Buch lesen: "Спецназ по соседству", Seite 3

Глава 5 (Глеб)

– Сава! Савицкий! – слышу за спиной и притормаживаю.

С другого конца служебной парковки ко мне чешет мой боевой товарищ – Марк Трошин. Раш – для своих. А в нашем отряде более известный по позывному Паук, за его фантастические навыки по части альпинизма. Мы служим плечом к плечу уже пять моих «питерских» лет, а дружим и того дольше. Поправочка: дружили. Пока этот олень не решил разрушить наше крепкое братское соседство, неожиданно воспылав сомнительными чувствами к какой-то танцовщице из Мариинки. И не съехал из нашей холостяцкой берлоги, впустив в нее что-то маленькое, ворчливое и занимающее своей харизмой все свободное пространство – этакое ментальное чихуахуа. Аврора. Имя красивое, но… На ум приходит ее дурацкий список «массажей», и с губ срывается ухмылка. Полный детский сад!

– Здоров! – подгребает ко мне Раш.

– И тебе не хворать, – жмем руки. – Тоже только приехал?

– Пробки, чтоб их, – выругивается друг. – Теперь у меня на дорогу уходит на порядок больше времени. Ненавижу этот район за его вечную загруженность. В метро хер протолкнешься. Маршрутки битком. Тьфу!

– Да ладно? – издевательски хмыкаю я. – Зато исторический центр, – подначиваю.

– Иди в жопу, – пихает меня кулаком в плечо он. – Аните так надо было. Ей там до театра пятнадцать минут пешком.

– Зато тебе до базы два часа на перекладных. А вот если бы ты остался жить со своим единственным преданным лучшим другом, то ездил бы на работу на тачке с ветерком.

– Скучаешь по мне? – поигрывает бровями этот идиот. – Признавайся! – укладывает свою лапу мне на плечо, похлопывая. – Горько плачешь ночами в подушку и ностальгируешь, сидя в одиночестве в углу моей пустой спальни? Дружище, ну ты же понимал, что наш с тобой союз по закону Российской Федерации был сразу обречен на провал. Если любишь – отпусти.

– Придурок, – посмеиваюсь я и дергаюсь, стряхивая клешню друга.

Мы вдвоем продолжаем свой путь в сторону базы. На улице ранее стылое утро. Вокруг всё серое и сопливое. Под ногами мерзкая чавкающая жижа, а с неба моросит: то ли дождь, то ли мокрый снег. В такую погоду круто валяться дома перед теликом. Идеально, если с какой-нибудь сексуальной телочкой в обнимку. Но впереди рабочие сутки: тренировки, собрания, выезды, облавы, бесконечные спасения и сопровождения. Телочками тут и не пахнет. Как и теликом. В рабочие дни мы с парнями сами превращаемся в героев боевиков.

– К твоему сведению, – бросаю я, вспоминая брошенное Рашем про одиночество, – ностальгировать в твоей спальне уже не получится. Она уже не пустая.

– Да ладно. Сдала? Так быстро, чувак?

– А ты думал, что Львовна будет сидеть и ждать, пока вы со своей Анитой разбежитесь?

– Мы не разбежимся. У нас любовь.

– Ха-ха. Знаю я вашу любовь. До первой ее истерики и твоего психа.

– Ты мне зубы не заговаривай. Подселенец. Кто он? Надеюсь, заплывший жиром скуф?

– Она, – нехотя бросаю я, зная, что с этого момента обрекаю себя на бесконечный стёб. – Это девчонка, – открываю дверь и захожу в административный корпус, кивая парню из службы пропускной охраны.

– Девчонка? – шлепает за мной следом Трошин. – Львовна сдала вторую комнату какой-то бабе? – удивляется, присвистывая. – Вот это новости! И чо, как? Красивая? Сколько лет? Без прицепа и лишних кило? Готовить умеет? Мужик есть? А перспективы?

– Если у нее кто и есть, то какой-нибудь сопли-подтирай из одной с ней ясельной группы.

– Не понял.

Мы заваливаемся в раздевалку, пожимая руки уже прибывшим парням из нашего отряда.

– Этой «бабе» двадцать лет, – говорю я, тормозя у своего шкафчика. – Соплячка еще совсем.

– А-а-а, – тянет друг почти разочарованно. – Но сексуальная? – и тут же лыбится.

– В тридцать два оценивать двадцатилетнюю пигалицу – педофилия.

– Не преувеличивай. Она уже два года как совершеннолетняя. А тебе еще не семьдесят, чтобы за тобой горшки выносить. У тебя еще все стоит. Так что? Ты не ответил на мой вопрос.

Я стягиваю с себя «гражданские» вещи, переодеваясь в форму, и, понимая, что Раш не из тех, кто сдаётся, бросаю:

– Возможно, она стройная, у нее горячие ножки, упругая задница и зачетные сиськи. Но весь ее образ разваливается, стоит ей только раскрыть свой рот.

– Ее рот всегда можно чем-нибудь занять. Если ты понимаешь, о чём я.

– Даже думать в этом направлении не буду, – отрезаю. Хотя, как у любого нормального, взрослого, здорового мужика фантазия тут же разгоняется, подкидывая картинки, которые противоречат всем моим жизненным принципам.

Я никогда не встречаюсь с женщинами. Никогда не живу с женщинами. И никогда не сплю с ними в одной кровати. Потрахались и разбежались – вот моя идеальная схема отношений. И всем моим подругам, как минимум, больше двадцати пяти лет, и у них уже давно молоко на губах обсохло. А ещё они не будут лить слёзы и истерить, когда сразу после секса я попрошу их удалиться с моей территории. Ибо обо всём и всегда договариваюсь «на берегу». Исключений нет. Аврора своим появлением и так нарушила одно моё железобетонное правило. И этого уже достаточно, чтобы я был зол. Но так сложились обстоятельства, и, увы, её я в этом винить не могу. Хотя она тоже хороша! Кто вообще подписывает бумаги не читая? Говорю же, глупый наивный ребёнок.

Десять минут спустя мы с парнями покидаем раздевалку и собираемся в общем зале. С минуты на минуту начнётся «планерка», где нам обозначат план действий на эту рабочую смену. Трошин падает в кресло рядом со мной и, пока нет полковника, бросает:

– Погоди, то есть ты сейчас живёшь в квартире с горяченькой молоденькой цыпочкой, не обременённой отношениями? До меня просто только дошло.

– Иногда я удивляюсь, за что твоя Анита на тебя запала. Умом не блещешь, юмор сомнительный, гол как сокол…

– Я обаятельный, общительный и хорош собой. О, а ещё у нас классный секс, – договаривает друг. – Кстати, и у вас он будет.

– У кого «у нас»? – с подозрением кошу я взгляд в сторону друга.

– У вас с новой соседкой, – подмигивает Раш.

– Нет, – обрубаю я.

– Гарантирую – будет.

– Уступаю своё место тебе. Если, конечно, твоя балерина не будет против такого фуэте.

– Что это? Какой-то новый мат? – хмурит лоб друг.

– Это движение, которым тебе навинтит пинка Анита, дружище, если ты хоть раз спросишь подобное при ней.

Марк, задумавшись, лезет в карман штанов за телефоном. Очевидно, он собрался искать в интернете, что такое «фуэте»? Я посмеиваюсь. Удивительно, как такой далёкий от эстетики и театра мужик умудрился очаровать такую нежную и тонкую натуру, как его балерина. На самом деле, смех смехом, но пара из них получилась красивая. Да и за друга я рад. Ещё бы не это дурацкое, мотающее нервы соседство…

В зале появляется командир нашего отряда – Никита Сотников. Как всегда, в чёрной спортивной форме и с планшетом в руке. Матерый мужик, хоть и всего на три года старше нас с Марком. Соту здесь уважают. Соту здесь слушают. А как иначе? Работа обязывает подчиняться старшим по званию.

Одним своим грозным:

– Закончили галдеть, парни! – Ник затыкает двум десяткам мужиков рты. И начинается наше традиционное утреннее собрание, где мы узнаем, что у нас на повестке этого дня. Полчаса «отсидки», а дальше всё по накатанной: тренировки, спарринги, отработка стрельбы в тире. На сегодня у нашего отряда стоит по плану тренировочный захват преступника, взявшего заложника. И одно сопровождение особо важного свидетеля в суд.

Нам – парням из СОБР – скучать не приходится. Вопреки расхожему мнению, будто мы тут целыми днями плюем в потолок и вся наша работа – выезды на редкие заявки. Которые, к слову, в огромном городе-миллионнике не такие уж и редкие. Просто чаще всего именно наша работа всегда остается «за кадром». Мы те парни в тени, которые делают всю самую грязную и опасную работу, при этом не раскрывая своих лиц и имен. Такие, как мы, далеко не ради славы идут сюда служить. Не ради похвалы, медалей или наград. Мы за идею. Спокойный сон наших родных и близких – превыше всего.

Задумываясь сейчас, даже сложно сказать, в какой момент моя жизнь так тесно переплелась со спецназом. Возможно, когда, будучи мелким пацаном, я видел, как матери было тяжело поднимать меня в одиночестве. Ведь мой отец оказался редкостным мудаком и бросил ее, когда мне едва исполнилось два, и я вырос и поклялся себе никогда не быть таким слабовольным дерьмом, как он? Возможно, будучи подростком, что-то екнуло в моем впечатлительном сердце, когда я смотрел выступление парней в черной форме на очередном параде в нашем маленьком городке на Урале? А может быть, все дело в распределении, когда в армии я попал в элитные войска и удивительно быстро въехал, «что к чему»? Шут его знает. Все случилось само. И по жизни пошло по накатанной. Армия, девять лет службы по контракту, заочно полученная вышка и больше десяти поездок в горячие точки. Понимаете, да, почему у меня кличка в отряде Турист? По миру меня помотало знатно. И лишь пять лет назад я решил попытать удачу и пройти испытание в отряд СОБР, до чёртиков устав быть «то тут, то там». Парни тут служат крепкие. Попасть сюда с улицы не просто невозможно – нереально. Да и не с улицы тоже. Надо быть обладателем стальных яиц и несгибаемой воли, чтобы не сдохнуть на первом же комплексе упражнений.

Мне повезло. Не сдох. Физуха у меня отличная. Послужной список и биография тоже. Меня взяли в отряд, и с тех пор я безропотно тяну эту лямку. Мне нравится моя работа. В другом я себя уже не представляю. Платят вот только маловато. Но покажите мне «бюджетника», который гребет бабло лопатами?

К слову, мы не всегда такие серьезные и угрюмые, как могло бы показаться выше. Мы обычные люди, которые умеют расслабляться, удивляться, увлекаться и юморить. Иногда (нет, почти всегда) наши шутки специфические и нередко ниже пояса (вспомним Раша), но куда-то же нам нужно сбрасывать накопившееся напряжение?

Короче, я люблю свою работу. Если надо, могу даже сюда переехать. База большая. Кину раскладушку в каком-нибудь старом дальнем помещении. Оккупирую местную кухню… Кстати, может, это не такой уж и плохой вариант? Уж получше, чем терпеть свою странную соседку Аврору.

Очередные двадцать четыре часа смены пролетают одним махом. Без эксцессов и ЧП. Утром мы с парнями заскакиваем в кофейню напротив и закидываем в себя сытный завтрак. Да расходимся: Сота живет в пяти минутах ходьбы от базы, Раш топает на метро, а я прыгаю в тачку и неторопливо качу в сторону своего пристанища.

Интересно, эта бедовая еще стены не снесла?

Черт, три выходных дня. Опять придется ломать башку над ужином. Может, котенок снова супа наварит? Вкусный, зараза, был. Я такой сам в жизни не приготовлю. Пять лет далеко от матери живу, уже и забыл, что такое домашняя еда. Эх…

Может, предложить этой чокнутой кулинарное перемирие?

Н-да, мужик, так она с тобой и начала делиться.

Доезжаю до дома и кидаю тачку во дворе. В квартиру захожу, стараясь сильно не шуметь, чтобы не разбудить соседку. Да, я, может быть, и засранец, но не конченый придурок. Разуваюсь и, несмотря на плотный завтрак, слышу, как желудок урчит. Пытаюсь вспомнить, что у меня было в холодильнике. Но память после суток выходит из чата.

Я скидываю куртку и бреду на кухню. В квартире утренний полумрак и тишина. Этот дьяволенок еще наверняка сладко дрыхнет и в ус не дует, что некоторые наглые коты покушаются на ее еду. Ладно. Шутка! Не буду я жрать ее еду! Я сегодня благородный засранец.

С наглой ухмылочкой дергаю дверцу холодильника, открывая.

Моя улыбка словно в замедленной съемке стекает с лица, а глаза, напротив, лихорадочно шарят по полкам. Вернее, по маленьким розовым бумажкам, приклеенным на каждый (абсолютно на каждый!) гребаный продукт в этом холодильнике. Мои глаза мечутся между сыром, колбасой и бутылкой молока. Я выдвигаю ящик с овощами. И везде одно и то же.

Мое…

Мое…

Мое…

– Эт че за херня?

Мое…

Мое…

Мое…

На каждом контейнере, кастрюле и даже на начатой булке хлеба – мое. Серьезно? Даже куска хлеба жалко? И во всем этом обилии розовых бумажек я нахожу всего одну зеленую. На сиротливо стоящем в дверце пакетике с кетчупом. И написано на этом тошнотворно-зеленом стикере «мудака-соседа». Сначала становится в какой-то степени унизительно от осознания, что целый холодильник забит не моими продуктами. А потом я снова читаю, как она обозначила мой несчастный кетчуп, и… меня взрывает.

Мудака, значит?

Все мое благородство как рукой снимает. Я стягиваю с полки плоский контейнер и сую в него свой нос. Остатки приготовленной Авророй пару дней назад пиццы. Отлично. То, что доктор прописал! Чтобы щелкнуть по носу некоторых недорослей.

Срываю, комкаю и точным броском зашвыриваю в урну розовый стикер, и запускаю в рот первый кусок пиццы, откусывая разом половину.

М-м-м.

Воздушное тесто, застывший нежной корочкой сыр, сладкий перец и острая пепперони. Ни в одной пиццерии по городу я не ел ничего вкуснее. Пальчики оближешь!

Вторая половина куска исчезает во рту следом за первой. А дальше я и подавно теряю контроль над своим аппетитом. Падаю жопой на стул и, активно работая челюстями, уплетаю оставшуюся пиццу. Ем, пока пальцы в банке не хватают воздух, а мои уши – собственный разочарованный вздох. Зато теперь, кажется, я наелся и готов завалиться и отрубиться до обеда.

Закрываю пустой контейнер и оглядываюсь по сторонам, будучи уверенным, что эти уродские разноцветные стикеры точно должны быть где-то поблизости. Нахожу небольшую стопку и шариковую ручку с меховушкой на колпачке на подоконнике.

Чиркаю на бумажке:

«Было вкусно, но мало, котенок. P.S. Твой мудак-сосед».

И клею это розовое убожество на пустой контейнер, закрывая холодильник. То-то же. Детка, лучше не вписывайся в войну, которую ты гарантированно проиграешь.

С чувством выполненного долга гребу в свою спальню и запираю дверь на замок – во избежание появления всяких маленьких и мстительных. Опускаю жалюзи на окнах, чтобы ни один луч света не проник в мою берлогу, в которой я планирую впасть в спячку. Раздеваюсь и заваливаюсь на кровать, блаженно вытягиваясь на постели. Мозг уже не просто просит – требует – отключиться и проспать минимум часов шесть. И именно этому плану я и собираюсь следовать. Переворачиваюсь на живот, подтягивая к себе вторую подушку. Обнимаю ее и закрываю глаза. Сознание уплывает моментально. Я крепко-накрепко отключаюсь.

Глава 6 (Глеб)

Матушка всегда мне говорила, что если я сплю, то меня способна разбудить разве что начавшаяся ядерная война. Все прочие методы она на мне испробовала, еще когда я учился в школе. Но в этот день я узнал, что есть еще один неплохой способ заставить меня, вусмерть умотанного после рабочей смены, проснуться. Аврора, мать ее. И ультразвуковое:

– Гле-е-е-е-еб! Ну ты и скотина! – иглами врезается ее вопль в мои барабанные перепонки. Клянусь, я слышу, как они лопаются в моих ушах. Чпок-чпок.

Я морщусь и переворачиваюсь на спину, с трудом разлепляя глаза. Виски давит, башка тяжелая. Бросаю взгляд на часы на телефоне. Зашибись! Я только час назад лег спать. Теперь понятно, почему у меня состояние, будто поезд переехал. Вот же мстительная с…обака.

И зачем так орать? Ну стало у тебя в запасах на пару-тройку кусочков пиццы меньше. Не жадничай. В твои сорок килограмм она все равно не влезла бы.

Раскинувшись на кровати упавшей великолепной звездой, смотрю в белый натяжной потолок и прислушиваюсь к звукам, доносящимся из гостиной.

Судя по тихому бубнежу, моя шумная соседка выливает все свои недовольства на холодильник…

О, а еще херачит его дверцей туда-сюда…

А сейчас топает, как стадо бизонов на уроках по степу…

И…

Присвистываю.

Ничего себе! Эта невинная феечка знает даже такие слова? Крепко. Забористо. У нас даже самый отъявленный матерщинник в отряде не знает и половины произнесенных Авророй выражений. У, рот бы ее с мылом прополоскать.

Вопреки недовольству девчонки, меня вся эта ситуация жутко веселит. В какой-то момент я начинаю искренне посмеиваться, понимая, что время идет, а поток ее бубнежа и ругательств не затихает. Возникает ощущение, что в нашей гостиной открылся портал в преисподнюю и оттуда вылезли тысячи чертей, время от времени подрабатывающих портовыми грузчиками. И шипят, шипят, шипят. На своем. Адском. Ну, это чтобы вы понимали, как искусно умеет ругаться девочка Аврора.

Я теряю счет времени, развлекаясь. Наконец-то девчачье ворчание сменяется какой-то неопределенной возней. Перестаю улыбаться, напрягая слух. За дверью моей спальни что-то начинает происходить. Я слышу пыхтение, шуршание и скрип. Такой резкий, механический, словно деревянные ножки царапают паркет.

Хмурюсь.

Эта больная решила утащить холодильник к себе в спальню?

Хмыкаю.

Вот ни капли не удивлюсь!

Скрип повторяется, а следом за ним звучит натужное «ар-р-р-р».

Я не выдерживаю и поднимаю свою задницу с постели. Запрыгиваю в первые попавшиеся спортивки и щелкаю замком. Жму на ручку и открываю дверь. Впадаю в ступор.

Со звериным:

– Вот так тебе, придурок! – прямо у моих ног проезжает диван, преграждая мне выход из спальни. То есть прям конкретно!

Я смотрю на мягкую мебель, которая никоим образом не должна была здесь оказаться, и перевожу взгляд на Аврору. Раскрасневшуюся, запыхавшуюся, с двумя косами длинной до жопы, свисающими с плеч, и в мешковатой футболке, из-под подола которой торчат голые стройные ноги. Это ладно. Злая Аврора – секс, но…

Снова таращусь на диван и опять на девчонку.

Медленно до меня доходит, что она пыталась сделать. И меня начинает рвать на части от едва сдерживаемого смеха. Приходится прокашляться пару раз, прежде чем спросить на серьезных щах:

– Аврора, а что ты делаешь?

– Баррикаду строю! – зло сдувает упавшую на лицо светлую прядь девчонка.

– Серьезное сооружение. Только если ты планировала меня тут замуровать, то у меня для тебя плохие новости. Моя дверь открывается в другую сторону, котенок. Так же, как и твоя.

– Вот че-е-ерт! Точно же… Вот я тупая!

Я согласно поддакиваю.

– А тебе вообще слова права не давали! – огрызается мелкая.

– А слова «лева»? – уже в голос ржу я.

– Ч-чего? Какое «лева»? Ты мне это… зубы не заговаривай! – вскакивает на пододвинутый к моей двери диван Аврора, грозно помахивая пальцем у меня перед носом. – Скажи мне, ты что, слепой? Я для кого вчера весь вечер клеила эти дурацкие стикеры на все свои продукты?

– Наверное, для какого-то мудака-соседа, – пожимаю я плечами. – Не знаю. Но честно открыл утром холодильник и искал, где написано «Глеб».

– Нашел?

– Не нашел.

– Потому что чаще в магазин ходить надо! – бурчит Аврора, складывая руки на груди.

– Вот я тоже утром так подумал. Подумал, а потом сильно расстроился и заел стресс твоей пиццей, – улыбаюсь я.

– Ты издеваешься надо мной? Тебе что, нравится меня бесить?

– Не-е-ет, – с серьезным видом качаю я головой. – Как ты вообще могла такое подумать?

– Ты меня раздражаешь! – стиснув зубы, шипит девчонка.

– Ну что поделать? – строю я невинную гримасу, переступая через спинку дивана, выходя в коридор. – В жизни всякое бывает, котенок, – говорю, топая в сторону туалета.

– Эй! Стоп! Ты куда? А диван кто будет на место возвращать?

– Дай угадаю, – оборачиваюсь на пороге уборной, – наверное, тот, кто его сюда и припер? И можешь не делать вид, что слишком устала, второй раз я на это не поведусь.

– А когда это был первый?

– А кто недавно просил меня помочь донести пакеты, потому что у тебя «ручки устали»? А тут диваны тягаешь. Нестыковочка. Больше не получится строить из себя слабую и несчастную.

– Ну и хрен с тобой! – фыркает коза, гордо перекидывая косу через плечо. – Пусть здесь стоит! К слову, такая планировка мне нравится даже больше, – выдает и, подрезая меня, первая забегает в уборную. Захлопнув дверь прямо у меня перед носом.

Я вспоминаю парочку тех самых новых заковыристых выражений, что услышал из уст феечки десять минут назад, и с обреченным видом перелажу через диван обратно в свою спальню. Хлопаю дверью и, к чертям вырубая будильник, заваливаюсь дальше дрыхнуть.

К моему глубочайшему сожалению, к тому моменту, как я, выспавшись, просыпаюсь в этот день, диван не исчезает из коридора. Не происходит с ним этого и вечером. И даже утром следующего дня. Аврора же шастает по квартире с гордо вскинутым подбородком, умудряясь со своих метр с кепкой смотреть на меня свысока и делать вид, что понятия не имеет, как мягкая мебель оказалась там, где оказалась. Коза!

Угадайте, кому по итогу пришлось двигать мебель на место?

А военные действия в нашей квартире тем временем только начинают набирать обороты. Словно пытаясь всеми возможными и невозможными способами вывести меня из себя, эта мстительная чихуахуа начинает подскакивать за пять минут до моего подъема и занимать ванную. Воруя из моего законного часа – с семи до восьми утра – целых полчаса. Тридцать, блин, минут! И выходит лишь когда я уже откровенно начинаю злиться и колотить в дверь, обещая ее вынести. Выходит с таким невозмутимым видом, будто королева из Букингемского дворца, а не пигалица из уборной. Неизменно с какой-нибудь жижей на лице и повязкой с кошачьими ушами на макушке.

– Ты дождешься, и я подарю тебе рога, – бросаю я в один из дней.

– А мне тебе их даже дарить не надо, уверена, твои уже потолок подпирают.

– Зараза.

– Козел.

– Отвратительного утра!

– И тебе мерзкого дня.

И так изо дня в день. Выражение «утро добрым не бывает» с появлением в моей квартире Авроры заиграло для меня новыми красками.

Помимо этого, наша всегда чистая с Марком ванная превратилась в парфюмерный магазин. Реально! У меня такое ощущение, что однажды я открою туда дверь, а на меня градом повалятся бесконечные яркие банки, склянки, мази, крема, лосьоны и маски. У этой больной только гелей для душа три. Три, дьявол тебя сожри! А ее бадьи с шампунем настолько огромные, что ими можно мыть целый год весь наш отряд. Причем не только башку! Самое ужасное – всё это добро распихано по полкам и шкафам так ненадежно, что каждый раз стоит на него лишь дыхнуть, как случается грандиозный обвал. И заканчивается он, как правило, новым предшествием чертей из преисподней в лице ругающейся Авроры.

В отместку за вакханалию в ванной я продолжаю таскать готовую еду девчонки. А она, искренне не понимая, за что я ей мщу, мстит мне в ответ. И однажды, знаете, что она учудила? Я думал, ее пришибу! Налила в стакан с моей зубной щеткой воды и заморозила его, выставив лишь утром, перед моим подъемом. Так неудобно я в жизни не чистил зубы. Чокнутая девчонка!

Но, как оказалось впоследствии, и это были лишь цветочки. Крайняя степень охеревания со мной случилась накануне. Когда я перед сменой помыл голову. Ещё стоя в душе, чухнул, что мой шампунь с ароматом ментола как-то подозрительно резко воняет химозой. Но значения этому не предал. Опаздывал. Проспал звонок будильника, потому что вчера вечером одна бессмертная полночи шастала по квартире. Я помылся и вылетел из дома за полчаса до начала рабочего дня, не посмотрев в зеркало. И… Так громко парни из моего отряда ещё в жизни не ржали! Стены базы сотрясались от их гогота, когда в раздевалке я снял шапку и увидел у себя на башке хаотично разбросанные в тёмных волосах осветлённые пряди. Будто кто-то плюнул на меня белой краской.

Ох, как меня накрыло!

Ох, как жутко мне хотелось поймать эту задницу и хорошенько выпороть за её идиотские шутки! Она что, мать твою, нашла себе двадцатилетнего дружка?

И, ох, какой пизды я получил от начальства в этот день!

Я думал, я её убью. Прикопаю во дворе, под посаженной летом берёзой. Малявку спасло лишь то, что с суток домой нас не отпускают, а за двадцать четыре часа работы я успел всё переварить, остыть и прийти к выводу, что самая лучшая месть – совершённая на холодную голову.

Домой со смены следующим утром я уже еду с чётким планом действий. Захожу в квартиру почти бесшумно. Изобретательная коза всё ещё спит. Разумеется, ведь сегодня не надо подгадить одному милому соседу и занять его законный час в ванной.

Скидываю ботинки и куртку и сразу топаю в свою комнату. Там бросаюсь шарить по ящикам в поисках одной интересной штуки, забытой у меня после бурной ночи горячей цыпочкой. Наручники с розовой опушкой.

Я нахожу их в прикроватной тумбе. Хмыкнув, подхватываю и, покручивая «браслеты» на пальце, всё так же профессионально тихо крадусь в спальню Авроры. С дверью приходится повозиться, чтобы открыть её без явного щелчка. В комнате девчонки царит полумрак. Шторы задернуты, и свет сюда почти не проникает. Идеально.

Я зависаю на пороге и даю своим глазам немного привыкнуть к темноте. Различаю тонкий девичий силуэт на кровати. Повернувшись спиной к двери, котёнок сладенько дрыхнет. Подхожу ближе – на её лице блаженное выражение. Длинные локоны девчонки разметались. Одна рука прижимает к груди одеяло. Вторая засунута под ту подушку, что под её головой, так, что тонкое запястье свисает с края кровати. Что это, если не подарок судьбы?

Я присаживаюсь на корточки аккурат возле лица девчонки. Её светлые ресницы слегка трепещут, полноватые губы едва заметно улыбаются, а аккуратный носик сладко сопит. Подаюсь вперёд и чувствую её горячее дыхание у себя на шее. Черт, когда она спит – сущий ангел! Мягкая, нежная, беззащитная – реальный котёнок. А ещё от неё охеренно вкусно пахнет одним из тех трёх гелей для душа.

Да, Аврора хорошенькая. Этого у неё не отнять. При взгляде на неё во мне что-то екает. Всегда. Даже когда она жутко бесит меня своими детскими выходками, мне хочется на неё смотреть. И я ничего, на хрен, не могу с собой поделать. Я заметил это не так давно, но меня словно магнитом тянет к этой сумасшедшей, когда я дома. А когда не дома – постоянно о ней вспоминаю. Она притягательный котёнок – это факт. Но… дьявольской сущности это, увы, не меняет. И моё унижение ей с рук точно не сойдёт.

Действуя предельно осторожно, чтобы не разбудить соседку, аккуратно ловлю ее тонкое запястье в браслет. Тихонько проворачиваю до щелчка. Беру одну ее шаловливую ручку в плен. Второе кольцо накидываю на металлический подголовник кровати.

Щелчок.

Попалась.

– Шутки кончились, котенок, – шепчу я, ухмыляясь. – Начинаем играть по-взрослому.