Репин и Ге
TextЕще я помню, продолжал Ге, опыт из личной жизни. Когда умерла моя жена, с которой я прожил до старости и я подошел к ней, взял её руку, почувствовал холод и понял, что это был труп, я тоже стал кричать и орать, – дико и бессмысленно…
Наконец, – еще один случай, от которого у меня остались глубокие впечатления. В деревне, в Малороссии, где; я был, случилось убийство: брат убил брата… Я побежал туда, куда шли все. У входа в избу мне показали окоченевший труп убитого. Убийца был в избе и народ не решался туда входить. Когда пришли понятые, я вошел с ними. Убийца стоял в углу. Почему-то совершенно голый, вытянувшись, он топтался на месте ногами, которые держал как-то странно – пятками врозь. При этом он всхлипывал и монотонно твердил одно и то же слово: «водыци… водыци»… В этом безобразном человеке тоже просыпалась совесть, тоже просыпался Бог. Он мне запомнился. Он мне пригодился для моего разбойника…
Эти рассказы, переданные художником с необычайной экспрессией, произвели на слушателей громадное впечатление. Ге был нрав. Красота, воспринимаемая в мире с творчески переработанною перспективою и в моральном освещении, находит свое выражение в формах, неожиданных, смело разрывающих классическую рутину правильных линий и симметрически расположенных частей. Тут красота сливается с высшей правдой, и красота в этом именно смысле открывает новые пути искусству, переживающему в настоящее время период плодотворных сомнений, колебаний и брожений – среди пестрых попыток, несколько бессильного декадентства, символизма и прерафаэлитизма, с. одной стороны, разрушительного, по титанического искусства Ибсена, с другой стороны и, наконец, не превзойденных по глубине и новизне исканий Толстого. Старая классическая красота умирает для современного человека. Среди мглы и туманов еще неясных дум я бесформенных грез нашего времени зарождается дух иного, грядущего творчества, у которого будет, конечно, свой век яркого расцвета, свои бессмертные герои, свои совершенные, законченные произведения.