Buch lesen: «Чертова дюжина»
Часть первая
Подземный ход
Затеевы праздновали день рождения дочери. Дине исполнилось четырнадцать лет. В гости к ней собрались одноклассники – девочки и мальчики.
Екатерина Петровна Затеева решила не смущать детей присутствием взрослых и обед устроила им отдельно, в саду. По желанию Дины стол накрыли в тени старого дуба, между двух клумб с анютиными глазками, душистыми левкоями и желто-коричневыми бархатцами. Иннокентий Осипович Затеев еще утром соорудил около стола деревянные скамейки.
В четыре часа дня шумная компания разместилась на скамейках вокруг стола. Именинница осторожно засучила пышные рукава новенького розового с черными горошками платьица и приступила к обязанностям хозяйки. Она разложила на тарелки дымящийся мясной пирог, придвинула каждому поближе тарелку с бульоном. Гости вначале смущались, но скоро зазвенели ложки, застучали ножи, и все с аппетитом принялись есть.
Взрослые расположились на террасе. Здесь был толстый учитель физики Тарас Викентьевич Гринько, инженер Игорь Андреевич Куренков, худенькая старушка Ольга Семеновна Петерсон и родители Дины.
Иннокентий Осипович часто вскакивал из-за стола, проворно сбегал по ступенькам в сад проведать молодую компанию.
Разговор у стола между клумбами моментально стихал, и ребята с уважением смотрели на отца Дины – маленького, лысого, с мохнатыми, как у Толстого, бровями. Затеев был директором школы, в которой учились ребята. Они любили его и немного побаивались.
– Ну, как? – осведомлялся Иннокентий Осипович и, не дождавшись ответа, упрекал Дину: – Хлеба-то у вас почему нет? А Костя что именинником сидит? Рябчик на тарелке целёхонек!
Он покидал притихших ребят, тер лысину холеной рукой с перстнем на мизинце и про себя рассуждал: «Спугнул, спугнул молодежь. Пусть уж сами как хотят…»
Он возвращался на террасу, смеялся, острил, и здесь снова становилось шумно и весело.
– Что же вы, Ольга Семеновна, зарок, что ли, дали у нас не кушать? – говорил он. – Я в сад уходил, вы в блюдечко смотрели и теперь так же сидите. Может быть (он хитро подмигнул), о женихе гадаете?
– Хи-хи, хи-хи! – в ответ дребезжала старушка, и на ее седой голове вздрагивала крошечная шишечка волос.
Екатерина Петровна разливала чай.
– Кончайте курить и пейте чай, – обратилась она к Куренкову.
Он вежливо приподнялся в кресле, отвесил полупоклон, но предпочел оставаться у перил террасы.
– Кушайте, Тарас Викентьевич, – продолжала хозяйка, подвигая вазу с печеньем толстому гостю, а сама чуть заметно улыбалась. Она знала, что Тараса Викентьевича Гринько можно не угощать: везде он чувствовал себя как дома и ел невероятно много.
– Скушаю, все пшендечки скушаю, дорогая моя! – гудел Тарас Викентьевич. – У меня аппетит в дедушку Крылова.
Он вытирал клетчатым платком потное румяное лицо и с удовольствием уничтожал пряники, ватрушки, хворост.
– Что это вы, Игорь Андреевич, ребят так изучаете? Рисовать их, что ли, задумали? – смеясь, спросил Иннокентий Осипович.
– Если б умел, обязательно нарисовал бы, – оживленно отозвался Игорь Андреевич.
Он всем корпусом повернулся к Иннокентию Осиповичу, широкими приподнятыми плечами загораживая все кресло.
И не первый раз залюбовался Иннокентий Осипович прекрасной линией его лба и носа, гордым ртом и чуть-чуть выдающейся нижней челюстью. Куренков, несмотря на свои сорок лет, был совершенно седым.
– Вот посмотрите на Динушку. – В голосе Игоря Андреевича зазвучала отцовская нежность.
Иннокентий Осипович переглянулся с женой. Она вздохнула и отвернулась. Три года назад у Куренкова умерли дочь и жена. Дочь, по его словам, очень походила на Дину. С тех пор он горячо привязался к Дине и часто стал бывать у Затеевых.
– В розовом платьице она походит на ландыш – стройная, высокая. А волосы… смотрите: по последней моде – косички кверху и бант. Какой у нее необычный и красивый загар, – продолжал Куренков. – Теперь смотрите: рядом с ней девочка совсем другого типа.
– Это Саша Семенцова, – подсказал Иннокентий Осипович.
– Верно, предки цыгане, ишь какая кожа черная. Некрасивая девочка. А волосы чудесные – косищи какие, ниже колен! Смотрите, блестят как!
– Да вы в самом деле художник! – засмеялся Иннокентий Осипович.
– Каждый человек немножко художник, – улыбнулся Куренков. – Вот эту курносую девчурку с двумя косичками я чаще всех встречаю с Динушкой. Верно, это ее любимая подруга.
– Это Наточка, – вступила в разговор Екатерина Петровна. – Очень хорошая девочка – умница, одаренная, серьезная.
– У этой девочки есть один дефект, – заметил Иннокентий Осипович, – она неопрятна. Ногти у нее всегда как у хищника, с траурной каймой.
Все засмеялись.
– А рядом, – продолжал Куренков, – невероятный блондин, но это не альбинос.
– Его в школе зовут «Витя Беленький», – сказал Иннокентий Осипович. – Каюсь, мой любимец. Удивительный парень: какой-то весь светлый, чистый, честный. Да и товарищи его любят…
Понемногу все взрослые собрались у перил террасы.
– А этот, – указывая головой на черного худенького мальчика, – гудел Тарас Викентьевич, – Костя Зарахович. Смотрите, Игорь Андреевич, какой тип, а?
В это время стукнула калитка, и в саду появилась тоненькая девушка в белом платье, с волосами, завитыми в мелкие кудряшки.
– Кира! – всплеснула руками и почему-то удивилась Ольга Семеновна появлению своей дочери.
Кира только входила, а ей навстречу по дорожке сада уже мчалась Дина.
– Вот этой дружбой я недоволен. Разница лет, да и вообще… – потирая лысину ладонью, тихо сказал Иннокентий Осипович самому себе, но Куренков слышал и пожал плечами, точно хотел сказать: «В выборе друзей дети не всегда спрашивают родителей».
Кира обняла Дину за шею и, осторожно целуя в щеку крашеными губами, сказала:
– Поздравляю, Дина, с днем рождения и дарю тебе вот это.
Она протянула крошечный сверток. Дина развернула его. В бумаге лежала маленькая бронзовая пудреница в форме сердечка. Внутри было круглое зеркальце.
– Ой, какая чудесная! – обрадовалась Дина и, подхватив Киру под руку, потащила ее к детскому столу.
Обед кончался, когда у стола появился запыхавшийся Иннокентий Осипович с подносом в руках и бутылкой под мышкой.
– Ну, друзья мои, в честь рождения Дины не зазорно будет выпить и вам по рюмочке вина. Я эту бутылку со дна моря от капитана Немо добыл. Не верите?
– Не верим! – серьезно за всех сказал Витя Беленький, не сводя голубых глаз с Иннокентия Осиповича и пытаясь угадать, шутит он или говорит серьезно.
– Ну, не верьте! – спокойно продолжал Иннокентий Осипович, ставя поднос с бутылкой и рюмками на край стола.
– Ой, папа, какой ты догадливый. Ты, верно, и берег эту бутылку для моего рождения! – ликовала Дина, помогая отцу разливать вино в рюмки.
– Вот Кире в эту большую. Она ведь взрослая! Ну, папа, и молодец же ты! Не верите, что бутылка от капитана Немо? – со смехом обратилась она к ребятам. – Ну и хорошо, что сказкам не верите, – лукаво поглядывая на отца, продолжала она. – Но что бутылка со дна моря, с какого-то затонувшего корабля – это точно. Ее папе знакомый капитан подарил и сказал: «Берегите до значительного дня».
Рюмки были налиты. Иннокентий Осипович взял свою рюмку и сказал:
– Ну, ребята, выпьем за счастливое будущее именинницы, за счастливое будущее всех вас!
Ребята неумело чокнулись и осторожно выпили «вино со дна морского».
После обеда Кира присоединилась к обществу взрослых и занялась проснувшимся Юриком – трехлетним братом Дины, а ребята затеяли старинную игру в палочку-застукалочку.
Варя и Костя вышли на широкую тихую улицу, поросшую травой. Костя размахнулся и бросил палку. Она покатилась по дороге, вздымая пыль. Варя вприпрыжку побежала за палкой, а Костя во двор. Он видел, как в калитке огорода мелькнуло розовое с горошками платьице и, не думая о том, хорошо ли можно спрятаться в огороде, бросился туда же. Он нагнал Дину в молодом березнике. Она приложила палец к губам в знак того, чтобы он молчал, и присела в высокой траве. Костя рядом опустился на землю.
– Знаешь, Дина, – прошептал он, задыхаясь от быстрого бега, – я тебе подарок один… не хотел только при всех… Вот возьми… Только плохо…
Он вытащил из кармана кусок александрийской бумаги, скрученный трубочкой и перевязанный белой ниткой.
Дина взяла сверток и хотела разорвать нитку. Но Костя остановил ее:
– Ты потом, без меня. Там стихи и рисунок.
Дина вспыхнула и смутилась. Она знала, что надо поблагодарить Костю за подарок, но почему-то молчала и, досадуя на себя, смущалась еще больше. Из сада доносился звонкий голос Вари:
Палочка-застукалочка идет,
Кого первого найдет,
Тот за палочкой пойдет.
Затем послышался визг, смех, стук палочки. Костя приподнялся, вытянул шею.
– Витю Беленького нашла… Сашка бежит. Скорее! Застучалась, – со смехом прошептал он.
– Сиди, не выглядывай, – строго сказала Дина, но было уже поздно.
– Костя! – крикнула Варя и понеслась со всех ног к застукалочке.
Костя подмигнул Дине и, шепнув: «С выручкой!», направился в сад. Палочка стучала снова, значит, Варя нашла Нату. Теперь всех могла выручить только Дина.
Хлопнула калитка огорода. Дина приподнялась и увидела Варю. Она осторожно шла между гряд, повертывая голову то в одну, то в другую сторону. А в щели забора с надеждой смотрели четыре пары глаз. Дине даже показалось, что она различает черные, блестящие глаза Кости.
Нужно было опередить Варю, но она стояла совсем близко у калитки. Дина решила ползти и с сожалением взглянула на новое платье.
– Динка! Все равно попадешься! Сдавайся лучше! – крикнула Варя, топчась на месте. Она не решалась отойти от калитки.
Раздумывать не было времени. Дина легла и осторожно поползла в высокой траве. Она припадала к земле, медленно двигалась вперед, руки заплетались в крепких стеблях травы, ноги не слушались.
Варя нерешительно пошла в глубь огорода. Дина приподнялась, взглянула. Теперь она и Варя были на одинаковом расстоянии от калитки.
Дина вскочила, легко перепрыгнула через грядку и понеслась к калитке. Легкая, тонкая, бежала она, чуть касаясь земли ногами. Костя широко распахнул калитку и захлопнул ее перед самым носом раскрасневшейся, неуклюже скакавшей через гряды Вари. Палочка оглушительно застучала по ступеньке крыльца.
– Тише, тише, Дина! – сказала с террасы Екатерина Петровна и, всплеснув руками, воскликнула: – Что это у тебя с платьем?!
Но Дина не слышала. Она крутилась, как волчок, и кричала:
– С выручкой, с выручкой!
– С выручкой! – приплясывали Витя Беленький, Ната, Саша и Костя.
Варя стояла красная, сердитая.
– Я спрашиваю, что ты сделала с платьем? – строго, повышая голос, повторила Екатерина Петровна.
– Ползла, мамочка, ребят-то надо было выручить, тут уж не до платья…
Дина взглянула на порванную юбку. Ей стало жаль новенького платья, но главное – стыдно было перед матерью. Это платье утром подарила ей Екатерина Петровна. Ночь она сидела за машинкой, желая непременно окончить подарок к сроку.
Екатерина Петровна сердито отвернулась и отошла к столу.
– Ничего, Дина, – сказала Саша, – ты его сейчас сними, а потом я помогу тебе розовой ниткой зашить, и ничего не будет видно.
– Правда? – обрадовалась Дина и побежала переодеваться.
Витя Беленький взял палочку-застукалочку и обратился к Варе:
– Ну-с, снова придется вам топать за палочкой.
– Не пойду. Надоело так играть.
– Ага! Как второй раз голить – так надоело. Нет, гражданка, это не по правилам. – Витя решительно направился за ворота.
– Пойдемте на реку, – спускаясь с крыльца, предложила Дина.
– На реку! – поддержали все и побежали к плетню огорода.
Когда они лезли через плетень, Дина выронила из кармана Костин подарок. Сверток упал на резные листья крапивы. Его подняла и спрятала в рукав Саша Семенцова. Она догнала Дину и, поглядывая на нее, хотела спросить, что у нее пропало, и, подразнив, возвратить потерянное. Но любопытство взяло верх. Девочка забежала в мелкий березник, присела и, осторожно распутав нитку, развернула бумагу.
В тонко очерченной рамке, перевитой незабудками и ромашкой, печатными буквами были написаны стихи. Вверху красивым шрифтом выведено:
«В день четырнадцатилетия Дине Затеевой от Кости Зарахович на память».
Саша с увлечением стала читать Костины стихи.
Особенно ей понравилось одно четверостишие, и она несколько раз перечитала его:
Караван наших дней быстрокрылый
Улетает и тает, как дым…
Знаю, в сердце, что есть и было —
Навсегда оставляет следы.
– Вот здорово, – прошептала она, свернула бумагу трубочкой, завязала ниткой и с сожалением подумала, что теперь каникулы. Будь сейчас учебное время, Саша непременно рассказала бы всему классу о том, что Костя сочиняет Динке стихи, и уж разыграли бы они и поэта и именинницу.
Саша догнала ребят, подала Дине сверток и сказала насмешливо:
– Маша-растеряша!
Дина вспыхнула, взглянула на Сашу, и по тому, как та сразу же посмотрела на Костю, ей показалось, что она читала стихи. Костя все это видел. Он нахмурился и вскоре, улучив удобный момент, схватил Сашу за длинные косы и со злостью в голосе крикнул:
– Но, чалка длиннохвостая!
Он дернул так больно, что Саша закинула кверху голову и на ее глаза навернулись слезы.
– У, Пушкин! – сердито сказала она.
Теперь Костя окончательно убедился, что Саша читала его стихи.
Они шли через пустырь. В стороне зияла ровная четырехугольная яма. Здесь еще в давние времена был приготовлен фундамент, очевидно предназначенный для дома с подвальным этажом. Яма глубиной около двух метров, была завалена большими камнями и поросла высокой густой травой.
Впереди шли Дина и Ната. Когда они были вместе, то Дина казалась особенно высокой и хрупкой, а Ната здоровой и коренастой. Несмотря на торжественный день – именины лучшей подруги, – Ната была одета небрежно. Пояс коричневого платья придерживала большая английская булавка. На спине из четырех пуговиц две отсутствовали.
Девочки подошли к краю фундамента. Саша с Варей шли шагах в десяти, оживленно перешептываясь. Мальчики скрылись под яром.
– Спрячемся! – шепнула Ната, указывая на яму.
Дина быстро оглянулась, убедилась, что ее и Нату подруги не замечают, присела и, посмеиваясь, осторожно спрыгнула вниз. Ната последовала за ней.
Они забились в угол, прислушиваясь к шагам и разговорам наверху.
– А где же девчата? – услышали они удивленный голос Вари. – Неужели к реке спустились?
Послышался дружный топот ног, должно быть, девочки побежали.
Дина с Натой переглянулись и засмеялись. Они продолжали сидеть на корточках в углу ямы и разговаривали шепотом.
– Динка-а-а!
– Нат-ка-а-а! – доносилось издали.
Их искали. Хотелось спрятаться подальше. Дина изо всех сил прижималась спиной к холодному камню, словно от этого она становилась менее заметной. Неожиданно на плечи ей посыпалась земля. «Подкрались, увидели», – подумала она, осторожно приподнимая кверху голову. Но наверху никого не было.
Земля осыпалась между ровными четырехугольными камнями, к которым прижималась Дина. Она повернулась и заметила, что камень, около которого она стояла, отличался от других камней – гладкий и темный, он скорее походил на плиту. Она наклонилась, взяла щепку и ткнула ею между камней. Щепка без усилий вошла туда.
Земля посыпалась опять, и между камней образовалась дыра. Дина просунула туда руку и громко сказала:
– Там пусто!
– Тише ты! – зашептала Ната. – Они же тут.
Но Дину теперь больше всего на свете занимала дыра между камней.
– А что, если там клад?! – серьезно сказала она. – Ну-ка, попробуем сдвинуть камень!
– Смотри! Да он совсем плоский, – нащупывая пальцами плиту, громко удивилась Ната.
Они обе просунули пальцы в щель, схватились за край плиты, изо всех сил потянули ее и чуть не свалились – так легко подалась она вперед и упала. Девочки отскочили и со страхом смотрели то на черное отверстие, зияющее в фундаменте, то друг на друга.
– Что же это такое? – наконец сказала Ната, приближаясь к отверстию. – Там ступеньки, Дина. Что же это – погреб?
Дина подошла, заглянула. Свет падал на две каменные ступеньки – дальше ничего не было видно.
– Нет, это не погреб, – в раздумье сказала она. – Разве бывает погреб под домом? А ведь тут должен был быть дом. Что же это такое? Темница? Подземный ход? Кто же начинал строить этот дом?
– Давай позовем ребят, – предложила Ната.
Они стали кричать.
Первый отозвался Костя:
– А, вот они где!
– Костя, зови скорее всех! Тут что-то страшное, интересное! Смотри – подземный ход! – кричала Дина, заглядывая в темное отверстие, но не решаясь туда войти.
Костя, не раздумывая, прыгнул в яму, за ним прыгнул Витя Беленький.
Костя с Витей внимательно осмотрели ход.
Спуститься вниз по каменным ступенькам оказалось невозможно без света, а спичек ни у кого не было.
– Я сбегаю за электрическим фонариком, – предложила Дина.
С помощью ребят она выкарабкалась из ямы и что было сил помчалась домой.
Около дома Дина встретила Куренкова. Худой, высокий, он шагал как-то отлично от всех, сутуля широкие плечи, приподняв голову, выставив вперед подбородок. В сером костюме, с седыми непокрытыми волосами, Дине казалось, он походил на американца.
– Куда это, Динушка, такими темпами? – спросил он и, как обычно при виде Дины, улыбнулся широкой отцовской улыбкой.
– Игорь Андреевич! – сказала Дина, останавливаясь и тяжело дыша. – Мы нашли подземный ход! Знаете, там, в фундаменте недостроенного дома.
И Дина торопливо рассказала Куренкову свое открытие.
Удивила она его своим рассказом или нет, Дина не знала. Красивое лицо Куренкова всегда было однообразно-спокойно, и никакие переживания не отражались на нем. Таким же спокойным оно было и теперь. Ни удивления, ни любопытства, ни сомнения не появилось на нем. И Дину это огорчило. Но когда Куренков изъявил желание посмотреть подземный ход, она обрадовалась и представила себе, как будут довольны ребята, что она приведет главного инженера военного завода посмотреть на их открытие.
У Куренкова были с собой спички, и Дина не пошла домой за фонариком. Они повернули и быстро направились к реке.
С зажженной спичкой Куренков первым спустился вниз по каменным ступенькам в темноту неизвестного отверстия. Он шел медленно, согнувшись почти вдвое. За ним, также согнувшись, шла Дина, остальным ребятам свод подземного коридора не мешал идти почти не сгибаясь.
Впереди чуть мелькал свет от спички Куренкова, пахло сыростью, землей… Было душно и тревожно.
– Вот и конец, – громко сказал Игорь Андреевич. – Кто-то, видно, затевал подземный ход, да пороху не хватило, оставлено на половине. Поворачивайте, ребята!
– А что там, в конце? Двери нет? – интересовались ребята.
– Ничего нет. Одна глина, – ответил Куренков.
Начало подземного хода Костя и Витя Беленький закрыли плитой, и, оживленно рассуждая о своем открытии, все двинулись к дому Затеевых.
Куренков широко шагал впереди, ссутулив могучие плечи и выставив подбородок.
– Я советую вам, ребята, о своем открытии не говорить ни одной душе, даже родителям.
– Почему, Игорь Андреевич? – удивилась Дина.
– А вот почему, – продолжал Куренков. – Этот подземный ход, вот в таком неоконченном виде, для нас, взрослых, интереса не представляет. Ход недоделан. Куда он ведет – неизвестно. Да и зачем он нам? Очевидно, некто, строивший его, имел свою цель. Если вы сообщите даже только своим родителям, поверьте мне, они скажут родным, знакомым, и постепенно узнает весь город. Все будут ходить туда, смотреть, его запакостят – и только. А если вы сумеете до поры до времени сохранить свое открытие в тайне, потом мы придумаем вместе, как полезнее использовать его. А пока оставьте его в собственном пользовании – играйте здесь…
Ребята согласились с предложением Куренкова. От этого решения на сердце у Дины стало тревожно. Она привыкла делиться с родителями всеми радостями и огорчениями своей жизни, особенно с отцом. Екатерине Петровне всегда было некогда до конца выслушать рассказы дочери, кроме того, она бранила ее за каждую шалость. И Дина иногда с огорчением думала: «Неужели она не понимает? Ведь она тоже была девочкой?»
Отец Дины, наоборот, всегда находил время заняться с дочерью. Он с интересом слушал ее рассказы о ребятах, помогал ей разбираться в прочитанных книгах и вместе с ней пел ее любимые песни. Дина привыкла жить с отцом одной жизнью.
Вот поэтому-то, когда по совету Игоря Андреевича ребята дали друг другу честное пионерское хранить в тайне свое открытие, Дине стало не по себе и домой она возвратилась взволнованная.
Вечером, разбирая подарки, полученные в этот день, Дина невольно улыбнулась. Самым дорогим подарком для нее было не розовое (уже порванное) платье, не лупа, подаренная Куренковым, не увлекательные романы Жюля Верна, о которых она мечтала давно. Самым дорогим подарком были Костины стихи, посвященные ей. Целый день она помнила о них, и мысль о том, что вечером она их прочтет, доставляла радость и какое-то непонятное волнение.
В этот вечер она говорила с отцом мало и не рассказала ему о двух самых важных моментах сегодняшнего дня: о подземном ходе и о Костиных стихах. Сказать о первом она не имела права, а о втором… не сказала потому, что не хотела посвящать в свои взаимоотношения с Костей даже самого близкого ей человека – отца.
Перед сном Дина на минутку задержалась с отцом на террасе. Целуя дочь в лоб, Иннокентий Осипович задумчиво сказал:
– Когда мне исполнилось четырнадцать лет, я уже работал помощником кочегара. Нелегко мне тогда приходилось. Ты этого никогда не узнаешь. У тебя позади только радость. И сегодня лучшее мое пожелание тебе, именинница, такой же полной радости и впереди.
Они оба перегнулись через перила и смотрели на черные шелестящие кусты сада, вдыхали тонкий аромат цветов, травы, листьев. До них долетал затихающий шум маленького города: обрывки песен, лай собак, неясные шорохи. Казалось, никакая сила не может нарушить мира, тишины, покоя этого городка, затерявшегося в глухих лесах невдалеке от Москвы.
