Buch lesen: «Краски серых переулков»

Глава 1

Под ногами чавкала кашица из осенней земли, сменившая приличную асфальтированную дорогу. Хоть на черных ботинках и не сильно заметна ежедневная ходьба по мокрой каше, ощущения приятнее не становились. Протоптанная мною же дорожка между корявых деревьев раз в несколько дней встречала мои ботинки независимо от погоды.

Сразу же, стоило показаться на пустыре, раздался приветственный лай.

– И я рада, малыш Чаки.

Называть рослого лохматого бобтейла малышом уже давно вошло в привычку. Чаки восторженно это одобрял и, приветствуя, одаривал искренней собачьей радостью. Попутно марая роскошной, но спутанной колтунами шерстью.

Осень с весной Чаки не любил. Зато лето и зима приходились ему по душе. Зимой все покрывалось щедрым слоем снега, который защищал от грязи и давал множество поводов для игр. Летом же можно было выбраться за пределы города.

– Сегодня на ужин макароны, – я вытряхиваю целлофановый пакет с едой на землю, – немного омлета, и… – хитро улыбнувшись, прижимаю другой пакет к себе и склоняюсь над довольной мордой Чаки, – как думаешь, что?

В ответ раздается басистый нетерпеливый лай.

– Ладно, будем считать, что ты сказал «шарики», – запустив руку в скомканную шерсть, отдаю по праву заслуженное угощение.

Оставляю в покое бобтейла, вбрасывающего еду с мерзлой земли в пасть, и иду размять затекшие колени. С ботинок отваливаются лоскутки кашицы, вокруг отвратительная промозглость. Осень, что с нее взять.

Непроизвольно вжав голову в плечи, пытаюсь спрятать шею в низком вороте тонкого пальто. Холод так и пробирает до костей, кое-как спасает толстовка. В этом году холоднее. Обычно такая прохлада в ноябре, а до него еще законный месяц. Что будет зимой? Превращусь в ледышку в этом пальто?

Невеселые мысли заняли голову не вовремя, хотя задуматься об этом стоило бы, чтобы снова не слечь с простудой. Было страшно вспоминать о финансах и ближайших расходах. В этом месяце денег у меня практически не было.

Может, заключить сделку с дьяволом ради теплой куртки? Заманчивая перспектива, жаль, неосуществимая.

Оставалось надеяться, что в ближайшее время в кафе снова потребуется певица. Хороший голос и талант попадать в ноты помогал мне держаться на плаву долгое время. Спасибо школьной учительнице музыки, которая заметила, как старательно я учила очередную песню к какому-то мероприятию.

Пристроившись на поваленном бревне, позволяю себе вспомнить день, когда отправилась в бессрочный «отпуск».

– Алис, все понимаю, правда, – Максим Анатольевич по своей излюбленной привычке откатился на кресле. Возможно, это придавало ему уверенности и значимости. А может, он просто хотел лишний раз показать, как красиво смотрится в сером кожаном кресле.

Рассмотрев его кабинет, я убедилась, что кресло здесь единственный предмет роскоши. Остальная мебель не отличалась ни новизной, ни вкусом.

На столе стопки бумаг и папок, которым место в шкафах, куча сувениров, две вертушки с канцелярией и пыльная фотография в рамочке.

Максим Анатольевич стремился взгромоздить на стол как можно больше предметов. Таким как он позарез требуется создать видимость работы.

– Раз понимаете, так почему оставляете без работы? – спрашиваю я его, и тут же в голове рождаются другие болезненные вопросы. Мне бы хотелось спросить, на что он мне предлагает выживать.

Мужчина сплетает пальцы в замок и кладет на них подбородок.

– Причина банальна и проста, Алис: у меня нет лишних денег, чтобы платить за блажь вроде живого пения, – мужчина поднимает глаза к потолку и задумчиво продолжает. – Даже Риточке зарплату урезал, боюсь, уйдет. Пожарная инспекция скоро нагрянет, а там… – он махнул рукой, дав понять, что проблем не счесть.

– Почему рекламу не дадите? Не устроите акции, шоу, хоть что-то, – допытывалась я. Директор сухо улыбнулся, смотря куда-то в сторону. – Тем более упомянув о певице, музыке и караоке? Люди должны прийти.

– Рекламой занимается Рита. Да что врать, – Максим Анатольевич нервно усмехается, – многим занимается Рита. И официантам помогает, и с бумагами, и с рекламой, – он сделал паузу, взяв в руки безделушку. Выражение откровенной скуки. – Чего я могу ожидать от нее сейчас, лишив части зарплаты? Любому человеку нужны деньги, – Максим Анатольевич перевел взгляд на меня, слегка сощурив глаза. – Тебе тоже нужны деньги. Но не горишь ведь желанием остаться здесь и работать неопределенное время бесплатно?

– У меня не та ситуация, – строго отрезаю я и увожу разговор в другое русло. – И когда все проблемы решатся?

– Надеюсь, к следующему месяцу выберемся. И от инспекции отделаемся, и с поставщиками договоримся о ценах, а там… – Максим Анатольевич снова махнул мясистой рукой, в этот раз с хорошим посылом. – Там уже легче будет. Так что подожди, отдохни и приходи через месяц, там видно будет.

– Хочу верить, что перспективы не такие серые, как ваше кресло, – своеобразный комплимент приходится директору по вкусу. – Я могу получить деньги за отработанное время? Раз уж до аванса увольняете.

– Конечно, – мужчина приподнимает стопку бумаг и выуживает две пятитысячные купюры. Смиренно и холодно смотрю на то, что будет обеспечивать мое существование в течение месяца. Возможного месяца.

Порыв ветра проникает под подол пальто и пробирает все тело. Такими темпами у меня либо станет очень гибкая шея, либо тело приобретет угрожающий вид бандита. В такие моменты завидую шерсти Чаки, природная шуба, за которую не надо платить ни рубля.

Прокручивая в голове эти невеселые воспоминания, наблюдаю за бобтейлом, тихо умостившимся в ногах. Наверное, со стороны мы выглядели мило и по-домашнему.

Порядком замерзнув, с трудом встаю и пытаюсь дыханием отогреть пальцы. Судьба, будто почувствовав, что минуты умиротворения закончились, посылает звонок.

– Да, Ален, – прижав телефон, из динамика которого слышится грохот и громкое «блин», здороваюсь с приятельницей. – Теперь это вместо приветствия?

– Нет, – на выдохе бросает она, – тут запара. Из-за этого недоумка вся посуда кувырком, – недолгая пауза, и слышится очередное «блин». – Короче, приди, пока я не разворотила всю кухню. Заодно поешь, снова, наверное, по своему болоту проходила полдня.

Хмыкнув, но не ответив на колкость, интересуюсь, что творится в ее доме. Подобрала целлофановые пакеты и скомкала в рюкзаке.

Чаки спокойно проводил взглядом, не выказав особых эмоций.

– Да все нормально, просто я дура. Попросила такого же дурака помочь на кухне, – звуки на фоне стихали, а голос приятельницы становился спокойнее. – Сказала Радику приготовить пирог, а сама в центр пошла. Молодец, братец, помог. Кастрюля, знаешь, где была, м? – Приятельница выдерживает паузу. – На подоконнике. Посуду в шкаф запихал так, что та вся вывалилась на меня.

– Может, он специально. Мстит? – слушая краем уха, пытаюсь отогреть свободную руку в кармане.

Выслушав тираду Алены, сбрасываю звонок и захожу в подъезд, который после мерзлой улицы кажется инкубатором. Только запахи гниющего под лестницей мусора заставляют двигаться дальше по этажам.

На нужном пролете стоит дурманящий запах теста, незамедлительно получивший отклик желудка. Со временем заметила, что на холоде почти не ощущаю голод. Но стоит зайти в помещение, где зубы не будут отбивать чечетку, и он тут же даст о себе знать.

– Привет, Лиса, – подмигивает Алена и притягивает в тамбур двух квартир. Как я стала носить за собой прозвище «Лисы», не помню, но против ничего не имела. Достаточно и того, что слово как-то связано с именем.

Приятельница ждет, когда я сброшу измазанные землей ботинки и избавлюсь от пальто, не отрываясь от своего вида в зеркале. Бегло глянув, вижу, как она накручивает локоны пепельных волос на палец. Репетирует соблазнительный флирт перед походом в общагу?

Высвободившись из одежды, пробираюсь в теплую квартиру. В красках описанные кошмары готовки Радика уже были ликвидированы. Алена больше не злилась, и выражение ее лица стало, как всегда, игривым, а в глазах отражались блики света лампы.

– Будем честны. Твой брат готовит вкусно, – прожевываю часть яблочного пирога и вижу, что Алена улыбается уголком рта.

– Главное, чтобы не отравил. А так да, он молодец, – стряхнув с рук крошки, кладет щеку на ладонь. Верный признак либо желания что-то услышать, либо что-то рассказать. Делиться ничем не хотелось, и я решаю обратиться в слух. – Что в центре купила?

Любимая тема приятельницы заставляет ее глаза загореться пустым блеском. Следом посыпался шквал информации о том, что было увидено, куплено, а что вывело из себя. Когда в конце рассказа я, наконец, узнала, что Алена купила «умопомрачительное платьице», в котором пойдет сегодня в общагу, мной овладела не то зависть, не то злость. Больная тема – слушать о чьих-то покупках, когда у самой в кармане ни рубля.

– Что я рассказываю, пойдем покажу, – Алена с дешевой элегантностью выплывает из кухни, статно покачивая бедрами, будто на ней уже сидело новое платье.

На кровати приятельницы призывно разложена малиновая тряпка. Наверняка до неприличия оголит ее грудь и едва прикроет бедра. Сегодня и меня оденет в подобное.

Алене нравилось наряжать меня как куклу, красить, крутить прически. Я была для нее очеловеченной игрушкой, на которой можно отточить навыки моды.

Была ли я против? Нет. Она позволяла мне выглядеть ухоженно и получать внимание. Украшая мою внешность, когда мы собирались в очередной раз пойти развеяться, приятельница не подозревала, что со стрелками на глазах рисовала и мой образ. Носить который я буду там, где предстояло провести очередную ночь.

В какой-то момент она создала новую меня. Подобрала стиль и макияж, привила свои повадки и ввела в другой мир. Теперь я блуждаю по нему с образом, который въелся в лицо, тело и пустые мысли. Но мне он по нраву. Да и Алене одно удовольствие видеть свои труды. Может, в лучшей жизни она бы стала стилистом.

– Э-эй! Да сколько можно, ты меня вообще не слушаешь? – Алена закатывает глаза, когда я выныриваю из мыслей и прохожусь взглядом по ее белесому лицу. – Прием, повторяю для тех, кто в танке: Костя рассказал, что в общаге с тобой паренек какой-то хочет познакомиться, – приятельница отодвигает увесистый ящик стола и достает коробку с косметикой. – Ты его должна была видеть, мы пересекались пару раз, когда были у Вити.

– Прикольно. А кто такой Витя? – Алена хмыкает, ведь я даже приблизительно не знаю, о каком Вите идет речь.

– Друг друга Кости, – приятельница видит, что ее слова мне ни о чем не говорят. – Короче, неважно, тебе же все равно не интересно, – обиженно выпячивает пухлую губу. – Но тебе должно быть стыдно: не знаешь даже имени хозяина квартиры, где так часто тусуешься!

На столе уже выложена значительная часть запасов косметики, а ее хозяйка занялась собиранием упавших на пол кисточек. Я же в это время без интереса наблюдала в зеркале за своим белым лицом.

– Не знаю его имени, потому что не общалась с ним, – парируя я.

– Короче, – Алена сдувает прядь с покрасневшего от прилитой крови лица, – не в Вите дело! Я уже забыла, с чего начала.

– «Паренек какой-то хочет познакомиться», – напоминаю, и она сухим тоном повторяет то, что я прослушала.

– Да. Знакомый Кости, я, вроде, с ним не общалась. А может, и общалась, не помню.

– И ты упрекаешь меня в том, что я не помню какого-то Витю? – Алена щурит глаза, но молчит, не позволяя снова перебить.

– Говорит, что ты ему давно приглянулась, и он сегодня тоже будет там. Сказал, посидите, познакомитесь. А там, может, и большее, – Алена подмигивает и садится вплотную ко мне, позволяя уловить разгоряченное торопливое дыхание. Раскладывает косметику на диване и берет карандаш. – Поэтому нарисуем тебе стрелки-соблазнительницы, чтобы ты его сокрушила.

– Раз хочет познакомиться, значит, уже. Сокрушен и ждет пощады, – слова звучат, будто приговор, но Алена весело хихикает и заботливо прикрывает мои веки.

– Костя за нами заедет. На улице мерзко, не хочу пешком идти.

Какое-то время молчим, обсуждать нечего. Я думаю над тем, как проведу ночь. Либо в общаге, либо у того парня, которому понравилась. Именно так, за редким исключением, все всегда заканчивалось. Внутренне я рада, что не придется ночевать у Алены. В последнее время остро чувствовалось, как постоянное нахождение в ее доме выводило из себя.

Всему виной чертова проблема с деньгами. Точнее, с их отсутствием.

О своем же доме и монстре, обитавшем там, я не позволяла себе даже думать.

А о чем думала Алена, я не знала. Никогда не старалась заглянуть к ней в голову. Устраивало и то, что та болтала, о чем хотела, а мне оставалось слушать и задавать наводящие вопросы. Такой тандем устраивал обеих, Алена ни разу за несколько лет не говорила, что недовольна нашим общением. Хотя постоянно обижалась, что я не зову ее подругой.

«Мне не нравится слово “подруга”, мы не в детском саду, чтобы так говорить, – объясняла я ей. – “Приятельница” звучит куда лучше».

На самом же деле причина тому была одна, причем совершенно банальная. Алена не была настолько близким человеком и не могла им стать. Хоть уже и несколько лет, сама того не понимая, она помогала мне барахтаться в этой жизни.

– Так, Костик наконец-то пришел, – просидев в комнате вплоть до восьми, слышим трель дверного звонка. – Вроде все готово, да?

Алена приближает лицо к запачканному зеркалу, поправляет склеившиеся ресницы и потряхивает залакированными волосами. Шлейф ее насыщенных вечерних духов окутал коридор. Как и ожидалось, новое платье на стройной девушке слегка прикрывает то, что по законам этики должно быть прикрыто. Стройные ноги на лакированных шпильках призывно оголены почти до бедер.

– Ну как, мне идет платье? – приятельница оборачивается ко мне, ставя худую руку на бедро, и извивается в привлекательном изгибе.

Одобрительно качнув головой и похвалив и так уверенную в себе приятельницу, занимаю освободившееся зеркало. На миг застываю, залюбовавшись холодным фарфоровым лицом в отражении, и улыбаюсь. Приятельница позади растягивает уголки плотно сжатых губ и довольно ахает.

Отрываю взгляд от лица, удовлетворившись макияжем, и опускаю глаза на платье. Помню, Алена говорила, что в жизни не купит платье с сеточкой, ведь оно «вроде и закрывает тело, но его все равно видно». И спустя неделю после фразы «лучше купить нормальное, без этой ерунды», она таки покупает то, что ей не нравилось. Более того, платье ей полюбилось.

Теперь же в ее платье с сеточкой стою я, довольная своим видом и умиротворенная.

Каждая из нас идет туда с совершенно разным настроем. Алена – с предвкушением веселья и взбудораженная эмоциями, я же с чувством возвращения домой, где была расслаблена, оказавшись в толпе, но наедине с собой. В обволакивающем одиночестве, окруженная десятками бесполезных и никчемных людей.

Глава 2

В мастерской я был один. У Вадима выходной, клиенты, как всегда, почти не заезжали, так что следить было не за чем. Накатывала скука. Из-за нее я разлегся на диване, заложив напряженные руки под голову, и уставился в потрескавшийся потолок.

Уже умудрился незаметно задремать, но, едва раздался возглас дверного колокольчика, сон тотчас смело, как растрепанной метлой. Какого слепого, не рассмотревшего табличку «закрыто», сюда занесло?

Готовый смачно обругать непрошенного посетителя, встаю и выбираюсь из комнатушки. Но каково было мое удивление, когда вместо клиента я увидел паренька-доставщика. Тот, в свою очередь, уставился на меня, сконфуженно моргая вытянутыми глазенками.

– Доброго дня, доставка из магазина «Флора», – объясняет тощий парень лет четырнадцати в комичной униформе больше него самого.

– А я и забыл уже, – протягиваю, рефлекторно приложив озябшую ладонь к шее.

– Вы Юрий Баландин, все верно? – спрашивает паренек, пробегая взглядом по своим заметкам на листе планшета. Видимо, ему было крайне неприятно находиться со мной наедине, поскольку, не дожидаясь ответа, парнишка протянул планшет для росписи. Получив закорючку и оставшуюся половину денег, спешно уходит, заставляя меня ухмыльнуться столь странному поведению.

Не ожидал ни доставщика, ни такого красивого фикуса. Даже горшок для него тот же, что я и просил.

– А говорила, что таких нет в продаже. Стоило наорать, как сразу появился. Не чудеса ли?

Вспоминаю и присаживаюсь на корточки, чтобы лучше рассмотреть крупные листья.

Да уж, поход за ним вышел пугающим для продавцов «Флоры».

Дело было под ночь, когда мы с Вадиком, возвращаясь от какого-то приятеля, изрядно нахлеставшиеся, побрели в цветочный. Естественно, нас там не ждали, тем более перед закрытием, да еще в состоянии дебоширов. Но, увидев мою рьяную настойчивость во что бы то ни стало пробраться за дверь и амбала Вадика за спиной, позволили войти. Наверняка испугались, что если не впустят, получат выломанные двери или разбитые окна. Но разве внутри магазина у нас не было бы возможности для этого? Женщины – странные существа.

Пока я был способен стоять на ногах, выбирал то, что могло бы меня зацепить. Там оказались и орхидеи, и кактусы, и даже ободранное мандариновое деревце, и прочие непривлекательные кусты зелени. Но фикус, забитый и позабытый всеми у крайней стены, привлек больше всех.

Вадик же в это время трясся над вертушкой с игрушками, грозясь рухнуть и погнуть ее брусья. И, кажется, в ту ночь он таки купил себе ненужную дребедень.

Только вот болотно-зеленый горшок с прорисованными завитушками выглядел превратно и казался пародией на величественный темно-травяной окрас фикуса.

Как же тогда я кричал на ту перепуганную продавщицу, чтобы она нашла для фикуса обычный черный горшок без всяких псевдоизысков.

Но результат налицо: передо мной фикус именно в том самом черном горшке, которых якобы «давно не завозили».

Комната сразу преобразилась, как только в ней появилось что-то живое, втиснутое между стеной и спинкой дивана.

Желание приютить цветок было спонтанным лишь наполовину. Мне действительно хотелось иметь под боком частичку жизни. Хотя бы в виде растения.

Да и теперь будет что созерцать в бессонные ночи. Двор за окном комнатушки, служившей мастерской, был непригляден и почти всегда пуст.

Размышления обрывает очередной скрип двери и возглас измученного колокольчика, за которым тут же слышатся два голоса.

– У тебя же выходной, – выйдя навстречу, говорю Вадику вместо приветствия и жму руку.

– Да вот, пока шел, встретил Ромео, – объясняет он и дружески толкает в плечо оглядывающего помещение парня. – Помнишь Рому? – спрашивает Вадим и дополняет, что выпивали с ним в компании несколько раз. – Повезло же встретиться.

– Привет, Юра, давно не виделись, – здоровается парень и протягивает крупную гладкую руку. Выражение его лица сразу становится насмешливым, что заставляет меня подать плечи вперед и заранее озлобиться. Рома примечает это и говорит, что я ни капли не изменился с последней встречи, которую я даже не помню. – Вижу, все так же бесишься. Как баба от малейшего повода, только с кулаками. Остынь, просто проверил, все такой же ты или поменялся.

С секунду рассматривает меня и отлипает, указав на машину, припаркованную за открытой дверью.

– Вадюх, Юр, помощь нужна. Масло слить, нового залить, фильтр подшаманить, да и саму машину помыть, мелочевка, короче, – выйдя на улицу, Рома проводит рукой по капоту, возмущенно сплевывая на асфальт. – Голуби, твари, облюбовали малышку в последнее время.

– Еще раз харкнешь, челюсть придется вправлять, – цежу, уже порядком раздраженный. Ладно, что выходной, и этому олуху понадобилось отмыть машину от помета, но его поведение выводило из себя.

– Чувак, остынь, – повторяет он и улыбается так, что я понимаю: специально всеми действиями выводит на агрессию. – Не годится имениннику ходить с разбитым лицом.

Собираюсь сказать, что это не остановит, но Вадик благоразумно вмешивается, встряв между нами.

– Так, остыньте-ка вы оба. Чего ты взъелся? – с укором обращается ко мне. – У самого пустые бутылки с неделю стоят, а тут плевок, – после разворачивается и бьет кулаком в грудь нахального именинника, заверив, что машина скоро заблестит. – Юр, я с маслом, ты со шлангом.

Молча киваю, смирив бушующие эмоции.

Что же это за кадр? Смутно припоминаю его по самодовольному смазливому лицу. Уверен, что успели с ним когда-то схлестнуться, вряд ли я выдержал бы такое поведение, тем более, если пил.

Вадик с Юрой перебираются во двор, оставив меня одного, успокаиваться.

Подобные вспышки случаются со мной часто, если не всегда, и нередко выливаются в драки. Когда Вадик в это время рядом, то обязательно вмешивается. Не знаю почему. То ли в нем бушует геройство, то ли нежелание наблюдать месиво. Но иногда я благодарен ему за попытки остановить и успокоить. Бывает, понимаю, что перегибаю палку, но остановиться уже не в состоянии.

В такие моменты меня заводят, как механическую игрушку, и я разражаюсь до тех пор, пока не истратится весь заряд.

Из-за собственной неспособности контролировать ярость во время разговоров, почему-то неизбежно сводившихся к моей жизни, я и затевал драки. Частенько те происходили после того, как я выпивал: тогда не было стопорящих границ, а Вадим, если и был рядом, не пытался вмешаться. Не хотел снова получить сломанное ребро, я его понимаю.

Протрезвев, я не помнил, ни с кем дрался, ни по какому поводу, но чувствовал краткое спокойствие. Во мне будто затаилось желание время от времени усмирять чешущиеся кулаки.

И откуда это?

Выныриваю из пространных размышлений от зова Вадика. Пора избавиться от голубиного дерьма.

Друг же выкуривает «парламент» за разговором с Ромой, уставившись в серое небо с таким же выражением лица. Отчего, интересно, он такой хмурый? Небось, тоже взбесился от давнего знакомого.

Растягиваю шланг и включаю воду, та сразу же брызжет из прокола, про который я напрочь забыл. Взял бы выше, не стоял сейчас в мокрых штанах, прилипших к ногам.

Вадим со смехом давится дымом, я же закатываю глаза и ругаюсь сквозь зубы, но продолжаю работу.

– Надо купить новый шланг, – констатирует он, докурив. – Все руки не доходят.

Бросив ему короткое «надо», обхожу машину с другого бока, повернувшись к Роме и Вадику напряженной спиной.

– Ну так что насчет вечера? – спрашивает Рома, заставив навострить уши.

– Без проблем, спасибо за приглашение, – отвечает тот и хрипло смеется. – Женский пол ведь будет?

– Обижаешь, как без него? Похлопотал с этим в первую очередь, – расправившись с машиной, сворачиваю продырявленный шланг на крюке. Выдохнув с облегчением, отправляюсь за наградной сигаретой, вкус которой уже ощущался на пересохших губах. – Его тоже позови, – улавливаю и почти спиной ощущаю, что фраза адресована мне.

– Неужели меня? Какая честь, – бросаю не без смачной доли сарказма и скрываюсь в помещении.

Через пару минут слышу, как Рома отъезжает, и выхожу на улицу, затягиваясь. Вадик что-то строчит в телефоне, но закончив, обращается ко мне.

– Рома пригласил вечером за город, отмечать. Поедешь?

Недолго думаю, взвешивая все «за» и «против», и понимаю, что киснуть в мастерской в одиночку не хочу, если есть возможность развлечься, пусть и выуживанием нервов.

– Иду, все лучше, чем без дела сидеть.

– И трезвым, забыл добавить, – Вадик коротко смеется, пока я глубоко затягиваюсь, в молчании созерцая пасмурное небо. – Ну и чего задумался?

Видя, что я никак не реагирую на вопрос, пускается в рассказ о нынешней жизни Ромы и тревожит мою память. Припоминаю я этого паренька. Постоянно пытался вывести меня из себя. Ему моя нервозность доставляла несказанное удовольствие. Может, это его даже смешило, и я походил на придворного шута.

Мерзкий тип, но я не лучше.

– Да, вы вообще не могли рядом находиться, – друг будто слышит мои мысли и серьезным тоном просит не трогать его и, по возможности, не пересекаться. – День рождения все же.

– В больнице к хирургу можно без записи и очереди по такому поводу пройти, – острю сортирными фразами, но ощущаю, что продолжать разговоры о Роме тошно. Не дав Вадиму продолжить, тушу окурок об урну и предлагаю поесть. – Лапша осталась, вроде бы даже с мясом, если я его не выел. И будет неплохо, если к ней достать темного.

– Намек понят, – Вадик ежится от холода, поправляет капюшон бушлата и застегивает молнию доверху. – Ну и холодрыга же, – бросает, перед тем как скрыться из вида.

Отогревшись, достаю из холодильника лоток с приличной порцией лапши и неприличной порцией мяса.

– Понял, все-таки съел, – почесав подбородок и попутно заметив трехдневную щетину, осматриваю верхнюю полку, откуда сиротливо выглядывают вчерашние нагетсы.

Отправив еду в микроволновку, не нахожу ничего лучше, чем прибраться на самодельной кухне, задетый фразой Вадика. Стало неприятно от беспорядка в своей обители, в которую так стремился впустить чувство жизни. Не без помощи друга, конечно.

Когда Вадик понял, что постепенно я перебираюсь сюда жить, то предложил купить электроплитку. Вечно питаться сухой едой из магазина было невозможно, а подкармливать меня, как бездомную собаку, у него не было ни умения, ни сил, ни желания.

Дома я перестал появляться уже давно, так что даже не знал, есть ли там электричество. Не думаю, что отец в состоянии за него заплатить.

При воспоминании об отце в горле застрял ком, который я недавно пытался отогнать сигаретой. Плечи сами собой каменеют, а кулаки сжимаются: тело протестует и закрывается от воспоминаний об этом человеке.

– Козлята, ваша мама пришла, пивка принесла, – басит Вадим, как только содрогается колокольчик. – Не, не так. Козел, твоя мамка пришла, принесла эликсир расслабления, – переиначивает и довольно улыбается, водрузив пакет на стол, после чего высовывается в открытое окно докуривать тлеющую сигарету.

Что за момент такой? Вся родня решила вспомниться?

Выудив из пакета две бутылки «бада», ставлю их на стол. Вадим к тому времени докуривает и откупоривает бутылку, наблюдая за моим копошением с едой.

– Ну как настоящая жена, – комментирует друг и крупными глотками принимается опустошать бутылку. – Я бы женился, да ты не в моем вкусе.

– Да я бы и не вышел за тебя, – подыгрываю я, и в разрядившейся атмосфере мы приступаем к обеду.

Какое-то время молчим, занятые едой, пока Вадик вдруг не задает каверзный вопрос.

– Расскажи-ка мне, как у тебя с работой? – сегодня жизнь проверяет мое терпение, не иначе.

– Никак, без изменений. Ничего нет, – коротко отвечаю, бегло глянув на друга, и снова утыкаюсь в тарелку.

– Давно? Ты спрашивал, почему? – Вадик продолжает выпытывать все подробности, грубо затрагивая оголенные нервы.

– Недели две, может, больше, – отвечаю наугад, совершенно потерявшись во времени. – Не звонил, не спрашивал.

Старался не ляпнуть что-то, вроде, «это не твое дело» или «сам разберусь, не лезь». Не хотелось сорваться на друга, который сам же и помог найти работу. Которую, похоже, я профукал вместе со стабильной двадцаткой в месяц.

В последнее время меня не привлекали ни к доставке, ни к сбору мебели, ни к другой шабашке. Не звонили и, кажется, вообще забыли о моем существовании.

– Да не знаю я, чего жду, – проговариваю вслух, под вздох Вадика.

– Я тем более. У тебя зарплаты за этот месяц не будет, ты в курсе? – вижу, что он раздражен моим бездействием, прикрываясь сочувственным тоном. Сейчас для полной атмосферы погружения в дерьмо не хватает лишь сочувствия.

Желваки, гонимые очередными прорванными чувствами, приходят в движение, и я теряю способность держаться спокойно. Очередной рекорд закипания от мелкой фразы.

– Думаешь, я гребаный дегенерат, до которого это не доходит? – сверлю взглядом Вадима, который тоже закипает.

– Не думаю, а вижу. Ты на что жить будешь?

Задумавшись о маячившем над головой безденежном будущем, которое скоро обрушится на меня, ощущаю себя уязвимым.

Да, без денег приходилось бывать не раз. Но с каким же стыдом и унижением я обращался за помощью к Вадику! Конечно, друг никогда не тряс долги, не упрекал, но до чего же было неприятно осознавать, что в восемнадцать с лишком, в работоспособном состоянии, я должен просить взаймы.

– Будешь знать, как руку на клиентов поднимать, – припоминает Вадик, допив бутылку пива и водружая ее на край стола, отчего темное стекло опасно балансирует. Убираю ее и заверяю, что вряд ли из-за одного случая работы стало меньше.

– Не просто меньше, тебя ее, похоже, лишили. Ну-ка, дай мне другие варианты, почему так произошло? – успокоившись, Вадик заговорил с иронией. – Сам-то не заметил, что после этого все меньше и меньше звонили? Да даже я заметил, ты же не балбес, чтобы пропустить это?

Мне ничего не остается, как согласиться, на что друг запрокидывает голову назад и складывает руки в замок, что-то обдумывая.

– Так, слушай, – Вадик упирает локти в стол, – сто процентов это конец твоей работы, причем избавились от тебя тихо. А все из-за чего? Кулаки чесались? Дурак, – что-что, а был за ним недостаток: читать мне нотации, которые я терпеть не мог.

Случай же, от которого, оказалось, зависела моя работа, произошел где-то два месяца назад.

В тот день поручили вечернюю доставку на окраину, обычная посылка с каким-то хламом, который я нес совершенно бесцеремонно.

Сверившись с адресом квартиры, звоню в дверь, и тут передо мной появляется лицо, которое я совершенно не ожидал увидеть.

Никиту я запомнил надолго. Такая грандиозная потасовка на одной из квартир отлично врезалась в память. Сцепились тогда из-за его и моего отвратного поведения, чего можно было избежать. Но только ни он не собирался извиниться за решение высказаться о моем образе жизни и семье, ни я не захотел успокоиться.

Тогда, при разговоре, завязавшемся о моей семье, у меня молниеносно сорвало крышу.

В тот раз мы разгромили его квартиру, катаясь по полу и кидая друг друга в стеллажи, шкафы и прочую дребедень. Бились практически насмерть. Как итог – у Никиты сломанная рука и вывихнутая лодыжка, у меня же – месиво на лице и куча гематом. Не считая поломанной мебели и техники, которую мы зацепили.

После того случая мы не виделись, но от общих знакомых я слышал, как он обещал встретиться со мной и пробить мне голову.

И в тот самый вечер, на пресловутой окраине города, в одной из провонявших многоэтажек, я вижу лицо своего давнишнего приятеля по кулаку и вспоминаю переданные слова.

Нет, я не бросился на него. Нельзя же просто избивать людей, которые тебе насолили, это совершенно бестактно и грубо. Мы живем в приличном обществе двадцать первого века, мы не пещерные люди, уважаем права других и чтим их, как свои родные.

Тогда я молча вошел в коридор, бегло глянул в открытую дверь зала. Вспомнил прошлый бой. Парень поймал мой взгляд и сухо, с явным презрением бросил, что из-за меня, такого петуха, ему пришлось покупать новый диван и телевизор.