Обратный адрес. Автопортрет

- Бумага всё стерпит, - говорили мне взрослые, но я до сих пор не верю, ибо написанное выворачивает наизнанку душу автора даже тогда, когда он делает всё, чтобы её скрыть. Нет, не "даже", а именно тогда, когда автор старается выглядеть на письме лучше, чем в жизни, он падает с пьедестала в лужу. Уж лучше сразу сдаваться бумаге таким, какой есть, - но для этого нужны либо отвага зрелости, либо равнодушие старости.

- Запомни, - учила меня англичанка, - шотландцы молчат, ирландцы пьют, а про валлийцев ничего не известно - они всегда поют.

Под постоянным напором из года в год глобус сжимался, и карта дробилась. Из одной только Югославии вышло шесть стран, и во всех меня печатали, включая последнюю - Черногорию. Она появилась буквально на моих глазах, и я первым купил её почтовые марки. Свою маленькую, но гордую страну мне показывал (с вершины горы) такой же ерепенистый директор её главного музея. Чтобы занять эту должность, ему пришлось заполнить анкету. В болезненной графе "национальность" он поставил "не колышет".

- Старость, - говорю я лишённому амбиций брату, - перемена без воли и вины, как будто её единственная причина - монотонность, мешающая замечать ход времени.

- Вот и хорошо, - ответил он, - лучший час тот, что мы прожили, не заметив.

Самым невзрачным казался начальник караула Вацлав Мейранс, получивший пост за канцелярский почерк. Умея подписываться с росчерками, он любил грамоту, хотя с трудом понимал написанное. Однажды, страдая от насильной трезвости, Мейранс пристроился ко мне, когда я проверял диктанты, подрабатывая учителем в свободное от университета, дружбы и пожарки время. Изучив все 40 тетрадей, Мейранс одобрил одни и осудил другие диктанты, так и не поняв, что текст тот же. Наверное, его учили, что показания всегда разнятся.