Разведчик, штрафник, смертник. Солдат Великой Отечественной (издание второе, исправленное)

И в это самое время, у нашего необстрелянного в боях, комиссара прихватило живот. Он и помчался в сортир. Только, видать, он там угнездился, словно на жердочке, как начался сумасшедший обстрел. Крупнокалиберные снаряды полетели со свистом и стали рваться вокруг с оглушительным грохотом.

Осколки летят во все стороны и над ухом визжат, что твои циркулярные пилы. Ну, ты сам парень знаешь, как это бывает. Страшно, аж жуть, и только после каждого залпа, мороз по коже дерёт.

Скоро ли, коротко, обстрел, наконец-то, закончился. Мы вылезли из наших укрытий, потушили огонь в паре танков, что загорелись от прямых попаданий, и перевязали товарищей, которые получили ранения.

К счастью, никто в этот раз не погиб. Когда разобрались с потерями, тут кто-то вспомнил про политрука. Мол, мы-то все спрятались кто, где сумел, а он в это время, спустивши штаны, сидел за брезентовой стеночкой.

Никому даже в голову тогда не пришло, предупредить комиссара о скором налёте фашистов. Хотя, может быть, кто-нибудь и подумал об этом, но всё равно ничего не сказал.

Мол, пусть он сам разбирается, раз очень умный. Ну, вредный он или не вредный, а всё равно живой человек. Так что, пошли мы смотреть, что с ним случилось? Вдруг, там погиб наш офицер, а мы тут, как дети, радуемся по данному поводу.

Подошли мы поближе. Смотрим, все деревянные стойки сортира перебило осколками, и ширма из простого брезента упала на землю. Ткань изорвана в мелкие клочья, а под ней, вроде бы, как и нет никого. Мы взяли дерюгу за край, убрали в сторонку и сразу даже не поняли, что оказалось внизу. Только чуть позже до нас всех дошло, что мы увидели там.

Мёртвого тела, как все ожидали, мы не нашли. Доски, как раньше, лежали вдоль выгребной узкой ямы, а между ними торчала лишь одна голова в офицерской фуражке.

Скорее всего, комиссар впервые попал под очень сильный обстрел. А тут ещё, немецкий снаряд упал недалеко от сортира, и осколки, местами, порвали плотную ткань.

Офицер, конечно, занервничал и, не найдя лучшего выхода, решил сигануть в яму с отходами. Он поднялся на ноги, натянул брюки и раздвинул деревянные подмости. Ведь их ни к чему не прибили, а просто положили на грунт.

Комиссар прижал локти к бокам и солдатиком прыгнул в дыру. На свою беду он оказался слишком упитанным и вошёл в небольшое отверстие удивительно плотно, словно пробка в бутылку.

Его руки притиснуло к стенкам, и капитан не смог извлечь их наружу. Совершенно естественно, что дурно пахнущее содержимое ямы было вытеснено тучным телом мужчины и поднялось ему до самого горла.

Хорошо, что мы вырыли неглубокую яму. К тому же, мы мало ещё простояли в том месте, и выгреб тот оказался почти что пустым. А не то захлебнулся бы наш «боевой» комиссар, словно в вонючем болоте.

Увидев всё это, мы заткнули все рты, схватились за животы и, невольно согнувшись, разбежались в разные стороны. Когда все отсмеялись, пришёл наш командир батальона и узнал, что случилось. Он побледнел, как свежевыпавший снег и приказал немедленно вытащить комиссара из ямы.

Никто из танкистов не проявил горячего рвения и не помчался на помощь службисту. Во-первых, это был вредный, плохой офицер, а во-вторых, никто не хотел возиться в дерьме.

В конце концов, начальник ткнул пальцем в трёх бойцов из охраны. Те взяли лопаты и, ругаясь по-чёрному, пошли спасать работника по политической и воспитательной части.

Хорошо, что рядом с лесочком протекала небольшая речушка. Как только солдаты откопали беднягу, он сразу помчался к воде и там отмывался, а так же, стирался до самого вечера.

Правда, после этого дня, он к нам уже не вязался ни с какими вопросами. Даже если они и касались каких-либо требований боевого устава. – Леонид со смехом закончил длинную байку и серьёзно добавил: – ну, а потом началось мощное наступление фрицев и стало уже не до смеха.

Ближе к полудню, Леонид и Григорий взошли на небольшой покатый пригорок и огляделись вокруг. Впереди, в километре от них, привольно раскинулась какая-то большая станица.

Возле неё палаточным лагерем расположились тысячи вооружённых людей. Судя по суете, царившей в селе, в нём находилась крупная военная часть. Скорее всего, полк советской пехоты.

Через сто с чем-то метров, бойцы натолкнулись на пулемётную точку, покрытую пыльной маскировочной сеткой. Защитного цвета «Максим» был наспех обложен небольшими мешками, набитыми рыхлой землей.

Стоящие на важном посту, стрелки остановили друзей по несчастью и приказали, сдать трёхлинейки и предъявить документы. Парни разоружились и доложили сержанту с малиновыми петлицами, кто они и откуда.

Тот выслушал усталых пришельцев, дал им солдата в сопровождение и отправил в посёлок. Там их разделили и увели Леонида неизвестно куда. Григория допросил молодой офицер.

Особист, быстро проверил «Красноармейскую книжку» бойца и, не найдя причин для его задержания, отправил в пехотную роту, которая находилась поблизости. Туда парень тоже отправился под надзором солдата с винтовкой.

Пожилой старшина равнодушно принял ещё одного новобранца. Он посмотрел на его обтрёпанное обмундирование и отвёл к интенданту. Дверь в маленький склад оказалась закрытой. Служивый поставил Григория рядом с пакгаузом и приказал:

– Придёт завскладом, скажи, что тебя прислал Сидорчук. Пусть он тебе даст какую-нибудь одежонку. У него ещё есть, что-то в запасе. Переоденешься и вернёшься ко мне. Скоро приготовят обед. Так что, ты не опаздывай, не то будешь голодным до вечера.

Григорий кивнул, подождал, пока старшина отойдёт, и привалился к облезлой саманной стене. Стоять он уже больше не мог. Парень сел возле крыльца прямо на землю и вытянул перед собой сильно гудящие ноги.

Утомлённые солнцем, глаза закрывались от невероятной усталости. Почти сутки назад он участвовал в кровавом бою с проклятыми немцами. Потом много часов проторчал в холодной воде мутного ерика. Без передышки, всю ночь он шагал по бескрайней степи. Затем, встретил танкиста и снова топал и топал по пыльным просёлкам центрального Крыма.

Кто-то со вздохом опустился рядом с Григорием. Парень с трудом разлепил слипающиеся от утомления веки и увидел перед собой Леонида. Он был удивительно хмурым, как зимний вечер. Недавний напарник не стал дожидаться вопроса и коротко всё объяснил:

– После того, как нас разделили, я добрался я до самого командира полка. Тот вызвал по телефону связистов, дал им команду проверить, где здесь ближайшая часть, в которой имеются танки, и послать меня к ним. Бойцы дозвонились до ближайшего города и передали мне трубку.

Какой-то молодой капитан меня внимательно выслушал, а потом сообщил: «К сожалению, в крымских частях РККА все бронемашины закончились. Пополнения парка автомобилей и танков в ближайшее время уже не предвидится. Поэтому вам придётся, пока оставаться в пехоте», – после чего дал отбой.

Я вернулся и доложил офицеру, что дежурит при штабе. Тот записал мои данные и направил сюда. А напоследок, он мне заявил: «Если возникнет нужда в вашей военной специальности, вас вызовут к нам в канцелярию».

Тут, на крыльцо с одышкой поднялся пожилой старшина. Он достал из кармана связку ключей и открыл хлипкую деревянную дверь. Парни с трудом поднялись на ноги и вошли в тёмное помещение тесного склада.

Одежда Григория выглядела просто ужасно. Хебешная ткань стояла, чуть ли не колом. Она долго мокла в воде мутного ерика, а после того, как просохла на солнце, украсилась плотными разводами соли. Сверху, всё покрывала серая пыль крымских дорог. Сапоги, надетые мокрыми на ноги, почти развалились от долгой ходьбы. С головного убора бесследно пропала красная звёздочка.

Танкист был одет чуточку лучше, но оказался таким же чумазым, как молодой пехотинец. На замасленном комбинезоне проступили крупные пятна от пота и грязи. Кроме солдатской пилотки, он держал в левой руке матерчатый шлем, с нашитыми округлыми валиками.

Интендант посмотрел на двух оборванцев и ни о чём у них не спросил. Мужчина ушёл вглубь каптёрки и, чёрез какое-то время, вынес оттуда два полных комплекта формы Черноморского флота:

– Берите то, что осталось, – ответил он на удивлённые взгляды бойцов. – Скоро и это закончится.

Красноармейцы переоделись в новое, непривычное для того и другого, обмундирование, и Леонид невесело так пошутил:

– Вот уж не думал, что когда-нибудь стану матросом.

Друзья очень вовремя вышли из склада, направились в свою пехотную роту и подоспели к обеду. Они получили по миске каши без мяса, куску ржаного чёрного хлеба и кружке бледного несладкого чая.

Оба были чрезвычайно голодными и, всего лишь за пару минут, съели всё до последней крупинки. Потом, сполоснули посуду возле колодца и там увидели своего старшину.

Григорий чрезвычайно легко находил общий язык со всеми людьми. Он представился пожилому мужчине, рассказал в двух словах о своих приключениях и спросил – где им, если возможно, удастся хоть немного вздремнуть.

Старшина посмотрел на донельзя измученные лица парней. Он вошёл в положение красноармейцев и, чтобы не подрывать дисциплину у рядового состава, отправил их в ту палатку, где сам ночевал. Там они повалились на деревянные нары и беспробудно проспали до самого ужина.

Глава 5. Старик

Яростная атака противника не увенчалась желанным успехом. Отлично вооружённые, прекрасно одетые и сытые фрицы были опять остановлены кинжальным огнём.

Уже многократно, противники шли в наступление, но они каждый раз, отступали назад, и возвращались к своим укреплениям. Как они не пытались, но не могли сломить оборону оборванных и голодных солдат Красной армии.

Немцы опять не достигли поставленной цели. Они не сумели преодолеть полосу ничейной земли, не добрались до русских траншей и не закидали ручными гранатами советских бойцов.

Выстрелы из двух станковых, двенадцати ручных пулемётов и полутора сотен винтовок сорвали оперативные планы Гудериана. Они заставили нападавших врагов сначала залечь, а затем отползти к прежним позициям. На изрытой воронками, пыльной земле осталось лежать два десятка фашистов, одетых в форму грязного серо-зелёного цвета.

Среди них были двое, которых Григорий зачислил на свой личный счёт. Оба упали после того, как боец хорошенько прицелился и пальнул в ненавистные ему силуэты. Убил ли он их или нет, парень точно не знал, но очень надеялся, что хотя бы один, всё же погиб.

Убедившись, что все захватчики откатились назад, Григорий облегчённо вздохнул и перезарядил трёхлинейку. Он оставил её на маленьком бруствере и, оставшись без сил, сполз на дно окопа, вырытого по неполному профилю.

Парень привалился спиной к стенке неглубокой траншеи и вытянул ноги, трясущиеся от пережитого сейчас напряжения. Повернув голову, он посмотрел в левую сторону.

Леонида поблизости не было. Перед боем его вызвал к себе командир и зачем-то послал в штаб полка. Наверное, там отыскали какую-нибудь бронемашину, и им потребовался механик-водитель.

На месте танкиста скорчился мёртвый матросик, только вчера, появившийся в расположении части. Чуть дальше лежали два его убитых товарища. Они были из того отделения, которое уже ближе к вечеру прислал Севастополь.

Никто из пехотинцев, не успел познакомиться с этими молодыми людьми. Сначала ребята довольно заносчиво держались особняком от прочих стрелков. Ну, а как же ещё? Чай не пехота, а моряки, можно сказать – мореманы.

Григорий и сам был одет в такую же чёрную форму, но даже это, его не приблизило к ним. По каким-то неведомым признакам, неуловимым для обычного глаза, молодые матросики сразу же поняли, что он явно не флотский. Поэтому не удостоили парня своим драгоценным вниманием.

Потом все быстро съели тот скудный ужин, что им принесли в металлических термосах из батальона, и принялись укладываться на ночь в траншее. Готовых землянок у них пока не имелось.

Три дня назад, вновь сформированная стрелковая рота вышла на данный рубеж и ещё не успела там хорошенько устроиться. Ну, а с утра, начались беспрерывные атаки фашистов, и было уже не до таких церемоний.

«Жаль всех ребят!» – грустно подумал солдат.

Григорий перекрестился, повернул голову и посмотрел в правую сторону. Туда, где находился его земляк Прохор Шаманов. К своему удивлению, на месте приятеля, парень увидел незнакомого ему пожилого мужчину шестидесяти лет.

Несмотря на тёплые дни, на нём был старый, видавший виды, потёртый солдатский бушлат. Из многочисленных дыр скромной одёжки, местами торчали куски серой ваты.

«Видно, во время атаки, подошло подкрепление с другого участка, – понял красноармеец. – А в суматохе последнего боя, я не заметил, как они появились. Хорошо, что мужики подоспели. Вряд ли бы мы своей ротой удержали эту позицию. Смяли бы нас, и пришлось бы снова бежать по голой степи».

Григорий всмотрелся в лицо незнакомого пожилого солдата. У него оказались белые короткие волосы, сильно осунувшееся лицо и много глубоких морщин, что исчертили щёки и лоб.

«Совсем ведь старик, – с состраданием подумал Григорий. – Ему бы со внуками в парке гулять или же возле дома на скамейке сидеть, а он тут с молодыми бойцами отбивается от проклятых фашистов».

Секунду спустя, вся жалость к седому соседу вылетела из головы молодого бойца. Григорий увидел приятеля и похолодел. Прохор лежал на животе, вытянувшись вдоль задней стенки окопа.

Земляк уже умер, так же, как и те три матросика, что находились от парня по левую сторону. Вот только не это поразило Григория, к виду покойников он уже немного привык.

Дело было всё в том, что незнакомый мужчина не стоял, а спокойно сидел. Причём не на земле, как все остальные вокруг, а прямо на теле недавно убитого врагами сержанта! Сидел Старик так, словно устроился на неодушевленном предмете или на каком-нибудь камне.

Григорий дано уже знал весьма разбитного и очень весёлого красноармейца. Совершенно естественно, что он буквально вскипел от негодования за такое обращение с Прохором. Однако, прежде, чем парень сообразил, что нужно сделать, Старик тихо спросил:

– Давно на передовой?

Григорий на секунду опешил от ровного тона соседа и недовольно ответил:

– С конца октября.

– Впервые попал в жаркую схватку? – не столько поинтересовался, сколько констатировал факт странный Старик. Мужчина взглянул, как солдат неопределённо кивнул, чуть усмехнулся и спокойно добавил:

– Ничего, через неделю боёв, ты не будешь уже обращать никакого внимания на своих и чужих мертвецов. Но должен тебе сообщить, что им теперь всё равно, а живым, нужно себя поберечь. Вдруг ещё Родине они пригодятся? – И безо всякого перехода Старик внезапно сменил неприятную тему: – У тебя спички есть?

– Кончились, – чуть успокоившись, бросил Григорий. Парень решил, что не стоит конфликтовать, с опытным, старым солдатом. Возможно, этот боец воевал ещё на Гражданской, а то и в Первой мировой поучаствовал. Наверняка у него есть, чему поучиться. Лучше всего, постараться, поскорей перенять его опыт. Может быть, ещё пригодится.

Старик достал из кармана своего галифе замызганный древний кисет и развязал тесёмку на горлышке. Он достал из мешочка лист от газеты, сложенный плотной гармошкой и весьма аккуратно оторвал небольшой прямоугольник бумаги.

Никуда не спеша, мужчина насыпал сверху махорку и ловко соорудил самокрутку. Затем, легонько провёл языком по краю листочка и приклеил его к боку свёрнутого небольшого цилиндрика. Получилось нечто, похожее на сигарету. Издалека она выглядела не хуже фабричной. Мужчина вставил в рот табачную палочку и зажал её кончик губами.

Только сейчас Григорий заметил, что Старик не бросил винтовку на низеньком бруствере, как сделали многие молодые бойцы, измотанные боем с фашистами. Уперев приклад в пыльную землю, он прочно держал карабин в узловатых руках. Собеседник перехватил взгляд удивлённого парня, с улыбкой кивнул и сказал:

– Моё оружие постоянно со мной. При случае, не нужно будет искать, где я его положил. Да и чем меньше оно лежит на земле, тем надёжней работает.

Пристыженный словами солдата, Григорий поднялся на ноги. Стараясь не высовывать головы из окопа, он взял свою трёхлинейку за деревянный приклад и потянул на себя.

Ещё через миг, в низенький бруствер ударила пуля, которую выпустил немецкий стрелок. Парень рывком сдёрнул оружие с наружной стенки траншеи и мешком опустился на дно укрепления.

– Увидел снайпер твой винторез и караулил, когда ты появишься возле него, – спокойно прокомментировал выстрел Старик. – На месте фашиста я бы чуть подождал, пока ты высунешь башку из окопа.

Григорий вытер ладонью внезапно взмокнувший лоб. Действуя рукавом гимнастёрки, он стал счищать с пыльной «мосинки» налипшую серую пыль.

– Да не трусь ты, боец, – лениво бросил Старик. – Тебе не скоро ещё помирать. В ближайшие сутки ты точно не откинешь копыта.

– А вы откуда всё знаете? – дрогнувшим голосом спросил удивлённый Григорий. Он и сам не заметил, как перешёл на уважительное обращение с этим странным мужчиной.

Старик ответил не сразу. Он достал из подсумка снаряженную винтовочную обойму, выщелкнул из неё блестящий патрон и вернул магазин на прежнее место. Сильными, узловатыми пальцами боец раскачал остроконечную пулю, осторожно вывернул её из длинной гильзы и отбросил в сторонку. Затем, выдернул из прорехи в бушлате кусочек свалявшейся ваты и скатал её в плотный шарик.

Не видя смысла в производящихся действиях, Григорий удивлённо смотрел на новоявленного пожилого соратника. Однако, торопить Старика с ясным ответом он даже не пробовал.

Григорий хорошо понимал, пока стрелок не закончит шаманские манипуляции, он ничего больше не скажет. А узнать, что имел тот в виду, хотелось удивительно сильно. У парня даже слегка задрожали колени.

Мужчина вставил ватный катышек в открывшееся в гильзе отверстие и хорошенько заткнул сужающееся к окончанию устьице. Привычным, ловким движением он откинул затвор карабина, вставил в казённик необычный патрон и послал его в ствол. Затем направил мушку на стенку окопа и нажал на крючок спускового устройства.

Сухо щёлкнул холостой винтовочный выстрел. Из оружия вылетело облачко дыма и какой-то странный комок. Кусок тлеющей ваты ударился в плотную землю и скатился на дно глубокой траншеи.

Старик быстро зажал карабин между коленей. Он взял из-под ног тонкую щепку, отколотую от патронного ящика, подцепил ей небольшой уголёк и поднёс к самокрутке.

Пожилой человек несколько раз затянулся. По окопу разнёсся едкий запах горящей махорки. Старик тонкой струйкой выдохнул дым под себя и разогнал его свободной рукой.

Не успел боец досмолить и треть «сигареты», как с обеих сторон укрепления к нему потянулись другие стрелки. В основном, это были весьма пожилые, битые жизнью солдаты.

Каждый из них держал в плотно сжатых губах свёрнутую самокрутку и спешил поскорей оказаться возле огня. Пригибаясь, они пробирались к собеседнику парня, быстро прикуривали и тотчас возвращались к прежним позициям.

«Хорошо, что я не привык к этому мерзкому зелью, – неожиданно подумал Григорий. – А то страдал бы теперь, как они. Да и немцы могут заметить клубы белого дыма и шарахнуть по ним из пары стволов»,

Он обеспокоенно заёрзал на месте. После чего, быстро прикинул, в какую сторону лучше бежать, если послышится вой подлетающей мины. Парень вспомнил о том, что в трёх метрах справа, в стенке окопа есть неглубокий карман, и слегка успокоился.

К счастью бойцов, всё обошлось, и обстрела в этот раз не последовало. Старик докурил самокрутку до самого кончика, и неторопливо растёр сапогом тлеющий кусочек бумаги, оставшийся от его «сигареты». Затем, посмотрел на притихшего парня и, словно не прерывался и на пару секунд, продолжал говорить тихим уверенным голосом:

– В самом начале этой войны я совершенно случайно, оказался в полковой артиллерии. Так, на старости лет, я стал заряжающим в расчёте семидесятишести миллиметровой пушки. Ну и тяжёлая это работа, должен тебе доложить.

Вроде бы шесть килограммов это не так уж и много, а ты попробуй, понянчи эти железные чушки. Побегай с ними, пригнувшись, туда и сюда во время жестокого боя. Сначала вроде бы и ничего. Ну, а потом ноги болят, руки отваливаются, а спину так ломит, что и сказать словами нельзя.

Ну, да дело не в этом. Однажды с утра, около десяти вражеских танков прорвались на нашем участке. В один миг, они смяли все шесть сорокапяток и выскочили прямо на мою батарею. Ну, тут, сам понимаешь, началась такая баталия, что не приведи Господи такое всем пережить. Вот тогда, всё со мной и случилось.

Немецкий снаряд попал точно в наше орудие и разнёс его в мелкие дребезги. Хорошо, что я в этот миг, двигался к ящикам с боекомплектом и отбежал на несколько метров от уничтоженной пушки. Одним словом, насмерть побило весь наш расчёт, а меня лишь отбросило в сторону и очень сильно контузило.

Нужно сказать, что позицию мы тогда удержали. Фашисты весьма торопились к беззащитной Москве. Поэтому, фрицы не стали нас добивать, а просто объехали все капониры и направились дальше. На наше счастье, за ними не шли пехотинцы, как это обычно бывает. Не то перестреляли бы нас, как куропаток на голом лугу.

Старик печально вздохнул и продолжил секунду спустя: – Так вот, где был ближайший к нам медсанбат, наш командир, конечно, не знал, а связи с тылом у него не имелось. Так что, остался я на той батарее, как и все остальные.

На удивление быстро, я отлежался и через день вернулся к орудию. Понятно, что уже совершенно к другому. К тому времени, у нас осталось лишь половина всех пушек, а прислуги, даже меньше того. Каждый боец был на счету.

Наших ребят, смерть в то время косила, словно замечательный жнец в ходе летней страды. Не успевали подвозить пополнение. Только появится у нас молодежь, глядь, после боя, опять я, почти что один, остался на поле.

Я даже говорил командиру своей батареи: «Что вы мне этих сосунков присылаете? Зачем их губить? Всё равно они сразу погибнут. Давай я один, буду вертеться возле орудия. Уж чего-чего, а в танк, который прёт на меня, я всегда попаду. На прямой-то наводке ведь не промажешь».

А он мне ответил: «Пока ты в одиночку разик стрельнёшь, полный расчёт выпустит пять-шесть снарядов и больше. Глядишь, кого-нибудь они всё же подстрелят. Вот и считай, сколько мимо тебя, танков прорвётся к Москве». Так и пошло дальше всё, как и было до того разговора.

Ну, так я совсем не об этом хотел рассказать. Должен тебе сообщить, что та большая контузия, уже и не помню, какая по счету, не прошла всё же даром. У меня после взрыва стала сильно болеть голова, и пропал полностью слух.

Кроме того, перед глазами постоянно кружились, мерцали и плавали разнообразные разноцветные ленты. Правда, мне повезло, и спустя несколько дней почти все бесследно исчезло.

Почти, да только не всё. Неожиданно выяснилось, что я стал замечать на лбу у людей какие-то круглые, очень яркие пятна. Они выглядели, словно печати на твоих документах, и весьма походили на крупный светящийся глаз. Какое-то время я не мог догадаться, что бы это всё значило, но постепенно стал понимать.

Старик снова прервал свою речь и спросил:

– Кстати боец, тебя как зовут?

– Григорий, – выдавил растерявшийся парень. Он так увлёкся рассказом, что не подумал представиться, а так же, забыл спросить имя пожилого мужчины. Собеседник кивнул, но почему-то, сам не назвался и двинулся дальше.

– Дело Гриша всё в том, что теперь, я вижу черепа у людей не так, как было когда-то – только снаружи. Ну, там черты лица, кожа и волосы. Кроме этих деталей, перед моими глазами сейчас появляется, что-то вроде фонарика, который очень слабенько тлеет.

Он находится в голове человека и иногда, начинает работать совсем по-другому. И чем ярче горит, тем больше сияния проходит сквозь лобные кости. Только цвет вовсе не желтый, как у электрических лампочек, а голубой с зеленоватыми проблесками. У каких-то людей свет становится удивительно сильным и выходит наружу, словно ослепительный луч.

Он появляется здесь, – Старик ткнул грязным пальцем в центр своего высокого лба и указал на какую-то точку, расположенную над переносицей. Она находилась между бровями и границей поседевших волос.

– Неожиданно, до меня вдруг дошло, что все те, у кого возникает печать на лице, погибали в ближайшее время. Причём, смерть приходила за ними, в аккурат, через сутки после проявки клейма. В этом я убедился после совершенно невероятного случая.

В то время, в наш неполный расчёт прибыл, ещё совершенно зелёный, молодой лейтенант. Он только окончил войсковое училище, так называемый ускоренный курс. Иногда их ещё называли инкубатором офицеров РККА.

Одним словом, его сразу послали на фронт, и уже через месяц, он оказался у нас, в самом пекле сражений. Так вот, я того паренька сразу заметил, а всё потому, что фонарик у него в голове работал почти на пределе. Он так и пылал, как железяка, разогретая в горне до белого цвета.

Прибыл к нам лейтенант уже ближе к вечеру, а утром нового дня, случился налёт вражеских штурмовиков. Ох, и здорово они нас тогда обработали. Многих сразу убило, а моего командира сильно задело осколком от бомбы.

Пока я накладывал ему повязку на грудь, смотрю, а свет в его черепе постепенно усиливается. Сиянье пробилось сквозь кости, и на лбу проявилась печать, что пылала, как раскалённая лава. Вот тогда я впервые увидел, как она возникает.

Почти через сутки, на батарею прислали снаряды. Мы быстренько разгрузили полуторку, а в тесный кузов уложили всех раненых. В кабину, естественно, посадили моего командира.

Я помогал пострадавшим в боях и вдруг заметил невероятную вещь. У всех изувеченных красноармейцев, что-то ярко сияло на лбу. Это было точно такое клеймо, как у моего офицера. Лишь у шофера санитарной машины лицо оказался совершенно обычным. Как сейчас помню, звали водителя Соболев Фёдор.

После погрузки, машина тронулась с места и пошла прямо в тыл. Она удалилась от нас на сто с чем-то метров, и тут начался очередной артобстрел. Да такой ураганный, что просто ужас.

И надо же такому случиться, что один из крупнокалиберных фугасных снарядов попал в задний борт нашей полуторки. Ну, думаю, всем ребятам конец! Но, как оказалось, я немного ошибся.

Да только всё там случилось вовсе не так, как ты сейчас думаешь. – предвидя реакцию своего собеседника, Старик отрицательно покачал головой. – Снаряд сработал, как надо, и произошёл оглушительный взрыв.

И тут, ты не поверишь, из огромного облака огня, дыма и пыли неожиданно выкатилась совсем невредимая кабина машины. Она проехала несколько метров на двух передних колесах и скатилась в большую воронку.

Ещё через миг, рядом взорвался новый фашистский фугас. Огромный вал чёрной почвы тут же поднялся в воздух и засыпал всю яму так ровно, словно её никогда там и не было.

Как только обстрел завершился, я и мужики из боевого расчёта побежали откапывать останки полуторки. В конце концов, мы всё-таки вытащили из-под земли моего командира.

Так что же ты думаешь? На бедном парне не было ни одного живого местечка. Всё тело бедняги оказалось пробито сотней осколков, а молодого шофёра, что сидел рядом с ним, лишь оглушило. Через десять минут наш лейтенант тихо умер, а Фёдор очнулся и стал после этого чуть-чуть заикаться.

Кстати сказать, Фёдор тот оказался счастливчиком, вроде тебя, – Старик указал грязным пальцем на лоб собеседника.

– С чего вы это взяли, что мне часто везёт? – удивился Григорий. Он вспомнил тяжёлое детство в деревне, арест любимой тёти в Самаре, бегство в город Асбест и огромную стройку, где он работал исключительно с зеками.

– Вижу, – непреклонно бросил Старик и продолжил. – Забыл сообщить, что перед самым отъездом полуторки я очень внимательно посмотрел на водителя. Лампочка у него в голове, конечно, горела, так же, как и у всех. Только светила она удивительно тускло и еле просматривалась. Прямо, как сейчас у тебя. По нынешним непростым временам, это редко встречается. Особенно на передовой, – Старик пытливо вгляделся в Григория.

– Поэтому я тебе всё рассказал. Очень похоже, что ты выживешь на этой войне и сообщишь о моём удивительном даре грамотным людям. Быть может, какие учёные заинтересуются таким странным случаем.

– А про себя вы что-нибудь знаете?  Я имею в виду эту отметину? – смущённо поинтересовался Григорий.

– Как я ни пытался, но не смог рассмотреть у себя, печать скорой смерти или хотя бы непонятную лампочку в черепе, – печально ответил Старик. – Почему-то, ни в чистой воде, ни в каком-либо зеркале, ни на боку блестящего, как огонь, самовара это сияние совсем не просматривается. Хотя, я смотрел на себя, и на многих других.

Просто глазами я этот блеск отчётливо вижу, а от жидкости и каких-то предметов он совсем не отражается. Почему? Непонятно! Загадка природы! Так что, я про себя ничего толком не знаю.

Да оно, в общем, к лучшему, зачем мне трястись остаток всей жизни? Тем более что он очень короткий, сутки всего. С другой стороны… Если бы встретил такого же, как я человека, то обязательно спросил у него. – Старик погрустнел и умолк.

Спустя пару секунд мужчина спокойно продолжил:

– Уже через день мы узнали, что немцы взяли в кольцо всю нашу дивизию. Сколько тогда парней полегло, и не счесть. А Фёдору всё хоть бы хны. Еле-еле бредёт, качается от сильной контузии, а любое железо проходит мимо него.

Смотришь, другой парень куда здоровей, и тихо кругом, а неизвестно откуда пуля вдруг свистит, и всё, конец человеку. Или, к примеру, когда в атаку идёшь. Сослуживцев вокруг, косит словно траву. Ну, думаешь, всё – погибель твоя здесь пришла. Ан нет, ещё не смерть впереди, а хоть какая-то жизнь.

Тогда мы, считай, целый месяц, пробивались к своим и с огромным трудом и потерями, всё же прорвали кольцо. Нас отвели на переформирование, а там налетели на нас особисты и взяли всех в оборот. Мол, почему оказались вы в окружении?

В общем, мы все до единого, как предатели Родины, попали в сцецбатальоны. Хорошо, что хоть сразу не шлёпнули. Кстати сказать, такие подразделения в двадцатых годах, называли штрафными. Их ещё Троцкий придумал во время Гражданской войны.

Построили нас в большую колонну и послали назад, к линии фронта. Шли мы к передовой под охраной синих фуражек. Навстречу, на санитарной машине ехал медицинский майор.

Понятное дело, что он, словно муха проплыл мимо толпы заключённых. Тем более, мы все отвратительно грязные, сильно оборванные, заросшие длинной щетиной. Считай, целый месяц не мылись, не брились.

И вот, из оравы таких босяков, майор углядел-таки Фёдора Соболева. Он остановил свой фургон с красным крестом на боку и подозвал к себе молодого охранника. Говорит, так, мол, и так, данный солдат – шофёр из моего медсанбата. Он уехал на санитарной машине за ранеными и попал в окружение.