Морговой

Данное произведение является фантазией автора и не претендует на историческую достоверность

Россия, г. Волен

27 декабря

Ледяной ветер кружил крупные хлопья снега над крышей морга. Вьюга выла, играя в проводах, а раскачивающийся фонарь над крыльцом отрывисто скулил от холода. Столбик термометра стремительно опускался вниз. К вечеру он достиг минус двадцати четырех градусов, а стекла покрылись витиеватыми узорами. Здесь, на холме, где стояло одноэтажное здание морга, было холоднее, чем внизу. Зато открывался невероятно красивый вид на город, простирающийся до самого горизонта. Снег валил с шести утра до двух часов. Потом выглянуло солнце, а спустя час небо снова заволокло и маленькие кусачие снежинки стали предвестниками грандиозного снегопада. И растворился Волен в белизне снежного марева.

В теплом кабинете электронные часы отсчитывали время. Они показывали «16:16», а густые сумерки уже окутали город. Новогодняя гирлянда неспешно мигала на стене в коридоре. По радио из кабинета врачей доносилась негромкая песенка: «Если бы не было зимы, а все время лето…».

Вскрытий сегодня было мало, и сотрудники разбрелись кто куда. Врачи засели в кабинетах, корпея над экспертизами. В лаборантской кипела своя работа. Забава и Любица, хихикая, усердно вырезали снежинки из бумаги. Пожилая лаборантка, которую звали Аксинья Гордеевна, степенно печатала результаты анализов, согнувшись в три погибели и близоруко щуря глаза за толстыми стеклами очков. Она каждый раз сверяла напечатанное ею с листком в чуть подрагивающих руках, и по привычке колотила морщинистыми пальцами по клавиатуре, забывая, что это не печатная машинка.

Старший лаборант отделения Вера Федоровна шуршала мишурой и «дождиком» на складе, перебирая коробки со стеклянными елочными игрушками.

Марьяна наблюдала, как санитары Гриша и Дорофей собирают искусственную елку. За процессом следил их заведующий Горан Немилович, – похожий на огромного медведя, заприметившего улей. Сунув по-царски лапищи в карманы синей хирургички, он умудрялся хмурить брови и улыбаться одновременно. По характеру был строг, но справедлив. Его побаивались, но уважали. Высокий лоб заведующего поблескивал в свете гирлянды, а его хозяин подтрунивал над санитарами. Дорофей балансировал на скрипучей стремянке, которую заботливо поддерживал Гриша. За его правым ухом приютилась неизменная сигаретка.

Из тесной кладовки, именуемой гордо «склад», послышался стук и приглушенное кряхтение Веры Федоровны:

– Что б тебя, так твою растак! Все не слава богу…

– Марьян, подай-ка верхушку, – попросил Дорофей со стремянки. На его голове красовалась шапка-ушанка, «уши» которой топорщились в разные стороны. Девушка извлекла из коробки последнюю деталь и подала Дорофею.

– Решили, кто дежурит тридцать первого? – Спросил Горан Немилович раскатистым басом.

– Я дежурю, – отозвался сверху Дорофей, тряхнув «ушками» с распущенными завязками. Заведующий удовлетворенно кивнул. В этот момент раздался пронизывающий звон из зала приема трупов.

– Твою ма… – покачнулся на лестнице Дорофей, ухватившись обеими руками за лестницу, – Гриша, чтоб тебя, держи крепче!

– Извини, – виновато прогудел тот.

– Прими, – распорядился заведующий, обратившись к Марьяне. Кивнув в ответ, она толкнула ближайшую дверь, ведущую в секционный зал. Там, стоя у стола, Рагнар поспешно зашивал последний труп. Увидев уверенно идущую к помещению девушку, где стояли холодильники, спросил:

– Примешь?

– Да.

– Спасибо! – Обрадовался он и включил душ, чтобы обмыть тело.

В Бюро судебно-медицинской экспертизы, работа была отлажена, как швейцарские часы. Весь медперсонал строго знал свои обязанности. Лаборанты работали в регистратуре, проводили опознания, ассистировали на вскрытиях, принимали трупы, проводили гистологическую вырезку и делали много другой работы.

Санитары принимали, вскрывали, зашивали, бальзамировали, переодевали и гримировали трупы. Это было их поприще.

Врачи судебно-медицинские эксперты исследовали тела, писали заключения, ходили в суды и на допросы, ездили на конференции и придумывали поручения лаборантам.

В столь отлаженной работе была заслуга заведующего. Как настоящий хозяин, Горан Немилович всего за год создал полноценное, почти ни в чем не нуждающееся отделение. Он всегда готов был встать грудью на защиту каждого сотрудника, если возникали проблемы. А на провинившегося потом орал так, что черти вскакивали в аду и ничего не понимая, носились в панике, сталкиваясь рогатыми лбами.

В коридоре морга, у кабинетов, стоял мягкий диван для дежурантов, а на стене висел телевизор. В кухне располагались холодильник, микроволновка и электрическая плита. Каждый день на холм приезжала машина и привозила горячие обеды. Также, имелись стиральная машина и душевая кабина.

Жили они, не тужили. Работа кипела. Все готовились к предстоящему новому году.

Машина трупоперевозки тарахтела у ворот, а труповоз Трофим Магарычев, по прозвищу Магарыч, приплясывал в бледном круге качающегося на ветру фонаря. Марьяна распахнула ворота и ледяной ветер швырнул ей в лицо горсть снежинок.

– Здорова! – Поднял руку Троша. – Принимай. – Марьяна подкатила дребезжащую по неровно выложенной плитке каталку и спросила:

– Что там?

– Убийство. Сожитель зарезал, – она откинула черный пакет и увидела рыжеволосую худую женщину, из груди которой торчала рукоять столового ножа. Вся одежда в подсохшей крови – поди разбери одна там рана или несколько.

Праздничное настроение, гирлянды, снежинки на окнах и мишура сильно контрастировали с рабочей атмосферой. Но никто из сотрудников этого не замечал в силу привычки.

Глянув на стеклянные глаза женщины, попутно описывая одежду в журнал, Марья задумалась. Могла ли подумать эта женщина несколько часов назад, что нового года уже не увидит? В холодильнике у нее, скорее всего, припасены все ингредиенты для оливье. Традиционно она говорит своему сожителю, чтобы тот ничего не трогал – это на новый год! Она знает, в каком платье будет встречать праздник, какое основное блюдо подаст на стол. Что будет пить и какое желание загадает во время боя курантов. Скажи ей кто-нибудь несколько часов назад, что 31-го она будет не за столом, а в скованной льдом земле, она бы наверно пришла в ужас.

Смерть никогда не бывает вовремя, но совершенно точно знает, когда самое не время.

«Да какое тебе до этого дело?» – одернула себя Марья, поймав незваные мысли: – Просто выполняй свою работу».

Подписав и надев на труп бумажные самоклеящиеся бирки, она приняла от Троши толстую стопку документов. Сразу видно – следователь старался, описывал все подробности в протоколе. Поздравив Марью с наступающим, Троша прыгнул в машину на пассажирское сиденье, и умчался в лютую зиму вместе с напарником. А Марьяна несколько секунд любовалась сверкающим полотном снега под фонарем прежде чем заперла ворота.

Горан Немилович уже стоял в верхней одежде и раздавал распоряжения. Гриша с Дорофеем дружно кивали и улыбались. В конце Дорофей даже козырнул.

– Ну, я поехал, – заключил заведующий, заприметив Марью, – чего там? Опять переохлад?

– Нет, убийство.

– О, праздники начинаются… – прокомментировал Дорофей.

– Для некоторых они и не заканчивались, – изрек Гриша и принялся собирать лестницу.

– Я поехал, – коротко кинул заведующий. Раздался писк магнитного замка, снег со скрипом захрустел за окнами, постепенно отдаляясь. Начался праздник непослушания. Кто-то включил радио погромче. После новостей о предстоящих снегопадах и сильных морозах, загремела музыка. Гриша умудрился запутаться и порезаться о «дождик», проклял того, кто изобрел «эту бесполезную хреновину» и кое-как разложил украшение на ветки. Марьяна с Забавой и Любицей бережно развешивали игрушки, обсуждая, кто как встретит праздник. На складе чертыхался Дорофей, что-то свалил и получил взбучку от Веры Федоровны.

– Пошел черт по сковородкам! Слазь, тебе говорят, нет там его.

В ту же секунду со склада показалась голова Дорофея с густым клоком паутины на ушанке. Он победоносно поднял над головой пыльного пластикового Деда Мороза:

– Нашел! – И через пару минут неизменные персонажи русского фольклора красовались под елью – Дед Мороз в голубой шубе и его внучка Снегурочка.

28 декабря

Работы за сутки набралось немало. Два переохлаждения, алкогольное отравление, две аварии, одно убийство, да еще больница взялась «выписывать» из травматологии и нейрохирургии. Но только сотрудники моргов, полиции и скорой помощи знали, что все это только разминка.

Отделение морга оживленно работало с раннего утра. Хотелось поскорее закончить со вскрытиями. Дороги замело, и снегоуборочные машины заполонили город, мешая и без того плотному движению. А столбик термометра опустился еще на пять градусов. Такие низкие температуры не были характерны для этой части страны, но все же подобное иногда случалось. В секции, где велись вскрытия, было довольно прохладно, центральное отопление не справлялось. В кабинетах дополнительно включили обогреватели и у каждого рабочего места дымились чашки с горячим чаем.

Здание морга было очень старым и много лет стояло заброшенным. Над крышей возвышался кирпичный дымоход, но печью, вмурованной в стену, давно никто не пользовался. Эхо прошлого в виде каменных столов, печатных машинок, ржавеющих на складе и прочих раритетных вещей, досталось в наследство. Как оказалось, здание оборудовали под морг много лет назад, но почему-то так и не запустили. И в первый же год работы пришлось списать кучу морально устаревшей мебели и техники. Но столы так и остались, как напоминание.

Марьяна взяла фотоаппарат, и перекинув ремешок через голову, пошла в секционный зал, прихватив пару перчаток и масштабную линейку. Трупы уже лежали на столах, готовые к фотосессии. В зале стоял неизменный металлический запах. Он прочно въелся в стены и сразу бил в нос, стоило только переступить порог. Даже если санитары тщательно все вымыли. Даже если с дезрастворами. У каждого секционного стола располагались столы с компьютерами, накрытые черными пакетами. Перед работой лаборант отбрасывал пакет в сторону, а по окончании – снова накрывал. На столах лежали деревянные бруски, служившие подголовниками. К каждому секционному столу была подведена вода и оборудован душ для омовения тел после вскрытия. А над столами нависали, прикрученные к потолку, бестеневые лампы.

– Как отдежурил? – Спросила Марья вошедшего в зал Дорофея. Тот подключил в розетку дрель с закрепленной на конце циркулярной пилой и установил защитный экран у головы трупа.

– Глаз не сомкнул. Все везут и везут. Еще морговой словно взбесился. То стучит, то бормочет, то каталки туда-сюда переставляет, то на кухне чем-то шуршит. Никакого спасу нет.

– Кто? – Переспросила она, обернувшись оглянувшись через плечо.

– Морговой, – повторил он.

– Это кто? – Снова спросила Марьяна, укладывая линейку так, чтобы она лежала аккурат вдоль раны на лбу трупа, и прицелилась объективом.

– Ну, вот есть же в домах домовые. А у нас морговой. Еду ворует. Топает громко, вздыхает над ухом, коль стоит глаз сомкнуть. Он на дежурстве у Гришки все печенье съел. С тобой такого не случалось? – Марья отрицательно покачала головой, откладывая фотоаппарат и попутно размышляя, взяла ли комплект средств индивидуальной защиты из предсекционной или нет. – Гришка вчера случайно его фотку сделал, когда все разошлись. Показать? – Обрадовался он и не дожидаясь согласия, сказал, включая дрель, – сейчас, только башку распилю. Я мигом! – Зал наполнился визгом дрели и запахом паленой кости. С внутренней стороны прозрачного пластикового экрана полетели брызги. Дорофей по кругу распилил череп и выключил дрель. Наступила относительная тишина и словно из недр земли раздался звук, похожий на протяжный мучительный стон. Марья с Дорофеем переглянулись.

– Слыхал? – спросила она, – что это за звук? Я уже больше недели это слышу и никак не могу понять откуда он идет.

– Пес его знает. Может ветер в проводах гудит? Вон вьюга какая, – пожал плечами Дорофей, осторожно извлекая головной мозг. У ног трупа уже стоял железный столик, на котором врачи исследовали органы. Мозг соскользнул с ладони на металлическую поверхность, оставляя влажный след. Дорофей кивнул в сторону санитарской, стаскивая перчатки:

– Пойдем.

Марья смотрела на фотографию в телефоне и молча размышляла, ища логическое объяснение. Конечно, на дежурстве она слышала кое-что, но утешала себя, что это чрезмерно богатое воображение и усталость. На фото, в дверном проеме, под самым потолком, завис силуэт человека с немаленькими бицепсами. На запястье что-то расплывалось, но она не могла никак понять, что это. Чем больше всматривалась в фото, тем больше силуэт казался смазанным и нечетким, только рука, отведенная в сторону, давала понять, что это человек.

– Видишь, – ткнул пальцем в экран Дорофей, – будто на руке что-то есть. Мы сначала не поняли, – громко поскреб он бритый затылок, – а потом как поняли! Это же наручники! Помнишь нам «висельника» привозили, у него на руках были застегнуты наручники через левую ногу?

– Помню. Я его тогда фотографировала.

– Он на дежурстве у Гришки весь хлеб съел, – на полном серьезе заявил Дорофей.

– Ты же сказал печенье.

– И печенье, – Марьяна вздохнула.

– Вы, батенька, путаетесь в показаниях.

– Ну че ты придираешься, – обиделся он, – еще скажи, что ты мне не веришь. А еще на чердаке третий день что-то стучит. Мы проверяли, замок в порядке, там и брать то нечего, одни ржавые да сломанные каталки лежат. – Она некоторое время выразительно на него смотрела.

– Да верю я. Может, у нас просто воришка завелся? – И, пожав плечами, добавила: – Предлагаю подождать, пока он спирт пить начнет. Глядишь, вместо стука песни орать будет, вот тогда мы его возьмем тепленьким.

– Эх, ты… – Скривился Дорофей, отбирая у нее телефон.

– Дорофей! – Послышался разгневанный голос, и Марья с санитаром дружно повернули головы. В дверном проеме стоял эксперт, полностью облаченный в защитный костюм. Он вызывающе подбоченился и вытаращил глаза. – Почему труп еще не вскрыт? Я тут ночевать не собираюсь! – Дорофей открыл было рот, но над их головами раздалось три оглушительных стука, словно кто-то со всей дури лупил съемным верхом каталки о крышу. Все дружно посмотрели вверх, а потом друг на друга.

– Слыхала? – Обрадовался Дорофей. – Опять стучит! – Эксперт закатил глаза, выругался, сокрушенно покачав головой, и потопал в секцию. Марья с Дорофеем потянулись следом.

***

– Опять я вскрываю с Шалопаевым, – простонала Любица, держа документы в руках, – еще и неизвестного!

Лаборанты по очереди бросили на нее сочувственные взгляды. Вскрывать с Михрутом Шалопаевым было то еще удовольствие! Это знал каждый лаборант и каждый день молился, чтобы молодой врач достался не ему. Сам по себе Михрут был безобидным и добродушным. Но на редкость медлительным. А труп неизвестного навлекал вдобавок кучу работы в виде взятия вещдоков, словесного портрета, подробного описания наружной поверхности трупа – а это дополнительное время, проведенное в холодном секционном зале.

Любица сморщила симпатичное личико в обрамлении светлых пушащихся кудряшек. Перекинула толстую косу через плечо и, причитая, обреченно побрела в секционную.

Горан Немилович старался делить трупы честно. Он радел за то, чтобы всем было комфортно работать друг с другом, и обычно от этого правила не отступал. У каждого эксперта был свой «эльф-любимчик», с которым они работали в паре. Но у Михрута своего любимчика не было и он ходил по рукам, безжалостно подгоняемый лаборантами, санитарами и другими экспертами. Столов в морге было всего три, а медлительность создавала очередь.

В секционной работа кипела! Эксперты громко диктовали, а лаборанты усердно стучали по клавиатурам, спеша все записать. Санитары чем-то гремели, шутили, и лишь трупы невозмутимо лежали на столах ребрышками вверх.

Хрипловатый баритон Макара Архиповича можно было узнать из тысячи голосов. Больше шести лет они с Марьей работали в паре, вместе перешли в новое отделение и довели работу практически до совершенства. В санитары им сегодня достался угрюмый и неразговорчивый Гриша. Он хорошо знал свое дело: проворно вскрывал и зашивал тела. Работа шла слаженно, и трупы на столе сменялись довольно быстро.

Между диктовкой, сотрудники обсуждали бытовые дела, подарки, кто куда планирует поехать в гости и какие мероприятия лучше посетить в городе.

От окна рядом с Марьяной нещадно дуло. Она зябко ежилась, попутно редактируя текст и посмеиваясь с коллегами. Звонок на воротах приемки трещал не переставая и дежурант мелькал в коридоре, спеша принять новоприбывшего. К часу дня приехала машина за анализами, и все потянулись на перекур и на обед.

К вечеру сотрудники стали расходиться по домам. Глаза слипались, в голове гудело, как в улье, а часть работы была отложена на завтра. Из секционного зала доносились голоса санитаров. Они зашивали, мыли и развозили трупы по холодильникам. И Марья засобиралась домой.

30 декабря

Предпраздничное напряжение нарастало. От количества привезенных трупов за сутки невольно вырывался стон. Все пытались все успеть. На город снова обрушился снегопад, из-за которого собирались огромные пробки. Похолодало до минус тридцати семи градусов. Лицо щипал мороз, ноздри склеивались при вдохе, ресницы покрывались инеем, а снег звонко хрустел под ногами. По радио крутили новогодние песни, а по телевизору – фильмы. Город сверкал гирляндами, а в магазинах собирались огромные очереди. Все было украшено главными атрибутами нового года: Дедом Морозом в красной или голубой шубе и внучкой его Снегурочкой. Они красовались повсюду: на витринах магазинов, под елками, на окнах, брелоках, кто-то даже выставил плюшевого Деда Мороза в подъезде дома. Но, несмотря на все трудности и суету, создавалось всеобщее новогоднее настроение.

Первая бригада дежурных сотрудников выходила на работу второго января, и Марьяны в этом списке не было. Наконец-то, думала она, удастся провести больше времени с Ваней. Она предвкушала сладкое шампанское, новогодние фильмы, катание на коньках и фейерверки.

Заглянув в регистратуру, чтобы забрать протокол опознания трупа под плач, доносящийся из ритуального зала, девушка направилась в сторону лаборантской. В кармане завибрировал телефон. Сначала Марья решила, что это очередное сообщение в чате друзей, но вибрация затянулась. На экране телефона значилось «Ваня». Улыбнувшись, она ответила.

– Привет. Не отвлекаю? – раздался в ухо родной голос.

– Нет. Говори.

– Слушай, мне нужно тебе кое-что сказать, – плач из соседнего помещения усилился, и она поспешила отойти подальше. Голос Вани был слишком серьезным, и Марьяна почуяла неладное.

– Что-то случилось?

– Да, – заявил он, тяжело вздохнув, – нам надо расстаться. – Марьяна замерла у елки. – Хотя нет, не так. Я хочу расстаться. – Из санитарской выглянул Рагнар в красной шапочке деда мороза, взял из ящика перчатки и подмигнул. Марья опустила взгляд. Дед Мороз ласково улыбался под елкой.

– Ты серьезно? Вань, сегодня же тридцатое декабря.

– Нет, блин, с новым годом. Да. Я серьезно… – раздраженно парировал он.

– Мы ведь собирались отмечать новый год с Ульяной и Игорем, – перебила она, ухватившись за эту мысль. Словно сейчас это было самым важным. Мишура и елочные игрушки поблескивали в свете мигающих лампочек.

– Скажи им, что мы не придем, – фраза прилетела тяжелым камнем, угодив прямо в душу.

– Почему? – Еле слышно произнесла она. И немного громче: – Я имею ввиду, почему ты решил расстаться? – Из трубки донесся тяжелый вздох. Марья почувствовала как съеживается внутри от чувства вины. И омерзительного ощущения снисхождения к себе, будто она маленький ребенок, задающий тупые вопросы, на которые ему приходится отвечать. И за которые почему-то хочется извиняться.

– Потому что меня все достало.

– Что тебя достало?

– Твои ночные дежурства, тупой черный юмор. А еще я не хочу общаться с твоей этой Ульяной, она меня бесит, а ты меня туда тащишь.

– Но ведь ты сам согласился.

– А теперь передумал.

– И что теперь? Опять сидеть дома, пить и ложиться спать в час ночи?

– А почему бы и да? Нет, надо таскаться где-то, транжирить бабло на всякое барахло. Я заметил, что вообще ничего не хочу для тебя делать. Ты меня не понимаешь и не хочешь понимать.

– И ты решил сказать мне это под новый год?

– Че ты прицепилась к этому новому году? Тоже мне великий праздник. Все носятся, как дебилы, – только сейчас Марьяна поняла по голосу, что он пьян, – короче, ты сама виновата. Я тебе говорил, что ненавижу новый год, но тебе походу плевать. Вещи я соберу сегодня и съеду. Ключи потом передам. Мне пора. Пока. Ах да, с новым годом, – усмехнулся он в трубку. Связь оборвалась.

– Кто-нибудь сегодня в этом доме снизойдет сфотографировать труп, вашу… – крикнул Рагнар, оборвав себя на полуслове, так как из лаборантской вышла Забава и юркнула в дверь предсекционной следом за санитаром. Марьяна осталась стоять в угрюмом отупении, глядя на Деда Мороза и пытаясь прийти в себя. Внутри все отрицало произошедшее. Вот так просто – раз, и все? – четыре года псу под хвост? А как же праздник? А подарок? Что теперь с ним делать? Не мог мой Ваня так со мной поступить».

Стало себя ужасно жалко. Первая мысль – позвонить бабушке и все рассказать. Но бабушки не стало несколько месяцев назад. А пустота внутри, оставшаяся после ее смерти, зияла, как открытая рана.

Тогда Марья представила, как придет завтра к Ульяне одна. Улыбка подруги медленно сползет с лица, она бросится наливать шампанского, требуя все рассказать. И всю ночь между тостами, салами и шутками, присутствующие будут пытаться ее развеселить. И бесконечные вопросы: «Где Ваня? Что случилось?» – на которые не захочется отвечать.

Она знала, что будет дальше. Боль будет накатывать и снова отпускать, пока со временем не утихнет. Перспектива того, что придется пережить, пугала. Расставаться всегда тяжело. Даже когда в отношениях кроме дерьма ничего толком не было. Праздничное настроение и ощущение волшебства рассеялось, оставив бессмысленную суету почему-то продолжающего веселиться мира. Праздничный мир рухнул. Погас. Утратил смысл. Происходящее вокруг напоминало балаган на поминках.

Марья вынырнула из задумчивости. В кабинете зажужжал принтер. Где-то хлопнула дверь, и послышались голоса. Зазвонил телефон в регистратуре. В секции завизжала дрель. Она моргнула и покачала головой, не представляя, что делать дальше. Вспомнила, что в секции ее ждет эксперт. Дорофей скорее всего уже положил следующий труп на стол.

Собрав последние силы в кулак, Марьяна сделала глубокий вдох и, потерев переносицу пальцами, шагнула к секционному залу. Словно в тумане накинула голубой одноразовый халат и шапочку, нацепила маску на уши, спустив под подбородок. Шалопаев у желтого контейнера с надписью «Отходы класса «Б»», стянул окровавленные перчатки, кинув их в дезраствор. Гриша за соседним столом скомкал ветошь и уложив в полость черепа, накрыл сводом. Натянул кожу и стал зашивать голову белыми нитками. Когда он затягивал шов посильнее, голова трупа моталась из стороны в сторону, словно тоже отрицала произошедшее с ним. И неизвестно кому сейчас хуже. Отмахнувшись от этой мысли, Марья подошла к Макару Архиповичу. Он срезал кусочек головного мозга, который лежал в его ладони, и тот соскользнул с кончика ножа в банку с формалином. Черные кудри эксперта разбавляла густая проседь. Они забавно торчали из-под голубой одноразовой шапочки. На животе белый одноразовый фартук перепачкан кровью. А маска прикрывала подбородок с ямочкой. Врач поднял взгляд.

Марья проглотила комок слез, делая вид, что ее интересует труп. Он был полностью зеленый и раздутый гнилостными газами. По столу размазан жировоск.

– Труп вот опознали, – подняла она руку с протоколом.

– Ты в порядке? – спросил эксперт.

Марья кивнула.

– Выглядишь расстроенной.

– О, Марьян! – Влетел в секцию Дорофей. – А я искал тебя. Можно на пару слов? – Кивнул он в сторону коридора. Они остановились у дверей, ведущих к холодильникам. – Слушай, сегодня ночью жену увезли в роддом. Мне мелкого оставить не с кем на новогодние. Подменить никто не соглашается. Может, ты меня выручишь, а? У тебя ведь нет детей.

– Я только и делаю, что вас подменяю, – хрипло произнесла Марья, – то у вас дети болеют, то жены рожают. А мне когда жить?

– Я понимаю. Ну, пожалуйста. Последний раз. С меня шоколадка. А? – Улыбнулся он. Она посмотрела на его радостное лицо и ее охватила страшная злость. Почему так происходит в этом гребаном мире: кому-то все, а кому-то ничего? На душе стало так погано, словно в нее черти нагадили. А следом кошки закапывали. И ночевать здесь вдобавок тридцать первого совершенно не хотелось. Нужно было срочно отвлечься от тяжелых мыслей. Марья рассчитывала напиться как следует и получить поддержку подруги. Она слишком хорошо себя знала: стоит остаться одной и мысли начнут пожирать изнутри.

– Извини, но я не могу. Я уже договорилась, меня будут ждать. – Улыбка Дорофея сползла с лица. Он обреченно опустил голову и посмотрел под ноги. Даже настаивать не стал. И ей стало его немного жаль. – Поздравляю с прибавлением. – Выдохнула она. Фраза прозвучала как сожаление. Сил не было, чтобы изобразить радость. Медленно развернувшись, она побрела в секционный зал, оставив Дорофея одного в коридоре. Макар Архипыч встретил ее долгим взглядом. Марьяна рухнула на маленький вращающийся стульчик и посмотрела пустым взглядом в монитор. Щелкнула мышкой, открылся новый файл с шаблонным текстом.

– Готова?

Она кивнула.

– На правой верхней и левой нижней конечностях две циркулярные бумажные бирки с надписями…

Ее пальцы полетели по клавишам. Голос эксперта тут же растворился в собственных мыслях. Это было странное, необъяснимое состояние, похожее на транс. Пальцы сами набирали текст, покуда мысли парили далеко отсюда. Когда эксперт умолкал, она снова возвращалась в морг, за компьютерный стол и шумный секционный зал.

– На трупе надето…

В секцию заглянула Вера Федоровна:

– Собрание у заведующего!

Макар Архипович обернулся, держа грязный свитер на весу.

– Сейчас?

– Да, – голова старшей исчезла за дверью, и Марью посетило дурное предчувствие.

Все уже толпились в кабинете Горана Немиловича. Марья с Макаром Архиповичем вошли последние. Дверь за спиной тихонько щелкнула.

Заведующий внимательно обвел присутствующих взглядом.

– Все собрались? Так. – Небрежно бросил он очки на стол, – я уже говорил, что мне все равно кто будет дежурить тридцать первого. Главное, чтобы вы могли договориться подменить друг друга, если что-то произойдет. – Он выдержал небольшую паузу. – У Дорофея ночью супругу увезли в роддом. Он остался один с сыном. Поддержать коллегу в трудную минуту никто не захотел. Или не смог. Это неважно. Я понимаю, у всех семьи, дети, планы. Поэтому выбор придется сделать мне. Марьяна, – повернулся он к ней в тяжелом кожаном кресле. Ее сердце ухнуло вниз, – ты отдежуришь за Дорофея, – у тебя детей и семьи нет. – Он замолчал. Все смотрели на нее. Ей почему-то показалось, что она совершила что-то постыдное. Чего ей никогда не простят. Жгучий стыд перед обществом за то, что не стала вовремя такой, как они. Язык прилип к небу, а ладони вспотели. – Возражения есть?

– Нет, – услышала она собственный голос, словно из глубин катакомб. Горан Немилович кивнул. – Значит, решили. С Дорофеем потом рассчитаетесь. Вопросы есть? Нет? Тогда идите работайте, – щелкнул замок и коллеги стали выползать из кабинета.

Марья поплелась в секционный зал, прибывая в оцепенении. Села за компьютерный стол, уставившись в окно. С крыши росли кривые сосульки. На фоне серого неба кружили крупные хлопья снега. А со дна души поднимался мутный осадок, перерастающий в злобу вперемешку с обидой. Особенно на себя и жену Дорофея, решившую рожать именно в этот момент. Захотелось взбунтоваться. Выйти на мороз в одной хирургичке, зажечь сигарету и затянувшись, пойти до дома пешком, послав все к дьяволу. Мороз? К черту мороз. Если она замерзнет насмерть, никто в этом мире особо не расстроится. А если доберется до дома, достанет со шкафа гитару, нальет пива и нарежется в тряпки. «У тебя же нет детей» – прозвучал в голове голос Дорофея, вонзившись в душу, как раскаленное шило в плоть. Она вдруг почувствовала себя паршивой овцой. Фраза звучала, как обвинение. Как упрек. Как клеймо. Как приговор…

      Интересно, что было бы, возрази она заведующему? Но Марья знала, что никогда этого не сделает. Кишка тонка. «Никчемная трусливая дура. Неудачница. Размазня. Не удивительно, что Ваня бросил тебя. Да табуретка без сиденья и то интереснее». По щеке предательски скатилась горячая слеза.

На плечо легла чья-то теплая ладонь.

– Не расстраивайся, – раздался бархатный голос Макара Архиповича, – не воспринимай это как катастрофу. Это неприятно, но каждого из вас можно понять. И Дорофея и Горана Немиловича и тебя.

– Я ненавижу новый год! – Сглотнула она соленые слезы, не отрывая взгляда от падающего снега. Марк Архипович что-то говорил, но она не слушала. Ей казалось, что все в этом мире для других людей, но не для нее. Захотелось стать одной из этих холодных снежинок, кружащихся над холмом. Одной из тысяч. Ничего не чувствовать и растаять с первым потеплением. Почему не существует обезболивающего для души? Выпил таблетку, заглушил переживания и продолжаешь жить и суетиться дальше. Пока память сама не подотрет произошедшее и в медикаментозной корректировке не станет нужды.

31 декабря

Марья стояла на крыльце морга наедине со снегопадом. Тишина закладывала уши. Кончик сигареты, еле слышно шипя, загорался красным и превращался в пепел. А налетающий ледяной ветер уносил его, перемешивая со снежинками.

Столбик термометра опустился до минус тридцати восьми. Зимняя стужа пробирала до костей, щипала щеки и гнала в дом, к теплу.

Коллеги разъехались час назад.

На снегу у стен лежали квадратики желтого света, льющегося из окон с вкраплениями теней в виде снежинок, наклеенных на стекла. Над головой еле заметно покачивался фонарь. Здание окружал лес, а холм походил на гигантскую голову с деревьями-волосами. Голые ветви напоминали костлявые руки, простертые к серому небу в мольбе о пощаде. Но оно в ответ лишь посыпало их белым пеплом. От ритуального зала вилась дорожка, колею которой почти замело. Глухую зимнюю темень разгонял мертвенный свет фонарей, освещающих дорогу, ведущую вниз, к городу.

Потушив окурок, Марьяна вернулась в морг.

У ночных дежурств был один бесспорный плюс – можно было разгрести бумажную работу. Заварив горячего чая с ароматом апельсина и корицы, она уселась за рабочий компьютер. В последние дни набралось много документов, что привозили вместе с трупами. Обычно это был стандартный набор: сопроводительный лист трупоперевозки, констатация смерти скорой помощи, постановление на экспертизу и протокол осмотра места происшествия. Иногда набор дополнялся медицинскими документами. А труп, доставленный из стационара, доставлялся вместе с картой. Кое-какие данные нужно было внести в экспертизу, чем она и планировала занятья в ближайшее время. Погрузившись в работу с головой, она временно забыла о грызущих мыслях.