Жаркое лето Хазара

Дунья вдруг почувствовала, как сильно хочет спать, у нее начали слипаться глаза, и она стала, широко открывая рот, громко зевать. Если бы не это, гостья, возможно, еще долго сидела бы у них. Только после этого гостья посмотрела на часы, которые показывали приближение полуночи. Поблагодарив хозяев за гостеприимство, она стала собираться к себе в гостиницу, хотя те и предлагали ей остаться: «Поздно уже, заночуете у нас, места всем хватит!». Правда, переводя взгляд с Хасара на Дунью, женщина на какое-то мгновение изменила решение и задумалась: «Может, и вправду остаться?», и это было видно по ее лицу.

Гостья сказала, что поедет на такси, но Хасар знал, что не успокоится, если сам не довезет женщину до гостиницы на своей машине, хотя и выпил немного. Дунья сразу же одобрила его решение: «Поезжай безлюдными улицами, думаю, что гаишники и прочие уже давно спят!».

Хасар улыбкой ответил на заботу жены.

Вспомнил ходячую среди водителей фразу: «Собаки спят, не спит ГАИ».

Хасар оделся и вышел из дома, чтобы подогнать машину к подъезду, следом за ним, держа друг друга за талии и разговаривая, вышли и Дунья с гостьей.

Ночью погода была приятной прохладной. Ощущение было такое, будто тьма спряталась за домами, в неосвещенных местах, но где-то рядом сгущаются черные тучи, и вдруг сверкнет молния и грянет гром. Когда Хасар подогнал машину к подъезду, Дунья и гостья осыпали друг друга на прощание нежными поцелуями, словно расставались на долгое время.

Машина проехала совсем немного, и вскоре ее салон наполнился парами выпитого спиртного и запахами табачного дыма, смешанного с запахом духов женщины, отчего стало казаться, что не хватает воздуха и трудно дышать.

Женщина расположилась на переднем сиденье рядом с Хасаром, откинувшись на спинку сиденья и вытянув ноги. Она немного вспотела и расстегнула верхние пуговицы своей блузки, словно хотела во всей красе показать свою и без того красивую полную грудь.

Хасар протянул правую руку, чтобы открыть форточку со стороны пассажирки и немного проветрить салон машины.

– Нет, не надо,– попросила гостья. – Я немного вспотела, поэтому не стоит устраивать сквозняк – могу простыть. – Она взяла в свою руку протянутую руку Хасара и положила ее себе на колено.

Хасар почувствовал тепло мягкой и приятной женской ладони.

Подъехав к гостинице, Хасар вышел из машины, открыл дверцу и помог женщине выбраться наружу. Разговаривая с ней, проводил до входа в гостиницу. И только после этого она выпростала свою руку из руки Хасара, которую он подал, помогая ей выйти из машины. У самого входа они любезно попрощались друг с другом.

Сделав несколько шагов, женщина резко обернулась, словно что-то забыла. Окликнула Хасара и попросила его на минутку подойти к ней. Затем достала из маленькой сумочки визитку и протянула ему.

– Вот мои координаты. Вдруг захочешь увидеться? – с каким-то тайным смыслом, хитро улыбаясь, произнесла женщина то, на что в другое время не решилась бы, но сейчас, вероятно, под воздействием паров алкоголя, это получилось само собой.

Хасар остановился, вытянул из ее руки визитку, кивнул головой и благодарно улыбнулся.

– Конечно, – в тон ей ответил Хасар. Неожиданно женщина поцеловала Хасара в щеку, хмыкнув на прощание что-то неопределенное. Сделав оборот вокруг своей оси, повернулась к Хасару, несколько смущенно и довольно улыбнулась ему и быстрыми шагами направилась к гостинице. Хасар погладил щеку, которую только что наградили поцелуем, и, провожая взглядом виляющую солидным задом и удаляющуюся от него Гульовсер, думал о том, что так вести себя может только подвыпившая женщина, что завтра, повстречавшись с ним, она вспомнит об этом и испытает чувство вины и стыда.

Проводив гостью, Дунья убрала все со стола, отнесла на кухню, перемыла всю посуду и расставила ее по местам. Занимаясь делами, она думала о сегодняшней неожиданно нагрянувшей гостье.

Как-то раз Дунья сказала турчанке, что как-нибудь познакомит ее с мужем и сыном.

Сегодня они по делам находились в городе, и Дунья вспомнила о своем обещании пригласить подругу к себе, чтобы пообщаться с ней в спокойной обстановке. Она решила, что более подходящего случая не будет, поэтому сделала гостье предложение пойти к ней домой.

Дунья думала, что как только все уберет по местам, сразу же ляжет спать и немедленно уснет. Подошла к окну и, не раздвигая штор, стала прислушиваться к ночным звукам улицы, чтобы не пропустить шум подъехавшей машины. Ей показалось, что Хасар задерживается дольше положенного. И чем больше времени проходило, тем больше Дунья ощущала себя прежней – женой военнослужащего, когда она с нетерпением ждала возвращения Хасара и переживала, если его долго не было. После возвращения в Ашхабад такое чувство посещало ее крайне редко.

Переодевшись в просторную ночную рубаху и не желая ложиться в постель без Хасара, она села на краю кровати, распустила волосы и еще какое-то время сидела в ожидании мужа.

* * *

Рабочий день закончился, и все работники разошлись по домам. В офисе остались только Аннов и Дунья. Оставшись наедине, они решили в спокойной обстановке еще раз просмотреть специально подготовленные документы, которые в скором времени будут рассматриваться в Кабинете Министров. В этих документах были представлены все обоснования для приватизации «Рудника»: будет ли он полезен обществу, и имеют ли фирмы, готовые приватизировать его, возможности для организации работ на месторождении урановой руды.

Дунья открывала в компьютере каждую страницу документа по отдельности, потом они садились и вдвоем еще раз внимательно ее просматривали. Дунья читала ее своим низким бархатным голосом, а Аннов, подъехав к ней на своем кресле поближе, сидел сзади нее и слушал, анализируя каждое предложение и делая выводы, удачно ли оно, уместно ли.

Правда, работа эта была нудной и кропотливой. Для подготовки документов обе стороны пригласили экспертов и взялись за это дело с энтузиазмом. В итоге на бумаге появился отчет о комбинате, приносящем сплошную прибыль, причем были учтены и его польза, и вред, а также возможности инвесторов.

Ради пользы дела они даже разыскали одного из инженеров, работавших на руднике в годы войны, и проконсультировались у него. Старый инженер был поражен, узнав о разрешении на приватизацию месторождения, имеющего для государства стратегическое значение. Потом, правда, подумал, что сегодня страна живет по правилам капиталистического мира, и сделал для себя вывод: «Ну, да, коли СССР приказал долго жить, а его имущество пошло с молотка, значит, и такое вполне возможно». Он отвечал только на вопросы, которыми интересовались его заказчики.

Получив от этих людей за свои консультации солидный куш, старый инженер понял, что ради достижения своей цели, которая сулила им очень большие деньги, они ни перед чем не остановятся.

Помимо этого, Сорар Йюлюк еще раз слетал в Стамбул и консультировался там со знающими людьми, чтобы в вопросе с рудником не осталось никаких неясностей. Ему советовали начинать это дело как можно скорее, воспользоваться нынешней неразберихой, потому что государство молодо и пока что не во всем разбирается, а вот когда оно встанет на ноги, иметь с ним дела будет гораздо труднее. Ему говорили, что сейчас в Туркменистане в высших кругах не только поощряется взяточничество, что в Турции многие никому не известные фирмы пошли по этому пути и сказочно разбогатели, что многие высокопоставленные чиновники с решающими голосами вряд ли устоят перед долларовой атакой, и советовали действовать именно в этом направлении.

Несмотря на заверения Аннова, что у него есть знакомый, который поможет им решить этот вопрос, его турецкий партнер, привыкший во всем полагаться только на себя, не очень-то веря в способности Аннова, предпочел заняться этим делом сам. Во-первых, отдавая взятку своими руками и от своего имени, ты уже имеешь преимущество в глазах того человека и становишься у него на особом счету. А во-вторых, тем самым ты закладываешь первый кирпичик в фундамент своей собственной выгоды в этом завтрашнем двустороннем деле.

В настоящее время только это было главным условием для здешней работы и обогащения.

Турецкая сторона сама, через своих земляков нашла надежного и квалифицированного человека для помощи в решении вопроса. Для него она устроила специальную вечеринку и познакомила с ним остальных коллег. Женщину, прибывшую от этого надежного человека, звали Марьям, ей было около тридцати лет. У нее были чуть припухшие веки, тонкая талия и красивая прическа, и сама она была худощавой и стройной. На той вечеринке Марьям вела себя несколько высокомерно, демонстрировала свое превосходство над другими, но, пообщавшись с Дуньей, прониклась к ней симпатией. Уезжая, она особенно тепло попрощалась с Дунья, пообещав не терять ее из виду, созваниваться.

На столе Аннова зазвонил телефон, и он на своем кресле доехал до стола и поднял трубку.

– Слушаю!

– Это я, – раздался на том конце провода знакомый хрипловатый голос.

– Что тебе?

– Когда тебя ждать домой?

– Еще работа есть. Как только закончу, сразу же приеду.

– Но твоя работа никогда не кончается! – в тоне женщины звучало недовольство.

– Хорошо, буду через полчаса…

Аннов нахмурился, выказывая недовольство тем, что прервали его работу. Положив трубку на рычаг, он снова подкатил к столу Дуньи, чтобы продолжить работу. Его внимание привлек локон, прилипший к красивой шее женщины и украшавший ее. Он снова с чувством удовлетворения подумал о том, что женщина, когда-то презрительно называвшая его «ослиной подушкой», теперь работает под его началом, всецело подчиняется ему и сейчас сидит рядом с ним.

Уткнувшись в компьютер, Дунья по тону разговора поняла, что он говорил с женой, тем не менее, поддавшись женскому любопытству, спросила у Аннова, когда он снова прикатил к ней:

– Кто это был?

– Жена!

– Что она хотела?

– Что она может хотеть, хочет, чтобы я скорее домой пришел!

В этот момент и Дунья вспомнила о Хасаре, который уже вернулся с работы, приготовил ужин и ждет ее.

– Она права. Время уже позднее, – с этими словами Дунья выключила компьютер и стала собираться домой. – Завтра, все остальное просмотрим завтра, на свежую голову.

Поначалу Аннов был недоволен действиями Дуньи, но, посмотрев на настенные часы, убедился, что время и в самом деле позднее.

– Завтра так завтра, – примирительно произнес Аннов, встал с места и потянулся, затем подошел к окну и выглянул на улицу. Окно было открыто, и легкий ветерок тихонько трепал край шторы.

Все давным-давно разошлись по домам, вокруг царила тоскливая тишина. Лишь изредка доносились звуки то приближающихся, то удаляющихся автомобилей.

Стоя у окна боком, Аннов наблюдал за ночным городом. Там, где горели фонари, было светло, как днем, там же, где их не было, царила непроглядная темень. Опустевшие улицы казались пасмурными. Несмотря на усталость, эта таинственная тишина подтолкнула Аннова к приятным воспоминаниям и мечтам. Теперь уже недалек тот день, когда комбинат станет его трофеем и перейдет в его собственность, ведь они заранее предприняли все необходимые меры для того, чтобы Правительство дало разрешение на начало работ. Зампред, который должен рассматривать этот вопрос, при помощи его близкого человека был подготовлен и перетянут на их сторону. Большую роль сыграло и мнение турецких компаний, с которыми он ранее работал, о перспективности и выгодности данного дела для всех сторон. Понятное дело, турки с их трудоспособностью и упорством не остановятся на полпути. Упорство у них в крови, оно стало частью их натуры. Так что Кугитанг можно считать прибранным к рукам, очень скоро рудник будет приведен в действие и начнет давать огромные прибыли.

Ну а там, где будет богатство, недалеко и до титулов, ну хотя бы бека. Вы еще увидите Аннова, известного на всю страну человека, перед которым будут лебезить, и преклонять колена… Аннов, возможно, еще долго предавался бы сладостным мечтам, но вдруг где-то за его спиной раздался крик филина, который и напугал его, и испортил настроение. Не успел Аннов подумать, откуда в городе взялись совы, как пугающий этот крик, разрывая ночную тишину, повторился еще два раза подряд. Он вдруг вспомнил, что совы любят селиться в руинах, а в некотором отдалении от его офиса стоят две заброшенные бетонные коробки без окон и дверей. И стоят они там, где в советское время два друга надумали построить себе дома и жить по соседству, но тогдашние министры – не позволили им этого сделать и решили построить здесь два многоэтажных дома для высокопоставленных чиновников. Теперь эти дома в самом центре города окончательно развалились и превратились в руины, в которых, похоже, обосновались совы.

В криках сов Аннову послышалось злорадство, и упрек в адрес хозяев этих заброшенных строек: «Ну, что, добились своего?» Теперь эти руины непременно связывали с именем одного из самых известных министров того времени и называли их не иначе, как «графскими развалинами» Ханмурадова. Этот человек долгое время возглавлял всю торговую сеть Туркменистана и сумел сильно разбогатеть. Говорили, что в свое время он был наделен огромной властью, что каждый раз ездил в Москву с целым «дипломатом» денег, что ему даже сам Гапуров, тогдашний руководитель республики, был не указ, потому что у его жены в Москве были влиятельные родственники, занимавшие посты в Кремле.

Говорят, однажды в торговую сеть Ашхабада поступили два очень дорогих мебельных гарнитура, один из которых был отдан Гапурову, а от второго другие министры отказались по причине его чрезмерной дороговизны. И тогда Ханмурадов распорядился: «Отвезите его ко мне, я за оба сам рассчитаюсь», – и очень сильно удивил коллег своей платежеспособностью.

Строительство этой башни он начал в самый канун падения советской власти, когда уже был слышен скрип ее колес, но завершить не успел. Так и остался дом недостроенным и теперь стоял в центре города, став символом разрушенной судьбы некогда правившего миром богатого хозяина, его развалившейся, как вся советская эпоха, жизни.

Аннов не очень-то верил в приметы, но голоса сов, будто выдававшие его тайну и в чем-то упрекавшие, он воспринял как унижение собственного «я», и от этого у него испортилось настроение.

Ему захотелось бросить в эту сову камень и прогнать ее, как в детстве он прогонял каркавшую на дереве перед домом ворону.

– Ну, что, теперь-то мы поедем домой?

Обернувшись на голос Дуньи, Аннов увидел, что она уже собрала свои вещи и с сумкой на плече ждет его возле выхода.

* * *

Приехав утром на работу, Хасар припарковал машину, взял оттуда сумку и направился в отделение.

До утренней пятиминутки было еще достаточно времени, поэтому он решил проведать дядю. Войдя в ординаторскую, надел халат и хотел сразу же идти в дядину палату. Он и без того без конца проведывал его, не хотел, чтобы тот чувствовал себя безродным. Накануне, нагрузившись провизией, приехали его жена и старший сын, чтобы кормить и ухаживать за больным.

Очнувшееся ото сна утро было тихим. Двор госпиталя был густо засажен высоченными деревьями, поэтому каждый, кто приходил сюда, чувствовал себя оказавшимся в лесу.

Подходя к отделению, Хасар заметил одиноко сидевшего в сторонке старика. Он был примерно того же возраста, что и его дядя, то есть где-то под семьдесят, всклокоченная борода беспорядочно лежала на груди.

Хасар подумал, что старик неспроста так рано прибыл сюда, но ему и в голову не могло придти, что тот ждет именно его. А старик сидел в том месте, где, как ему подсказали, должен был пройти Хасар.

Хасар поздоровался со стариком и хотел идти дальше, но тот остановил его вопросом:

– Сынок, ты случаем не доктор Хасар?

– Да, яшули! – Хасар обернулся и замедлил шаг, чтобы выслушать старика.

– Тогда, сынок, у меня к тебе есть разговор. Да, я сказал, сам поговорю с ним, посмотрю, что он скажет… А про тебя, сынок, всякое говорят. И хорошим врачом называют, и по-другому… Я никак не мог успокоиться, думал, если он человек, с ним можно будет договориться…

Хасар сообразил, что старик является родственником кого-то из его пациентов и хочет переговорить с ним с глазу на глаз. Он повел старика с собой в кабинет.

Старик оказался дедом того самого солдата из Иолотани, которому все никак не могли поставить диагноз и потому не брали на операцию, только с одного обследования на другое водили… В тусклых глазах старика, на его морщинистом лице отпечатались следы переживаний.

Хасар хорошо помнил того статного красивого юношу, который буквально на глазах таял. Этот парень был его постоянной болью и переживанием, осевшим где-то в закоулках души. На днях у него состоялся коротенький разговор с этим солдатом. Осматривая больного, Хасар обратил внимание на его руки, которые были мягкими, как у врача или женщины.

– А до армии ты чем занимался? Уж больно руки у тебя мягкие, не похоже, чтобы ты выполнял грубую мужскую работу, – удивился Хасар.

Юноша стеснительно улыбнулся в ответ:

– Доктор, я очень люблю музыку. С семи лет занимаюсь ею. Вы, наверно, слышали о музыканте по имени Овездурды-кекирдек, да и по радио часто дают его музыку. Настоящий маэстро! Он друг моего дедушки, я ходил к нему и учился у него музыке. Он даже как-то раз сказал дедушке, что из меня может что-то получиться. – Потом добавил: – Вот я выздоровлю и тогда с удовольствием поиграю для вас.

Хасар видел, что юноша возлагает на него большие надежды, верит в свое излечение. И этот момент запечатлелся в памяти Хасара.

Представившись, старик сразу же перешел к делу, не стал ходить вокруг да около. В надежде на то, что доктор поймет его и после этого изменит свое отношение к его внуку, стал взволнованно рассказывать то о детстве мальчика, то о его службе в армии, где он и получил эту болезнь. От волнения речь его была сбивчивой. Разговаривая, он достал из кармана серого халата-дона белый платок, подержал его в кулаке, а потом пару раз отер им с лица пот. Хасар понял, что он хочет еще что-то сказать. Но старик все не решался заговорить на запретную тему. Видно ему нелегко было начать этот разговор, потому что, несмотря на прохладную погоду, старик обливался потом.

Из разговора со стариком Хасар догадался, что родственники юноши по-своему расценили задержку с операцией и видели причины этой задержки вовсе не в том, что врачу было необходимо уточнить диагноз. В некоторых случаях, когда вот так же откладывалась операция, родственники начинали суетиться и думать, что врач ждет от них какого-то вознаграждения за свою работу.

Поняв из завуалированной речи, что старик ждал его именно с этим намерением, Хасар постарался убедить его в своей искренности и в том, что он сделает все от него зависящее, чтобы поставить его внука на ноги. Хасар хотел, чтобы старик поверил ему и отказался от своего намерения «заплатить доктору». Вместе с тем он догадывался, что за этой встречей каким-то боком маячит начальник госпиталя, с которым их мнения относительно лечения юноши были кардинально противоположными, но который при любом удобном случае старался поставить Хасара в неловкое положение.

Видно, старик обратился к нему за помощью, а тот охотно «намекнул»: «Наверно, врач ждет чего-то от вас…» и отправил старика к нему.

Таких, как Хасар докторов, привыкших работать честно, осталось совсем немного, потому что в последнее время для врачей становилось делом привычным иметь побочный заработок за счет больных.

Похоже, начальник госпиталя, получив от родственников юноши свою мзду, пообещал им, что после операции поможет получить заключение о его непригодности к воинской службе.

Но Хасар все еще был уверен в том, что парня можно поставить на ноги без операции, что брать его под нож – самая крайняя мера. Если все же придется оперировать юношу, Хасар собирался делать это после консультации со специалистами, например, с профессором Чары Назаровичем.

Хасар и сам был знаком с профессором, в Ленинградском мединституте он учился примерно в одно время с Чары Назаровичем. Сейчас он собирался договариваться с ним о скорой встрече. А после консультации с ним применить к юноше именно то лечение, которое ему больше всего подходит. Вполне возможно, что Чары Назарович скажет: «Это наш больной, поэтому его лучше перевести в нашу клинику».

Хасар не стал говорить старику всего этого, да и не было нужды в том, чтобы что-то ему объяснять. Он только пообещал старику, что сделает для больного все от него зависящее и, если потребуется, даже прооперирует его. Старик уходил от него благодарным. Прощаясь, старик вновь повторил слова, которые уже неоднократно звучали в его речи: «И после операции я не останусь в долгу, приду к вам».

Проводив деда, Хасар начал просматривать лежавшие на его столе истории болезней. Он все еще был под впечатлением от разговора со стариком. У него было такое чувство, словно он только что прослушал трагическую музыку.

Взглянув на часы, Хасар вспомнил, что ему надо идти на пятиминутку, встал из-за стола. Увидев на том краю стола, где сидел старик, белый носовой платок, которым тот отирал пот, Хасар подумал, что дед забыл его. «Отдам солдату при обходе, он сам передаст его деду», – подумал Хасар, взял платок и, даже не заглянув внутрь узла, забросил его наверх платяного шкафа.

* * *

Прослышав о предстоящей операции дяди Хасара, фронтовика, его близкие сразу же съехались в Ашхабад. Конечно, пользы от них никакой, разве что Богу помолятся за удачный исход операции, но разве усидишь дома, когда твоего родного человека будут резать!

С тех пор, как дядю положили в госпиталь, младший брат Хасара время от времени звонил из Красноводска и справлялся о состоянии больного. А пару дней назад сюда приехал младший сын старика, чтобы ухаживать за отцом в послеоперационный период.

В тот день, подъехав к госпиталю вместе с двоюродным братом и его женой на своей машине, Хасар увидел стоящую тут же машину своего сына Арслана. «Наверно, прослышал об операции и приехал, не смог спокойно усидеть дома», – подумал Хасар.

Подъехав ближе, Хасар увидел, что в машине сына он не один, и как только Хасар вышел из своего автомобиля, ему навстречу бросилась дочка младшего брата лет десяти-одиннадцати.

– Дядя!

– Дочка! – Хасар ласково обнял за плечи шуструю девчушку. Но не успел он ей и слова сказать, потому что увидел, как из задней дверцы машины с трудом протискивается грузное тело матери.

– Ого, оказывается, и мама приехала! – обрадовано воскликнул Хасар. Подойдя к матери, обнял ее за плечи, поздоровался и стал справляться о ее здоровье. Оказывается, мать приехала утренним поездом и пошла не к нему, а к внуку, там она попила со сватьей чаю, после чего приехала сюда.

Хасар переживал, что мать в столь почтенном возрасте отправилась в неблизкий путь.

– Мама, вы тоже приехали?

– Приехала, сынок.

– Вам не стоило беспокоиться. Состояние дяди удовлетворительное. И потом, я ведь сам присматриваю за ним.

– Так-то оно так, но я решила своими глазами его увидеть. И потом, я и с вами давно не виделась, порядком соскучилась, поэтому взяла и приехала.

Хасар понял, что, узнав о предстоящей операции, мать не смогла усидеть на месте. Да и брат ее знает, в каком она состоянии, с трудом по дому передвигается, не стал бы он обижаться, если бы она не смогла навестить его. И уж если на то пошло, разве не ее сын вместе со своей семьей ухаживают за ее братом?!

Узнав, что брату предстоит операция, не смогла спокойно сидеть дома и ждать. Даже если ты стар, брат есть брат.

Хасар намеревался делать операцию сам. После проведенного полного обследования выяснилось, что «немец», воспользовавшись пустотами, образовавшимися в стареющем организме, пришел в движение и стал причинять дяде сильное беспокойство. Значит, надо разобраться с «немцем» прежде, чем он успеет «разобраться» со старым дядей. Пару дней назад он вместе с коллегами провел консилиум, и все пришли к единогласному мнению: нужна срочная операция!

Во время службы в Германии Хасар оперировал старшину, который, как и его дядя, носил в своем теле немецкую пулю. Конечно, ему тогда нелегко пришлось, ведь такую операцию он проводил впервые. Но сейчас, перед такой же операцией, Хасару было приятно вспомнить, что впоследствии тот старшина служил в его части и находился в строю. Хасар испытал приятное чувство собственной значимости.

Перед самой операцией Хасара неожиданно вызвал к себе начальник госпиталя. Ему было известно, что сегодня будут оперировать дядю Хасара. Но он был обижен на хирурга за то, что тот не послушался его и не стал оперировать указанного начальником человека, зато так старается для собственного дяди. Понимая, что эту операцию нельзя задерживать, он все же решил показать, кому из них принадлежит власть.

Хасар никак не мог понять, для чего его вызывает начальник в тот момент, когда он направляется в операционную. "Что такое срочное понадобилось ему от меня?" – недовольно подумал он, тем не менее, велел своим ассистентам идти в операционную, пообещав присоединиться к ним сразу же после встречи с начальником госпиталя. Начальник госпиталя и в самом деле испытывал к Хасару неприязнь, он считал его человеком, не умеющим жить по правилам сегодняшнего дня.

Начальник встретил Хасара с недовольным видом, его глаза, превращающиеся в щелочки, когда он хмурится, исторгали яростный свет.

– Хасар Мамметханович, как понимать ваши действия? – требовательным тоном спросил начальник.

Хасар видел, что начальник чем-то недоволен, и даже подумал, что кто-то что-то мог наговорить ему, однако в тот момент не догадывался, с какой стороны задул холодный ветер.

С присущим ему спокойствием стал ждать, когда тот откроет причину своего недовольства. Начальник, у которого все внутри клокотало, долго ждать не заставил.

– Выясняется, что старик, которого сегодня будут оперировать, ваш дядя!

– Да, дядя, и что с того?

– Почему вы не поставили меня об этом в известность?

– Мой дядя, господин начальник госпиталя, в первую очередь больной. А лечить больных – наш долг. И потом, разве я обязан докладывать вам о каждом больном и степени его родства со мной? Даже если бы я это сделал, что изменилось бы?

– Изменилось бы, потому что, во-первых, все, кроме военнослужащих и членов их семей, должны лечиться в общих больницах, разве вам это неизвестно?

«Вон он откуда ветер-то задул! Ну что я за человек! Знал ведь, что этот не встанет на твою сторону, не поддержит тебя как коллегу. Надо было мне поставить его в известность, чтобы он от меня, а не от других узнал об этом!», – Хасар пожалел о том, что не пришел к начальнику госпиталя раньше.

Однако требовательный тон начальника задел Хасара, но он постарался не уподобляться ему и говорить спокойно:

– Возможно, вы ознакомились со сведениями о больном. Этот человек, подлежащий лечению как в больницах общего профиля, так же, и в первую очередь, имеет отношение к военному госпиталю. Он ветеран войны. В советское время было принято специальное постановление о лечении ветеранов войны в военных госпиталях. Это постановление не утратило силы и по сей день. А победу, за которую они проливали кровь и завоевали ее ценой собственной жизни, страна и по сей день празднует ежегодно.

– Тогда почему же ваш дядя не лег в военный госпиталь Балканского велаята?

Хасар чего угодно ожидал от начальника госпиталя, но не такой мелочности. Это разозлило его. Он почувствовал, как вспыхнули огнем кончики его ушей, так бывало всегда, когда он приходил в ярость. Смутные мысли роились в его голове, но сейчас он посчитал необходимым ответить начальнику госпиталя таким же тоном, найти для него такие же злые слова.

– Я вижу, вы не слушаете меня, господин начальник госпиталя? – Сам того не замечая, Хасар подбавил словам своим яду и пошел в наступление. – Я только что сказал вам, что этот больной не обычный больной, что, когда потребовалось, он отправился защищать Родину. А такие люди имеют право лечиться в военных госпиталях в любое время, когда у них в том нужда возникает. Наш госпиталь центральный, отчего же в нем не могут лечиться балканцы? Я горжусь тем, что у меня есть такой дядя. Он не из тех, кто в те годы всеми правдами и неправдами добывал «броню» и прятался за юбкой жены.

Хасар произнес эти слова, зная, что дед начальника госпиталя в годы войны не ушел на фронт по «броне», хотел досадить ему.

– И потом, в нашей стране нет такого разграничения, что марыйцы должны лечиться в Мары, лебапцы – в Лебапе, а жители Балканского велаята – в Балкане. И быть такого не может. И если кто-то надумает ввести такой запрет и нарушить целостность нашей страны, быстренько получит по шапке, в этом нет никаких сомнений. Здесь – столица, и она открыта для всех. Думаю, что туркмены вряд ли кому-то из коварных злоумышленников позволят с легкостью разрушить свое государство, о котором так долго мечтали!

Видя, что разговор приобретает политическую окраску, что это может не понравиться там, наверху, начальник госпиталя покраснел, как рак, и испуганно вскочил с места.

– Товарищ полковник, вы меня не так поняли! – по мере возможности он постарался говорить миролюбивым тоном. – Я вовсе не хотел сказать, что балканцы не должны лечиться в Ашхабаде, вовсе нет… Просто с переходом на рыночные отношения мы открыли у себя специальное отделение, в котором предусмотрено лечение приезжих на платной основе. Пусть лечится, на здоровье, но только с соблюдением всех правил, предварительно внеся плату. Таковы правила.

– Но плату за лечение он уже давно внес, господин начальник госпиталя!

– Когда, кому он заплатил? – искренне удивился начальник госпиталя и пожал плечами, во взгляде его было недоумение: если он заплатил, я должен был бы знать, ведь я сам веду всю эту бухгалтерию. Он напрягал память, пытаясь что-то вспомнить. Тем временем Хасар дал ему ответ, поисками которого тот был занят.

– Они Родине заплатили. И не деньгами, а жизнями своими, кровь проливая, заплатили… Думаю, что документ о такой плате имеется и у вас, хорошенько поищите его… Или вот что. Такой документ должен быть в Министерстве обороны, я проведу операцию, потом сам съезжу туда и привезу его вам. А если такой документ не обнаружится, вы можете потом из моей зарплаты вычесть плату за лечение!

Эти слова Хасар произнес требовательным тоном, в котором отчетливо слышалось: «Ты делай вид, что ничего не понимаешь, а я постараюсь лучше втолковать тебе!»

Упоминание Министерства обороны еще больше напугало начальника госпиталя. Он понял, что если до них дойдет весь этот разговор, ему не поздоровится, к тому же знал, что и в министерстве найдется немало людей, которые поддержат Хасара.