От Калуги до Берлина

На этом болоте и вчера со мной чуть беда не случилась. Не успел два шага пройти, как споткнулся о кочку и покатился кубарем. С головы до ног был в болотной грязи, даже глаза стали слипаться. При падении с рук соскользнул кабель и упал куда-то в сторону. По болоту особо не разгуляешься. Опасно. Вытянулся на всю длину и прощупываю вокруг. Нет кабеля – и всё тут. К счастью, он оказался прямо под ногами.

Вот и сегодня всё моё желание – чтобы только не на болоте оказался разрыв кабеля. На сухом месте наладить связь не составляет труда. А если разрыв в болоте? Что тогда? С ума сойдёшь, пока его отыщешь. А если провалишься и тебя проглотит болото? Пропала тогда твоя жизнь, и КП останется без связи. Неизвестен этот зловещий мир, в который я вступил, неизвестно, как всё обернётся. Снова проверяю, снова тяну провод.

Стало слышно, как свистят и рассыпаются громким треском по земле снаряды. Деревья стали реже, значит, до болота осталось где-то метров сто пятьдесят. Бегу дальше. Снаряды с визгом пролетают надо мной и взрываются где-то правее от меня. На всякий случай бегу согнувшись по пояс. Вскоре почувствовал, как земля под ногами становится мягче. Значит, я добежал до болота. Снова проверяю кабель, пробую тянуть. Нет разрыва. На той стороне, недалеко от болота, проходит шоссейная дорога, которая пересекает телефонную линию, затем она уходит вверх на небольшой холмик и тянется параллельно нашей линии. Возможно, разрыв там. Кабель мог попасть под колёса машин и оборваться. С такими пугающими мыслями я уже иду по ночному сумрачному болоту. Кабель скользит по рукам, стараюсь не потерять провод. Местами кабель висит на деревьях, кое-где свисает до болота. Здесь надо быть предельно осторожным. Неудачный шаг в сторону может оказаться роковым. Поэтому приходится двигаться медленно. Кажется, дошёл до середины, а разрыв всё ещё не обнаруживается. Попробовал ещё раз потянуть. Проклятье! Снова выронил кабель из рук. Как это некстати! Стал руками шарить вокруг. Нет и всё тут! Кругом это смрадное болото. На расстоянии вытянутой руки прощупываю, а его нет и нет. Что же делать? На душе тревожно. Неожиданно нога соскользнула вправо и провалилась в топкое место. Я резко откинулся назад и в ту же секунду шлёпнулся в жижу на левый бок. Когда начал подниматься, правой рукой нащупал конец кабеля. С ног до головы я оказался мокрым и грязным. Быстрым движением схватил кабель, ругая себя на чём свет стоит за неосторожность, и зашагал дальше. Тихонько двигаю кабель по руке, проверяю, но пока разрыв не обнаруживаю. Мне казалось, что не будет конца этому проклятому болоту. Ведь на мне лежит огромная ответственность. КП ждёт связи, волнуется, может быть, и сердится. Неожиданно позади меня снова начались выстрелы. Я ещё не нашёл разрыва, а вдруг и там разорвётся? Где уже прошёл? Подозрительные мысли сверлили моё сознание.

Наконец почувствовал, что под ногами стала прибывать вода. Значит, я почти вышел. В двух-трёх метрах до берега имеется участок с твёрдым дном и более чистой водой. Не успел обрадоваться, как поскользнулся и всем телом шлёпнулся в воду. Что делать, выплёвывая грязную воду, стал выбираться из этой ямы. Оказывается, сюда упал снаряд. Поэтому яма для меня была неожиданностью. На этот раз кабель держал крепко, не отпускал из рук. Попробовал потянуть, а он расслаблен. Моё чутьё меня не обмануло – разрыв линии был здесь. Выловил из воды свой карабин, который слетел с шеи при падении, и поспешил на сухое место. Привязал один конец кабеля к карабину, а карабин воткнул в землю. Сам направился снова к болоту искать второй конец кабеля. Опускаюсь на колени и прощупываю кругом. Не находится никак. Захожу подальше, снова ложусь на кочки, ищу. Вдруг что-то твёрдое задело мою руку. Он! Родимый! Нашёл! Обмотал его на руку и направился к карабину. Открыл телефонный аппарат и, наконец, после долгих мучений соединил концы с концами. В одно мгновение повернул ручку аппарата и крикнул в трубку: «Неман! Неман!» «Я – Неман!» – ответил тут же на другом конце Портнов.

– Николай! Я на другой стороне болота. Сейчас буду вызывать Чайку, – сказал я взволнованно. – Чайка! Чайка! Ответь! Приём! Чайка! – Нет, не отвечает. Видимо, где-то ещё есть разрыв. – Чайка! Чайка! Ты меня слышишь? Приём! Чайка! Я – Неман! Ответь!

– Я – Чайка! – вдруг послышалось в трубке.

– Неман! Слышишь меня? Чайка отвечает! – прокричал я в трубку. Из КП Портнов тут же вошёл в связь. Только убедившись, что на линии стали слышны разговоры, я замотал соединения изоляционной лентой и положил трубки аппарата в коробку. Дело сделано. Довольный своей работой, закрыл крышку коробки и повесил аппарат за ремень на шею. Только теперь почувствовал, что с головы до пят мокрый. От болотной грязи пахло противно. Э-эх! Разве в мирное время стали бы ходить по таким местам? Обошли бы! Ничего не поделаешь. Здесь фронт, который не подчиняется человеческому разуму. У него свои законы, свои принципы. Опять придётся шагать по этому противному болоту. Надо быть осторожным и держаться телефонной линии. Ведь ночь темна и скрытна. Хорошо бы пройти без приключений! Неожиданно за спиной, чуть дальше от меня, послышался гул машин. Фары были потушены. Не доезжая до болота, машины свернули и проехали совсем близко от меня. Дорога проходила рядом с болотом. Машины подпрыгивали на кочках как на волнах. На этом месте включили и фары. Свет от фар то появлялся на гребне, то тонул и вновь появлялся. Чем дальше они уходили, тем сильнее крепчал моторный гул машин, раздирая ночную тишину.

Прошло совсем немного времени, как с юго-западной стороны противника загремели выстрелы, засвистели в воздухе снаряды. Несколько снарядов, завывая, пролетели надо мной в сторону отъехавших машин. Значит, дорога около болота врагом частично просматривается. Ведь свет от фар время от времени освещает верхушки деревьев. А фрицу и этого достаточно.

Я обошёл ту самую воронку, где недавно искупался. Держась за кабель, иду вглубь болота осторожно, не торопясь. Только слышу, как булькает под ногами болотная грязь. Наконец, я вышел на сухое место. Вся одежда пропиталась болотным запахом. По мокрому телу, под прилипшей к спине гимнастёркой шершавыми змейками полз озноб, который перешёл в дрожь. С каждой минутой дрожь усиливалась, она напомнила мне детство. Тогда нас – мальчишек после долгого купания в холодной воде охватывала такая же дрожь. Переодевшись в сухую одежду, мы прыгали, скакали – так и согревались. Но здесь такой номер не пройдёт. Хоть бы вода была чистая. А тут болотная жижа. Надо бы переодеться. Но как? Метров двести от болота тянется редкий лесок. Такую возможность нельзя упустить. Попробовал бежать. Ничего не вышло из этой затеи. Дрожь овладела всем телом. Вот уже начался настоящий лес. Сквозь крупные деревья вскоре ничего не стало видно. Пришлось идти медленнее.

Неожиданно с грохотом колыхнулась земля, и снова засвистели снаряды. Я быстрым движением прижался к земле. Стараясь найти укромное место, пополз дальше и вдруг оказался на краю воронки, образованной от взрыва снаряда. Я осторожно сполз туда. Снаряды взрывались один за другим. Всё кругом снова стало рушиться, грохот сотрясал воздух. На меня посыпалась земля, ветки деревьев. А я всё сильнее обнимал землю и продолжал сползать на дно воронки. На этот раз я уже не был в таком шоковом состоянии, как в первые дни на фронте. Несмотря на это, чем ближе рвались снаряды, тем боязливее становилось на душе. Как говорится, душа каждому дорога. Умирать никому не хочется.

В сырой воронке я пролежал довольно долго. Хорошо ещё там воды нет. «Сам виноват!» – промелькнуло в моём сознании. Надо было бежать быстрее. Тогда бы не попал под налёт. Если бы это случилось днём, даже в минутном затишье можно было найти более удобное место для укрытия, чтобы двигаться вперёд. А здесь в ночной темноте, среди деревьев куда побежишь?

Вдруг показалось, что наступил очередной просвет. Даже не верится. Я быстро встал и изо всех сил побежал вперёд. Не успел пробежать около сорока – пятидесяти шагов, как яростно завизжали мины. И вот оглушающий свист. На всякий случай, пока она не разорвалась, одним рывком припадаю к земле. При падении головой сильно ударился об дерево, даже искры из глаз посыпались. Обняв голову руками, лежу под деревом и на чём свет стоит ругаю немца, что не даёт никакой передышки. Боль немного стала утихать. Наконец долгожданное затишье. Я быстро поднялся и снова побежал, пока не начали стрелять. Сквозь верхушки деревьев был виден свет ночного неба. Ориентируясь на них, рванул вперёд.

До КП осталось немного. «Если к моему приходу связь будет цела, то из вещевого мешка достану чистую одежду и переоденусь», – размечтался я. В это мгновение правая нога угодила в очередную воронку, и я снова полетел на дно. Вот невезуха! Вдобавок правой щекой больно ударился о телефонный аппарат! Губу разбил, оттуда стала сочиться кровь. Только этого не хватало! Я громко выругался. Что за проклятая чёртом дорога оказалась сегодня?! Выкарабкался из этой воронки, отыскал карабин, снова повесил телефонный аппарат на шею и двинулся вперёд. Потрогал нижнюю губу, она распухла как пышная булочка. Впереди показалась лесная опушка. Наконец я дошёл.

Первым, кого я увидел, был майор Овечкин, который стоял возле Портнова. «Ах, видимо, снова разорвалась линия! Майор наверняка зашёл по этому поводу!» – тут же промелькнуло, и я испуганными глазами посмотрел на Николая. Лицо его выражало спокойствие.

– Товарищ майор! Рядовой Рахимов, ликвидировав разрыв, вернулся с линии, – отрапортовал я, подняв правую руку под козырёк.

– Хорошо! Молодец! Где это вы так? – спросил майор, окинув меня взглядом. – Ранен?

– Нет, товарищ майор, не ранен. В болоте попал в воронку, заполненную грязной водой.

Затем я рассказал майору причину вражеских налётов с той стороны болота и что телефонная линия тоже именно там разорвалась. Как только майор ушёл, я вытащил чистую одежду и стал переодеваться. Почуяв сухую одежду, по жилам побежало тепло. Стало хорошо на душе. Мокрые портянки, одежду отжал, стряхнул хорошенько и повесил сушиться.

– На ужин пшённую кашу принёс Игнатьев, – сказал Николай, показав на котелок, который сиротливо стоял в стороне. – Садись, кушай!

– Я пить хочу сильно, потом боюсь пока есть пшённую кашу. Без того невыносимо мучает изжога. Даже вода обжигает пищевод.

– У меня есть холодный чай, на, попей! – сказал Василий, протягивая свою фляжку. – Тебе, земляк, от изжоги надо есть мел. Моя мать всегда так делает.

– Где ты здесь найдёшь мел? – спросил я, держа в руках фляжку.

Радист нашего полка Василий Игнатьев родом из Чебоксар. Мы с ним познакомились только вчера. Несмотря на это, уже успели подружиться. Василий обрадовался, узнав, что я из Татарстана. Я ему сообщил, что и Николай Портнов тоже наш земляк. На фронте земляки становятся как родственники.

– Большое спасибо, земляк, – сказал я, попив чаю из фляжки. – Было очень вкусно. А то всё внутри начинало гореть…

– Погоди, у меня где-то кусочек должен быть. Сейчас, – с такими словами он взял свой вещевой мешок. – Вот, нашёл! Мама говорила, что даже маленький кусочек даст облегчение, – и протянул мне мел.

– Где это ты взял, Василий?

– В Кирове попали в одну школу. Там мы очищали пустое помещение. В школе и взял. Во время оккупации там жили немцы. К сожалению, от школы остались лишь стены. Сожгли всё: столы, парты, доски, даже шкафы в кабинетах. Школой уже не назовёшь. Одни руины остались. Раньше я немцев считал культурным народом. Своё зверство они показали на весь мир.

– Когда фашисты во главе с Гитлером пришли к власти, стали устанавливать свои «новые порядки». Сначала уничтожили памятники культуры, затем сожгли книги Маркса, Гейне. Коммунистов и тех, кто выступал против «новых порядков», отправляли в тюрьмы, концлагеря. Потому, Василий, даже не надейся, что ворвавшись в нашу страну, они начнут по-другому поступать, – ответил я, положив в рот половинку того кусочка мела. – Планы у гитлеровцев грандиозные. Они не ограничатся только завоеванием жизненно важных территорий. Им необходимо превратить нашу страну с его плодородными землями в немецкие колонии, а себя сделать колонизаторами. А коммунистов, комсомольцев и всех тех, кто выступает против их «новых порядков», они хотят истребить или превратить в рабов.

– Но не бывать этому, пусть не мечтает немец, – сказал Василий, перебивая меня. – Они уже показали своё истинное лицо. Я лучше пулю в лоб пущу, чем попасть им в лапы.

– Не спеши пускать в себя пулю, брат. Если каждый начнёт пускать пулю, кто врага будет гнать?

– Да вы меня не поняли. Я просто хотел сказать, что живым никогда не сдамся.

– Понятно, а пока нам надо воевать и воевать. Видишь, как сатанеет фриц? Хочет прорвать оборону с левого фланга и пройти в тыл. Слышал, как полковник говорил? Слева в соседнем районе вчера танки при поддержке авиации раз пять поднимались в атаку. Говорят, что в некоторых участках даже немного продвинулись вперёд. Наши дела по сравнению с ними, оказывается, ещё ничего. Здесь нет ни танков, ни авиации.

– Давайте, парни, ложитесь спать. Будут ещё и самолёты, и танки, – прервал Портнова боец средних лет.

На другой день я проснулся рано. Солнце ещё не подрумянило своими лучами край неба. Послышался взрыв, который ухнул где-то недалеко. Я достал ещё не высохшую гимнастёрку, брюки, обулся в сухие ботинки и быстро вышел из блиндажа.

На линии фронта установилось временное затишье. Сегодня будет пасмурно. От этой тишины на душе нарастала тревога. «Неужели и сегодня будет также бесноваться этот фриц? – подумал я, вспомнив вчерашний день. – Если б только как вчера, то ещё терпимо. А если в бой вступят танки и самолёты? Что тогда?»

С левой стороны фронта затрещал пулемёт. Тут же с противоположной стороны тоже открыли огонь. Я быстро вбежал в блиндаж.

– Звонил старший лейтенант Степаненко, – сообщил Николай, бросив взгляд в мою сторону. – Приказал поднять кабель, который лежит на болоте, и прикрепить его на палки. Навстречу идёт боец из «Чайки». Я пошёл туда.

Николай быстро собрался и выбежал из блиндажа. В это мгновение вражеская артиллерия открыла огонь. Портнов и ещё несколько бойцов вбежали обратно в блиндаж.

– Готовится к наступлению фриц! Стреляет со всех видов оружия, – сказал он и вытащил небольшой мешочек. Мы закрутили махорку и закурили. Глядя на нас, остальные тоже задымили.

Вражеская артиллерия продолжала вести огонь. Казалось, что это никогда не кончится.

Николай после нескольких быстрых затяжек соскочил с места. Нагрузившись запасным кабелем и телефонным аппаратом, он направился к выходу.

Я стал с напряжением ждать окончания сегодняшнего налёта. Эти минуты были такие долгие! В блиндаже иногда слышались обрывки разговоров куривших бойцов. Они смешались с рвущими воздух пулемётными очередями. Поэтому невозможно было разобрать, о чём солдаты говорят. Я пристально смотрел на лица и пытался понять по их выражениям хоть что-нибудь. В сосредоточенных лицах особой тревоги не было. Я крепко прижал телефонную трубку к уху, чтобы не пропустить даже малейшего звука. Стал напряжённо ждать окончания артиллерийской подготовки врага. Казалось, что вражеский огонь уничтожил части, которые держали переднюю линию обороны. Вот-вот закончится стрельба, и немцы бросятся в атаку и свободно пойдут на наши позиции.

Вдруг в трубке аппарата прозвучало:

– Неман! Неман!

– Я – Неман! Чайка, это ты? Я тебя слушаю! Соединить с четвёртым? Сейчас!

Я в ту же минуту соединил с командиром полка.

– Чайка! Говорите! Четвёртый слушает! – У аппарата был командир дивизии Иван Александрович Гарцев. Он стал расспрашивать о положении дел. – Бойцов накормили? Как настроение?

– Настроение у солдат боевое. Накормлены. Каждый на своём посту.

– Держитесь крепко! Не давайте врагу поднять голову. Приготовьте снаряды против танков. В танки стреляйте прямой наводкой!

Затем он пожелал успехов в контратаке. Он был спокоен. Его спокойствие перешло и ко мне. Я перестал волноваться, тревожные мысли куда-то растворились.

В течение дня вражеское войско трижды нас атаковало, всякий раз проводив артподготовку. Наша миномётная артиллерия их встречала смертельным огнём, и враг отступал, оставляя на поле боя несколько десятков своих солдат. Особенно последняя атака врага потерпела сокрушительное поражение. На этот раз у противника были большие потери.

Линия связи тоже «держалась» неплохо. Всего один раз она оборвалась. Разрыв на этот раз оказался рядом – недалеко от блиндажа. Николаю, после того как вернулся выполнив задание командира батальона, дали небольшой отдых. Вечером он заменил меня. Теперь у аппарата сидел Николай. А я, дождавшись затишья, побежал на ужин.

Я порядком проголодался. Ведь сегодня не довелось ни позавтракать, ни пообедать. Казалось, что живот уже к спине прилип. Не успел вернуться из кухни, как Николай тут же окликнул:

– Везёт же тебе, земляк, опять линия не работает. Не успеешь дать мне телефонную трубку, так сразу убегаешь.

Что поделаешь? Последнее время так и происходит. Я был рад тому, что на этот раз приходится идти в светлое время суток.

С момента наступления немцев линия связи стала разрываться, когда я находился у аппарата. Дня четыре назад, когда Николай ушёл на линию, он надолго задержался. Я уже не находил себе места, когда услышал в трубке его голос. Он бежал через болото сквозь пули и снаряды. «Разрыв нашёл, всё соединил, возвращаюсь!» – сказал Николай. По моим предположениям, минут через десять – пятнадцать он должен был быть на месте. А его всё не было. Прошло ещё немного времени. Вдруг смотрю, передо мной стоит с ног до головы весь в чёрной болотной грязи Николай.

Не успел он появиться на пороге, как сидящие в блиндаже бойцы, схватившись за животы, начали хохотать.

– Ты что? Готовишься к психической атаке?

– Ну, ребята! Вот кого надо отправлять навстречу немцу!

– Портнов, ты, что ли? – сказал удивлённо только что вошедший Василий. – Где ты нашёл такую маскировку?

– Смейтесь, смейтесь, – промолвил Николай. Некоторое время он стоял растерянный, не зная что ответить. Не столько смешным, сколько жалким был его вид. Сквозь болотную жижу лишь глаза и зубы блестели. Промокший до нитки, грязный, он стоял перед нами.

– Скорее раздевайся, Николай, – сказал я, сочувствуя ему. – Ты даже меня переплюнул.

– Может, объяснишь? – обратился к нему Серёжа. – Чего молчишь? Слова не вытянешь!

– Что тут объяснять? И так всё видно, – ответил Николай, снимая мокрую одежду. – Проклятый фриц как начал стрелять, в темноте не заметил и свалился в воронку, наполненную грязной водой. Хорошо, успел выйти из топкого места, а то точно засосало бы. Сволочь! Даже ночью не перестаёт. Вдобавок ещё и дождь прошёл.

Он ещё раз покрыл немца отборным матом. Затем снял мокрую рубашку, развязал портянки.

– Твой ужин в котелке, Николай. Ребята принесли. Поешь, хорошенько укройся шинелью и ложись. Утром я тебя разбужу, – сказал я, когда он уже полностью переоделся.

Сегодня пятый день, как немцы атакуют. Наш участок в последнее время они без конца тревожили артиллерийским и миномётным огнём. Слева от нас до сих пор ведут атаку танки, которых поддерживает авиация. Как бы ни старался враг прорвать нашу оборону, достичь этой цели он не мог.

Наступление гитлеровцев в направлении Сухиничи продолжалось до 19 августа. Затем по сообщениям Совинформбюро мы узнали, что фашисты здесь потеряли около двухсот танков, более десяти тысяч солдат и офицеров. Только после таких крупных потерь они отказались вести наступательные бои.

Пункт сбора донесений

Наступили последние дни августа. Как только контрнаступление врага приостановилось и на передовой установилось затишье, мы оставили КП и вернулись на место расположения роты. На другой день начали ремонтировать кабель и катушки для кабеля. Вскоре меня отправили на склад батальона за вещами. Склад находился недалеко от штаба. Но он был закрыт.

Когда возвращался обратно в штаб, встретился с начальником связи дивизии майором Овечкиным. Как положено по уставу, я отдал честь, поздоровался, хотел было уйти, как майор меня окликнул:

– Твоя фамилия, кажется, Рахимов?

– Так точно, товарищ майор! – ответил я, немного сконфузившись.

– Учитель из Татарии? Коней хорошо знаешь? Пошли за мной!

Он направился в сторону штаба батальона. Я тоже пошёл за ним. Когда зашли в землянку, где располагался штаб, он спросил командира батальона лейтенанта Степаненко. Его не было. Тогда он приказал старшему писарю Обледкову срочно найти лейтенанта Степаненко и отправить его к нему. Мне было разрешено уйти. С какой целью майор сегодня водил меня с собой, для меня осталось загадкой. Ночью долго не мог заснуть, всё думал о прошедшем дне. Я не мог ни в чём провиниться, все поручения выполнял точно. Эти мысли не покидали меня и тогда, когда заступил на дежурство.

Вчерашняя тайна раскрылась только на кухне. Меня вызвал комбат и сказал басовитым голосом:

– После завтрака собери вещи и отправляйся во взвод ПСД (пункт сбора донесений). Егорову скажешь, что старший лейтенант отправил. Понятно?

– Товарищ старший лейтенант, что я там буду делать?

– Конным связистом будешь. Не всё ли равно тебе, кем будешь? На войне не спрашивают, а выполняют! – рассердился он.

– Есть, товарищ старший лейтенант, отправиться во взвод ПСД!

Тут я понял, что это был приказ майора. Оказывается, в ПСД должны были быть шесть конных связистов. Их называли конными военными курьерами. Пока там числились всего четыре. Пятым прибыл я. Командир взвода младший лейтенант Егоров мне знаком с первых дней пребывания в батальоне связи. Сказать по правде, он ещё тогда нам порядком надоел своим оглушающим «Шире шаг!», «Строевым!», «Выше, выше ноги!», «Раз, два!». Поэтому, как только прибыл на место назначения, я по-армейски выпрямился и чётким шагом подошёл к лейтенанту. Поднеся руку под козырёк, отчеканил:

– Товарищ младший лейтенант! По приказанию командира батальона рядовой Рахимов прибыл в ваше распоряжение!

Младший лейтенант улыбнулся своими пухлыми губами и крикнул старшине, который стоял недалеко и с кем-то разговаривал:

– Старшина! Тебе прибыло пополнение! Принимай!

Судя по выражению лица, лейтенант знал о моём прибытии. Потому вопросы не стал задавать. Старшина тоже подошёл к нам. Это был коренастый, широкоплечий, среднего роста человек. Лицо было покрыто веснушками. Голубые глаза смотрели довольно строго. Из-под пилотки торчали светло-русые волосы.

– Командир отделения старшина Дружинин. Будем знакомы! – такими словами он протянул руку.

– Рядовой Рахимов, служил телефонистом, а теперь направили к вам.

– Товарищ младший лейтенант, для него у нас пока коня нет, что будем делать?

– Конь будет. Пока будет ходить пешком. Пусть пока учится. Так сказал майор.

– Понятно! – сказал старшина. – Пошли Рахимов, покажу, где тебе устраиваться.

Мы вошли в небольшую землянку. По всей длине землянки из длинных стволов деревьев сооружены лежанки. На них постелено сено, а сверху покрыто плащ-палаткой. Около лежанок находятся вещевые мешки бойцов, пребывающих здесь. Считаю: шесть мешков. Значит, я прибыл седьмым. Тесновато будет, конечно. Справа на столбе висят противогазы. Слева на полке стоят котелки и кружки. Напротив двери небольшой стол. Он тоже сделан из подручного материала. У другой стенки стояли скамейки.

– Мешок свой положи туда же, где остальные, и пошли на занятие. Устроишься вечером после занятий.

Мы подошли к трём бойцам, которые стояли чуть в стороне.

– К нам пришло пополнение, с сегодняшнего дня нас пятеро, – объявил старшина.

Среднего роста, с саблевидным носом и тонкими губами боец лёгким шагом вышел вперёд, улыбаясь протянул мне руку и сказал:

– Павел Вислогузов, заслуженный охотник из Моршанска. Вы откуда? Кем приходитесь?

– Ахат Рахимов из Татарстана, был учителем.

Средних лет, с веснушчатым лицом, коренастый боец, который на вид казался старше, тоже протянул руку.

– Василий Утишев.

Не успел он проговорить, как Вислогузов подшутил:

– На гражданке он был директором спиртного завода.

– Вы его не слушайте, он шутит, я там работал слесарем.

Чуть в сторонке стоял и курил круглолицый, на вид угрюмый боец. Начинающаяся седина на висках придавала ему выражение усталого, много видевшего человека.

– А этого товарища нужно величать Пал Палычем. Он четвёртый наездник. Сам стоит в стороне, а душой с нами. Махорку сворачивает вместе, а курит отдельно. Ты на него не обращай внимания. Через неделю он начнёт здороваться.

– Хватит тебе, Павел! – оборвал его старшина сердито. – Пошли, нас лейтенант ждёт.

Так я вошёл в новую фронтовую семью совершенно незнакомых бойцов, где придётся нести военную службу.

В ПСД нас пять человек. Командир отделения старшина Дружинин очень хороший человек. Говорит мало, совсем не умеет сердиться, справедливый. Любит, когда работа выполняется добросовестно. Старается быть в хороших отношениях с товарищами. Необдуманные решения не принимает. Перед тем как начать разговор или во время беседы говорит кратко, часто повторяя слово «чёрт» и при этом сплюнув в сторону. Старшина и меня принял добродушно. Буквально через несколько минут мы уже вели товарищескую беседу. Если приходилось идти по какому-либо поручению вдвоём, то он непременно брал меня с собой. Позже, когда узнал достаточно хорошо, на более ответственные задания он отправлял меня одного.

А вот Павел Ильич Вислогузов среди бойцов самый лёгкий на подъём, самый трудолюбивый. И на коне держался легко и непринуждённо. И коня, и сбрую, и обувь всегда держал в чистоте. Был настоящим аккуратистом. Карабин и саблю всегда содержал в полном порядке. Белый воротничок гимнастёрки сверкал от белизны. Он умудрялся его менять даже в самые загруженные дни. Отличался точностью выполнения боевых заданий. В свободное время он развлекал нас интересными историями из охотничьей жизни. А их у него было много.

Вот такой со всех сторон образцовый боец, которому давно перевалило за сорок, с первых дней нашего знакомства обращался ко мне: «Эй ты, казанский!» В этой иронии, видимо, подразумевалось: «Эй ты, казанский татарин, посмотрим, на что ты способен!» По крайней мере я вкладывал в эти слова такой смысл. Поскольку все были старше меня лет на десять – двенадцать, я обращался к ним уважительно: «Павел Ильич, Василий Иванович!» Любое поручение выполнял добросовестно, иногда и лучше моих старших товарищей. В свободное время сообщал вести, услышанные по радио или прочитанные из газет, рассказывал о международных новостях, проводил беседы об истории фашизма, о том, как Гитлер пришёл к власти. Потихоньку ко мне стали относиться по-другому. Спустя две недели Павел Ильич уже обращался: «Рахимов, друг казанский» или «Слушай, учитель, как ты на это смотришь?» Вскоре Павел Ильич Вислогузов, Василий Иванович Утишев и я крепко подружились.

А вот Павлов оказался человеком суровым и серьёзным. Если первым не заговорить, то он мог не сказать на протяжении всего дня ни одного слова. Тяжело с таким человеком, особенно при выполнении боевых заданий. На коне может ехать, как «всадник без головы». Даже тогда, когда бойцы после «наркомовской нормы» навеселе пели песни, он сидел молча. Мог пить до упаду и не проронить ни слова.

Василий Иванович Утишев – полная противоположность Павлову. Бескорыстный, открытый человек. Что внутри, то у него и снаружи. В свободные минуты закручивал папиросу «козью ножку», садился в укромное место и затягивал протяжные песни. У него был удивительно красивый голос. К тому же знал много старинных и современных песен. Мы все его слушали, затаив дыхание. Он умел их талантливо преподнести слушателю. Как начнёт закручивать махорку, так сначала всем раздаст клочки бумаги. Если доводилось получить «наркомовскую норму», щёки его розовели, а с тонких губ не сходила улыбка.

Таким образом, между нами воцарился прочный мир. Мы, как давние друзья, друг друга уважали и понимали. Если надо, готовы были идти на выручку. Это была настоящая фронтовая, крепкая мужская дружба. Эту дружбу мы пронесли по фронтовым дорогам, когда гнали фашиста с нашей земли.

А вот между мной и сержантом Аристовым, кажется, пробежала чёрная кошка. Однако не буду пока торопиться об этом сообщать. Сначала расскажу о том, как он меня встретил.

На второй день моего пребывания здесь старшина Дружинин сообщил: «Рахимов, тебя вызывает сержант. Отправляйся в землянку ПСД!»

Взяв патронташ и карабин, я пошёл в назначенное место.

Сержант Василий Аристов – главный экспедитор ПСД. По своему росту он уступал только старшине взвода ПСД товарищу Дружинину. Его маленькие глаза сквозь густые рыжие брови сверкали хищным выражением. Длинный неуклюжий нос поверх небольшого рта, продавленные худые щёки подчёркивали его нагловатость и эгоистичность. Даже стройность не могла скрыть его надменность.

Сержант своим басовитым голосом к людям обращался исключительно по фамилии. Его не смущал даже возраст. Даже старшину, который старше его лет на десять, он мог позвать, выдувая воздух сквозь ноздри, строго по фамилии. Всегда держал себя высокомерно, хотя и было у него обучение всего шесть классов, а петушился, будто имел высшее образование. Ни с кем не считался, в удобных случаях старался обязательно высмеять других. Говорят, что он до войны работал в городе Тамбове оператором на одном из почтовых отделений. «Я до войны был начальником почты», – любил он похвастаться, когда начинал говорить о себе. Строил из себя командира.

Когда я впервые зашёл в землянку ПСД с рапортом о своём прибытии по его же вызову, он, не оборачиваясь в мою сторону, почти оборвав, с чувством собственного достоинства спросил:

– Рахимов, откуда? Русским языком владеешь?

– Я из Татарстана, товарищ сержант, по национальности татарин, русский язык знаю. Обучение в техникуме было на русском языке.

А он, снова не глядя в мою сторону, изобразив кривую улыбку, сказал:

– Тебе здесь трудно будет. Придётся с секретными документами носиться по лесам, по незнакомым местам. В таких условиях искать адресата непросто. Это тебе не письма разносить по адресам. Придётся быть и на передовой. Для вручения пакета адресата придётся искать не только в лесах, но и в окопах. А ещё непременно надо уметь ездить верхом на лошади…

Сержант хотел ещё что-то сказать, но в этот момент зазвонил телефон. После разговора по телефону повернулся ко мне и произнёс, ехидно улыбаясь:

– Тебе надо было идти в хозяйственный взвод.

Такая встреча с сержантом не доставила мне никакого удовольствия. Тем не менее я держался спокойно.