с детьми, да и компании выпивох, как ни странно, это место так и не облюбовали. Люди писали властям жалобы на отсутствие света, а что толку? Слава Богу, хоть дворники регулярно убираются, поэтому всегда чисто.

Ну да ладно, я взглянул на часы. Полночь. Снова поправил воротник. Сев поудобнее и положив голову на спинку лавки, мечтательно посмотрел в чёрный океан Вселенной. Прикрыл глаза, и вдруг по моему лицу пробежал тёплый ветерок, будто кто-то нежно провёл по нему рукой, тут же я уловил отчётливый запах свежих яблок. Вернее, не просто яблок, а цветущего яблоневого сада. Резко открыл глаза – никого. Странное, но знакомое ощущение. Иногда, когда я путешествовал по странам и континентам, такое со мной происходило. Всегда в такие моменты я начинал судорожно оглядываться по сторонам, ища источник запаха и тёплого дуновения.

Вот и сейчас я взмахнул руками, встал и осмотрелся. Пусто. Снова закурил, сделал пару затяжек, но ощутил не привычное удовольствие, а напротив, отвращение. Бросив сигарету в урну, я сел на лавку, но настроение сбилось, как волна в радиоприёмнике.

Я ощутил, что атмосфера вокруг стала накаляться, уплотняться, что ли, в пространстве будто образовался вакуум. Со мной нечто подобное уже происходило несколько раз. В такие моменты становилось очень страшно, мне казалось, что я внезапно оглох. Выйти из этого состояния обычно помогала таблетка «Но-шпы».

Вдруг я уловил нарастающий гул и в этом гуле едва расслышал какое-то слово. Произнесено оно было гортанным голосом, я такой звук раньше слышал, так поют тибетские монахи и ещё шаманы народов Севера. Вот опять, ага. Не разобрать, шум в ушах, адреналин зашкаливает, сердце от волнения отбивало, наверное, больше ста ударов в минуту. Я широко открыл рот, чтоб перещёлкнулись клапаны в перепонках – нас так в армии учили делать во время выстрела из гаубицы, чтобы не оглохнуть. Вот опять, ага, ещё раз. Я затаил дыхание.

– Свидетель! – теперь уже более-менее отчетливо расслышал я. Что за чертовщина? Мысли стали путаться. Какие теперь звёзды, какие НЛО и мечтания со смачными затяжками вкусным дымом? Нужно встать и бежать домой, скорее домой отсюда. Мне стало страшно, может, со мной что-то не так? А вдруг инсульт или какая-то внезапно начавшаяся психическая болезнь? Домой, бегом домой. Но я не мог пошевелиться, тело будто парализовало.

– Свидетель! – слово громогласно прозвучало с неба и многократным эхом разлетелось в разные стороны.

–– Какой на хрен свидетель, с ума сошли, что ли? – неистово заорал я и ногтями впился в деревянную скамейку, вертя головой по сторонам.

И тут я чуть в штаны не напустил от страха: всё вокруг начало медленно вращаться, и только я оставался неподвижным в середине этого зарождающегося смерча. Смерч издавал звуки динамо-машины, всё набирал и набирал обороты, словно центрифуга, вокруг меня всё летало, вращалось, сверкало, и били молнии.

Вдруг в один миг мир резко остановился и замер, наступила тишина.

– Свидетель! – совсем уж как громовержец прокричал невидимый шаман, я закрыл глаза и …

Глава 1

Проводник

Я упал плашмя откуда-то сверху в вязкую грязную жижу, сильно ударившись всем телом. Было очень больно, я почувствовал, как горячая кровь потекла из носа и из разбитых губ. С трудом поднявшись на ноги, попытался понять, где очутился. Только что сидел и курил на лавке в парке недалеко от дома, а теперь стою непонятно где, весь израненный, чуть ли не по колено в грязи.

Дождь быстро смывал с меня грязь, я, превозмогая боль и вытянув руки, как слепец, пошёл прямо и упёрся в каменную стену. Вынужденно остановившись, поднял голову: надо мной то ли навес, то ли балкон. Глаза ещё не совсем привыкли к мраку, я щурился, пытаясь оглядеться. Голова немного кружилась, мысли путались, но почему-то было совсем не страшно. Наверное, от боли, из-за путаницы в голове и от непонимания происходящего. Или от шока. Я слышал, такое бывает.

Откуда-то справа послышался нарастающий грохот, он всё приближался, пока не стали различимы силуэты всадников. Мимо меня промчалось несколько наездников с факелами в руках на гигантских, как мне почудилось, лошадях. Большая кошка с диким криком перебежала им путь, затем уселась напротив меня и начала нагло фыркать.

«Какие всадники, какие лошади? Откуда? Кино снимают?» – первое, что пришло мне в голову. Я грязно выругался, спиной вжался в камни и наощупь, по стеночке, стал двигаться куда-то влево. От дождя стало холодно, и я с трудом перебирал босыми ногами по грязи: почему-то я оказался в этом странном месте без ботинок.

Дождь слегка утих, стало возможно разглядеть улицу. Вдоль дорожки стояли невысокие домики, плотно прижатые друг к другу, и горело несколько тусклых фонарей. Кто-то громко рыгнул и харкнул из окна сверху, и где-то там наверху завизжала и расхохоталась женщина. В эту же секунду позади меня метрах в ста раздался неистовый крик: «Au secjurs, au secours!». Затем послышались какие-то то ли шлепки, то ли удары. Мне стало не по себе, и я прибавил шагу, прижимаясь к стенам зданий.

Неожиданно из-за угла вышло несколько человек, и я, затаив дыхание, успел присесть за кучу каких-то корзин и ящиков, от которых дурно пахло. Люди шли и негромко ругались, кто-то хихикал.

Ко мне начало приходить осознание происходящего. Как минимум, я понял, что уже не дома, не в моём родном городе. Тело затрясло, как при Паркинсоне, то ли от холода, то ли от жуткого страха и паники. Я рукой нащупал какую-то тряпицу, покрыл ею голову и плечи, но теплей не стало! Откуда-то из темноты выскочил огромный пёс и, радостно повизгивая, принялся лизать моё грязное лицо. Я, отмахиваясь, шлёпнул его по заднице, и он вприпрыжку побежал в сторону всё ещё сидящего возле дороги кота.

Стоп, что со мной произошло? Я только присел отдохнуть, покурить и помечтать, как меня чем-то ударили и бросили в грязь! Почему я босой, и на мне несуразная грубая мешковина? Мысленно анализировал я своё положение, прикрыв нос от вони и разглядывая себя.

Вдруг совсем неподалеку слева со скрипом открылась дверь, из-за которой показался, пригнувшись, какой-то человек. Я мысленно сравнил его с Джузеппе, другом папы Карло, из кинофильма про Буратино – так он был на него похож. «Джузеппе» стоял, держа в руке лампу и вращая ею, словно сигнализируя мне.

– Monsieur, venez ici, – негромко сказал человек и поманил рукой.

Я огляделся по сторонам и решил, что эта фраза адресована мне, так как больше никого вокруг не было.

Встать оказалось непросто, я был очень слаб и напуган, поэтому на четвереньках пополз в сторону человека с лампой. Кое-как дополз до ступенек, там «Джузеппе» помог мне встать на ноги. Я опёрся о плечо моего спасителя и взглянул в его лицо: глаза мужчины были полны слёз.

Человек подхватил меня под локоть и с силой втолкнул в помещение, быстро захлопнув за нами дверь.

– As-tu vu quelqu’un? – прокричал кто-то издалека.

– It n’y a personne! – ответили ему хриплым голосом, и человек, который завёл меня в дом, своей рукой закрыл мне рот, боясь, видимо, что я могу что-то брякнуть.

Но сил что-либо сказать или сделать у меня не было, в глазах потемнело, и я вырубился…

Очнулся я, лёжа на спине, и с закрытыми глазами в полудрёме слушал какие-то звуки. Параллельно пытался в подробностях вспомнить ужасный сон, где мне, видимо, накостыляли какие-то хулиганы, обобрали и бросили в подворотне, ещё я вспомнил каких-то кошек, собак и лошадей.

«Наверное, как всегда, не выключил телевизор!» – подумал я и попытался нашарить рукой пульт, но почему-то нащупал грубую овечью шкуру. От неожиданной находки я мгновенно проснулся и попробовал встать, но из-за боли в теле подняться не получилось. Через силу я руками дотянулся до лица, протёр слипшиеся глаза, затем приподнялся на локтях и оглядел место, в котором оказался.

Я лежал в комнате размером примерно в тридцать квадратных метров, с крутой лестницей, уходящей вверх в темноту. Слева была то ли печка, то ли очаг, возле которого крутилась какая-то девица лет двадцати пяти, а справа от двери за большим столом что-то делал человек, которого я окрестил вчера вечером Джузеппе.

Я пару раз кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, и они оба уставились на меня. Внезапно я понял, что лежу совершенно голый. Оглядел себя: тело моё «прикрывал» огромный чёрный синяк во весь живот, коленки и руки были разбиты. Я ощупал лицо и обнаружил, что губы и нос припухли.

– Хеллоу, – буркнул я, выпучив глаза.

– Слава Богу, пришёл в себя! – ответил «Джузеппе».

– И долго ты будешь любоваться этой неземной красотой? Может, дашь что-нибудь из одежды? Где мои вещи? – дерзко спросил я и натянул на себя овчину.

– Ты проспал трое суток и, слава Богу, пришёл в себя! Какое счастье, что я дождался тебя! – ликовал хозяин дома.

Кашлянув пару раз, я сказал ему, что не могу ответить взаимной радостью видеть их, совершенно незнакомых мне людей, и тем более в незнакомом месте.

Меня тревожило кое-что ещё: я был крайне удивлён тем, что понимаю «Джузеппе», ведь ещё недавно он говорил по-французски, о чем я догадался по произношению. Я поделился своими мыслями с приютившим меня человеком, он ответил, что и сейчас говорит на том же языке, и что здесь нормально, когда люди разговаривают совершенно на разных языках, но понимают друг друга.

Я сел на лежанке, свесив ноги вниз, и, заикаясь, попросил воды. Девица зачерпнула из ведра, сунула мне в руки кружку, случайно облив мои голые ступни, и отбежала к печке, вылупив глаза. Самое удивительное, что почему-то я уже не чувствовал никакой паники и тревоги от происходящего. Странно.

– Не ослепни от красоты и дай нашему гостю надеть что-нибудь подходящее! Поищи наверху в старых мешках! – рыкнул «Джузеппе» на девушку, и она, взяв свечу, ушла по лестнице наверх.

– Трое суток… Как? Меня семья потеряла, друзья, сотрудники! Они с ума сойдут! – начал причитать я, глядя на мужчину.

– Никто с ума не сойдёт, не переживай, главное, сейчас успокоиться и принять информацию как есть, иного варианта не предвидится, всё уже, как видишь, случилось! – улыбаясь, сказал хозяин дома и бросил на стол ножницы и нитки.

Пока девица была наверху, я выспрашивал у хозяина дома, что вообще происходит, и, пораженный, утверждал, что такого просто не может быть. Он ответил, что, мол, бывает и не такое, и произнес фразу, которую я тоже часто любил повторять: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…». Я в шоке и в отчаянии закрыл лицо руками.

Девушка принесла штаны, кофту и обувь, которую обувью назвать было трудно – нечто похожее на ботинки из грубой свиной кожи. Я оделся, и мне предложили пообедать. Оглядев себя, одетого по местной моде, я ужаснулся и, еле-еле переступая от боли в теле, направился к столу.

– Меня зовут Аарон, а её Софи, но меня лучше называть Анри, мы же во Франции! – сказал хозяин и пододвинул ко мне кружку, но уже не с водой.

Я залпом выпил содержимое и попросил ещё, хотя даже не понял, что пил. Хозяин пожал плечами и налил ещё.

– Во Франции? – зашипел я. – Это какой-то квест? Это игра какая-то? Меня друзья решили разыграть, а?

– Я в этой, как ты её назвал, игре, тебя жду уже двадцать лет. Вот успел вырастить девочку-подкидыша, которая теперь помогает мне по хозяйству! – сказал Анри, ткнув пальцем в сторону Софи, которая чем-то гремела возле печки.

– Баба твоя? – почему-то совершенно неожиданно нахамил я, кивнув головой в сторону девицы.

Сам обалдев от своей выходки, затаил дыхание и уставился на Анри. Он сглотнул, а Софи выронила с грохотом что-то из рук и, обернувшись, замерла.

У меня ужасный характер, я могу за считаные секунды довести человека либо до слез, либо до крика, за что, бывало, получал по морде. Вот и сейчас, что называется, выдал.

– Нет, ты всё не так понял, она мне как дочь, – сдержанно ответил Анри, глядя в сторону Софи.

И, помолчав. добавил хладнокровно: «Как дочь, помощница и хозяйка». Девушка, уже придя в себя, швырнула на стол две тарелки с гороховой кашей, косо глянув на меня.

– Извините, вырвалось, сам не ожидал… Я порой веду себя непредсказуемо, могу сказать такое, что люди икают! – потупив взор, сказал я.

– Как тебя зовут? – спросил Анри.

– Пётр меня зовут. Во всяком случае, у меня дома в России так звали! – ответил я, поморщившись от боли во всём теле и погладив живот.

– Для здешних мест никакой ты не Пётр, ты теперь будешь Поль! – ухмыльнувшись, ответил Анри.

– Ну Поль, так Поль, а дальше-то что? Жить-то как? Для моих я умер, получается?! – спросил я и, с трудом поднявшись, направился в сторону лежанки.

– Ты поправляйся, приводи себя в порядок. Софи поможет, а я в процессе буду рассказывать тебе подробности происшедшего с тобой! – ответил Анри и вышел за дверь на улицу.

Софи с неприязнью посмотрела на меня, я сделал кислую жалобно-извиняющуюся гримасу, и она, улыбнувшись, махнула рукой.

Мысли о семье, о жене и детях не покидали меня, и бизнес у меня свой… Мне страшно было представить, сколько слёз там льётся, и сколько таблеток пьётся. Я попал в статистику – ежегодно в России без следа исчезает до ста тысяч человек. Просто бесследно. Вот и я подевался куда-то, словно тот мячик, который уронили в речку.

Стоп. Каша, лохмотья, шкура, мешковина – что это? Это не моя страна, я вроде понял, но почему Франция-то? А время, время какое? Я похолодел. На меня неожиданно напал страх, начался приступ паники, хотя такого никогда не бывало, и я повёл себя как минимум неадекватно.

– Негодяи проклятые, вы мне за всё ответите! – закричал я, глядя в потолок.

– Где он, этот папин друг, куда он делся? – снова заорал я и вороном зыркнул на Софи.

– Какой папин друг? – испуганно зашептала Софи и села на скамейку.

– Джузеппе, друг папы Карло, отца Буратино, он же Анри, он же Аарон! Я же точно спятил, пусть он мне выложит всё как есть! В чём подвох? При чём тут вообще ваша Франция? – хрипя, затопал ногами я.

В дом забежал Аарон. Он силой уложил меня на лежанку, укрыл одеялом и попросил не орать. Меня колотило, голова закружилась, видимо, от чего-то хмельного, что я пил за обедом.

Я, видимо, провалился в сон или забытье, передо мной мелькали лица моих близких: жены, что-то мне быстро говорящей; внука, совавшего в руки автомат, чтобы я зарядил его пульками; внучки, которая, кружась, хвалилась новым клетчатым шотландским платьицем; сына, друзей, коллег… И всё это кружилось и кружилось…

Затем я очнулся и, утерев слезы и пот с лица, вновь сел, свесив с лежанки свои синие ноги. Анри сочувственно посмотрел на меня и протянул кружку воды.

Новый знакомый сказал, что я не спятил. Вопросов будет много, но ответов на них у него нет. Что происходит – трудно объяснить, он сам ничего толком не понял, хотя находится здесь уже пару десятков лет.

Анри начал рассказывать о себе: до того как двадцать лет назад свалиться сюда «с неба», он работал помощником редактора в парижской коммунистической газете «L’Humanite». Был на хорошем счету, ждал повышения по службе, у него была невеста, моложе его на пятнадцать лет. Анри собирался жениться, купить домик в пригороде Авиньона и разбить маленький садик с фруктовыми деревьями и кустами роз. В один момент все мечты провалились вместе с ним сюда. Он пропал, когда ехал на рейсовом автобусе по горной дороге в Gordes, чтобы написать небольшую статью о жизни малоимущих семей в этом старинном городке и сделать пару фото с видом на Luberon.

Конечно, его реакция на то, что произошло, была ровно такой же. Он чуть было умом не тронулся, увидев себя в рванье, но постепенно начал приспосабливаться, благо с детства был пронырой и авантюристом. Самое главное, как оказалось, для жизни здесь не нужны были документы, Анри удалось сочинить правдоподобную легенду о себе, в этом ему помогло хорошее знание истории, и не только. Его легенда заключалась в том, что он якобы пришел из Монегетти, того, что поблизости от княжества Монако. Что предки его якобы были греками, они проиграли в войне семейке Гримальди и разбежались по разным сторонам света. Что он, дескать, преодолел такой большой путь, ища родню по окрестным городам. Местные верили и сочувственно качали головами. Так вроде и прижился Анри здесь, в Aix-en-Provence. А почему попал именно в этот городок, для него до сих пор остаётся загадкой.

Вначале Анри воровал, перебивался кое-какой работёнкой то там, то там, пока случайно не обрёл этот домик. Помогал одинокой бабке, мастерице по портняжным делам, вот и остался в её доме после её смерти. Сам научился кроить и шить – этим и кормился. Рассказал, что никогда особенно не бедствовал. Было такое чувство, что всегда находился под покровительством какого-то невидимого надзирателя.

Однажды ночью в дверь постучали, на пороге стоял крепкий коренастый месье вроде меня, только в маске на всё лицо, Анри его впустил. Человек сказал, что Анри – Проводник, ему нужно ждать Помощника, которого скоро пришлют, и, позднее, Свидетеля. Затем ушёл. На следующее утро, когда Анри проснулся, на пороге лежал младенец, завёрнутый в тряпицы. Видимо, тот самый будущий Помощник, о котором говорил незнакомец.

– Получается, я Проводник, а ты Свидетель, которого я жду все эти годы, да и Помощника, видишь, какого воспитал! – сказал Аарон, с улыбкой глядя на Софи.

Чего я свидетель – Анри не знал. Он попросил меня рассказать о себе, и я, уложившись минут в пятнадцать, посвятил его в перипетии моей жизни. Проводник поцокал языком и, не сказав ни слова, тяжело вздохнул. А затем рассказал, что его дядя Альбер Дюран служил в части Normandie-Nemen, воевал плечом к плечу с русскими против немецких оккупантов. По рассказам дяди Анри знал о том, что русские не скупятся на слова, поэтому не обиделся на мои глупые вопросы, резкие высказывания и крики.

Я внимательно оглядел Софи. Не скажу, что она была некрасива, нет, она была простовата, что ли, её типаж напоминал мне Олесю Железняк, удивительную актрису театра и кино. Пока Анри рассказывал свою историю, я начал потихоньку успокаиваться и, кажется, снова чуть задремал. Почему-то всё время хотелось спать. Голова была словно не моя.

– Mon рlaisir, сделай нам чаю! – сказал Анри, и Софи послушно зачерпнула воды, а я потихоньку встал и направился к столу.

– Ты интересовался, почему Франция… Да я и сам не знаю, ведь я как бы «дома», – размышлял Анри и задумчиво смотрел в потолок.

Затем он рассказал, что тот человек, который предупредил о приходе Свидетеля, приходил ещё несколько раз. В одно из своих посещений он сообщил о том, что вернётся с инструкциями и принесёт какой-то предмет, как только явится Свидетель.

– Так что будем ждать. Зализывай раны, Поль! – ухмыльнулся Проводник, а Софи запалила новую свечу и принялась стирать бельё.

– М-м-м, а какое нынче число? – спросил я, закинув руки за голову, и потянулся от удовольствия, хотя болело всё ужасно.

– А я разве не сказал? – удивился Анри.

– Нет, не сказал.

– 10 октября 1427 года от Рождества Христова! – сказал Анри и почесал бок.

Я упал со стула, облившись горячим чаем, и застонал от боли.

– Нет ли у вас икон помолиться, чтобы разум мой не ослаб от такого количества безумно интересной информации? – выдал я, со слезами на глазах глядя на Анри и Софи.

– Нет, и для меня синагоги здесь никто не построил, дорогой Поль, помолимся мысленно! – ответил Анри и предложил всем пойти отдохнуть.

Я улёгся, укрывшись одеялом, а поверх ещё и овечьей шкурой, Анри лёг на свою койку справа от стола, а Софи, закончив постирушки, ушла наверх. На потолке шевелился отсвет пламени свечи, стоявшей на столе, я, зевнув, спросил: «Анри, а сколько тебе лет?»

– Мне 56 лет, Поль. А тебе? – так же зевнув, спросил Анри.

– Мне 47 лет, я несколько отстал! – ответил я, и мы практически одновременно тяжело вздохнули.

Почему всё-таки Франция? Ведь меня с ней никогда ничего не связывало. Я лежал и пристально глядел в темноту, пытаясь припомнить хоть какую-нибудь деталь, которая могла мало-мальски меня породнить с этой страной. Я вспомнил трёх мушкетеров и Жанну д’Арк, и, прости господи, Нострадамуса, и Робеспьера с Маратом, и Наполеона Бонапарта с Винсентом Виллемом Ван Гогом, и ещё многих реальных исторических персонажей и выдуманных героев книг и фильмов. Нет, ни одного связующего звена. Да и родственников во Франции не было никогда: моя бабушка по материнской линии была полькой, а все остальные – русские да украинцы.

И почему Свидетель? Чего свидетель? Проводник… Чей проводник? Мой? Кто ты, что всё это со мной сделал? Что я натворил такого, что со мной так поступили? Что вообще происходит? И что самим придётся решать? Я начал проваливаться куда-то, а вопросы всё сыпались и сыпались из небытия, но главный вопрос перекрывал другие и эхом возвращался: «Почему? Почему? Почему?».

Я проснулся чуть свет с надеждой, что дурной сон позади, и жена поманит меня чудным запахом свежезаваренного кофе. Заорал петух. Я рукой погладил овечью шкуру, и мысль о кофейном напитке исчезла. Продрал глаза и посмотрел в полумрак комнаты. Анри свесил свои худые ноги с койки, а Софи спускалась сверху, покрывая волосы чепцом.

Я всем пожелал доброго утра и, получив ответ, спросил об удобствах. Удобства оказались на выходе с чёрного хода, возле перегородки от соседей. Там была дырка в земле, обложенная плоским камнем, и кадка, которая наполнялась дождевой водой с крыши.

После утреннего туалета я был напоен чаем из какой-то травы и накормлен куском серого хлеба. Софи достала из-за короба два яблока и, обтерев их о фартук, сунула нам с Анри.

– Ого, откуда такой десерт? – улыбаясь, спросил Анри.

– На базаре умыкнула третьего дня! – ответила Софи и покраснела.

Анри попросил её больше так не поступать, а то задаст трёпку, несмотря на то, что она уже совсем взрослая. А я, поев и сходив по нужде, всё лежал в дремоте и совершенно ничего не хотел делать. Тело стало ватным и слабым, и я, видимо, решил совершенно на себя наплевать. Но Анри не позволил мне превратиться в овощ.

Как-то Софи сказала, что ей нужно в город, и Анри настоял, чтобы я сходил с ней. Я не хотел, мне было страшно, но Проводник силой поднял меня с койки и даже сам обул. Он дал Софи несколько серебряных монет и велел ни на шаг меня не отпускать. Мне сунули в руку небольшую плетёную корзинку и на плечо для вида напялили подранный мешок.

– Поль, я тебя очень прошу ничего и никому не говорить. Твой лексикон пока не для здешних мест. Если что, за тебя всё скажет Софи, и бодрись, пожалуйста, по-другому нельзя! – настаивал Анри.

Затем он попросил нас запомнить, так, на всякий случай, что я его дальний племянник с восточного побережья, юродивый с нарушением речи, якобы в детстве неудачно упавший с лестницы и теперь практически не могущий разговаривать, но способный к работам «подай-принеси», или «копай глубже-кидай дальше».