Buch lesen: «Мактуб. Книга 1. Ядовитый любовник»

Эрика:

Он близко. Настолько, что я могу увидеть его глаза. Все длится считанные мгновения, но секунды достаточно, чтобы захлебнуться в океане его глаз цвета индиго. Считаю до пяти, не отвожу свой взгляд и не смею моргать, пытаясь победить в неравной схватке с незнакомым «зверем». Он побеждает. На четвертой секунде мои ресницы начинают дрожать, и я опускаю взгляд, нервно проводя кончиком языка по нижней губе. Губы, увлажненные помадой, пересохли. Вновь бросаю на него волевой взгляд, приподнимая подбородок, стараюсь абстрагироваться от его мощной, прошибающей до испарины и мурашек энергии, цепкого взгляда, который бывает лишь у трех видов мужчин.

Либо у сталкеров.

Либо у психопатов.

Либо у маньяков.

Черт, почему его нет в списке подозреваемых?

Джейдан:

Ни одна камера и ни одно зеркало не отразит того, что вижу в тебе я, Эрика. Не нужно бояться открыться. Я не причиню тебе боли. Только удовольствие. Покажи мне, кто ты…

Пролог

Людям свойственно находить порок, разврат и несовершенства даже в святыне. Искусство остро подчеркивает то, кем мы являемся на самом деле, как зеркало отражая содержимое наших душ. Прекрасное и отвратительное имеет очень тонкую грань, запечатлеть которую дано не каждому, единицам, избранным. Именно по тому, как мы смотрим и понимаем те или иные произведения, стихи, картины, музыку, можно судить о нас самих. Творец открывает нам душу, но если мы пусты, то не видим в ней ничего, кроме грязи. Наши мысли и восприятие – это отражение той мерзости, что каждый носит внутри, и чем они чернее и отвратительнее, тем я ближе к вам.

Ядовитый Любовник

Нью-Йорк

Никогда прежде не занималась сексом в машине.

И никогда не делала этого в присутствии второго мужчины. Хотя уверена в том, что молчаливый водитель так ни разу и не обернется на заднее сиденье огромного «кадиллака», салон которого буквально создан для спонтанного и горячего соития с моим мужчиной. Мысль о том, что безликий посторонний будет слышать каждый стон, предназначенный для моего habibi¹, несказанно заводит, сжимая горячую спираль, зарождающуюся внизу живота.

Он рядом, я слышу его тяжелое дыхание, оставляющее поцелуи незримого огня на моей коже.

Ощущаю себя грязной, раскрепощенной, открытой, одержимой и безумно влюбленной одновременно, когда наблюдаю за вспышками нежности в глубоких синих глазах неземного цвета, постепенно преобразующимися в неистовое пламя похоти, выдающее его жажду обладания. Порой мне кажется, что habibi наделен невероятной способностью метать искры и молнии из своих сумеречных глаз и опалять ими душу, заставляя заводиться от одного лишь взгляда и присутствия этого мужчины, обладающего сокрушительно сильной энергией, пропитанной ощущением власти и опасности.

Никогда не хотела никого настолько сильно – чтобы до дрожи не только в коленях, но и во всем теле. Желание накрывает лавиной до кончиков пальцев. Дрожащими руками я расстегиваю пуговицы на его черной рубашке. В полумраке наощупь раздвигаю сатиновую ткань, постепенно открывая своему взору его резко вздымающуюся широкую грудь. Трудно отвести взгляд от столь совершенного мужского тела. Издаю тихий стон, изучая взглядом кожу бронзового цвета, линию ключиц, лаская ее кончиками пальцев. Раскрытыми ладонями прикасаюсь к груди, опускаясь к очерченным кубикам пресса, с ухмылкой наблюдая за тем, как они напрягаются от моих манипуляций… Он выглядит как сам грех, и мне всегда не терпится попробовать его на вкус. Так сильно, что низ живота скручивает огненной волной низменного и первобытного желания, незнакомого мне до встречи с ним.

До него в моей жизни было много «никогда не», и именно с ним, с моим обольстителем, я многое попробовала впервые за какие-то две недели. Словно змей искуситель, habibi взял меня за руку и отвел в сад запретной страсти и порока, проведя по краю над пропастью, наполненной самыми сладкими грехами.

И с ним я готова нырять туда снова и снова.

То, что происходит со мной, когда мы вместе, – невероятное безумие, затуманивающее разум, заставляющее существовать в реальности, переполненной удовольствием и чувственным искушением.

Наверное, его секрет в том, что он может быть нежным, заботливым, трогательным мужчиной, носящим меня на руках и купающим в дорогих подарках и бриллиантах, блеск которых меркнет, когда я смотрю в его глаза. Он может быть другим, почти незнакомым – несущим в себе разрушительную, агрессивную, первородную мужскую энергетику, ядом проникающую под кожу, наполняющую вены испепеляющим жаром.

Не успеваю думать и трезво мыслить и всегда быстро оказываюсь в его власти, несмотря на то, что каждый раз говорю себе, что мы вместе всего ничего и мне не стоит так быстро растворяться и влюбляться в него… Моя мама говорила, что влюбить в себя с первого взгляда может только лишь Дьявол. Она ошиблась. Мой habibi не причинит мне боли, и вся его внутренняя тьма никогда не будет обращена в мою сторону с целью по-настоящему навредить мне.

Еще месяц назад я не знала, что такое истинное удовольствие, и после пары неудачных попыток познать искусство любви и секса приняла решение вступить в близость только после свадьбы… но все изменилось, когда в мою жизнь ворвался мужчина с синими глазами. Я же сразу ощутила его – притяжение, которому невозможно противостоять. Не могу устоять и сейчас, кожей ощущая его близость в полумраке машины, вдыхая запах парфюма с терпкими мускусными нотами и дорогой кожи, исходящий от широкого дивана… и почему-то легкий аромат краски, приглушенный запахом табака.

Прогибаюсь в его плотно сжатых руках на моей талии в такт плавной музыке без слов, наполняющей пространство автомобильного салона, и ощущаю, как он по очереди сжимает грудь в сильных ладонях и с низким рыком сминает нежную кожу, освобождая от ткани платья, спуская его бретельки так, чтобы ткань до боли приятно врезалась в затвердевшие соски. Накручивает на указательный палец бриллиантовое ожерелье, которое подарил мне сам, игриво обхватывая его, словно мой ошейник. Но я всецело доверяю habibi. В ответ неотрывно смотрю в его глаза, обвожу кончиками пальцев напряженную линию его челюсти. Плавно двигаясь по изгибам моего тела, его руки опускаются на мои бедра, и, впиваясь пальцами в ягодицы, habibi насаживает меня на каменную эрекцию, но я чувствую его пульсацию лишь через ткань брюк и своих трусиков. Тихий стон срывается с моих губ, пока я инстинктивно двигаюсь против внушительной выпуклости, ощущая, как между ног становится слишком горячо и влажно. Мучительно сладкий кайф наполняет меня изнутри, и я думаю лишь о том, как хочу ощущать его кожа к коже.

– Не стесняйся, кричи громче, моя shaeir², – чувственным и низким шепотом приказывает habibi, и его слова отдаются требовательной пульсацией в моем изнывающем от желания лоне. – Хочешь мой член, крошка? Тогда отсоси мне.

Я нервно хихикаю, заводясь от его грязных слов, сказанных нежным, но не терпящим возражений тоном.

Мы очень долго можем быть строптивыми недотрогами, но, когда встречаем мужчину, способного заткнуть нас парой слов и движений, теряем способность к сопротивлению, открывая для себя дорогу преклонения и покорности. Судя по низкому хрипу, доносящемуся с водительского кресла, его приказ слышу не только я. Словно читая мои мысли, habibi уточняет просьбу:

– Отсоси мне так, чтобы этот ублюдок завидовал, – непоколебимо требует он, имея в виду молчаливого водителя.

Меня не нужно долго уговаривать. Я влюблена в него и хочу каждый сантиметр его восхитительного тела. Опускаюсь на пол, широко расставляя ноги и упираясь коленями в диван заднего сиденья, одновременно до конца распахиваю полы черной рубашки. Перевожу взгляд с его глаз на очерченные кубики пресса, вновь лаская их кончиками пальцев. Снова поднимаю глаза, и, облизывая губы, расстегиваю молнию его брюк.

На моем мужчине нет даже боксеров.

Затаив дыхание, я сжимаю его член у основания, разглядывая твердую эрекцию, которая вскоре окажется глубоко внутри меня. Еще три недели назад я была не способна на подобное, но сейчас я, не раздумывая, наклоняюсь ближе к пульсирующему в ладони органу и с упоением скольжу языком по его открытой головке и затыкаю собственный стон, принимая его в рот так глубоко, насколько могу, ощущая на языке его вкус. Мои пальцы оглаживают крепкий пресс и бедра мужчины, пока я с наслаждением начинаю сосать то, что принадлежит только мне. И сейчас я как никогда ощущаю свою маленькую власть и контроль над его эмоциями и ощущениями. Сейчас я – единственный источник его удовольствия в этом мире.

– Ты моя Богиня, девочка. Моя shaeir, – с благоговением шипит он и уже куда грубее и ниже добавляет: – Возьми еще глубже. Ты же можешь, детка.

Habibi сгребает в охапку волосы на моем затылке и, резко выгибаясь бедрами навстречу моим губам, проникает глубже, упираясь в горло. Это заводит и пугает одновременно, мое сердце пропускает удар от страха и дикого, прошибающего до седьмого пота возбуждения. Мысленно успокаиваю себя тем, что я рядом с любимым и он не посмеет задушить меня и сделать то, что я не приемлю. И, словно читая мои мысли, он ослабляет хватку, позволяя мне вновь все взять в свои руки, точнее, в рот и обласкать языком и губами. Меня заводит контраст ласки и грубости во всех его действиях. Ощущения, будто я бегу по раскаленной пустыне, гонимая ледяными иглами снега. Контраст, искушение, соблазн… я сама себе завидую. Кто бы мог подумать, что наши отношения перерастут в смертоносную страсть. Восхитительную, необыкновенную, запредельную. О такой мечтают, но никогда не произносят этого вслух. О такой не рассказывают подружкам. Я не знаю, как и что он со мной сделал, как подобрал ключ к моему ледяному сердцу.

Невольно я задаюсь вопросом: ощущала ли я себя живой до него?

Все эти годы я жила с чувством, что умерла еще тогда, в том гадком притоне, который поставил крест на моей женственности и закрыл сердце на глухие стальные засовы. Но он волшебным образом исцелил мои кровоточащие годами раны, наложив на мою душу прочные швы, и заставил поверить в то, что я особенная. Я не такая, как они обо мне говорили четырнадцать лет назад.

Я не такая, как все, ведь он меня выбрал.

Прекращаю небольшую мыслительную медитацию, возвращаясь в сладкий момент «здесь и сейчас». Судя по низким звериным рыкам и вздувшимся венам на члене моего мужчины, я фактически довела его до грани безумия. В последний раз вбираю его плоть до основания и выпускаю изо рта с возбуждающим хлопающим звуком, продолжая поглаживать и сжимать его налитый желанием ствол в ладони, пока habibi почти заботливо вытирает мои губы перчаткой.

– Тебе понравилось, habibi? – нежно и мягко мурлыкаю я, читая ответ в его взгляде и порочной ухмылке, изгибающей контур очерченных губ. Молчаливый таксист с шумом втягивает воздух сквозь зубы, и мой мужчина удовлетворенно кивает. Я выполнила его просьбу на отлично.

– О да, он мне завидует, shaeir. – Презрительный глухой смешок контрастирует с его восхищенным и довольным взглядом, мышцы пресса сжимаются под воздействием моего одурманенного взора. – Но сейчас мне нужно трахнуть тебя.

Habibi обхватывает мой подбородок и поглаживает меня костяшками пальцев, словно ручную кошку. Я готова прильнуть к его колену лбом и бесконечно ластиться к своему распутному Богу.

– Ко мне иди, – вновь приказывает он, рывком поднимая меня к себе. Еще более резким движением мужчина прижимает меня к себе, и я охотно опускаюсь на его бедра, потираясь затвердевшими сосками о его грудные мышцы, едва ли не кончив от ощущения близости наших влажных тел. Новый стон срывается с моих губ, и, поймав мой полуоткрытый рот, он врывается языком внутрь, параллельно терзая мою грудь ладонью, другой сдвигает намокшие стринги в сторону, размазывая соки по самым интимным местам моего тела. Каждая его ласка, грубое слово, движение – любое действие отдается пульсацией внизу живота и между бедер, я ощущаю, как мое нестерпимое желание нарастает с каждой секундой, заставляя меня царапать его бицепсы и плечевые мышцы.

Глаза в глаза, наши дыхания сплетаются в диком танце… ничто не предвещает того, что навсегда изменит ход моей жизни.

Его член скользит между ягодиц, судорожная дрожь проходит по телу, когда он ударяет головкой около входа. Дразнит вновь и вновь, заставляя меня извиваться в его объятиях и с еще большим рвением тереться о его плоть, даруя нам обоим острое наслаждение.

– Какая послушная, готовая девочка, – удовлетворительно ухмыляется мужчина, проникая внутрь на пару сантиметров, вызывая новую волну приятных спазмов по всему телу. – Со мной ты стала такой плохой, shaeir. Такой грязной. Ты заслуживаешь самого прекрасного наказания, милая…

– Трахни меня, habibi. Пожалуйста, – умоляю я, извиваясь в его руках, настойчиво вращая бедрами. Черт, давай же… я заслужила награду, но никак не «наказание»…

– Твои пороки и красота заставят миллионы людей содрогаться от восхищения и страха. Этот прогнивший мир увидит тебя особенной и никогда не сможет забыть.

Не придаю и малейшего значения его странным словам. Он часто говорит непонятные мне фразы. Я не способна сейчас ясно мыслить.

Наши взгляды встречаются в тот момент, когда мужчина медленно проникает в меня, насаживая и растягивая, позволяя ощутить каждый сантиметр налитой желанием длины. Замирает внутри лишь на мгновение, пальцами больно сжимая мои скулы, гипнотизирует взглядом повелителя, заставляя безвозвратно тонуть в омуте любимых глаз. И уже через секунду от нашей нежности и неторопливости не остается и следа – мне необходимо кончить от его члена, и, уже не попадая в такт медленной музыке, я двигаюсь на его бедрах, ощущая дикий горячий взгляд на своей вздрагивающей груди и шее, покрытой бусинками пота. Да, быстрее. Хочется стонать и дышать глубже, беспорядочно кусая свои губы… его губы.

– Ах-х, да! – вскрикиваю, ощущая, что он подходит к грани. Шипит сквозь сжатые зубы, его пальцы грубее сжимают волосы, талию и бедра, все вместе, жадно, неудержимо, по очереди. В моей крови взрывается ударная доза противоречивых эмоций: запретная чувственность, сокрушительная страсть, ниспадающая на меня водопадами мощнейшего оргазма. Прикрывая глаза от наслаждения, смакуя каждую волну сладкой дрожи по телу, ощущающуюся так еще ярче… Под веками вспыхивают звезды, пока я сжимаю в тиски его мощный член, ощущая, что он тоже близко. Открываю глаза, чтобы посмотреть на любимого в момент оргазма.

Вздрагиваю от того, что мое сердце делает резкий скачок в груди, и не от удовольствия. Болезненно сжимается. Нега, разливающаяся по телу, вмиг растворяется, превращаясь в пыль.

«Может, мама была права?» – невольно пробегает мысль, когда в его нездоровом, плутоватом взгляде вспыхивают искры первородного зла. Покусанные мной губы трогает безумная, торжествующая улыбка, желваки бугрятся под линией выразительных скул.

Что происходит?

Никогда прежде его белки не наливались кровью в момент приближения к оргазму. И пока habibi, сжав челюсть в хищном оскале, продолжает насаживать меня на свой член, я не узнаю его, ощущая нехорошее предчувствие. Так я чувствовала себя накануне страшных взрывов, разделивших мою жизнь на две. Дурман в голове рассеивается, как только я понимаю, что habibi не просто сжимает мою шею бриллиантовым ожерельем, как часто делает это в преддверии оргазма, а делает это намеренно – причиняя мне боль, перекрывая кислород, заставляя захлебываться приступами удушья и кашля, сходить с ума от охватившей нутро паники.

– Мне больно, – сипло пытаюсь вразумить его я, но он никак не реагирует на мои слова. Точнее, адекватно не реагирует. По-настоящему жутко становится тогда, когда я понимаю, что мои челюсти, виски и лоб сковывает платиновая маска, которую он надевает на меня так быстро и ловко, будто проделывал это сотни раз. Что еще за хрень? Если это эротическая игра, почему habibi не предупредил меня? Маска больно сдавливает голову, превращая мысль в комок оголенных нервов. Я хочу поднять руку и ударить его, чтобы безумец, одержимый то ли страстью, то ли внутренним бесом, прежде не являвшимся мне, очнулся и перестал меня душить. В момент, когда моя ладонь вздымается в воздух, что-то тонкое, обжигающее, наделенное дыханием смерти, врезается в мою изнывающую болью шею. Острая игла насквозь пронзает вену. Боль выгибает дугой, я надрывно кричу будто подбитая в небе птица. Кричу в последний раз в своей жизни.

Тело стремительно немеет, но я успеваю повернуть голову и вижу зажатый в сильном кулаке шприц. Вновь смотрю на habibi и не узнаю в нем мужчину, которым была поглощена все это время. На меня действительно смотрит Дьявол, полный безумия и одержимости забрать меня в свою преисподнюю.

Что происходит? Что он наделал? Может, это игра? Может, это такая шутка?…

Хватаюсь за эти мысли как за спасательный круг, но ничто не может спасти от цунами, несущего за собой лишь обреченность, холод, остановку дыхания и смерть. Я узнаю ее… она уже была так близко. Много лет назад она дышала мне в затылок.

Я хочу задать ему все эти вопросы, хочу истошно закричать в его дьявольски красивое лицо, чтобы понять, что это за новая игра и почему он не предупредил меня о правилах. Почему не дал мне шанса выиграть?

Но судя по торжествующему взгляду хабиби, это не игра. А если и она, то она окончена. Для меня.

Поверхность кожи обдает жаром, в то время как каждая вена внутри покрывается инеем; мышцы, еще недавно пронзенные удовольствием, немеют.

Я слишком поздно понимаю, что происходит. Парализующий яд наполняет каждую клетку тела, ощущаю, как кровь застывает, ноги и руки тяжелеют, а каждый вдох дается все труднее и труднее.

Я не могу двигаться.

Я едва дышу.

«Что? Что ты со мной сделал, любимый?» – последний, отчаянный вопль внутри. Из глубины души, неспособный вырваться из губ. Никогда больше.

Но это еще не конец его представления. Ответы на мои немые вопросы читаются в его торжествующем взгляде, пока он кончает в мое почти омертвевшее тело. Я этого не чувствую, лишь вижу эмоции, отраженные на его лице, искажающие его черты маской наслаждения. Не такого, как прежде, – нездорового, безумного. Эмоции маньяка, наслаждающегося неминуемой гибелью попавшей в хитросплетенные сети жертвы.

Я медленно умираю от удушья. Чувство обреченности накрывает снова и снова, ощущаю себя утопленницей, неумолимо погружающейся в глубины океана. Но уже не его синих глаз.

Я думала, что с ним я только начала жить по-настоящему…

– Мактуб, – произносит мужчина, которому я вложила сердце в ладони и позволила отравить смертельным ядом. Чувственные губы изгибаются в порочной усмешке, он придирчиво разглядывает мое закованное в маску лицо и с толикой радости и удовольствия выплевывает: – Мое порочное совершенство, созданное искушать и соблазнять. Смерть искупит грехи, а я сохраню твою красоту нетленной.

Кончики его пальцев приближаются к краям маски, но я не чувствую касания – и не чувствую, как он скидывает меня на пол салона «кадиллака», мне не больно.

Плохо, что не больно. Это значит, что…

Я умираю.

И холодное триумфальное выражение в его равнодушном взгляде говорит мне о том, что так и есть. Я еще мыслю, но уже не могу дышать, не чувствую собственного тела.

Это конец.

Макту́б مكتوب‎.

Так предначертано.

Глава 1

Двое в пустыне пытаются отыскать не только друг друга, но и оазис, где они могут быть вместе.

Джон Фаулз. Коллекционер

14 лет назад

Кемар³, поселение Аззам

Мелодичный азан муэдзина разносился из галереи высокого минарета над Аззамом. Полуденное знойное солнце стояло в зените, золотые лучи отражались в изогнутом полумесяце, венчающем купол мечети, и рассыпались сияющими бликами по белокаменным стенам. На удивление мощным и красивым голосом слепой юноша Абдула, стоя лицом к Мекке, нараспев читал молитву, восхваляя Аллаха и призывая на Джуму⁴ собирающихся возле небольшой мечети прихожан. Его лицо было охвачено безмятежным одухотворением и покоем, а незрячие глаза прикрыты в блаженном умиротворении. Мужчины и женщины в праздничных одеждах с чистым и открытым сердцем, оставив все дела и устремив мысли к Всевышнему, спешили совершить пятничный намаз, являющийся главным событием недели в небольшом и бедном поселении.

С босыми ногами и праведными мыслями мужчины устремлялись занять места сразу за имамом Ибрагимом, готовящимся читать пятничную проповедь, в то время как женщины смиренно занимали самые дальние ряды за деревянной перегородкой, разделяющей молитвенный зал. Дочери усаживались на бордовые толстые ковры рядом с матерями, сыновья – с отцами. Никто не кричал, не суетился, не толкался, не предавался пустой болтовне. Даже самые неугомонные маленькие ребятишки робко опускали головы, проникаясь атмосферой благочестия и торжественной святости.

Пронзительный, приятный и ласкающий слух голос слепого муэдзина прозвучал в последний раз с украшенного узорчатой кирпичной кладкой минарета, возвышающегося над Аззамом. Почти все жители поселения собрались на Джуму сегодня, за исключением больных, беременных, малолетних детишек и немощных стариков. Не больше ста двадцати человек насчитал зорким взглядом имам, начиная молитву.

Джамаль, тринадцатилетний сын местного реставратора Омара Камаля – набожного, бедного и уважаемого человека, пришел в мечеть в числе первых вместе с отцом. Омар помогал имаму Ибрагиму с мелкими поручениями от чистого сердца и не брал за свою работу никакой платы. Орнаментная вязь, богатые узоры на михрабе⁵ и слова из священного Корана были выведены сильной и уверенной рукой истинно верующего мусульманина Омара Камаля. И если где-то краски выцветали и трескались, то он или Джамаль первыми спешили исправить малейшее несовершенство в мечети. Омар Камаль каждый день возносил молитву Аллаху за то, что сын разделил его талант к творчеству, крепкую веру и стремление вести благочестивую жизнь, и молился о его душе больше, чем о своей собственной. И тому были веские причины, о которых не знал ни Джамаль, ни даже самые близкие родственники Омара.

Заняв свое привычное место и окинув взглядом молитвенный зал, юноша увидел, как отец вместе с другими верующими склонил колени. Его мать Сара и две сестры должны были прийти чуть позже. Юноша никогда не молился рядом с отцом, выбирая самый последний ряд. Никто не удивлялся, зная, что Джамаль так поступает, чтобы быть поближе к маленьким сестрам и матери. Сара гордилась, рассказывая подругам, каким защитником растет ее единственный сын.

Но правду знал только Джамаль, испытывая глубокую вину и стыд за то, что его мысли были далеки от благочестия и святости, прививаемых отцом с раннего детства. Вовсе не забота о матери и сестрах держали мальчика в крайнем ряду перед ограждением, за которым молились женщины, а голубые глаза девочки в черной абайе⁶ и плотном хиджабе с прорезями, сквозь которые она смотрела на мир и на него… Джамаля Камаля.

Девочка приходила в мечеть с отцом и братьями, которые молились отдельно. Одинокая, скромная, маленькая, редко поднимающая с пола робкий взгляд, но когда это случалось, Джамаль от волнения забывал слова молитвы и смотрел только на нее, нарушая все запреты, пытаясь не пропустить короткие мгновения, запомнить каждый оттенок небесной лазури, чтобы потом запечатлеть в своих набросках, которые прятал в укромный уголок подальше от глаз родителей. Но сколько бы юноша ни рисовал голубоглазую незнакомку, работы получались незаконченными, не отражающими всей той красоты и хрустальности, которые он видел во время краткого пугливого обмена взглядами во время молитвы. Всему виной хиджаб, скрывающий от него оставшуюся часть лица, не менее красивого (он был в этом абсолютно уверен), чем большие миндалевидные небесные глаза с неспокойной рябью, рассыпавшейся серебристыми точками по голубой радужке. Светлые, насыщенные, бездонные, несвойственные аззамским девочкам, они заколдовали, заворожили Джамаля, навевая мысли о прозрачных чистых водах глубоких далеких морей и бушующих океанов, которые он никогда не видел. Про себя Джамаль называл ее Эйнин. Ему казалось, что это имя идеально подходит девочке.

Каждый раз она робко опускала ресницы, встретив его прямой настойчивый взгляд, но, когда он украдкой опять оборачивался, поднимала снова. И, наверное, точно так же стыдилась интереса, который пробуждал в ней черноволосый высокий мальчик с темно-синими выразительными, пронзительными глазами, являющимися редкостью в здешних местах. Но только Джамалю приходила в голову мысль нарисовать глаза Эйнин, чтобы сохранить их лазурный, чистый небесный свет на бумаге и в памяти.

Если бы отец нашел его папку с работами, то прибег бы к самым жестким мерам, может быть даже к порке розгами. Джамаль выдержал бы любое наказание со смирением, потому что заслужил его. И он и голубоглазая девчонка поддались соблазну в самом неподходящем для греховных мыслей месте, нарушили запрет.

Даже не оборачиваясь, Джамаль угадывал, когда Эйнин занимала свое место за перегородкой, и за молитву позволял себе обернуться не больше двух-трех раз, чтобы не навлечь подозрения других женщин. И девочка, осознанно или нет, помогала ему (или являлась испытанием для его веры), вставая рядом с матерью и сестрами Джамаля. Именно поэтому Сара Камаль думала, что сын оглядывается, чтобы посмотреть на нее. Вот и сейчас быстро повернув голову, Джамаль утонул в бездонных глазах девочки. Плотно сжал губы, стараясь сдержать зарождающуюся в уголках губ улыбку. С трудом оторвавшись, скользнул вправо в поисках мамы и сестер, но их места до сих пор оставались пустыми, хотя имам уже заканчивал проповедь. Сара Камаль никогда не опаздывала на пятничную молитву, которую ждали целую неделю, как редкий праздник в Аззаме.

Нехорошее предчувствие шевельнулось внутри, но Джамаль отогнал прочь дурные мысли, прислушался к словам имама Ибрагима, присоединяясь к молитве. Благочестивое песнопение оборвалось внезапно. Первый хлопок раздался прямо перед михрабом. Некоторые молящиеся даже не успели встать с колен, пораженные искореженными осколками самодельной бомбы. Когда они умирали, их губы все еще шептали слова молитвы.

Следующий взрыв прогремел через несколько секунд с правой стороны, вспыхнули и задымились ковры; по мечети пополз сизый едкий дым, началась паника и крики, надрывно плакали дети, кашляя и задыхаясь. В оба входа мечети ворвались вооруженные мужчины с обернутыми вокруг лица платками и без разбора начали палить из автоматов по пытающимся выбраться людям. Все происходило стремительно, быстро; взрывы, стрельба, хаос.

Крепкий мужчина, громко крича имена своих близких, толкнул Джамаля и рванул вперед, но тут же упал, остановленный автоматной очередью, и больше не шевелился. В панике мужчины и женщины, подхватив на руки детей, бежали к выходу, но там их ждали пули повстанцев. Джамаль скрипнул зубами от отчаянья. Мысль об отце мелькнула в сознании алым всполохом, и он метнулся вперед, в самую гущу кровавой бойни, не думая о собственной жизни. Сделав пару шагов, он споткнулся о тело одного из погибших, которое не рассмотрел в дыму, упал сверху, испачкав лицо и одежду в крови. Открытые мертвые глаза смотрели с изуродованного смертельным ранением лица, и застывший в них навечно ужас передался Джамалю. Стирая рукавом рубахи чужую кровь с щеки, юноша заставил себя подняться и внезапно увидел сжавшуюся у стены Эйнин, голубоглазую девчонку. В шоке и ужасе она смотрела на него обезумевшим отчаянным взглядом, ее голые маленькие ступни были поранены и кровоточили, в пальцах она нервно сжимала четки. Бездонные озера слез взирали на него, но не умоляли о помощи, нет… Они оба в этот момент ничего не осознавали. Звуки выстрелов, яростные крики мятежников, отчаянные мольбы умирающих…

– Пригнись, – Джамаль схватил девочку за руку, дернув вниз так, что она неловко приземлилась на четвереньки.

Черный дым становился плотнее, укрывая юношу и девочку от безжалостных взглядов убийц. Белая краска на стенах мечети обуглилась и потемнела. Многочасовые труды Джамаля и его отца были уничтожены за несколько минут. Всюду смерть, боль. Крики громче, выстрелы чаще.

– Нам туда. Ползти сможешь? – стиснув зубы от охватившего его гнева, спросил Джамаль, показал в сторону задней стены и, дождавшись кивка Эйнин, пополз первым, постоянно оглядываясь, чтобы убедиться, что девочку не ранили и она не отстала. Немногие из прихожан знали, что там, под полом, находился лаз, ведущий наружу, прямиком в специальные комнаты для совершения омовений. Имам Ибрагим, Омар Камаль и другие работники мечети знали о подземном ходе, и Джамаль тоже… Если бы он окликнул остальных, то никто бы не спасся. Смертельная давка и поголовный расстрел – вот каким был бы результат.

– Сюда, – загибая край ковра, Джамаль дернул за медное кольцо, поднимая металлический люк, откуда пахнуло влажной землей и плесенью.

– Там папа, мои братья… нет, – отрицательно замотав головой, впервые заговорила девочка, упрямое выражение отразилось в голубых глазах.

– Сначала ты, потом они, – Джамаль показал пальцем на нее, а потом на мечущихся в ужасе людей, скрытых от них плотной пеленой черного тумана. – Я вернусь сюда и помогу кому успею. Хорошо? – Он дал обещание, которое знал, что, возможно, не сможет сдержать. – Ты мне веришь?

Шмыгнув носом, девочка снова кивнула, но не двигалась, не сводя с него глаз.

– Быстрее, давай же, – прикрикнул на нее парень. Совсем рядом в стену вошла пуля, отрикошетив в паре сантиметров от его головы. Длинное неудобное одеяние мешало девочке, сковывало движения, и, потеряв терпение, Джамаль толкнул Эйнин прямо в лаз и спустился следом, закрыв люк. Оказавшись в кромешной темноте, на земляном полу, девчонка отчаянно и в голос зарыдала. Нащупав ее руку, он крепко сжал ледяные пальцы и помог подняться.

– Я знаю, куда идти. Не бойся. Я выведу тебя.

Она тряслась от шока, пока он уверенно вел ее за собой. Ему тоже было страшно. Не меньше, чем хрупкой маленькой Эйнин, но Джамаль не мог плакать, не мог позволить себе быть слабым. В ушах стояли крики детей, которых он не успел и уже не успеет спасти… Впереди замаячила полоска света, и Джамаль остановился. Взял оцепеневшую, дрожащую в нервном ознобе Эйнин за плечи и встряхнул, пытаясь привести в чувство.

– Видишь свет? Там выход в комнаты для омовения, а прямо за ними пустыня Махрус. Беги туда и не оглядывайся, – проговорил решительным непреклонным голосом. Она подняла голову, и ее глаза, похожие на цветущие оазисы, сверкнули от слез.

– Нет, я дождусь тебя здесь, – надорванно возразила девочка, тряхнув головой. Ее длинные мокрые ресницы слиплись и прогнулись от обилия влаги.