Ранним утром, когда золотисто-розовый рассвет забрезжил над Волгой, Сашка уже стоял на станции в выглаженной новенькой военной форме. Рядом, на чистом асфальте перрона, сбрызнутого коротким утренним дождем, лежала заметно похудевшая черная сумка. Он курил сигареты одну за одной, ожидая пригородную электричку. Точного расписания Александр не знал, поэтому заметно волновался – не опоздал ли. Железнодорожные пути были заставлены вагонами всех разновидностей. Веявший от шпал и рельсов запах мазута мысленно возвращал Сашку в недалекое прошлое. По громкой связи переговаривались путейцы и начальник станции. Изредка, постукивая по буксам, вдоль состава проходил железнодорожник-вагонник.

«Коллега, – подумал Щербаков. – Бывший коллега».

Наконец в конце перрона показалась долгожданная электричка, со свистом и грохотом ворвавшись на станцию. Заскрипели тормозные колодки, и состав замер.

– До Анисовки идет? – спросил Щербаков у заспанной проводницы.

– Идет, – она откинула подножку вагона, – залазь скорей, остановка минута.

Подхватив свою сумку, Щербаков запрыгнул в вагон. Желтый мигающий глаз светофора сменился на зеленый, и, протяжно загудев, поезд тронулся, унося Александра в неизвестность.

Запах плацкартного вагона особый. Его ни с чем не перепутаешь. Он один, и в Советском Союзе, и в Российской Федерации. Этот запах Александр помнил с детства. Запах угольных брикетов, мазута, туалета и хлорки. Но сейчас к нему примешивался запах тревоги и неизвестности. Как его встретят в армии? В чем вообще заключается служба? А как командовать? – ведь он этого никогда не делал. Щербаков вспомнил, как когда-то, давным-давно в детстве, отец на бумаге рисовал ему офицерские погоны – сколько у кого звездочек и как называется воинское звание. А еще раньше Сашка в школьном КВН играл какого-то полковника. Отец сделал ему картонные погоны, наподобие гусарских, поэтому Щербаков точно помнил, что у полковника три больших звезды треугольником на погоне. Ну, если хорошенько вспомнить военную кафедру, то у майора одна большая.

«Остальные вспомню «по ходу пьесы», – подумал Щербаков.

Меж тем «пригородный» неумолимо приближал его к точке высадки. Колесные пары отстукивали последние километры пути. Восходящее солнце начинало припекать хвост поезда, и от этого, казалось, он еще прибавлял скорость. Наконец, нехотя замедлив ход, состав остановился.

«Анисовка, стоянка минута», – проводница выскочила из своего купе.

С протяжным скрипом откинулась подножка вагона, и Александр спрыгнул на пустынный перрон маленькой станции. Сквозь его бетонные плиты кое-где пробивалась пожелтевшая трава с блестевшими на ней каплями утренней росы. В стороне сиротливо стоял небольшой вокзал из красного кирпича с некогда белой, потрескавшейся штукатуркой и надписью черной краской «Анисовка» над центральным входом. Тепловоз, протяжно загудев, медленно тронулся и покатил вагоны дальше, убегая от встающего над степью солнца. Так, куда дальше идти?

Воспоминания пятилетней давности всплыли в голове Сашки. Жарким летом девяносто четвертого их, студентов политеха, привезли сюда, на полигон в Анисовку. Руководили всем несколько офицеров с военной кафедры. На полевых сборах будущие лейтенанты-запасники должны были находиться не менее месяца, на практике постигая азы военного искусства. Но, по какой-то неведомой причине, всё заняло полдня. Одетые в военную форму времен СССР, студенты шумною толпой добрались со станции к воротам части. Через железный мост, перекинутый над одноименной рекой Анисовкой, они дошли до стрельбища, где каждому «посчастливилось» стрельнуть по три патрона из АК-74 и метнуть муляж гранаты. На этом вся практика закончилась, и Сашка со своими одногруппниками-танкистами уехал назад в город на пригородном поезде. В вагоне студенты пили заранее запасенную водку за «удачное завершение сборов». Проводник средних лет, когда-то служивший, по его словам, в танковых войсках, тоже принял участие в «торжествах». Эти события случились так давно, что сейчас точное расположение части Щербаков не помнил.

Вдалеке виднелась небольшая деревенька. Над причудливо петляющей речкой поднимался утренний туман, скрывавший даль. К реке вела проселочная дорога. Спросить, где точно находится воинская часть, не у кого, поэтому Александр наугад зашагал в сторону речного тумана. Тошнотворный запах вагона поменялся на лёгкий аромат свежескошенного сена с оттенками полыни. День обещал очередную жару, но пока утренняя прохлада с реки приятно бодрила. Несмотря на прекрасную утреннюю погоду, на душе у Александра было тяжело от неизвестности и резких жизненных перемен. Совершенно недавно он, еще гражданский человек в оранжевой сигнальной жилетке, простукивал буксы железнодорожных вагонов, а теперь в военной форме шагал по проселочной дороге, отыскивая место своей новой службы.

«Сейчас бы в душе мылся с ночной смены или на работу собирался», – подумал Щербаков.

Сквозь исчезающую дымку показались серые ворота с красными звездами. От них вправо и влево уходили бетонные стены забора. Левая часть терялась в тумане, а правее виднелся угол воинской части и железный мост через всё ту же речку. Перед мостом находилась небольшая будка для часового и шлагбаум, табличка на котором гласила «Въезд только по пропускам!». Будка оказалась пустой. Щербаков подошел к воротам, чуть потоптался и несмело постучал в них обутой в гражданский ботинок ногой. За воротами угадывалось какое-то движение, топот сотен ног и обрывки команд. Он постучал сильнее, но створки оставались закрытыми.

«Так, видимо, встречать с оркестром меня не собираются», – Сашка повернулся направо и пошел вдоль бетонного забора в сторону моста. Не доходя несколько метров до угла, он увидел зияющую в ограждении дыру с торчавшими кусками арматуры. Чуть пригнувшись, стараясь не задеть новую форму о ржавые прутья, Сашка пролез на территорию части. Внутренний угол территории сводного полка весь зарос бурьяном и амброзией, наверное, здесь уборку еще сделать не успели. Сквозь гущу зарослей вела узкая тропинка, на неё откуда-то сбоку выскочил солдат и, на ходу поправляя головной убор, отрапортовал: «Товарищ лейтенант, за время моего дежурства происшествий не случилось. Дежурный по мосту, рядовой Федотов». Оторопевший от неожиданности, Александр выронил из рук свою сумку.

– Ты чего в кустах прячешься, если пост на мосту? – Александр подобрал сумку и стал шарить в кармане в поиске сигарет.

– Товарищ лейтенант, да я в туалет ходил. Только что, – солдатик неловко отряхивал с формы прилипшую траву и колючки. Весь его вид говорил о том, что в туалет он пошел еще с вечера и, видимо, находился там до самого утра, о чем свидетельствовало его помятое и заспанное лицо. Это была первая солдатская «отмазка», услышанная Щербаковым в армии. Вспомнив майора, ростовского попутчика Сашки, его рассказы про армию, про то, что с солдатами лучше быть построже, Щербаков нахмурил брови и сделал, как ему казалось, серьезное выражение лица. – Как к штабу пройти? – строго спросил он.

Почесывая «пятую точку» и жадно глядя на струю выпущенного табачного дыма, солдатик махнул рукой в сторону просвета зарослей: – Там офицерское общежитие, увидите плац, и через него будет штаб. А закурить не будет?

– Не будет. На пост шагом-марш!

Солдат кинулся в сторону пролома в заборе, не обратив внимания на неполное соответствие воинской формы Щербакова, а Сашка направился дальше по тропинке. Заросли закончились, и Александр очутился за одноэтажным зданием из белого кирпича, построенным в виде буквы Г. Он отряхнул с формы колючки и паутину, прицепившиеся к нему во время «торжественного вхождения» и, завернув за угол, увидел трех офицеров, о чем-то беседовавших перед входом. Вернее, говорил высокий худощавый майор, гладко выбритый, с худым лицом, тонким носом и слегка поседевшими короткими волосами. Руки у него были скрещены за спиной, во время монолога корпус майора чуть наклонялся вперед. Маленькие глаза, слегка навыкате, поочередно сверлили обоих офицеров. Казалось, что еще немного, и он начнет на них орать, но его речь, слегка приправленная ненормативной лексикой, оставалась размеренной.

– Товарищ майор, разрешите обратиться, – Щербаков по погонам определил самого старшего по званию. Худощавый майор, оборвав на полуслове свой монолог, и, видимо, не привыкший к такому бесцеремонному прерыванию, уставился своими выпученными глазами на Сашку.

– Студент что ли? – он пробежал взглядом сверху донизу полувоенный наряд Щербакова и остановил его на запыленных гражданских ботинках.

– Ага, меня к вам в третью танковую роту служить прислали.

– Купцов постарался?

– Ага, Купцов.

– Не «ага», а так точно! И в какой взвод?

– Не знаю, сказали, что тут всё скажут.

– «Сказали», – передразнил его майор. – Так, иди пока в общежитие, располагайся на любой кровати, там много свободных. Сейчас все офицеры на учебных местах. Апраксин и его «банда» в автопарке, придут, тогда введут тебя в курс дела». Майор повернулся к своим собеседникам и продолжил свой монолог.

Александр направился к дверям казармы, над которыми висела красная стеклянная табличка с желтыми буквами «Офицерское общежитие». «Задолбали уже эти «пиджаки», – сквозь скрип закрываемой двери услышал Щербаков голос одного из офицеров. Пройдя несколько шагов по узкому коридору, он увидел две двери. На правой висела табличка с надписью: «Старший офицерский состав». «Мне сюда», – Сашка открыл левую дверь с табличкой «Младший офицерский состав».

Большое светлое помещение наподобие пассажирского вагона делилось на купе, в каждом из которых находилось по две металлических пружинных кровати и по две тумбочки посередине. Отличие от вагона состояло в том, что дверей в «купе» не было и стенки, разделяющие их, высились метра на полтора. Некоторые кровати застелены, но большинство смотрело в потолок голыми сетками. Сразу видно, что здание построили недавно. От свежей белой штукатурки на стенах и потолке, несмотря на начинающуюся июльскую жару, веяло каким-то холодом и пустотой. Александр растерянно посмотрел по сторонам и, решительно сделав три шага вперед, не разуваясь, прилёг на одну из пустующих кроватей. Задвинув под неё ногой сумку, он устремил свой взгляд в потолок. На душе было тягостно.

«Картина Репина «Не ждали», – думал Щербаков. – Не очень-то хорошо они встречают молодых офицеров. Блин, сам я что ли просился в вашу армию?» – Сашка всматривался в белые меловые разводы потолка, пытаясь разглядеть в них какие-либо фигуры или предметы, как когда-то делал в детском саду во время полуденного сна. Задрав ноги на спинку кровати, задремал. Через какое-то время он проснулся от дневной жары, проникшей в помещение, не понимая, где находится. Вспомнил, опять задремал и так ворочался на жесткой сетке до обеда. В обеденное время в общежитии никто не появился. Щербаков перекусил бабушкиными пирожками, запил водой, отдающей хлоркой, из водопроводного крана и вновь погрузился в тревожный сон. Снилось ему, что он идет в своей новой военной форме между железнодорожных составов и простукивает маленьким молоточком на длинной ручке пылающие жаром буксы вагонов. Сквозь грохот проносящегося мимо поезда Щербаков услышал, как идущий ему навстречу старший смены Алексей Алексеич Солопов закричал: «Алё, брателло, ты кто»?

– Брателло! – за плечо Сашку тормошил широкоплечий старший лейтенант. В полумраке на его абсолютно лысой голове догорали лучи заходящего солнца. За ним стояли и с интересом рассматривали Щербакова еще три лейтенанта в запыленных «комках».

– Алё! – повторил лысый. – Ты откуда?

– Лейтенант Щербаков, прибыл для прохождения воинской службы, – Сашка приподнялся на кровати.

– Куда прибыл? В какое подразделение? – лысый присел на соседнюю кровать.

– В танковую роту. Сказали, Апраксин придет и всё расскажет.

– Апраксин в город свалил, переводят его в другую часть скоро, так что я за Апраксина пока что. Зампотех второй танковой роты Сенчин, – старлей протянул широкую ладонь Щербакову, – Игорь, – добавил он.

– Александр. Саня, – протянул руку Щербаков.

– «Пиджак»? – Игорь оценивающе оглядел наряд Щербакова, – Чего заканчивал?

– Политех волгоградский.

– Сам откуда, из Волгограда? – в разговор включился длинный старлей в очках с нависавшим над офицерским ремнем пузиком. – Я тож «политех» заканчивал в девяносто седьмом.

– Нет, с области, я в девяносто шестом закончил, – ответил Сашка.

– А я с Волгограда, мне месяц до «дембеля» остался, – очкарик с нескрываемой радостью отошел к своей кровати и стал рыться в тумбочке. Он как-то сразу не понравился Щербакову своим надменным видом. Два других лейтенанта растянулись на кроватях, задрав ноги в пыльных берцах на спинки.

– Чё, матрас не судьба было взять? – спросил Игорь Сашку. – Или так прикольнее, на голой сетке? – Сенчин обернулся на лежащих с задранными ногами лейтенантов, потом с интересом перевел взгляд на лежавшую под кроватью сумку «СССР». – Бухнуть есть чего?

– Нету, – Сашке стало как-то неловко.

– Бабло есть? Ты чё, Саня, у тебя же жизнь новая начинается! Это дело надо обязательно обмыть! – на слове «обязательно» Сенчин сделал ударение. – В коллектив будешь «вливаться»? А то как-то нехорошо получается – приехал, товарищам ничего не привез, так не делается.

– А где здесь водку продают? – Щербаков стал рыться в карманах в поисках денег.

– Ну, это мы тебе с удовольствием покажем, да пацаны? – Игорь, блеснув лысиной, обратился к своим сотоварищам, лица которых при слове «бухло» приняли заинтересованное выражение.

На момент прибытия Щербакова в офицерское общежитие в нем проживали, а лучше сказать, ночевали, всего трое молодых лейтенантов. Сенчин ночевал в казарме вместе с бойцами третьей танковой роты. «Их же одних оставлять нельзя, за этими обезьянами смотреть надо», – не раз потом повторял Сенчин. Два года назад он окончил Благовещенское танковое училище и по окончании был направлен на службу в воинскую часть под Волгоградом, зампотехом в третью роту. Командир третьей танковой роты Апраксин переводился в другую воинскую часть, и сейчас Сенчин исполнял его обязанности. В первой и второй танковых ротах не хватало по одному командиру взвода. В третьей учебной роте с офицерами вообще «беда» – Апраксин переводился, Баранкину оставалось два месяца до дембеля. Еще два командира взводов отсутствовали – за несколько месяцев до прибытия Щербакова в часть они уволились в запас, так как были такими же «пиджаками»-двухгодичниками, новых же лейтенантов не прислали. Можно сказать, что третьей ротой «рулил» один Сенчин. И вот сейчас прислали Щербакова.

Старлей-очкарик, он же Вася Баранкин, дослуживал последний месяц и относился к службе формально. Жил он в Волгограде, часто мотался домой, и так как был таким же «пиджаком», как и Щербаков, то вышестоящее начальство особо подействовать на его поведение не могло. Лишение премий за опоздания с выходных и самовольные отлучки влияния на Баранкина не оказывало, ведь родители его являлись довольно обеспеченными людьми. Командование своим взводом он постепенно переложил на старших сержантов и «дембелей» и последнее время появлялся в расположении части «для галочки». Кадрового офицера за такое можно припугнуть понижением звания или увольнением за служебное несоответствие. «Пиджаки» же, в подавляющем большинстве случаев, мало чем отличались от солдат-срочников, хотя имели все права и обязанности кадровых офицеров. Доставшиеся России от Советского Союза Вооруженные силы в период девяностых годов находились в глубоком кризисе. Кадровых офицеров в армии не хватало. Поэтому воинские части стали пополняться молодыми парнями, которых вкратце познакомили в институте с военной организацией, а затем в эту чуждую для них организацию засунули. Как правило, ничего хорошего из этого не получалось – «пиджаки» мучились, а кадровые офицеры от их службы «вешались». Служить в армии особым желанием никто из бывших студентов не горел. У многих дома работа, семья, свой круг интересов. Да и в институт значительная часть вчерашних школьников, как и Щербаков, старалась поступить, где присутствовала военная кафедра, после неё в армию, в основном, не забирали. Но некоторым, как и Сашке, не повезло…

Двое других молодых лейтенантов, блаженно растянувшихся на армейских койках, были командирами мотострелковых взводов. Сергей Звонарев, коренастый, с коротко стриженными соломенными волосами, и Петр Иващенко, долговязый, с вечно красным лицом, усыпанным веснушками. В прошлом году они закончили одно общевойсковое командное училище и тоже попали под Волгоград по распределению. В училище особо товарищами они не были, но здесь сдружились и частенько выручали друг друга по службе. Офицеры других мотострелковых подразделений сводного батальона предпочитали жить в солдатских казармах вместе со своим личным составом, так проще следить за порядком в своих взводах и ротах.

Правое крыло общежития занимали несколько старших офицеров, включая майора Шугалова – командира сводного батальона. У них были свои однокомнатные каморки, более насыщенные бытовой техникой и благами цивилизации, в отличие от младших офицеров, в помещении которых не было даже радио.

«Сейчас вечернее построение, я тебя представлю личному составу, – сказал Игорь Сашке, одергивая на себе немного помятый «комок». – Должность у тебя будет командир первого танкового взвода третьей танковой учебной роты. Твой помощник – старший сержант Гаджибабаев. Бабай уже полтора года служит, короче, «шарит» во всём, нормальный сержант. Так как комвзвода не было, он взводом рулит, так что поможет тебе на первых порах. Никогда не иди на поводу у солдат, на их отмазки не ведись! А главное, запомни – куда солдата ни целуй – везде жопа», – Сенчин произнес уже знакомое Щербакову выражение и ткнул указательным пальцем в район своей пятой точки.

В свете прожекторов, направленных на большую асфальтированную площадь для построений, вились тысячи ночных насекомых, почувствовавших приближение ночи. Остывающий вечерний воздух наполнился трелями сверчков и топотом сотен ног, марширующих в направлении плаца. Плац, разлинованный для строевых занятий белой масляной краской, постепенно наполнялся взводами различных подразделений.

Щербаков старался не отставать от Сенчина, уверенно вышагивающего в один из углов площади. Сашке было неудобно за свой полугражданский вид, особенно смущало его отсутствие ремня, поэтому нижнюю часть камуфлированной куртки Щербаков заправил в штаны, а длинноватые рукава закатал по локоть.

Игорь подошел к строю солдат, уже стоящих повзводно. Три взвода по восемь человек в каждом. Девятым должен быть командир взвода.

«Равняйсь! Смирно! Товарищ старший лейтенант, третья танковая рота в составе двадцати четырех человек на вечернюю поверку построена. Замкомандира первого танкового взвода старший сержант Гаджибабаев», – доложил старлею Игорю огромного роста старший сержант, явно неславянской внешности.

«Становись вот сюда, – Сенчин отодвинул одного бойца в глубь строя и указал на освободившееся место Щербакову. – Твой взвод, представлю после построения».

Вася Баранкин встал к своему взводу, Сенчин – с края, на место командира роты. Над площадью стоял гул голосов, резких команд офицеров «равняйсь-смирно», запах гуталина и солдатского пота. Посередине плаца прохаживался невысокий капитан, изредка пиная несуществующие камушки на чисто выметенном асфальте. Наконец со стороны офицерского общежития показалась сухопарая фигура командира сводного батальона Олега Евгеньевича Шугалова, который быстрым шагом направлялся к центру плаца. В высокой сутуловатой фигуре Щербаков узнал того самого майора, распекавшего офицеров в момент утреннего появления Сашки на крыльце офицерской казармы. Гул голосов резко стих.

«Батальо-о-о-н! Равняйсь! Смирно!» – капитан, повернувшись налево, строевым шагом направился к майору Шугалову. Шугалов, также печатая шаг, направился к невысокому капитану. В полной тишине, нарушаемой только трелями сверчков, они остановились в двух шагах друг напротив друга.

– Товарищ майор, сводный батальон на общую вечернюю поверку построен. Командир первой мотострелковой роты капитан Орлов! – отрапортовал невысокий.

– Здравствуйте, товарищи! – громкий голос Шугалова прокатился над плацем и затих где-то за белеющими в сгустившейся темноте казармами.

– Здравия желаем, товарищ майор! – хор сотен голосов потряс душный вечерний воздух. Щербакову показалось, что первые ночные звезды дрогнули от его раскатов.

Пока командиры подразделений докладывали о результатах поверки командиру батальона, над подразделениями опять поднялся небольшой гул. Сашка смущенно топтался на своём месте, не зная, куда себя деть и как себя вести. Он старался спрятать своё лицо в тень от бьющих в центр плаца прожекторов, чтобы солдаты не видели его растерянного вида. Бойцы с интересом поглядывали на нового лейтенанта, о чем-то перешептываясь. Наконец доклад последнего офицера был закончен. Старлеи, капитаны и майоры строевым шагом разошлись и заняли места в своих ротах. Опять зазвучали команды «равняйсь-смирно», и подразделения со строевыми песнями стали расходиться по казармам. Под командованием Сенчина танкисты также строевым шагом направились к своей казарме.

Танкисты – Отечества сыны,

Как воздух, мы Родине нужны.

Пройдём мы снег, и лед, и пламя

За счастье и покой родной страны!

Строевая песня танковой роты, казалось, звучала громче всех остальных.

Построив роту в две шеренги перед казармой, Сенчин вышел на середину строя.

«Лейтенант Щербаков, ко мне!» – Игорь, раскатав рукава камуфлированной куртки, чтобы как-то спастись от проголодавшихся за день комаров, грозно оглядывал своих подчиненных. Сашка неуверенным строевым шагом вышел из строя и встал рядом с Сенчиным. Двадцать четыре пары солдатских глаз уставились на застывшего Щербакова. Комары нещадно жалили голые по локоть руки, но Сашка, словно загипнотизированный, не смел пошевелиться.

– Товарищи бойцы, – громко сказал Сенчин, – к нам прибыл новый лейтенант Щербаков Александр Николаевич. С сегодняшнего дня он является командиром первого танкового взвода. Все приказы лейтенанта Щербакова выполнять неукоснительно! Гаджибабаев, ты замкомандира Щербакова и его первый помощник. Поможешь ему разобраться в делах. Если я узнаю, что кто-то «забивает» или не выполняет приказы лейтенанта Щербакова, я тому лично разобью морду лица! Всем всё ясно? – Сенчин сверлил глазами строй.

– Так точно, товарищ старший лейтенант! – дружным хором отозвались бойцы.

– Лейтенант Щербаков, встать в строй! – Сенчин хлопнул по плечу Сашку. – Если что, сразу мне говори – разберемся.

Кивнув, Александр уже более уверенным строевым шагом встал в строю на своё место. «Надеюсь, на сегодня потрясений больше не будет», – подумал он. После дальнейшей непродолжительной речи Сенчина об итогах дня, сдобренной ненормативной лексикой Игоря, рота направилась в казарму на подготовку к отбою. Сенчин, Щербаков и Баранкин через опустевший плац направились в общежитие. По дороге к ним присоединилась пехота – Звонарев и Иващенко.

– Саня, я сейчас вернусь, кипиш в казарме наведу и сходим за бухлом, я тебе покажу, где его брать. – проходя в помещение для младших офицеров, сказал Сенчин, – На завтра расписание занятий нужно сверить, что вообще по расписанию. Или лучше, Вася, – обратился он к Баранкину, – сходи с Саней, а я пока пойду в роту. Закусить есть чего?

– У меня пара пирожков осталось, – Щербаков достал из сумки промасленный газетный сверток.

– Да, маловато, – Игорь почесал лысый затылок. – Петруха, слетай к себе, пошукай там чего-нибудь. И запить, может, «Yupi» есть развести. А ты, – повернулся он к Звонарёву, – иди своих и Петрухиных «отбей» и тоже, если есть чем закусить, тащи.

Разрулив таким образом ситуацию, Сенчин умчался в танковую роту производить отбой личного состава. Иващенко отправился искать закуску. За ними в свою роту на отбой ушел Звонарев.

– Ну что, пойдем за водкой? – Баранкин вопросительно посмотрел на Щербакова. – Деньги только не забудь.

– А магазин разве работает? – с сомнением посмотрел в темнеющее окно Сашка. Чёрный небосклон был усыпан звездами. На безоблачном небе был виден даже Млечный путь, который не увидишь за огнями ночного города.

– Магазин, конечно, не работает, – Вася, с некоторым пренебрежением посмотрел на Щербакова. – Как говорил товарищ Ленин: «Мы пойдем другим путем».

По тропинке, которая утром привела Сашку к дверям офицерского общежития, Щербаков и Баранкин продрались сквозь гущу зарослей и вылезли через пролом в стене за территорию части.

– Стой, кто идет?! – услышали они со стороны постовой будки моста.

– Свои, – в сторону моста чуть слышно сказал Баранкин. Часового, наверное, такой ответ удовлетворил, поэтому вопросов от него больше не последовало.

Под стрекот сверчков и другой ночной живности офицеры двинулись напрямик по заросшему травой лугу в сторону мерцающих в ночи окошек деревеньки Анисовки. Идти пришлось минут двадцать, спотыкаясь о невидимые в темноте кочки и наступая в засохшие коровьи лепешки. На окраине они подошли к темнеющему дому за высоким некрашеным забором. Свет тусклой лампочки, висящей на телеграфном столбе, едва освещал большие зелёные ворота с электрическим звонком на одной из створок.

– Жми, – Баранкин указал на кнопку звонка. Где-то в глубине двора раздалось противное треньканье, через какое-то время хлопнула дверь, послышались шаркающие шаги и невнятное бормотание. Загремел засов, из калитки высунулась голова старушки в вязаном платке.

– Сколько? – бабулька, видимо привыкла к столь поздним визитам и явно знала, за чем к ней пришли.

– Две, – коротко ответил Вася.

– Ходют и ходют, – калитка захлопнулась, и сопровождаемые ворчанием шаги стали удаляться.

– Здесь, конечно, раза в полтора подороже, чем в магазине, но зато круглые сутки. Если что, тут еще и сигареты продают, минералку всякую, – Баранкин, пересчитал протянутые Сашкой деньги, часть вернул назад. Наконец калитка вновь приоткрылась, и старушка протянула две бутылки «Столичной».

– Без сдачи, – Вася сунул деньги в протянутую сухонькую ладошку, и калитка тут же захлопнулась. Лейтенанты отправились в обратный путь, опять спотыкаясь и ругая коров за оставленные ими продукты жизнедеятельности.

На посту было тихо. Баранкин нашарил на земле камень и швырнул его в сторону постовой будки. Последовал глухой удар о железо и возглас: «Стой, кто идет?». На этот раз Вася вообще промолчал и, плюнув в сторону моста, полез в дыру забора. За ним, прижимая к груди две бутылки водки, нырнул Щербаков.

В общежитии их уже дожидались Сенчин, Иващенко и Звонарев. Две тумбочки были выдвинуты в проход между кубриками и накрыты старыми газетами. На импровизированном столе лежали два щербаковских пирожка, банка армейской тушенки и банка кильки в томате. Над ними возвышалась полуторалитровая бутылка с разведенным в ней апельсиновым «Yupi». Из столовых приборов серебрилась слегка погнутая алюминиевая ложка и перочинный нож, испачканный жиром. На краю притулились железная кружка с побитой зеленой эмалью и четыре мутноватых граненых стакана. Натюрморт приятно дополнили две бутылки «Столичной».

«Чёт вы долго! – Сенчин довольно потёр руки, жестом хозяина приглашая всех присесть. – Прошу в наш маленький уютный ресторан».

Еще утром Щербаков заметил, что Сенчин был негласным лидером среди молодых лейтенантов-взводников, к тому же служил чуть дольше их. За неимением стульев, офицеры расселись на кроватях, поближе к столу.

– Наливай давай, Китаец! – Иващенко подал бутылку Сенчину.

– Ща за «китайца» в глаз получишь, – ловким движеньем скрутив пробку, Игорь разлил водку в имеющиеся посудины.

– Ну что, товарищи офицеры, – торжественно начал он, – сегодня у некоторых людей, – Сенчин взглянул на Сашку, который сразу поднялся со своего места, – необыкновенный день! Можно сказать, сегодня в наш коллектив вливается новый лейтенант, которому выпала честь служить в бронетанковых войсках! Так давайте же выпьем за этого человека – лейтенанта Щербакова! – Игорь одним махом влил в себя налитую им дозу и принялся закусывать тушенкой. Остальные лейтенанты последовали его примеру, за исключением Баранкина, водку принципиально не пившего.

После первых двух тостов, между которыми, как говорят, «промежуток небольшой», настроение Щербакова повысилось, тревога и неизвестность стали отступать. Чужие поначалу люди теперь казались близкими и хорошими. Сашка стал рассказывать, как он попал в армию и каким образом очутился здесь, в Анисовке. Иногда комната общежития оглашалась хохотом лейтенантов – Щербаков рассказывал свои злоключения с юмором, присущим ему с детства.

– А что вы Сенчина «китайцем» называете, он же на китайца не похож – вылитый русский, – выйдя покурить на свежий воздух, спросил Сашка у Иващенко.

– Ну, у него фамилия такая, как имя и фамилия китайская – Сен Чин, – немного заплетающимся языком ответил Петруха, – вот он и Китаец.

Веселье продолжилось. Из музыки только маленькое радио-мыльница Баранкина, которое он поначалу не хотел давать, мотивируя это севшими батарейками. Но радио вытащили из его тумбочки, и сейчас оно что-то хрипело на волне «Европа Плюс», перебиваемое помехами и лейтенантским хохотом. Офицеры стали вспоминать разные смешные случаи из своей службы, не забывая наливать и произносить тосты на различные темы.