Buch lesen: «Фиктивная сделка»
Глава 1
План с изъяном
Май
В одном европейском промышленном городке, в красивом аэропорту, на скамье в зале прилетов, спиной к толпам туристов и лицом к огромным окнам, за которыми открывался чудный вид на белоснежные лайнеры и сияющие верхушки гор, совершенно чуждые суете (и немецкому языку, звучащему со всех сторон) сидели двое русских.
Впрочем, один из них славянином был, кажется, в большей степени, чем второй. Он с любопытством, свойственным этому этносу, разглядывал что-то крайне занимательное в своем телефоне. Второго же, и по виду и по одежде, вполне могли принять за местного бюргера. И именно он сейчас выглядел крайне недовольным собой, с раздражением косясь на игромана. У его недовольства, кстати, были совершенно объяснимые причины. Он почти сразу вытянул ноги и водрузил их на чемоданы и дорожные сумки, стоящие перед путешественниками. Левую конечность у самой щиколотки плотно обхватывали толстые слои бинтов. Под бинтами, по логике, находился гипс.
Те немногие, кто замечал пару, изображали сочувствие на лицах. Активный отдых в Альпах в конце весны, безусловно, таил в себе определенные угрозы, – снег был уже не так чист и хорош, как, к примеру, в начале сезона, в зимний период. А спуск с уклоном, если имел место, грозил неприятным ускорением и торможением, впоследствии, всеми имеющимися в наличии точками опоры. Видимо, у этой пары при спуске и впрямь не все прошло…гладко. Да и не только при нем…
Пассажир со злым лицом разглядывал это уплотнение, периодически торкая в него пальцем и щупая бинт. Пять минут назад, на таможенном досмотре, рентген показал, что у туриста под гипсом… ничего нет. То есть, совсем ничего, кроме собственных костей и мышц, разумеется. А поверх мышц – спортивных брюк, свободного кроя и вместимости, весьма удобных при болезненных травмах или переездах. Чему можно было бы радоваться, если бы не одно но… Выходило, что австрийский хирург перестарался, загипсовав его «до прилета в Москву», за что, наверняка, списал неплохие деньги со страховки, приятно улыбаясь и махая вслед профессионально-загребущей рукой.
Зато сам пострадавший, по приезде в аэропорт, провел несколько неприятных минут в комнате рядом с «опорным пунктом» таможни, объясняя, почему у него гипс на… здоровой ноге. Анатомические познания паспортной службы оставим здесь за кадром. К счастью, все медицинские справки, выданные в госпитале, оказались правильно оформленными, несмотря на ошибку в изначальном диагнозе, и забинтованному туристу, со скрипом автоматического пера в бланке, позволили вернуться на Родину.
Теперь, после пережитого, он даже чувствовал некоторое облегчение от того, что сложный «перелом», хоть и опосредованным путем, но, все -таки, не подтвердился. Однако, злоба не сходила с бледного лица. Нога сильно опухла, – похоже, мышцы были надорваны, – и нестерпимо чесалась под ненужной громоздкой повязкой. Он мечтал поскорее ее снять, но в последний миг рассудил, что гипс может ему пригодиться. У него имелись хорошие связи, адвокаты, и думается, радость австрийца при прощании была преждевременной. Он вытрясет из этой клиники все… что окупит ему будущий лыжный сезон.
– Хорошо еще, что мы приехали сюда за два часа до вылета. – заметил его товарищ, отрываясь от телефона. – Твоя пунктуальность помогла…
– Хорошо, что отказались от костылей, которые мне настойчиво предлагал тот австрийский шарлатан! – хмуро отозвался забинтованный. – Правда, в качестве моральной компенсации, можно было и принять! Но, как бы я смотрелся на этих подпорках… без перелома!
– Но ведь нога-то болела. – сокрушался игроман. – Хотя диагноз мне сразу показался надуманным. Когда твою ногу зачехлили, ты вдруг встал и пошел… как Лазарь! Я был поражен…
– Неудачное сравнение…
Они немного помолчали.
– Скорее всего – растяжение… – хромой опять почесал гипс. – И как несвоевременно! У меня нынче дел по горло. А с этими бумагами мы попали в яму похуже, чем я … со своей ногой.
– Что ты решил? Признать сделку или умолчать, сделав вид, что бумаг не существует, а после вообще забыть о проблеме раз и навсегда?
– Пока существует второй вариант, забыть не получится. – покачал головой забинтованный. – Но если в течение полугода не поднимется шум, если бумаги не обнаружат, то, возможно, все обойдется. А пока будем просто тихо сидеть и ждать…
– Что мы и делаем. – игроман вернулся к телефону.
– Да и на хромой ноге далеко не побегаешь. Представляю, когда о «падении» узнают в городке, какой визгливый шум там поднимут мои «фанаты». Рейтинги «доверия» поползут вверх. Нам, возможно, придется повременить с возвращением…
– В каком смысле?
– Не могу же я, в самом деле, явиться к ним… на костылях? Вернешься – ты! Подключишь к делу специалиста. Необходимо наблюдать за шевелением в столице. А мне требуется лечение… Хотя, после падения обычно следует взлет, но я пока не готов к полету. Взлетная полоса какая-то… кривая. И кто все портит – большой вопрос. Нам предстоит ответить на него… в ближайшее время!
Его товарищ с недоумением и тревогой обернулся к окнам, где по-прежнему белели лайнеры. Но забинтованный пассажир имел в виду совсем иное.
Главная мысль, которая занимала его последние часы – что это вообще было?! Случайное падение или… намеренная провокация? Особенно в свете событий, произошедших почти в то же самое время со вторым участником «договора». И надо же было ему сделать столь неудачный выбор. А ведь изначально все казалось просто и безобидно, и вдруг обернулось против своего создателя. Идеально продуманный план сорван! Теперь в дело могут вмешаться ни один, ни два проверенных человека, а совершенно неопределенный круг лиц… о существовании которых он и понятия еще не имеет.
В эту минуту объявили посадку на самолет, который туристы так долго ожидали. Оба поднялись. Здоровый товарищ (во все смыслах, так как был на полголовы выше пострадавшего) хотел поддержать больного, но тот сердито отмахнулся, знаком указав на багаж. После чего направился к стойке регистрации, болезненно морщась при гулких звуках удара гипса о кафельный пол, которые сам же и издавал.
***
Август.
Мальчик лет пятнадцати, с сильно отросшими волосами, в модной, но порядком измятой куртке, ссутулившись и прикрыв глаза, стоял в приемной директора интерната, ожидая распределения. Собственно, групп подходящих его возрасту было всего две, но педагогический состав пребывал в затруднении. И вызвано оно было крайне негативной «рекомендацией», полученной от ближайших родственников подростка.
Дело в том, что несколько месяцев назад мальчик остался сиротой, лишившись родителя при самых странных и до сих пор не до конца проясненных обстоятельствах. Опекунами собирались стать родной дядя и его супруга, игравшая в семье ведущую роль. Но узнав, в какие жесткие рамки загоняло их это обременение, какое количество обязанностей накладывало на хрупкие плечи женщины (которые уже несли на себе пару собственных отпрысков), при довольно небольших, на потребительский взгляд дамы, «поощрениях», льготах и деньгах, она решительно отстранилась от благородного дела.
Впрочем, Егор Потягов (а так звали подростка) подозревал, что окончательно отказаться от него тетку заставило другое обстоятельство. В последний момент выяснилось, что деньги, выплачиваемые за опекунство, должны были тратиться исключительно на опекуна, и никаким образом не являлись поощрением или оплатой труда усыновителя. К тому же, хоть оба (дядя и племянник) и являли собой две ветви одного родового дерева, но, надо прямо сказать, весьма колючего и развесистого. Взрослые мало общались прежде и совершенно не горели желанием углублять знакомство с малолетней сиротой.
Правда, первый месяц после страшных для Егора событий, тетка проявила заботу, явившись в квартиру его родителей и прибрав к рукам все ценное, что в ней находилось. Мальчик стерпел, поверив, что данная процедура необходима, и что вещи изымаются на «ответственное хранение». В конце концов, всего каких нибудь три года, и он получит их обратно, став самостоятельной личностью и наследником в определенном законом порядке. Но второй враждебный шаг новой родни заставил усомниться в доброте намерений самоназванных попечителей.
Большой белый шпиц по кличке Каспер, любимец Егора, был также «изъят» из квартиры, но не на ответственное хранение, а насовсем. Пса передали в собственность неравнодушным соседям, давно заглядывавшимся на популярную породу. Это был сильный удар – ведь подросток лишился и друга. Тетка объяснила его сдачу тем, что у детей открылась сильная аллергия на шерсть, а сама она не выносила животных. Рассердившись не на шутку, Егор тогда впервые в жизни нагрубил старшим. Он задал самый не нужный вопрос – спросив, каким образом, в таком случае, она терпит собственного мужа, да еще и на протяжении многих лет… Ответом стала громкая оплеуха. Ее звон мог сравниться только с последующим звоном бьющихся хрустальных сервизов в шкафу, стеклянной посуды на кухне и горшков с редкими цветными антуриумами… Егор постарался разгромить в квартире все, что не успела изъять вслед за шпицем его рукастая родня.
Именно после данного события мальчику впервые и был вынесен вердикт, или диагноз (как высказалась тетка) – трудный подросток. Его быстренько определили в некое исправительное заведение (с душевным уклоном), где кроме прочих деятелей от образования, работали медики и священнослужители, читавшие духовные лекции пронизанные моралью с самым благостным видом и ощущением собственной значимости.
Когда делегация взрослых прибыла изымать из квартиры уже его самого, выгрузившись из большого зеленого пазика, устрашавшего и видом, и издаваемыми звуками, безвыходность положения открылась Егору в крайне темных сторонах, будущее затуманилось. Надо было немедленно что-то предпринять, чтобы обеспечить себе новую жизнь в предлагаемых узких рамках казенного заведения. Расширить их любыми путями и средствами. Конечно, все финансы семьи уже находились под контролем попечителей. Но оставалось кое-что, ускользнувшее от их внимания и заботы. В доме был тайник! И появился он совсем недавно, что и спасло содержимое от разграбления. К счастью, новая родня не успела обнаружить его, а сам мальчик, разумеется, не стремился к откровенным признаниям.
Пока группа захвата поднималась на 8-й этаж, Егор активнейшим образом провел последние минуты в отчем доме. Он залез в шкаф, отодвинул заднюю, накладную панель. Там, внутри, в капитальную стену был врезан небольшой сейф, который отец установил год назад, когда его дела пошли в гору. Мальчик не знал, что именно хранил в сейфе родитель, но что это было нечто очень ценное для него, не сомневался.
Егор взял маленький ключ, висевший на общей связки, и открыл металлическую дверцу, выкрашенную под дерево. Он долго всматривался вглубь прямоугольной ниши. В первый миг разочарование и обреченность тяжким бременем легли на сердце. Того, на что так надеялся подросток, внутри не оказалось. Или лучше сказать – было, но в самом малом количестве. Небольшая пачка мелких купюр не смогла бы покрыть и сотой доли тех нужд, которые он успел составить для себя в случае вынужденного «переезда». В сейфе, в основном, лежали бумаги и несколько кредитных карт, которые, как подозревал мальчик, давно успели очистить, если вообще не заблокировали! Он сделал шаг назад, но…
Громкий стук в дверь заставил очнуться и отогнать горестные мысли в сторону. Для начала хватит и этого. Егор схватил пачку, а также несколько листов из документа, лежавшего под ними. Завернув деньги в бумагу как можно плотнее, он прятал их во внутренний карман куртки, когда входная дверь распахнулась и группа пересекла внешнюю границу семейного гнезда. Крепость рухнула. Мальчику пришлось сдаться на милость победителей!
Да, он беспрекословно выполнил требования официальной делегации, проследовав до указанного заведения, но лишь потому, что начал воплощать в жизнь нарисовавшийся вдруг в те тревожные минуты дерзкий план.
***
Август, продолжение. Интернат.
Дверь скрипнула, и Директор появился на пороге. Егор открыл глаза – воспоминания исчезли, растворились в душном воздухе казенного кабинета.
С радостной, но плохо исполненной, будто приклеенной улыбкой, начальник интерната объявил о том, что мальчик отныне становится частью большой и дружной семьи. Директор изъявлял формальную, в таких случаях, надежду, что он обретет здесь друзей, углубит познания и, не без квалифицированной помощи педагогов, изберет правильный жизненный путь. На этой вычурной фразе Егор опустил голову, пряча взгляд. А последние слова Директора: «Георгий, мы рады тебе!» – хоть и прозвучали как приветствие адепта тайной секты, были встречены глухим вздохом понимания, сыгранным не менее ловко, чем благостная улыбка начальства до того. Мало кто заметил скепсис на лице подростка. Да и вряд ли кого-то особо интересовали переживания новичка. Его молчание признали согласием и в тот же день ввели в «коллектив».
Георгий!!
Впрочем, он давно не любил свое имя, будто заранее призывавшее носителя во всем добиваться успеха, и придумал к нему множество уменьшительных вариантов. Друзья называли мальчика «Юрец» или «Гера». Учителя, разумеется, Георгий. Зато дома он был просто Гошей. Это уютное прозвание казалось самым ласковым и милым из всех. Но именно с этими именем теперь покончено навсегда, решил подросток в день своего зачисления в Интернат. Он больше ни для кого не будет «Гошей», оставит его в память о семье, запихнув глубоко в отныне одинокое, разбитое сердце.
***
Сверстники встретили новичка довольно холодно. Да и сам мальчик не стремился заводить знакомства. Первую неделю он практически не спал. Зажав подмышкой свое единственное богатство (пачку денег), вздрагивал от любого звука, шороха, храпа…стука. Он панически боялся, что его обкрадут, и опасения оказались не напрасны. Через неделю у Егора утащили любимые кроссовки известной марки с кислотно-лимонными шнурками, оставив взамен поношенные, холщевые, на резиновой подошве. Они были так сморщены, что напоминали кожу крокодила. При первой же пробной носке этот крокодил разинул «пасть» (стелька, словно язык, вывалилась наружу) и, что называется, попросил «есть». Дабы он не «поперхнулся» мусором с пола, его пришлось заматывать липкой лентой…
После кроссовок он лишился куртки. Модного дутика на синтепоне. Еще через пару дней пропал рюкзак. Ну как – пропал?.. Все эти вещи, разумеется, не испарились и, к слову, не исчезли из поля зрения Егора. Они просто поменяли хозяина. Крепыш, который по виду давно мог закончить любое общеобразовательное заведение даже такого «углубленного» толка, носил «обновки» ни сколько не стесняясь способа, которым ими завладел. В прежние времена такой вызов не остался бы без ответа, но нынче Егор, сжав волю в кулак, не подавал виду. Любые неосторожные слова и действия (как в случае с теткой), могли помешать осуществлению его главной цели.
Конечно, попав в приют, он ни минуты не сомневался, что выберется отсюда. Правда, надежды не были связанны с тем, что его вновь усыновят. Мальчик рассчитывал исключительно на свои ум и силу.
Он видел, насколько отличается от толпы дикарей, которые уже находились в заведении. Новые одноклассники показались ему довольно примитивными и серыми личностями, сконцентрированными на обычных, а порой и низкосортных мелочах. В его же счастливых семейных днях присутствовало совсем иное: книги, музыка, фильмы, путешествия, гимназия с иностранным уклоном. Отец – кандидат наук, заведовал кафедрой, и хоть и ненадолго, но сумел применить знания на деле, привить сыну хороший вкус… Егор ни в чем не знал нужды или отказа!
И что в итоге? Ему предстоит провести три заветных года в убогом месте на радость жадной родне, позволив завладеть его наследством? А по выходу из него – остаться, возможно, ни с чем! Нет, только отмщение за пережитый страх, ужас и боль могут стать путем к спасению! Единственным путем. Бегство! Все мысли и чаяния мальчика витали вокруг этого заветного слова.
***
Где-то в 150 км от столицы.
Утро всколыхнуло свежим ветерком сонные окрестности города, прогнав с кривой, вилявшей между частными домами улицы туман. Желтая масса заползла сюда ночью, с реки, тянувшейся под холмом. Блеснули в дали купола и железные крыши, зашелестели ветки фруктовых деревьев в садах, окатив траву под ними дождём холодной росы. Заскрипел старый деревянный столб у края песчаной дрожки, заглушив шаги идущего по ней человека. Обрывки тумана опустили к ногам путника, но восходящее солнце светило ему в спину и до самого поворота на брусчатый тротуар он был скрыт собственною тенью. По силуэту можно было судить лишь, что шел он в чем-то длинном и не совсем удобном, сковывающем любые резкие движения.
Наконец, человек поднялся наверх, к главной дороге и повернул на освещенную полосу. Шедший оказался довольно молодым еще человеком с лишенным загара лицом, изящного телосложения, хотя под длинной хламидой, в которую он был облачён, это не бросалось в глаза.
Выйдя на дорогу, пересекающую частный сектор, путник ненадолго остановился и осмотрелся вокруг, затем уверенно направился к нижней его части. Пройдя несколько метров вдоль высокого деревянного забора, он неожиданно ухватился за него руками и ловко перемахнул на другую сторону, обнаружив под рясой джинсы и белые кроссовки с лиловой полосой и светящимся лейблом на подошве.
Видимо, молодой человек сделал это из соображений практичности, так как именно в данном месте старый забор соединялся с новым, высоким бетонным, сурово ощетинившимся металлическими прутьями. Перепрыгнуть такое ему было бы затруднительно и в фирменной обуви. Какое-то время деревянный забор выправлялся со странным звуком, потом принял исходное положение, и все стихло.
Солнце поднялось выше, тени обозначились ярче, однако ни в домах, рассыпавшихся по холмам, ни на дороге не происходило более ничего интересного. Было около семи часов утра и никто, кроме серой вороны, раскачивавшейся на проводах у того самого столба, не видел этого небольшого, но значимого в последующем происшествия.
***
Через полчаса, когда ворона успела привести в порядок всё своё оперенье и по второму разу пересчитать кривоватые пальцы без одного ногтя на лапах, вниз по улице, в том же направление, что и молодой человек, пронесся внедорожник настолько блестящий, почти зеркальный, что несмотря на бешенную скорость, в его затемненном окне она успела разглядеть и себя, и столб, на котором сидела, и конкурента-ворона с соседней улицы, бесшумно проплывшего у неё за спиной в надежде быть незамеченным.
Несмотря на дикое любопытство, которое всегда вызывали у птицы яркие вещи, ей пришлось сняться с места для очередного выяснения отношений, закончившегося позавчера срывом голоса. Взрыв негодования и на этот раз вылился в пронзительный, но жутко хриплый крик. Не менее хрипло и грубо ей ответили из кустистого сада, через пять домов напротив. Она вздрогнула налету: – Ах, ты уже в трёх соснах от помойки! – и месть не заставила себя ждать…
Двумя красными огоньками вспыхнули круглые глаза старой птицы, как-будто придав ей решимости и ускорение… Два красных огонька замедлили внизу ход машины. Вверх из-под колес взметнулся столб песка и пыли… И хотя одно являлось лишь отражением другого, общее настроение и тон был задан. В воздухе повисло напряжение…
И в тот же миг прозвучал удар могучего колокола с противоположенного берега реки… Город проснулся.
***
Блестящая машина вкатилась по новому настилу во двор, и ажурные ворота плавно закрылись за ней. Из зеркального внедорожника вышел человек. Заметив парня в хламиде и кроссовках, прятавшегося в тени крыльца, он улыбнулся.
– Что за вид?– спросил водитель. – Странная маскировка!
– Вхожу в роль!
– Смотри не заиграйся…..
– Не переживай. Я-то свое дело знаю. И потом, так легче затеряться в столь древнем, проспавшем всемирную эволюцию, городке. Меня примут за своего…
– Не знаю, как насчет всемирной эволюции, но вот в революцию он лепту вложил. И «Аллея героев», его главная артерия, очень красноречиво доказывает это. Здешний народ помнит свое боевое прошлое. Так что не выделывайся и будь начеку. Добавь к эстетике – этику, а к антуражу соответствующее содержание.
Где-то снова ударил колокол.
– Тем более «твои»… уже звонят… – усмехнулся человек из внедорожника, прислушиваясь к нарастающему звону.
– Почему же мои – теперь наши… – отозвался парень.
Приезжий обвел его взглядом и хотел что-то сказать, но громкое карканье за забором отвлекло его от мысли устроить перепалку на улице. Владелец блестящей машины быстро прошёл по дорожки к дому, поднялся на крыльцо и оба исчезли за массивной железной дверью.
***
Побег
Егор начал действовать, планомерно исполняя задуманное. Готовиться к бегству, тщательно маскируя, при этом, замысел, играя роль послушного и прилежного ученика.
Он тихо сидел в стороне, не реагируя на колкие, а зачастую и оскорбительные замечания сверстников. Беспрекословно выполнял любые задания на уроках. Отвечал на вопросы многочисленных анкет, доброжелательно улыбался учителям. С охотой занимался у психолога, рисуя такие насыщенные яркими цветами картинки по разработанной воспитателем методике, что у самого слезы вышибало.
Посещал все «духовные» лекции, игнорируемые большинством одноклассников. Крестился даже на портрет Директора в холе. Давился пищей в столовой, обливаясь уже настоящими, а не наигранными слезами. И… в конце первого месяца пребывания в «заведении» окончательно убедил всех (от педагогов до детей), что вынашивает некие идеи, отличные от их идей, и замыслил нечто нехорошее, подтверждающее, кстати, критическую характеристику, выданную, прежде, его проницательной теткой.
В середине сентября заговорщик находился едва ли не под круглосуточным наблюдением всего персонала Интерната. План побега стоял под угрозой. От огорчения и бессилия подростку хотелось рыдать в голос, чего не случалось с ним лет с девяти. Квалификация надзирателей не подлежала никакому сомнению!
Пачка денег, которую он так крепко сжимал по ночам, успела намокнуть от горячий прикосновений. Егор практически целовал грязные купюры, вдыхая аромат, – ведь это был запах свободы! Он практически не спал, придумывая обходные маневры, запасные варианты. Но мозги, словно вслед за бытом, разом оскудели. Время утекало, а шансов не появлялось.
В двадцатых числах сентября, наконец-то, пришло спасение. Ухищрения дали плоды. Хотя и не совсем те, на которые Егор рассчитывал в начале. Убедительная демонстрация хорошего аппетита, бесстрашное употребление блюд из нехитрого меню, включая супы, отвергавшиеся остальными учениками, привели мальчика… в карантинный блок медсанчасти. Сильнейшие признаки отравления скрутили живот. А когда температура перестала сбиваться в течение двух следующих дней, директор принял волевое решение перебросить подопечного в стационар городской инфекционной больницы.
Повезли Егора все в том же пазике, в котором забирали из дома. Круглосуточное наблюдение было снято, и в первую же ночь подросток покинул палату, двинувшись в путь.
Глава 2
Домик в деревне
Когда год назад отец стал зарабатывать приличные деньги, – недаром преподавал на кафедре экономики и имел кандидатскую степень, – он сделал несколько важных и дорогих подарков семье. Во-первых, купил большого пушистого шпица своему сыну. После, обставил новыми вещами квартиру (увы, они не долго радовали хозяев). Свозил всех на море. И не на местную лужу, как обзывали внутренние водоемы столичные эстеты, а на отдаленный и от этого еще более прекрасный курорт. Установил секретный сейф, оказавшийся теперь так кстати. Венчал же небольшой, но драгоценный список приобретений домик «в деревне». Да, именно – в деревне!
По примеру институтских коллег, и по модному нынче поветрию, он вдруг решил, что семейству необходим свежий воздух, физический труд, близость к природе – все то, чего продвинутые люди совершенно лишены в современных мегаполисах.
Течение «к истокам», действительно, приняло в последнее время какой-то массовый характер. Особенно в научной среде, и не столько среди гуманитариев или зоологов, как можно было подумать, сколько среди механиков и технарей. Отец как-то, посмеиваясь, рассуждал об этом на кухне: «Создаем технические новинки и гаджеты, а сами тянемся к мотыге и топору…». При этом он поглаживал недавно отращенную бородку, любуясь отражением на стеклянно- силиконовом китайско-шведском столе.
К слову, ученые со степенями повсеместно отращивали бороды (у кого пока не было). Их жены облачались в нечто просторное и «ниспадающее». Продвинутые семьи выезжали в заброшенные деревни, желательно не далее 100 км от столицы, где скупали земли «сотками» и на подобе Льва Толстого, засучив рукава, взращивали органические грядки с луком и прочей зеленью. А затем, радостно показывали знакомым мозоли, полученные при первом же столкновением с реальностью – сорняком, заполонившим бесхозные поля гораздо раньше новоявленных любителей природы.
По-правде сказать, домик, купленный отцом, находился вовсе не в деревне, а в небольшом провинциальном городке. Но главному условию отвечал – располагался в 150 км от столицы. Отец ездил туда лишь однажды, заключать договор, грозясь, что летом непременно проведет в деревне весь отпуск.
Тогда покупку отца Егор не оценил, но вот год спустя, в новых экстраординарных обстоятельствах, появление жилища стало очень своевременным и бесценным активом. Именно там мальчик рассчитывал укрыться от опеки и надзора. Об этой собственности родня не имела понятия, да и вряд ежегодный отдых в глуши входил в планы ушлой тетушки, не представлявший собой ни класс зоологов, ни механиков, ни, тем более, технарей. Однако и сам мальчик пока не представлял, какие трудности ожидают его на пути «возвращения к истокам».
***
Пробираясь в метро, Егор на ходу просчитывал свои шансы. Подводил приблизительную смету. К счастью, размокли не купюры, а бумага, в которую, как в кошелек, были завернуты деньги. Да и сумма уже не казалась незначительной – в маленьком городке, при скромных тратах, на нее можно было и год протянуть. Пока он двигался к цели, его рука, словно в жесте принимающего присягу чиновника, приклеилась к нагрудному карману, хранившему добро. Толпы дачников в конце сентября заполонили перроны столичных вокзалов. Переполненные электрички бежали во всех направлениях. Карта области, как страшная гротескная паутина гомерического паука, украшала стену рядом с кассами.
Хотя беглец помнил, с какого вокзала выезжал его отец, помнил и название нужной станции, но все же провел долгих полчаса перед планом, ища надежный путь. Ошибиться Егор не мог – второй возможности для побега могло и не случится. Его трясло мелкой дрожью, он постоянно оглядывался, все сильнее натягивая на лоб капюшон. Но бледный, тощий подросток в потрепанной одежде мало у кого вызывал интерес, и через четверть часа Егор покинул пределы враждебного отныне ему многомиллионного гиганта.
***
У цели
Выйдя из последнего вагона, в котором интуитивно занял место, он оказался на открытых путях метрах в ста от станции. Пока брел к зданию, белеющему впереди, энергия и оптимизм, захлестнувшие на волне удачного побега и необходимости скрываться, выветрились в одночасье. Дул сырой пронизывающий ветер. Совершенно незнакомый город, странная, неухоженная местность, отсутствие знакомых и друзей, вызвали в нем в первый миг, после отхода поезда, паническую реакцию. Горло свело судорогой так, что Егор не мог продохнуть. Пальцы рук и, что еще хуже, ног закоченели. Но если вверху их можно было согреть дыханием, то внизу – никак. Большой палец левой ноги без конца выскакивал «из пасти» крокодила. К тому же носок успел прохудиться и мальчик, что называется, «голой кожей» ощутил все прелести деревенской жизни, о которой рассуждал его отец. По спине ежесекундно пробегал озноб. В конце концов, его болезнь, как не была желанна, оказалась вполне реальной и теперь, на финише, могла испортить все дело. Егор поспешно засеменил вперед.
Вот он, наконец, подошел к вокзалу, где рассчитывал расспросить местных. Адрес с названием улицы и номером дома беглец заранее написал на обрывке бумаги, чтобы не забыть. Однако, тут его ждала другая неприятность. Если в столице плачевный вид одинокого подростка мало кого трогал и позволял проскакивать многолюдные места практически незаметным, то в провинции на ребенка в неряшливой одежде быстро обратили внимание. Несколько суровых мужчин в спецодежде, шедших откуда-то с вениками и лопатами, вместо ответа на заготовленные вопросы начали задавать собственные: – Не отстал ли от поезда? Где родители?.. Ты не здешний… – неожиданно заключил самый старший из них, и это уже звучало скорее утверждением, нежели вопросом. И хотя куртка приезжего по изношенности мало чем отличалась от одежды рабочих, да и болезненный вид как-то зеркально отражался в их красных лицах и слезящихся глазах, вердикт дорожники вынесли однозначный. Мужчины тут же встали полукругом и с очевидным недоверием принялись разглядывать парня, забыв про собственные дела.
«Они что же, знают всех «местных» в лицо?! – вертелось в мозгу порядком напуганного Егора. Ответ на этот вопрос ему меньше всего сейчас хотелось узнать. Мальчик пролепетал что-то нечленораздельное, вроде как поблагодарил и попрощался. После чего начал отступать к вокзальному крыльцу. Стоило поискать более безопасный и подходящий источник информации.
Но таксисты, курившие у небольшого палисадника и к обеденному времени заплевавшие всю площадку рядом с ним, вообще не склонны были к диалогу, заподозрив, что денег правильный ответ на вопросы им все равно не принесет. С третьей попытки Егору удалось уговорить одного из них, менее пузатого и жилистого, чем остальные, не только пообещав достойную оплату, но и показав (скрепя сердцем) купюру покрупней.
Мальчик с облегчением уселся внутрь теплого салона и машина покинула привокзальную площадь. Переехала по мосту над узкой серой рекой на другую сторону и начала подниматься в гору, по широкому склону которой раскинулся небольшой городок.
Пока они ехали, Егор с изумлением смотрел по сторонам. Что могло завлечь сюда отца? Да, тут есть пара монастырей и церквушек, несколько прямых улиц и зданий «опрятного стиля», но не более того. И где именно он собирался «дышать» и заниматься «физическим трудом», окучивая грядки в просторных льняных одеждах? Ведь повсюду те же панельные дома, серые пятиэтажки и … спальный район, более новый, но до боли напоминающий родной. Егор молча глядел на все это, не веря глазам. А «домик в деревне»? Что это – реальность или сарказм, с которым отзываются о провинции даже самые высокие умы в богатой столице.
