Buch lesen: «Культура. Литература. Фольклор»

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

В сборник статей выдающегося фольклориста, литературоведа, историка культуры А. Ф. Белоусова (1946–2023) вошли его избранные работы. Состав и структура сборника отражают набор тем, к которым он обращался на протяжении 55 лет занятий филологической наукой. К сожалению, А. Ф. Белоусов не дождался выхода этого сборника, но он знал о его подготовке и высказал ряд пожеланий относительно состава сборника и включения в него тех или иных текстов.

Начав свой путь как исследователь культуры и фольклора старообрядцев Причудья, он далее одним из первых обратился к изучению городского фольклора XIX – начала XX века, а затем проложил целому поколению фольклористов дорогу к теме, в советское время табуированной, – изучению устных текстов и традиций современного города, от анекдотов и детских страшилок до «садистских стишков». Наряду с фольклором современных школьников А. Ф. Белоусов подробно изучал быт и повседневную жизнь российских учебных заведений XIX века и их воспитанников, институток и семинаристов; исследовал отношение к ним в обществе, их образы в литературе и культуре. Еще одно важное направление, начатое А. Ф. Белоусовым, – исследования феномена российской провинции, русского провинциального города как уникального явления. В области литературоведения А. Ф. Белоусов одним из первых обратился к исследованию биографии и творчества Леонида Добычина – яркого и незаслуженно забытого писателя первой половины XX века. На основе архивных материалов он подробно изучил биографический «субстрат» романа Добычина «Город Эн» и его рассказов, выступил в роли комментатора романа¹ и научного редактора Полного собрания сочинений Добычина², к которому он также подготовил примечания совместно с составителем собрания В. С. Бахтиным.

Представленные в этой книге статьи собраны из труднодоступных сборников и журналов, многие из которых выходили малыми тиражами в университетских издательствах, зачастую находящихся за пределами Москвы и Ленинграда/Петербурга³. А. Ф. Белоусов начал научный и педагогический путь в Тартуском университете, куда был командирован Латвийским университетом на третьем курсе; здесь он защитил диплом и позже, под руководством профессора Ю. М. Лотмана, диссертацию о старообрядческой культуре Причудья. Он публиковал свои первые статьи в научных периодических изданиях Тартуского университета в конце 1960-х – 1970‐х годах, а затем, на протяжении 1980-х, печатался преимущественно в издательстве Таллиннского пединститута⁴, где он в то время преподавал вместе с женой, известным филологом Еленой Владимировной Душечкиной.

В Таллинне А. Ф. Белоусов и Е. В. Душечкина развернули активную исследовательскую и издательскую деятельность, регулярно выпуская в институтском издательстве сборники научных трудов под обложкой учебно-методических пособий для студентов института и школьных учителей⁵. А. Ф. Белоусов выступил в роли редактора и/или составителя многих из этих изданий; некоторые из них, такие как «Жанры словесного текста. Анекдот» и двухтомник «Школьный быт и фольклор», немедленно обрели культовый статус в академической среде и за ее пределами⁶. После переезда семьи в Ленинград А. Ф. Белоусов еще некоторое время продолжал печататься в Эстонии.

На протяжении всей жизни А. Ф. Белоусов сохранял связи и с Латвией – с учеными из Риги, откуда он был родом, с коллегами из Даугавпилса и Резекне: организовывались совместные научные проекты, проводились конференции, издавались сборники. В связи с этим ряд трудов А. Ф. Белоусова 1990‐х и 2000‐х годов был опубликован в малотиражных латвийских научных изданиях.

Сейчас, в условиях затрудненного доступа к зарубежным библиотекам, собрание и публикация ключевых академических работ, вышедших за пределами современной России, представляется крайне необходимым делом. Наш сборник ставит перед собой цель собрать основное научное наследие А. Ф. Белоусова под одной обложкой, чтобы обеспечить доступ к его основополагающим работам нынешним исследователям и студентам.

Авторы биографических статей об А. Ф. Белоусове неоднократно подчеркивали уникальность его научного подхода: он не просто обращался к отдельной узко взятой теме, но обладал талантом находить и «вскрывать» целые пласты культуры, выявляя скрытые внутренние связи между культурными явлениями⁷. При внимательном прочтении статей сборника становится видно, как тесно связаны между собою все те темы, которыми он занимался: литературоведческая статья о «кладбищенской» поэзии привлекает материал о ритуальных правилах поведения на кладбище, статья о «Зимнем вечере» Пушкина обращается к «основному» мифу и народным песням XIX века. Замысел этого сборника состоит в том, чтобы отдельные статьи А. Ф. Белоусова могли восприниматься читателями в контексте всего корпуса его основных работ. Так, работы о современном городском фольклоре будут читаться иначе, будучи предварены статьями об устном творчестве старообрядцев Причудья и фольклоре русского города конца XIX – начала XX века, а также в контексте литературоведческих трудов, показывающих, какую важную роль играют фольклорные жанры, мотивы, образы и подтексты в создании литературного произведения.

Предисловие к сборнику, метафорически озаглавленное «Первопроходец», написано фольклористом, теоретиком культуры, профессором С. Ю. Неклюдовым – коллегой и другом, совместно с которым А. Ф. Белоусов создал целое новое поле и направление в фольклористике – занятия современным городским фольклором и его многочисленными жанрами⁸.

В книге представлены три направления научной деятельности А. Ф. Белоусова – фольклористика, история культуры и литературоведение – и восемь научных разделов: «Старообрядческая культура: Городской фольклор XIX – первой половины XX века»; «Современный городской фольклор»; «Русское масонство»; «Подростки и культура учебных заведений»; «Российская провинция»; «О поэзии»; «О Леониде Добычине». Статьи снабжены комментариями редактора-составителя о подробностях публикации и изменениях, сделанных в настоящем издании в целях унификации материалов и в связи с событиями, происшедшими с момента первой публикации статей.

Заключительный раздел включает в себя избранные интервью А. Ф. Белоусова, опубликованные в газетах и журналах разных городов в разные годы. Выступая в роли популяризатора новых исследовательских тем, прежде всего научного подхода к изучению современного городского фольклора, А. Ф. Белоусов стал медиаперсоной, заслужив титул «профессора по анекдотам»⁹. Собранные в этом разделе интервью дополняют научные статьи сборника, показывая новый ракурс личности А. Ф. Белоусова как оригинального мыслителя и вдумчивого собеседника. Круг затронутых в них вопросов охватывает не только проблемы, связанные с фольклором, литературой и культурой, но и вопросы истории, российской жизни и ее текущего момента.

Завершает сборник впервые собранная полная библиография работ А. Ф. Белоусова¹⁰.

Мы уверены, что сборник трудов А. Ф. Белоусова найдет множество заинтересованных читателей как среди исследователей, преподавателей, студентов гуманитарных и социальных факультетов, так и у широкого круга читателей, интересующихся проблемами фольклора, русской литературы и культуры.

Пользуемся случаем выразить благодарность всем тем, кто помогал нам в подготовке сборника: С. Ю. Неклюдову, Н. Г. Охотину, Г. Г. Суперфину, Х. Барану, И. В. Рейфман, М. Л. Лурье, А. А. Сенькиной, И. С. Веселовой за всестороннюю помощь и ценные замечания; С. Н. Митюреву и Л. Гладковой за разрешение публиковать тексты, подготовленные в соавторстве, М. В. Зеленову за помощь с контактами, А. А. и Н. В. Савельевым, А. В. Пигину и М. В. Рождественской за помощь в работе над разделом о старообрядческой культуре; Б. А. Равдину, Р. Г. Лейбову, М. Ю. Шульману, И. Е. Лощилову, В. Б. Литвинову, Е. Е. Дмитриевой, П. В. Михеду, Э. Г. Васильевой, Г. C. Васильковой, М. К. Сивашовой, И. Л. Савкиной, С. Н. Доценко, T. К. Шор, Г. М. Пономаревой, Г. М. Утгофу, М. С. Неклюдовой, В. Е. Багно, В. В. Головину, Л. В. Степановой, С. И. Королеву, Г. Л. Кондратенко, Г. А. Левинтону за предоставленные сканы текстов и помощь в работе с библиографией; С. А. и А. С. Белоусовым, В. Ф. Лурье, А. Д. Глазановой, Л. Я. Гринштейн, Г. В. Шабалину, Д. И. Захаровой, Ю. Л. Сидякову, В. В. Никонову, К. О. Высокович, Л. В. Павловой, М. В. Халтуриной за помощь в работе с текстами и фотографиями; В. Ф. Лурье за фотографию на фронтисписе; Л. В. Милько за создание оригинальной графики для обложки книги. Ваши помощь и поддержка помогли этой книге увидеть свет.

Е. А. Белоусова

ПЕРВОПРОХОДЕЦ

Как топчут дорогу по снежной целине? Впереди идет человек, потея и ругаясь, едва переставляя ноги, поминутно увязая в рыхлом глубоком снегу… Человек сам намечает себе ориентиры в бескрайности снежной: скалу, высокое дерево, – человек ведет свое тело по снегу так, как рулевой ведет лодку по реке с мыса на мыс… По проложенному узкому и неверному следу двигаются пять-шесть человек в ряд плечом к плечу. Они ступают около следа, но не в след… Дорога пробита. По ней могут идти люди, санные обозы, тракторы… Первому тяжелее всех… А на тракторах и лошадях ездят не писатели, а читатели.

Варлам Шаламов. «По снегу», 1956

Так и в науке, гуманитарной, по крайней мере. Приходит время – в ее безбрежном материале и безбрежной проблематике обозначается новый объект изучения, на который обращает внимание далеко не каждый, а уж прокладывать к нему дорогу способны только единицы.

Именно к таким уникальным людям относился Александр Федорович Белоусов. Он первым в отечественной научной традиции заговорил о городском фольклоре¹¹, о детском и школьном фольклоре¹², о современном анекдоте¹³ – как о новых, совершенно еще не изученных предметах исследования. Новыми они были и потому, что все эти предметы рассматривались иначе, чем раньше – так сказать, антропологически (хотя подобная терминология тогда еще не была в ходу), в качестве фрагментов урбанистического культурного пространства.

В 1987 году в Таллинне была издана брошюра «Городской фольклор», через два года – брошюра «Детский фольклор», затем – сборник «Жанры словесного текста. Анекдот» и, наконец, еще три года спустя, сборник «Школьный быт и фольклор» (в 2‐х частях)¹⁴. Автором двух первых работ и составителем двух вторых был А. Ф. Белоусов, в то время – доцент таллиннского Педагогического института им. Э. Вильде, в котором Александр Федорович преподавал с 1977 по 1990 год. Спустя десятилетия он вспоминал об этом времени как о неплохом: было много работы, начальство жить не мешало, давало волю, а ощущение было такое: надо спешить, пока «можно». Так, скажем, он искал людей, занимающихся анекдотом, и находил очень разных – и по возрасту, и по статусу, и по опыту (от Е. М. Мелетинского и Ю. И. Юдина, с одной стороны, до совсем еще юных исследователей, только начинающих свой путь и никому в то время неведомых).

Нынешним молодым приходится объяснять (а забывчивым старшим напоминать): подобные условия (когда «давали волю и не мешали работать») для советского времени были совершенно уникальными и обычно скоропроходящими, однако только так и могли появиться перечисленные работы, а их, в свою очередь, следует считать уникальными для советской фольклористики. В них было преодолено более чем полувековое политико-идеологическое табу, относящееся к изучению современных городских неподцензурных традиций. Впервые с начала 1930‐х годов поле фольклористических исследований было расширено далеко за пределы привычных и допущенных к рассмотрению традиционных форм.

Эти малотиражные издания (менее 300 экземпляров) явились подлинными событиями в нашей научной жизни, с них началось – и продуктивно продолжилось – целое направление отечественной фольклористики, обязанное своим возрождением, а точнее – созданием, А. Ф. Белоусову. За Александром Федоровичем и вместе с ним в том же направлении пошли другие, преимущественно молодые ученые; итогами их совместных занятий и стали упомянутые коллективные труды об анекдоте и школьном фольклоре.

В настоящее время это направление насчитывает в своем активе десятки конференций, коллективных трудов и монографий, сотни статей. Назовем две книги, в значительной степени итоговые: «Русский школьный быт и фольклор: От „вызываний“ Пиковой дамы до семейных рассказов»¹⁵ и «Современный городской фольклор»¹⁶; первая создана на основе материалов таллиннского двухтомника «Школьный быт и фольклор» (но не повторяет его), а вторая написана большим коллективом исследователей из разных городов России как итог многолетней (с 1996 года) семинарской работы. Ядром этого семинара явилась группа питерских (и не только питерских) молодых фольклористов (М. Л. Лурье, В. Ф. Лурье, А. В. Тарабукина и др.), в конце 1980‐х годов объединившаяся вокруг уже упоминавшегося первого и на тот момент главного коллективного проекта А. Ф. Белоусова – «Школьный быт и фольклор». Многие продолжили идти избранным путем и после того, как сам руководитель в значительной степени отошел от этих ранее заявленных им тем.

Меж тем дорога теперь уже протоптана, она широкая и многополосная, и ездят теперь по ней и «санные обозы», и «на тракторах и лошадях»… А ведь начиналось все лишь с малых тропок, прокладываемых определявшим направления первопроходцем.

Путь к современному городскому фольклору для А. Ф. Белоусова вел от фольклора вполне традиционного. Вернемся к началу этого пути.

Александр Федорович родился в Риге 10 августа 1946 года, окончил Тартуский государственный университет (дипломная работа – «Образ автора-исполнителя в русских духовных стихах») и аспирантуру при кафедре русской литературы, во время обучения в которой он занимался фольклором старожильческого населения Прибалтики. Однако диссертация («Литературное наследство древней Руси в народной словесности старожилов Прибалтики»; руководитель – Ю. М. Лотман) была защищена только через семь лет после окончания аспирантуры (в 1980-м). Оппоненты – Б. А. Успенский и А. М. Панченко – сошлись в своих безусловно положительных, хотя и во многом полярно противоположных оценках.

Первая публикация (большая подборка высказываний информантов о чужих народах) готовилась в 1975 году для Ученых записок ТГУ, но не была пропущена цензурой. На эти же годы пришлись интенсивная работа в эстонских архивах, экспедиции в Причудье и Латгалию, полевые записи среди беспоповцев и федосеевцев. Э. В. Померанцева предложила А. Ф. Белоусову участвовать в сборнике «Фольклор русского населения Прибалтики» (в качестве составителя «эстонского» раздела)¹⁷, однако даже здесь его материалы сначала были отвергнуты, поскольку не соответствовали привычным понятиям о фольклоре, который в данном случае оказался «бедным», не включавшим семейной и календарной обрядности, но, напротив, изобилующим такими непопулярными у фольклористов жанрами, как частушки и романсы.

Это несоответствие между теоретическим представлением о том, какой «должна быть» фольклорная традиция, с одной стороны, и какова она в действительности – с другой, стало для Александра Федоровича одним из основных побуждений к пересмотру границ «предметного поля» фольклористики, а в конечном счете привело к исследованию без каких бы то ни было цензур и изъятий ее наименее изученной части – городского фольклора (и как его подразделений – современного детского фольклора и современного анекдота). Именно формированию свежего взгляда на городской фольклор, на детский фольклор, на современный анекдот отечественная наука обязана А. Ф. Белоусову.

Однако академические интересы Александра Федоровича простираются далеко за пределы фольклористики: тут и семинаристы¹⁸, и институтки¹⁹, и русская провинция²⁰ (одним из лидеров изучения которой он является), и замечательный русский писатель Леонид Добычин²¹ (в значительной мере его усилиями возвращенный нашему читателю). Здесь он тоже почти всегда оказывался в числе первых, если не первым.

Прежние занятия, впрочем, не были совсем оставлены, о чем свидетельствуют статьи, посвященные городской балладе 1920–1930‐х годов как последней фазе развития жанра «исторической песни»²², некоторым народным мифологическим представлениям²³ и т. д.

Каковы же импульсы научного творчества Александра Белоусова и в чем были его сомнения? Приведу только одно показательное высказывание: «Понять место текста в судьбе реальности. Погружение в детали и невозможность выбрать обобщающее объяснение».

Остается добавить, что книгу, которую читатель держит в руках, автору не суждено было увидеть напечатанной. Александр Федорович скончался 5 января 2023 года, лишь на два с небольшим года пережив свою супругу – Елену Владимировну Душечкину (1941–2020), замечательного исследователя русской литературы и культуры. Они встретились в Тарту, чтобы никогда более не расставаться, оба были выпускниками кафедры русской литературы Тартуского университета, учениками Юрия Михайловича Лотмана. С их уходом еще дальше в прошлое уходит Тарту 1960–1970‐х годов с его неповторимым обаянием, Тарту Лотмана, Тарту знаменитых Летних школ…

***

Эта книга включает избранные статьи А. Ф. Белоусова. В соответствии с направлениями его исследований, о которых речь шла выше, они собраны в три раздела: «Фольклор и традиции народной культуры», «Культура повседневности», «Проблемы русской литературы XIX–XX вв.», причем каждый из них имеет и более дробную рубрикацию. Это дает возможность как ограничиться только интересующими вас темами, так и просто прочитать всю книгу от начала до конца, с первой до последней страницы.

Очень советую выбрать именно этот второй путь. Перед вами развернется широкая панорама русской культуры последних двух веков, с ее обыденными формами, литературными и фольклорными традициями, с подробным рассмотрением ее ярких проявлений и образцов. Александр Федорович пишет жестко и немногословно, при этом точно, с большим вниманием к наиболее значимым, но не всегда очевидным деталям. Гарантирую: вы много нового узнаете даже о тех предметах, которые ранее казались давно и насквозь знакомыми.

С. Ю. Неклюдов

Раздел 1. Фольклор и традиции народной культуры

I. СТАРООБРЯДЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА

Песни и сказки русского населения Эстонии ²⁴

В отделе фольклора Литературного музея АН Эстонской ССР им. Фр.-Р. Крейцвальда хранится фонд русского фольклора, который начал создаваться еще в конце 20‐х годов нынешнего века и продолжает расти по сей день. Созданный по инициативе и стараниями руководителей славянского отделения Тартуского университета профессоров Пауля Аристе и Пеэтера Арумаа, этот фонд постепенно пополнялся фольклорными записями студентов-славистов, работников Эстонского фольклорного архива (позднее – Государственного литературного музея), стипендиатов архива и местных корреспондентов. С 60‐х годов фонд увеличивается за счет материалов фольклорных практик студентов русского отделения филологического факультета Тартуского университета. Почти за полувековую историю своего существования русский фольклорный фонд превратился в крупное и обстоятельное собрание записей произведений устно-поэтического творчества, сведений по быту и образцов говоров русских старожилов Эстонии²⁵. Немаловажным его достоинством является и то, что материалы фонда дают более или менее ясное представление о фольклорной традиции различных по своему происхождению групп русского старожильческого населения республики.

Другие собрания фольклорных материалов, записанные среди русских старожилов Эстонии, также представляют несомненный интерес. С одной стороны, эти записи служат существенным и совершенно необходимым дополнением к материалам фольклорного фонда Литературного музея, с другой – лишь благодаря им создается полная картина собирания русского старожильческого фольклора в республике и его роли в культурной жизни русского населения Эстонии.

Так, стремление русской общественности сохранить в сложной обстановке 20‐х годов культурную самобытность обусловило интерес к родной старине и стимулировало собирание русского фольклора на территории Эстонии. Частная инициатива собирателей стала отвечать определенной общественной потребности в их деятельности, и не случайно, что почти все публикации русского старожильческого фольклора в местной периодической печати приходятся на конец 20‐х годов. В то же самое время начал составляться и русский фольклорный фонд в Эстонском фольклорном архиве. Едва ли это можно считать простым совпадением. Скорее всего, сказывалась общая атмосфера внимательного и бережного отношения к своему культурному наследию.

Между материалами, время от времени публиковавшимися в периодике и собиравшимися в русском фольклорном фонде, заметны серьезные качественные отличия. Если в архиве откладывались записи, характеризующие фольклорную традицию во всем ее многообразии и сложности, то публикаторов интересовала лишь самая выдающаяся и яркая сторона местного фольклорного быта – свадьба, богатая архаическими элементами и хорошо сохранившейся красочной обрядностью народного празднества²⁶. Это и понятно: «опыты систематического собирания… русского народного эпоса» прежде всего были вызваны необходимостью подчеркнуть достоинство своей культуры, противопоставить влиянию со стороны ее основные и наиболее привлекательные ценности.

Знаменательно, что «популяризация» фольклорного наследия в сущности и ограничилась свадебной обрядностью. Со временем она превратилась в «черновую», подготовительную работу над инсценировками свадебных обычаев Печорского края²⁷, привлекавшего особое внимание любителей русской старины своим традиционным и мало затронутым поздними культурными влияниями бытом. Тем самым свадьба как бы заслонила собой другие, менее яркие стороны народной культуры. Фольклорная традиция Печорского края приобрела более широкую известность, чем традиции остальных русских районов Эстонии. В поле зрения собирателей-«популяризаторов» так и не попали, например, русские старообрядческие деревни, расположенные на западном побережье Чудского озера. А ведь именно здесь или среди выходцев отсюда были записаны первые образцы русского старожильческого фольклора в Эстонии.

В начале нашего века говорами и народной словесностью местного населения заинтересовался В. А. Бобров, известный в истории отечественной фольклористики своим исследованием русских сказок о животных²⁸. Опубликованные им два десятка песен (преимущественно свадебных) оказались незамеченными в 20‐х годах, и его деятельность, к сожалению, не послужила примером для развернувшейся в то время работы по собиранию русского фольклора. Лишь обращение к материалам русского фольклорного фонда Литературного музея им. Фр.-Р. Крейцвальда может дать более или менее подробные сведения о бытовании фольклора и об особенностях его репертуара среди старожилов Западного Причудья²⁹.

Фольклорные записи, сделанные на западном берегу Чудского озера, представляют особый интерес. Они по-своему дополняют в основном уже сложившееся по целому ряду работ историков, этнографов и лингвистов представление об этой «веренице» русских старожильческих деревень вдоль берега Чудского озера.

Сосредоточенные вдоль восточной границы Эстонской ССР – в Принаровье и на берегах Чудского, Теплого и Псковского озер, русские старожильческие поселения располагаются не сплошным массивом, а вкраплены отдельными «островами» среди местного эстонского населения. Каждый такой «остров» имеет свою историю заселения и отличается от других своеобразием говора, бытового уклада и духовной культуры его жителей.

Однако все же Западное Причудье является наиболее самобытным районом среди остальных русских старожильческих «островов» на территории Эстонии. Если русское население Северного Причудья и Принаровья, находясь в тесных экономических и культурных связях с соседней Петербургской губернией, отчасти и росло за счет ее жителей, а Обозерье (деревни на западном берегу Теплого и Псковского озер) является, не говоря уж о Печорском крае, который ныне входит в состав Псковской области, непосредственным продолжением Псковщины, то русские деревни Западного Причудья сформировались в результате массовых переселений сюда жителей из более отдаленных мест России. Как пишет автор фундаментального исследования этнической истории Причудья Алийсе Моора,

в последние десятилетия этого века (имеется в виду XVIII век. – А. Б.) на берег Чудского озера, от Лохусуу до дер. Воронья, а также на остров Пийрисаар переселилось большое количество русских старообрядцев. Много переселенцев прибыло с Витебщины, вошедшей к этому времени в состав России, другая часть – из Новгородской губернии и отдельные даже из Тверской губернии³⁰.

Волна русских переселенцев-старообрядцев, хлынувшая на западное побережье Чудского озера в конце XVIII – начале XIX века, встретилась с уже давно обосновавшимися здесь небольшими старообрядческими колониями, которые начали появляться в этих местах с конца XVII века³¹. Немалую роль в деле упрочения первоначальных старообрядческих поселений Западного Причудья сыграла просуществовавшая несколько лет на Ряпиной мызе (ныне поселок Ряпина в Пылваском районе Эстонской ССР), а затем разгромленная главная обитель старообрядцев-федосеевцев. После ее разорения в 1719 году кое-кто из последователей Феодосия Васильева бежал на западный берег Чудского озера. Так или иначе, но уже в 1740 году была построена первая в Западном Причудье старообрядческая моленная в дер. Кикита. Благодаря же новому и более мощному потоку русских переселенцев на западном побережье Чудского озера возник целый ряд крупных и стабильных по своему составу старообрядческих деревень. Из потомков бежавших от преследований администрации и официальной церкви ревнителей «древлего благочестия» в основном состоит и население о. Пийрисаара (известного как Желачек и Озолица по псковским и новгородским летописям).

Своеобразным «реликтом» прежних русских поселений в Западном Причудье является дер. Нос, основанная еще в начале XVII века, когда на опустошенной шведско-польскими войнами территории появилось значительное число русских переселенцев с восточного берега Чудского озера³². Сохранившееся в сложной и изменчивой атмосфере этнического соседства, это русское поселение выделялось среди соседних старообрядческих деревень вероисповеданием его жителей – они почти сплошь были православными.

Сравнивая сведения о традиционно-обрядовой стороне жизни на западном берегу Чудского озера у старообрядцев и у местных православных, нельзя не отметить существенных различий между ними. В основном они сводятся к тому, что среди православного населения (как показывают материалы русского фольклорного фонда Литературного музея им. Фр.-Р. Крейцвальда) праздничная обрядность выглядит более разнообразной. Так, в Мартынов день (10 ноября по новому стилю) и на Новый год православные «ходили в санти-марти», как здесь назывался общий с эстонцами и едва ли не заимствованный от них обычай «ряжения»³³, когда одетые так, чтобы их не узнали, взрослые и дети (позднее только молодые девушки и мальчики) с танцами и песней:

 
Пустите санти-марти,
Они далеко пришли —
Ноги болят, —
 

обходили дома, получая от хозяев различные сладости³⁴. У православных на Рождество устраивалось и «колядование»: мальчики ходили с разноцветной звездой из бумаги (колядой), посередине которой помещалась иконка, а внутри горела свеча (позднее – лампочка). Записан отрывок колядки с традиционным мотивом величания хозяина колядующими.

Заслуживает внимания и известие о том, что на Масленой неделе в г. Калласте парни возили с собой в санях старую деву, которую сажали в старую корзину или бочку и обряжали «Масленой»: надевали старинный сарафан, душегрейку, платок; в руках она держала сковороду для выпечки блинов и била по ней ложкой³⁵. Других сведений об этом отголоске старинной масленичной обрядности в материалах, собранных в Западном Причудье, нет, и поэтому трудно сказать, был ли распространен здесь этот обряд или же он занесен в Калласте откуда-то со стороны.

Общий для всего русского старожильческого населения западного побережья Чудского озера порядок проведения зимних праздников в целом не оригинален: на Святках и Масленице молодежь ездила на украшенных еловыми ветками лошадях с бубенцами (шарками) по тем деревням, где особо отмечался тот или иной день в длинной череде зимних праздников; девушки водили хороводы; дети катались со специально устроенных гор на санках-«ледянках». Уличное гулянье сопровождалось почти непрерывными вечеринками, на которых девушки (особенно под Новый год) занимались гаданием (записано более десятка способов такого гадания, в котором отразилась обычная символика свадебных обрядов и песен).

Большой интерес представляет ход «Егорьевского» праздника в дер. Нос. День первого выгона скота на пастбище и в других деревнях Западного Причудья отличался рядом обрядовых особенностей, призванных обеспечить благополучие скота и высокие удои молока у коров. Но «Егорий» в дер. Нос выделялся среди них своим «бабьим праздником», известным, кстати, и у русского старожильческого населения Обозерья (побережье Теплого и Псковского озер). В записи праздничного гулянья, сделанной в 1928 году местным священником Ф. Коняевым, женщинами разыгрывался один из простейших вариантов народной драмы «Лодка»³⁶, который здесь носил чисто игровой характер и являлся составной частью большого и разнообразного гулянья, отличавшегося редким богатством плясовых и хороводных песен. По сведениям, полученным от жительниц дер. Нос в 50‐е годы, «бабий праздник» давно уже потерял свой яркий общедеревенский вид³⁷.

На о. Пийрисаар особо отмечали Петров день: за деревнями из двух приставленных носами друг к другу старых лодок жгли «огнище», прыгали через него и пускали по озеру плот с горящими на нем смоляными бочками; молодежь танцевала, водила хороводы, играла в разные игры (вроде «горелок»)³⁸. Этим эпизодом завершался период летнего «гулянья», приуроченный ко времени Иванова дня и продолжавшийся здесь до «Петра».

Другие календарные праздники на западном берегу Чудского озера носили сугубо религиозный характер, особый церковный ритуал которых обычно «дополнялся» самыми примитивными формами общественного увеселения.

Далекий от старинной бытовой обрядности порядок календарных праздников в Западном Причудье отразился и в песенном репертуаре. Публикуемые нами тексты, о которых со слов информаторов известно, что временем их исполнения был какой-то определенный праздник, – это обычные лирические или шуточные песни, прикрепившиеся к тому или иному празднику; за исключением одного отрывка из «колядки», они не являются обрядовыми.