Триокала. Исторический роман

– А это знаменитый храм Афины, которую римляне называют Минервой. Храм известен далеко за пределами Сицилии, – сказал Асандр.

Девушка невольно залюбовалась прекрасным зданием, на крыше которого, над самым фронтоном, обращенным в сторону моря, укреплен был большой позолоченный щит, служивший маяком для кораблей. Дверные створы храма украшены были тончайшим орнаментом из слоновой кости, многочисленными золотыми шарами и бронзовым чеканным изображением змееволосой Горгоны Медузы.

Внутри храма, по словам мальчика, по стенам развешены были прекрасные картины и среди них самая знаменитая – она изображала бой конницы царя Агафокла с карфагенянами. Храм Афины был последней достопримечательностью, с которой юный сиракузянин успел познакомить прибывших. От храма он повел их по оживленной в этот час улице к восточному берегу острова.

За поворотом улицы начинался небольшой взвоз, вымощенный гранитными плитами. Отсюда уже видно было море, озаренное в этот момент ярким солнцем, выглянувшим из-за белых облаков, – громадная нежно-голубая равнина без конца и края. Асандр показал рукой на большое здание, стоявшее в самом конце взвоза.

– Это и есть гостиница «Аретуса», – сказал мальчик. – Она называется так по названию ручья, протекающего поблизости, на самом краю острова.

И мальчик еще раз блеснул своими знаниями мистагога, поведав о том, что ручей Аретуса, берущий свое начало от одноименного источника, находившегося в северной части Ортигии, знаменит во всем греческом мире. Согласно мифу нимфа Аретуса, обитавшая в Элиде, спасаясь от преследовавшего ее речного бога Алфея, превратилась в источник, протекла под морем и появилась в Сицилии.

Девушка ласково попрощалась с Асандром, дав ему не только денарий, но и прибавив к нему викториат, обещанный Сиртом.

Когда мальчик ушел, она обратилась к слуге:

– Знаешь, Сирт, я немного поразмыслила и решила, что тебе незачем идти вместе со мной в эту гостиницу. Пойду-ка я туда одна, а тебе придется поискать другой деверсорий.

– Но почему ты так решила? – спросил Сирт.

Девушка вздохнула.

– Похоже, мне предстоят непростые объяснения с хозяином гостиницы. Боюсь, что он примет нас не так радушно, как старик Сальвидиен в Кайете. Видацилий меня совсем не знает, и хотя Сальвидиен дал мне свою гостевую табличку, всякое может случиться.

– Послушай, госпожа, – заговорил Сирт, понизив голос, чтобы его не слышали толкавшиеся рядом прохожие. – Я никогда тебя ни о чем не спрашивал, а ты ничего мне не рассказывала о своих секретах, но, может быть, настала пора поделиться ими со мной. Я ведь верный раб твой. Или сомневаешься во мне?

– Не в этом дело, Сирт, – сказала девушка. – Есть вещи, о которых лучше ничего не знать, чтобы спать спокойно.

– Клянусь Ваалом! Мне ли, беглому рабу и мятежнику, спокойно спать? – возразил африканец. – Я и во сне сжимаю рукоять кинжала…

– Ну, хорошо, – немного подумав, сказала девушка. – Во-первых, знай, что и Сальвидиен, и Видацилий связаны с пиратами…

– Ах, вот оно что! – пробормотал Сирт.

– Что касается Мемнона, то он был пиратом еще до того, как попал в гладиаторы. О том, что я бежала вместе с ним из Рима, ты знаешь. Он уговорился со мной, что если судьба нас нечаянно разлучит, мы встретимся в Сиракузах, в гостинице Видацилия, но ведь Мемнон уверен, что меня уже нет в живых…

Девушка еще раз глубоко вздохнула и продолжала, как бы размышляя:

– У Сальвидиена Мемнон и Варий провели всего одну ночь. Даже если бы мы с тобой не задержались на четыре дня в Аквах Синуэсских, нам не удалось бы застать их в Кайете. А когда мы прибыли туда, на море разыгралась буря, отнявшая у нас еще целых шесть дней. Потом эта тихоходная посудина, на которой мы промучились десять дней и которая, в конце концов, дала течь…

– Нам еще повезло, если принять во внимание, что нас высадили всего в пяти милях от Сиракуз, – заметил Сирт.

– Слишком много времени потеряно, – с сожалением сказала девушка. – Я уже не надеюсь, что застану здесь Мемнона. Скорее всего, он уже на Крите или на пути туда. Вряд ли Мемнон рассказал обо мне Видацилию. Зачем ему было говорить о той, которая, как он думал, уже сошла в царство теней? И если мне не удастся убедить хозяина гостиницы в том, что он может не опасаться меня как лазутчицы, подосланной из Рима, я уж и не знаю, что он предпримет в отношении меня.

– И ты хочешь, чтобы я оставил тебя одну в этом разбойничьем гнезде! – обеспокоился Сирт.

Девушка пожала плечами.

– Зачем же рисковать обоим? – возразила она. – Нет, Сирт, делай то, что я говорю. Пусть о тебе никто не знает. Сегодня же перед закатом приходи на это же самое место. Если меня не будет, то, значит, дела мои не так хороши, как нам бы хотелось. Но я надеюсь, что все обойдется. Пираты не посмеют меня тронуть, узнав, что я жена Мемнона Александрийца, которому благоволит сам Требаций Тибур… Слышал о нем?

– С тех пор, как его молодцы прошлым летом разграбили Остию, имя этого архипирата у всех на устах.

– Итак, тебе известно ровным счетом столько же, сколько знаю я. А теперь слушай, что тебе надо сделать. Узел с вещами пусть остается с тобой. Денег у тебя на первое время хватит. Только не останавливайся в какой-нибудь дешевой ночлежке для бродяг. Там у тебя могут украсть последнее. Найди приличный деверсорий и будь осторожен.

– Да помогут тебе все бессмертные боги! Что бы ни случилось, знай, что я всегда рядом, помню о тебе и жизни не пожалею ради тебя…

Глава четвертая
Гостиница «Аретуса» и ее хозяин. – Ювентина. – Квинт Варий

Девушка поднялась по каменной лестнице в портик, из которого открывался вид на необъятный голубой простор моря.

Гостиница стояла на возвышенном месте примерно в двухстах шагах от зубчатой крепостной стены, тянувшейся вдоль берега в сторону Малой гавани. За стеной виднелась бухта, в которую изливался широкий ручей, тот самый, о котором говорил юный мистагог.

Здание гостиницы представляло собой большой двухэтажный греческий дом. Со стороны бухты к нему примыкала колоннада, ограждавшая место для летней трапезной. Над колоннадой была растянута крыша из парусины. В просветах между колоннами виднелись небольшие столы, за которыми обедали посетители.

Над входом в гостиницу прикреплена была большая вывеска. На сильно полинявшем от времени холсте можно еще было различить обнаженную красавицу, сидевшую под сенью кипариса на морском берегу и простиравшую руку вслед уходящему в море кораблю с распущенным белым парусом. Несомненно, художник изобразил на своей картине речную нимфу Аретусу, о чем свидетельствовала и латинская надпись, сделанная внизу картины: «Здесь Аретуса обещает мореплавателям свое заступничество перед Нептуном и Амфитритой, а хозяин – отличный обед и комнату для отдыха».

– Чем могу служить, госпожа? – обратился к девушке стоявший в портике старый привратник или управляющий. – Должен сразу предупредить, что свободных мест в гостинице нет.

– Мне нужно повидаться с Гаем Видацилием, хозяином гостиницы, – сказала девушка. – У меня к нему очень серьезный разговор.

Привратник замялся немного, потом махнул рукой.

– Ладно, – сказал он. – Если разговор действительно важный, господин не рассердится на меня за то, что я его побеспокоил. Следуй за мной, госпожа! Сюда, сюда, по этой лестнице. Господин отдыхает на солнечной галерее.

Девушка поднялась вслед за привратником по узкой каменной лестнице на самую крышу дома, где находилась так называемая солнечная галерея, столь распространенная в домах богатых греков и римлян.

На галерее в плетеном кресле под парусиновым навесом сидел грузный мужчина с лицом мрачным и неприветливым.

– Вот, господин, – обратился к нему привратник. – Эта девушка желает поговорить с тобой о каком-то важном деле.

Лицо хозяина гостиницы, как показалось девушке, стало еще более пасмурным.

– Ступай! – приказал он привратнику, и тот удалился.

Хозяин гостиницы смерил девушку тяжелым и оценивающим взглядом.

– О чем ты хотела поговорить со мной? – спросил он.

Она подошла к нему почти вплотную и сказала негромко, чуть заметно волнуясь:

– Приветствую тебя, Гай Видацилий! Да покровительствуют боги тебе и твоему заведению! Меня зовут Ювентина, я жена Мемнона Александрийца, которого ты хорошо знаешь.

Гай Видацилий сурово сдвинул брови.

– Ты меня с кем-то путаешь, красавица, – ответил он. – Я не знаю никакого Мемнона Александрийца.

Щеки Ювентины порозовели.

– Хорошо, – сказала она, – в таком случае прими эту гостевую табличку. Надеюсь, ты не забыл своего старого друга и гостеприимца Тита Стация Сальвидиена.

Она вынула из внутреннего кармана плаща небольшую деревянную табличку и протянула ее хозяину гостиницы.

Тот взял из руки девушки табличку и стал внимательно ее рассматривать. Видно было, что она произвела на него некоторое впечатление.

– И чего же ты хочешь? – спросил он по-прежнему неласково.

– Во-первых, я желала бы остановиться в твоей гостинице…

– К сожалению, все комнаты заняты.

– Я готова довольствоваться самым скромным помещением. Очень устала с дороги.

– Хорошо, – немного помедлив, сказал Видацилий. – Пойдем со мной.

Он поднялся с кресла и повел девушку по галерее в сторону летней трапезной.

Вскоре они спустились вниз и очутились перед дверью небольшой пристройки у входа в трапезную.

– Милости прошу! – распахивая перед девушкой дверь, произнес хозяин гостиницы.

Девушка не колеблясь шагнула в небольшую полутемную комнату. Видацилий вошел следом, плотно прикрыв за собой дверь.

Ювентина быстро огляделась. Эта крошечная комната напоминала тюремную камеру. У стены была узкая кровать, а рядом с ней, у изголовья, стоял круглый дельфийский столик. Пол, впрочем, устилал дорогой цветастый ковер.

– Гостевая табличка, действительно, от моего друга Сальвидиена, – заговорил Видацилий. – Но вот что я скажу тебе, красавица. Мне нужно убедиться в том, что ты не подослана ко мне римлянами. Если не объяснишь толком, почему ты здесь и чего тебе нужно, то приготовься к самому худшему.

Ювентина трепетно вздохнула.

– Ты не веришь мне. Что я могу сказать? Только то, что я беглая рабыня и сама скрываюсь от римлян. Несколько месяцев назад я убежала из Рима. Меня объявил в розыск претор Рима Луций Лициний Лукулл…

Видацилий посмотрел на нее с недоверчивой усмешкой.

– Сам претор? – переспросил он. – Это что же такое можно было натворить, чтобы сам римский претор занялся такой юной особой? – медленно произнес он. – Может быть, ты хотела поджечь Капитолий?

– Если наберешься терпения и выслушаешь меня, то, может быть, поверишь моим словам, – сказала Ювентина, стараясь говорить спокойно. – Четыре месяца назад я стала рабыней римского всадника Тита Минуция. Ты, наверное, слышал о недавнем мятеже рабов близ Капуи? Минуций сам его подготовил. Он купил в кредит оружие и убедил своих собственных рабов поднять восстание против римлян. Надо сказать, что этот молодой человек относился ко мне с сочувствием и не раз говорил мне, что я достойна лучшей участи, чем быть рабыней тех негодяев, которые владели мной до него. Незадолго до восстания я уговорила его помочь Мемнону и пятерым его товарищам совершить побег из римской гладиаторской школы. С Мемноном я познакомилась еще прошлым летом и полюбила его всей душой. Я была готова на все, только бы вырвать его из этой тюрьмы для смертников. У Минуция тоже был свой расчет относительно Мемнона, который обещал ему помочь в бегстве к пиратам на Крит…

– Это интересно, – оживился Видацилий. – Ты хочешь сказать, что высокородный римский всадник Минуций собирался войти в предосудительное сообщество эвпатридов моря?

– Мемнон говорил мне, что Минуций в случае неудачи восстания хотел бежать на Крит, куда не в состоянии была бы дотянуться до него рука римского правосудия.

– Это было бы весьма благоразумно с его стороны, – усмехнувшись, произнес Видацилий. – Руки коротки у римлян, чтобы распоряжаться на Крите, как у себя дома… Но продолжай, я слушаю тебя.

– Минуций при подготовке побега гладиаторов продумал все до мелочей, приказав своим рабам устроить для них тайник с оружием и одеждой на пути их бегства. В общем, побег удался. Правда, стражники из школы Аврелия настигли нас близ Альбанского озера, но гладиаторы обратили их в бегство. Они убили в схватке с ними десять человек и завладели их лошадьми. Это помогло нам спастись. Вскоре весть о случившемся дошла до Рима и, видимо, наделала там много шума. Как потом стало известно, сенат приказал претору Лукуллу провести строгое расследование и организовать поимку беглых гладиаторов. Я тоже была объявлена во всеиталийский розыск. Претору стало известно, что я пособница побега гладиаторов… Не стану утомлять тебя рассказом о наших злоключениях во время бегства. Скажу только, что близ Таррацины я чуть не умерла, заболев горячкой. Мемнон сказал товарищам, чтобы они следовали дальше, а сам остался вместе со мной в чаще леса. Я выжила только благодаря его самоотверженному уходу. Когда болезнь немного отступила, Мемнон и я добрались до Кайеты, где нас и приютил на время этот славный старик Сальвидиен. Нашим товарищам-гладиаторам удалось благополучно добраться до кампанского имения Минуция, который вскоре поднял восстание. Мемнон и я прибыли в его лагерь, когда он уже одержал три победы над ополчениями из Свессул, Ацерр и Капуи. Минуций показал себя блестящим военачальником, действуя отважно и предусмотрительно. Силы его росли с каждым днем. Прибывший из Рима претор Лукулл собрал пятитысячное войско против трех с половиной тысяч кое-как вооруженных рабов, которыми располагал тогда Минуций. Однако претор потерпел сокрушительное поражение. Его войско было рассеяно. Преторский легат, девять центурионов и восемьсот солдат попали в плен. После такой удачи Минуцию нужно было бы идти походом на юг Италии, чтобы переправить войско в Сицилию, как ему советовали некоторые рассудительные люди, но он не хотел уходить из Италии, строя свои честолюбивые планы. Он предполагал, что с наступлением лета кимвры пойдут на Рим, который окажется в тяжелом положении. Минуций рассчитывал к этому времени собрать огромную армию рабов и двинуть ее на помощь Риму. Я знаю, что он в глубине души надеялся заслужить прощение у сената, когда Рим будет осажден бесчисленными варварами. Он мечтал о славе изгнанника Фурия Камилла, освободившего город от галлов. Поэтому он остался в Кампании, заперев Лукулла в Капуе и осадив соседний город Казилин. Все-таки он был римлянином. По-настоящему возглавить дело рабов он, по-моему, не собирался…

Ювентина, утомленная долгой речью, замолчала.

– Мы здесь тоже слышали об этом странном мятеже, – задумчиво проговорил Видацилий, – тем более странном, что во главе его был римский всадник из очень знатного рода. Говорят, претор Лукулл распял его на кресте. Это правда? – спросил он.

– Нет, – ответила девушка. – Минуций покончил с собой в капуанской тюрьме.

– Но почему же Мемнон ни словом не обмолвился о тебе и не уведомил меня, что ты можешь появиться здесь? – помолчав, снова спросил Видацилий. – Как ты это объяснишь?

– Он ничего не рассказал обо мне потому, что считал меня погибшей… В ту ночь, когда римляне захватили Минуция с помощью одного предателя, я была в имении его возлюбленной, где все и произошло. Кажется, Минуция заманили в западню благодаря этой женщине. Он ее очень любил. Предатель, отпущенник Минуция, этим воспользовался. Он привел с собой в имение отряд римских легионеров. Римляне перебили телохранителей Минуция, а его самого взяли живым. Меня тоже схватили, но мне и еще одному юноше удалось спастись бегством. Римляне гнались за нами. Мы бросились в реку. Мне удалось добраться до противоположного берега… Потом я узнала от рабов имения, что вернувшиеся в усадьбу римляне хвастались, что убили нас обоих и сами видели, как мы пошли ко дну, пронзенные дротиками. Вскоре солдаты ушли из имения, а под вечер туда прискакали на конях Мемнон и его товарищ Варий, которые каким-то чудом вырвались живыми из битвы под Казилином. Там стоял укрепленный лагерь восставших. Ночью с помощью предателей римляне ворвались в него. Утром все было кончено. Избежавшие гибели Мемнон и Варий ничего не знали о судьбе Минуция. Они приехали на отбитых у римлян конях в имение Никтимены (так звали его возлюбленную), чтобы забрать меня с собой, но им сообщили, что я погибла… А я вернулась на виллу только поздно ночью. Там были все мои пожитки. От виллика я узнала, что Мемнон и Варий живы. Я была вне себя от счастья, но, к сожалению, Мемнон так и остался в уверенности, что меня нет в живых… Вот и вся моя история. Теперь-то ты веришь мне?

И Ювентина с надеждой посмотрела на хозяина гостиницы.

– Не торопись, девушка, сначала мне нужно кое-что выяснить, – в раздумье сказал Видацилий. – Ты и сама понимаешь, что рассказ твой не совсем обычный и не очень связный. Побудь-ка здесь, в этой комнате. И не пытайся кричать или звать на помощь, только себе же хуже сделаешь, – внушительным тоном предупредил он.

Он повернулся к двери, собираясь уходить, но Ювентина остановила его.

– Ответь мне только на один вопрос… Мемнон отправился на Крит? – спросила она.

– Думаю, что он уже там, – сказал Видацилий, немного помедлив. – Корабль, на котором он ушел в море, следовал курсом на Мелиту³⁸, чтобы забрать оттуда ценный груз. Оттуда до Крита пять дней ходу при попутном ветре.

С этими словами Видацилий вышел из комнаты и запер дверь снаружи. Ювентина услышала, как звякнул железный засов.

Она присела на край кровати и еще раз окинула взглядом маленькую комнату. Свет проникал в нее сквозь крошечное окно, расположенное высоко над самой дверью. За стеной, обращенной к трапезной, изредка слышались громкие голоса посетителей, которые подзывали прислужников.

Ювентина прилегла на кровать и закрыла глаза. Она чувствовала себя очень усталой, но спать почему-то не хотелось. Морское путешествие она перенесла на удивление легко. Только в первый день плавания дала о себе знать морская болезнь, от которой мучительно страдали многие на корабле, в том числе и Сирт, хотя он постоянно хвастался своим железным здоровьем. В конце плавания среди пассажиров началась паника: пронесся слух, что судно дало течь. Видимо, дело было серьезное, потому что кормчий приказал править к берегу. Когда корабль уткнулся носом в песок, все пассажиры, ругаясь и проклиная кормчего вместе с его кораблем, сошли на берег и побрели пешком в сторону Сиракуз. Ювентина же отчасти была рада этой вынужденной остановке, так как получила возможность искупаться в море.

Местом высадки был небольшой залив неподалеку от так называемого Льва – большой скалы, напоминавшей своим видом львиную гриву. Здесь она впервые за всю свою жизнь окунулась в чистую и прозрачную морскую воду, испытав ни с чем не сравнимое удовольствие.

Ювентине вдруг отчетливо вспомнилась яркая картина детства: она, десятилетняя девочка, купается в Альбанском озере, а мать, присев на серый базальтовый камень в тени большого ветвистого дерева, с улыбкой наблюдает, как дочка весело барахтается в воде, похваляясь перед нею своим умением плавать и нырять…

Но она не позволила этим светлым воспоминаниям овладеть собой. Нужно было думать о настоящем и будущем. Итак, прошло уже более трех месяцев с той ночи, когда она навсегда оставила Рим. Это было каким-то чудом, что она и Мемнон благополучно избежали стольких опасностей. Она должна была умереть в холодном Таррацинском лесу. Она чувствовала тогда близкое дыхание смерти, хорошо помнились ей ее горячечные ощущения и равнодушная мысль, что вот уже конец и она умирает. Но жизнь вернулась к ней. Рядом неотлучно был Мемнон, которого она полюбила с новой силой, безумно и безоглядно…

Глубоко вздохнув, Ювентина стала думать о том, как она будет счастлива, когда снова увидит его. Хорошо, если это случилось бы как можно скорее. Больше всего она опасалась, что Мемнон порвет с пиратами и отправится в Грецию, в Афины, где у него были родственники. Этого вполне можно было ожидать, потому что он однажды говорил ей, что в случае, если обстоятельства не позволят им устроиться в Кидонии, у них появится возможность с помощью его афинских родственников обосноваться в одном из городов Эллады. Мемнон тяготился жизнью пирата и твердо решил покинуть Требация. Он говорил, что, по большому счету, не обязан служить ему до конца своих дней. Из римского плена он вырвался только благодаря Минуцию, Ювентине и Иринею. Правда, Требаций незадолго до этого предпринял неудачную попытку освободить его посредством обмена на захваченного пиратами молодого римского всадника из богатой семьи…

«Если Мемнон оставил Крит, – размышляла Ювентина, – тогда я отправлюсь в Афины. Хватит ли денег на такое путешествие? Можно будет продать что-нибудь из одежды, а также расстаться с золотыми серьгами, оставшимися у меня как память о матери. В крайнем случае, напишу Лабиену и его отцу. Они должны помочь. Отец Лабиена стал намного богаче, сделавшись собственником дома Минуция в центре Рима. Старик, кажется, и раньше неплохо ко мне относился, а теперь, когда он знает, что я спасла жизнь его любимому сыну, не откажет мне в помощи…».

С этими мыслями Ювентина незаметно для себя уснула, но спала недолго. Чуткий сон ее был нарушен чьими-то пронзительными голосами.

Проснувшись, она не сразу поняла, откуда так отчетливо доносятся голоса, но вскоре обнаружила источник звуков, проникавших в комнату. Они доносились через круглую отдушину в стене, которая была обращена к трапезной. Ювентина догадалась, что это было специально сделанное отверстие для подслушивания и подсматривания за тем, что происходило в трапезной. Мемнон как-то рассказал ей о разных ухищрениях, к которым прибегали пираты, чтобы собрать нужные сведения о богатых путешественниках, посещавших «Аретусу», в том числе и о подслушивании их разговоров в трапезной из специальной комнаты. Несомненно, она находилась именно в этой комнате.

Ювентина вскочила с кровати и, приподнявшись на цыпочки, заглянула в отдушину. Глазам ее открылась только небольшая часть трапезной: несколько столов и сидевших за ними людей, одетых в белые тоги.

В трапезной раздавалась латинская речь. Почти все присутствующие в ней были римляне из всаднического сословия.

Лицо одного из них, грубое и неприятное, Ювентина сразу узнала.

Это был центурион Марк Тициний, которого она видела на пиру у Волкация в тот памятный день, когда неожиданная прихоть Минуция так резко изменила всю ее жизнь. Ювентина вспомнила, что в тот вечер Тициний просил Клодия помочь ему устроиться в свиту нового претора Сицилии Публия Лициния Нервы. Судя по всему, Клодию удалось выполнить просьбу центуриона.

В то время как прислуживавшие в трапезной рабы расставляли на столах блюда с кушаньями и чаши с вином, римляне крикливыми голосами переговаривались между собой.

За ближним столом двое сотрапезников делились новостями из Рима.

– Оратора Марка Антония едва не притянули в суд за инцест, – говорил один из них. – Люди давно уж приметили: дочь его заневестилась, только наш краснобай не торопится выдавать ее замуж…

– Сплетни, клянусь Юпитером! – с сомнением отвечал другой.

– Весь Рим об этом говорит, но только один свидетель мог бы выложить всю правду…

– И кто же этот свидетель?

– Доверенный раб Антония, которого восемь раз подвергали пытке. Сам Антоний пошел на это, пригласив в свой дом множество свидетелей из уважаемых в Риме людей.

– И что же?

– Молчал раб, не хотел давать показания против своего господина…

– А каково теперь жене Антония! Ведь стыдно людям на глаза показаться…

– Так ей и надо! Сама-то она никогда не корчила из себя никому недоступную Пенелопу.

– Только не упоминай Пенелопу, когда говоришь об этой толстой жабе! Пенелопа и после смерти Одиссея была отменной бабенкой, если Телегон, сын Одиссея и Кирки, женился на ней и потом имел от нее детей…

Со стороны дальних столов до Ювентины доносились резкие голоса. Там, не стесняясь в выражениях, ругали постановление сената о союзниках.

– Рабы – это наша собственность. Кто возместит нам их стоимость? – кричал высокий сухопарый старик, неряшливо завернутый в тогу.

– В Риме, кажется, все с ума сошли от страха перед варварами! – вопил другой римлянин с лицом, искаженным яростью. – Из-за этого постановления, неслыханного по своей наглости, рабы толпами убегают из имений… А кто будет пахать и сеять, разбрасывать удобрения? Кто станет убирать урожай?

Остальные собеседники разразились негодующими возгласами:

– Пусть Марий сам закупает себе рабов на деньги из своей нумидийской добычи!

– Его прихвостень Нерва убеждает всех, что боится гнева сената, хотя он должен больше бояться нас, которые его будут судить в Риме по окончании срока его полномочий.

– Верно! Уже в этом году суды отнимут у сената и передадут их нам, всадникам. Нужно напомнить об этом Нерве, если он не образумится.

– Возмутительно! Сенаторы хотят за наш счет пополнить вспомогательные войска! Во время войны с Ганнибалом за рабов-добровольцев хотя бы обещали владельцам возместить их стоимость!

– Вспомогательные войска из рабов! Клянусь двенадцатью богами Согласия! Неужели мы, свободные, пали так низко, что стали доверять свою безопасность презренным рабам! – громким голосом сказал один из посетителей, сидевший за одним из столов спиной к Ювентине, которая с удивлением узнала голос говорившего – она узнала бы его из тысячи других.

Это, несомненно, был голос публикана Клодия, с грубой наглостью преследовавшего ее в Риме четыре месяца назад.

– Надо положить конец этому беззаконию, иначе скоро все мы останемся без рабов, – продолжал Клодий. – Косконий верно подметил, что в Ганнибалову войну государство выкупало рабов, обещая выплатить за них все сполна после победы, а ныне всех нас просто ограбили…

Со всех сторон раздались яростные голоса:

– Грабеж, да и только!..

– Как будто мы не римские граждане, а какие-нибудь грекосы!..

В этот момент Ювентина услышала звук отодвигаемого дверного засова.

Она отпрянула от слухового отверстия и села на кровать.

Дверь открылась, и в комнату вошел Видацилий, а вслед за ним показался седоволосый человек, в котором Ювентина с изумлением и радостью узнала Квинта Вария.

– О боги! Варий! – закричала она.

– Возможно ли? – воскликнул фрегеллиец. – Неужели это ты? Ювентина! Глазам не верю! Жива!..

Ювентина бросилась к нему на шею и в порыве радости несколько раз поцеловала.

Она сразу начала его расспрашивать о Мемноне.

– Я простился с ним двадцать дней назад, – быстро заговорил Варий. – Он торопился попасть на Крит. Будем надеяться, что он жив и здоров…

– Расскажи, как вам удалось спастись? – нетерпеливо спросила девушка.

– Прости, Ювентина. К сожалению, я очень спешу. Меня ждут, боюсь опоздать. Мне предстоит поездка в другой город по очень важному для меня делу. Когда вернусь, поговорим обо всем. Я не нахожу слов… Какая радость для Мемнона! Это просто чудо! Прости, но я должен идти. Мы еще увидимся… обязательно увидимся.

Варий повернулся к Видацилию и сказал ему:

– Этой девушке ты можешь полностью доверять. Не сомневайся. Все, что она тебе рассказала, – сущая правда.

Затем он снова обратился к Ювентине и произнес с чувством:

– Благодарение богам! Я так рад, Ювентина… за тебя, за Мемнона!

Он обнял девушку и, еще раз пообещав навестить ее, быстро вышел из комнаты.

– Теперь я спокоен, – сказал Видацилий, и морщины его сурового лица немного разгладились.

– Но как ты нашел его? – взволнованно спросила Ювентина, которая еще не совсем пришла в себя после неожиданного появления Вария.

– Это было нетрудно. Я послал за ним на Племмирий одного из своих рабов с просьбой срочно навестить меня. Я знал, где он остановился по прибытии в Сиракузы. Мемнон успел познакомить меня с ним и уверил, что на него во всем можно положиться. Я и раньше о нем слышал. Кто из нас, италиков, не помнит имени квестора Фрегелл Квинта Вария, возглавившего восстание против Рима?..